Медвежатник

— У тебя шикарные ноги, детка, — простонал Бэйлок. — У тебя просто шикарные ноги. Подними свое платьице повыше, чтобы я мог видеть твои ноги.

— Ну давай, просыпайся, — сказал Харбин.

— Вот видишь, детка, ты... — Бэйлок несколько раз моргнул, открыл рот, подержал его открытым, а потом с силой захлопнул, облизываясь и всем своим видом выражая похотливость. Потом он выпрямился и протер глаза. Потом посмотрел на Харбина.

— Мы приехали, — сказал Харбин. — Я хочу сбросить машину в бухту. Помоги мне вытащить сумки.

— Что за бухта?

— Ты видишь ее перед собой. Давай быстрее.

Они вытащили из автомобиля багаж — весь, кроме большого коричневого чемодана Доомера. Потом Харбин влез в машину и включил скорость, подруливая к бухте. Он открыл дверцу и открывал ее все шире, пока автомобиль не подкатился к воде. Приближался конец дока, и тогда он выпрыгнул из машины и изо всех сил побежал к Бэйлоку. Он услышал всплеск. Он надеялся, что вода окажется достаточно глубокой, чтобы полностью покрыть машину, а может быть, даже настолько глубокой, чтобы напрочь спрятать ее от любопытных глаз, но у него не было времени, чтобы вернуться и убедиться в этом. Еще не добежав до Бэйлока, он махнул ему рукой. Бэйлок подхватил две сумки поменьше и припустил трусцой, оставив Харбину еще одну, маленькую, сумку и чемодан с изумрудами.

Они промчались два длинных городских квартала, а в третьем заметили без дела курсирующее по улицам такси. Бэйлок закричал, и машина остановилась. Они погрузились в нее вместе с вещами. Харбин сказал, что им нужен недорогой отель. Водитель внимательно осмотрел наряд Харбина. Харбин очень приветливо спросил его, куда он смотрит, и шофер ответил, что не смотрит ни на что в особенности.

Такси затормозило перед нищенского вида зданием на Теннесси-авеню. Харбин оплатил счет и добавил четвертак на чай. Шофер почти натурально улыбнулся, включил скорость, и такси укатило.

Они вошли в отель, где клерк проводил их в комнату на втором этаже. Это был номер на двоих по два доллара с брата. Выглядел он ужасно. Окно открывалось прямо на стену соседнего здания, и Бэйлок сказал, что они здесь задохнутся. Харбин сказал, что они проведут здесь не так много времени, чтобы задохнуться.

— А сколько все-таки мы здесь пробудем? — спросил Бэйлок.

— До того момента, как я найду Глэдден.

— Когда ты ее будешь искать?

— Прямо сейчас.

Он не чувствовал никаких сил, для того чтобы идти куда-то прямо сейчас. Его мышцы устали, его руки после всей этой трудной езды отчаянно ныли. Но хуже всего были глаза. Его глаза закрывались, и ему приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы держать их открытыми. Ему хотелось лечь в кровать. Но он слишком беспокоился, чтобы завалиться спать.

Харбин зажег сигарету и вышел из комнаты. Внизу, в вестибюле, он увидел на стене телефон-автомат и механически потянулся к карману за сложенным листом бумаги, на котором был записан адрес ее отеля и телефон. Он хотел позвонить ей, сказать, что он в городе и увидится с ней завтра. Было бы намного удобней позвонить. Это позволило бы ему подняться наверх и рухнуть в кровать. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь чувствовал себя таким усталым. Телефон-автомат приглашал его к действию, но он знал, что звонка будет недостаточно. Он был убежден, что ему надо пойти к ней, быть с нею рядом.

На Теннесси-авеню он двинулся вдоль берега по тротуару. Небо все еще было черным, когда Харбин добрался до набережной, но далеко за пляжем и рваной линией белого прибоя он увидел, что над океаном поднимается слабый рассвет. Набережная, все еще мокрая, выглядела так, словно толпы полотеров работали над ней несколько недель. Каждый четвертый фонарь вдоль набережной тускло горел, и это было единственное освещение, не считая легкого намека на рассвет. Несмотря на все это, было жарко, неестественно жарко. Жара наваливалась с лугов и болот Нью-Джерси, расположенных к северу от морского берега. Фасады отелей вдоль набережной были тихи и недвижны. Они застыли в ожидании толпы, которая прибудет сюда летом.

Он думал о том, что случилось на шоссе. Это должно было случиться раньше или позже. Нечто в том же роде уже произошло давным-давно в Детройте, в ту ночь, когда Джеральд Глэдден намочил полы красной кровью, текущей из его головы. В ту ночь Харбин бежал от полиции, он пробирался к маленькой девочке, которая была дочерью Джеральда Глэддена. И сегодня ночью — тоже копы и тоже кровь. И он стремится к дочери Джеральда Глэддена, чтобы схватить ее на руки и унести раньше, чем с нею сможет приключиться что-нибудь плохое.

Все эти годы, самыми разными путями, надо было обязательно возвращаться к Глэдден, оставаться с Глэдден, уходить с Глэдден. Это было больше, чем привычка. Это было нечто вроде религии.

Но потом все рухнуло. Распалась связь между ним и Глэдден. Это произошло, когда он сидел в ресторане и наткнулся на опьяняющий взгляд женских глаз.

Но теперь он стремился восстановить те неосязаемые узы, что связывали его с Глэдден. Для этого он вновь прокручивал в памяти череду событий с того самого вечера, когда Джеральд Глэдден нашел его на дороге, больного и голодного.

Тогда в голове у Харбина не было ничего, кроме жадного желания поесть и жалкого смущения ребенка, умоляющего о помощи мир, который не хочет его слушать. Только Джеральд выслушал его. Только Джеральд подобрал его и накормил.

Это была краденая еда, потому что Джеральд заплатил за нее деньгами, вырученными за продажу краденого товара. Это была незаконная пища, но это была пища, и если бы он не наелся, то мог бы умереть.

Позже, после того как они вместе провернули свое первое дело, Джеральд объяснил ему кое-что. Джеральд любил объяснять, он говорил не только о тактике и науке воровского ремесла, но и о философии, которая за ним стояла. То была философия Джеральда.

Джеральд всегда утверждал, что воровство не какое-то особое, исключительное дело, что каждое животное, включая человека, является преступником и каждое движение в жизни — это часть обширного процесса, сотканного из преступлений.

Какой закон, спрашивал Джеральд, может контролировать потребность находить пищу и отправлять ее в желудок? Никакой закон, говорил Джеральд, не может изменить практику естественного отбора. Согласно Джеральду, основой жизни является не что иное, как это занятие: отобрать вещь и убраться с вещью. Рыбы крадут икру у других рыб. Птицы грабят гнезда других птиц. Среди горилл самый умный вор становится царем племени. Среди людей, говорил Джеральд, принцессы, короли и магнаты — это просто удачливые воры. Воры, утверждал Джеральд, все — воры, и чем больше у них власти, тем больше они способны себе нахапать.

Он слушал Джеральда, потому что больше не было никого, кого он мог бы слушать. Рядом с ним больше никого не было. Он должен был слушать и должен был верить. Джеральд был его единственным окружением. Он слушал, и он верил. Джеральд был единственным, кто существовал. Учение Джеральда было единственным учением.

Аргументы Джеральда были не просто убедительны, они были подкреплены фактами из истории. Мать Джеральда была наполовину индианкой, ее мать — чистокровной индианкой, чистокровной навахо. Ради Христа, вопил Джеральд, посмотри, как грабили индейцев и как потом эти грабители насадили свои законы, чтобы оправдать грабеж. Всегда, когда Джеральд начинал говорить о навахо, он мог говорить часами.

Джеральд говорил, что, несмотря на повсеместные грязь, обман и коррупцию, человек может жить в этом мире и гордиться собой. Для того чтобы гордиться собой, говорил Джеральд, истинное значение имеет только одна вещь: подлинное благородство. Если человек решает стать грабителем, и он становится грабителем, и совершает ограбление гладко и красиво, с осторожностью и артистизмом, и уходит с награбленным, тогда он, согласно Джеральду, честный человек. И опасность нужно встречать спокойно, с ледяными нервами, и, если в ограблении участвуют помощники, с ними следует обходиться честно, и в отношениях со скупщиками краденого следует соблюдать все договоренности.

Существуют различные категории грабителей, так же как есть различные категории банкиров, мясников, сапожников, терапевтов. Не существует такой вещи, как просто ограбление, говорил Джеральд, и всегда когда он говорил это, то ударял пальцем о стол или по ладони другой руки. Существуют взломщики-ученые и взломщики-сорвиголовы. И конечно, существуют беззаконные сукины дети, которые не остановятся, пока дело не кончится электрическим стулом или пулей. Но самое главное, что следует помнить, говорил Джеральд, надо быть хорошим взломщиком, работать чисто и аккуратно и гордиться собой. Черт побери, надо быть благородным взломщиком!

Это главная вещь, говорил Джеральд, быть честным и благородным, единственная вещь, о которой следует думать. И если у человека ее нет, то нет особого смысла продолжать жить дальше. Ведь тогда в жизни остаются лишь чувственные удовольствия, которые не длятся долго и всегда сопровождаются унылым знанием того, что вскоре этому придет конец.

Зимой на Джеральда нападала страсть к тушеным устрицам, и каждый раз когда он их ел, то жаловался, что вскоре тарелка будет пуста, а его желудок слишком полон, чтобы заказать еще тарелочку. Все эти вещи, вроде тушеных устриц, чистого нижнего белья и ароматных сигарет, были временными вещами, ограниченными вещами и не важными вещами. То, что имеет значение и ценится превыше всего само по себе, говорил Джеральд, это — являются ли вещи честными и благородными.

Джеральд всегда утверждал твердо и с вызовом, что сам он — честный человек и всегда оставался честным. Каждое обещание, которое когда-либо у него вырвалось, он сдержал, даже если ему до ужаса трудно было это сделать, даже если оно вызывало в нем настоящую ненависть. Однажды ночью он пообещал девушке, что женится на ней, и уже в следующую секунду знал, что жениться на ней будет большой ошибкой, ошибкой будет вообще жениться на ком бы то ни было. Но он пообещал. Он женился на ней и продолжал быть ее мужем до тех пор, пока она не умерла. Рассуждая об этом, он кричал и проклинал себя, но всегда заканчивал тем, что говорил о ней как о потрясающей женщине и о том, какого черта она взяла да умерла. И кроме того, говорил Джеральд, может быть, женитьба и не была такой уж большой ошибкой, в конце-то концов. Для того чтобы человек мог гордиться собой, необходимо иметь какого-то рода обязательства, посвятить себя кому-то. И вполне естественно и законно, что такая вот приверженность была направлена на женщину.

Оглядываясь назад, во времена, когда Джеральд говорил обо всем об этом, Харбин отчетливо слышал его, словно Джеральд говорил здесь и сейчас. Джеральд учил его, как открывать дверные замки, как анализировать комбинации сейфов и как пройти через сети сигнализаций. Но самым важным, чему научил его Джеральд, было понимание того, что нужно поступать честно.

Именно поэтому, увидев Джеральда мертвым на полу, он не раздумывая забрал к себе дочку Джеральда и все эти годы присматривал за ней. Потому что так было честно.

Впереди, по ходу его движения, громада пирса «Миллион долларов» уходила прямо в океан. Недалеко от пирса он увидел неосвещенные очертания отеля, где остановилась Глэдден.

Это был маленький отель, втиснувшийся между прибрежными магазинами, но в нем ощущалась какая-то независимость. Казалось, что он гордится тем, что выходит фасадом на пляж, в отличие от отелей, стоящих вдали от набережной.

Войдя, Харбин никого не увидел в вестибюле. Он нажал звонок на стойке портье, нажал его снова и продолжал нажимать с интервалами больше чем в минуту. Наконец портье вышел из соседней комнаты и явил ему усталое, зевающее немолодое лицо, редкие белые волосы, зачесанные на одну сторону, и пару усталых, опустившихся плеч.

Автоматически старик произнес:

— У нас нет комнат.

Потом он начал просыпаться, двигаясь к стойке администратора.

— Возможно, — добавил он, — у нас есть одна свободная.

— Мне не нужна комната. — Харбин на мгновение растерялся, а потом вспомнил имя, которым, как говорила Глэдден, она воспользуется. — Я ищу мисс Грин.

— Здесь нет никого с таким именем. — Старик двинулся в обратный путь, снова зевнув.

— Почему бы вам не позвать мисс Грин, а потом вы могли бы снова отправиться спать?

— Черта с два, — сказал старик. — Я отправляюсь спать прямо сейчас, и я не позову мисс Грин, потому что у нас нет никакой мисс Грин.

И старик уже дошел было до соседней комнаты, когда Харбин заступил ему путь и показал ему пачку однодолларовых купюр.

— Мне чрезвычайно важно повидать мисс Ирму Грин.

Старик посмотрел на деньги:

— Как вы ее назвали, повторите еще раз...

Харбин повторил имя и протянул ему бумажки.

— Полагаю, — сказал старик, — у нас, возможно, есть мисс Ирма Грин. — Он уже взял купюры и засовывал их в жилетный карман. — Но готов поклясться, что она выписалась пару дней назад.

— Давайте в этом убедимся.

Старик переменил курс и снова направился к стойке, потом остановился и обхватил рукою горло:

— Это маленькая, худенькая девушка? Блондинка?

Харбин кивнул.

Старик скроил на своем лице нечто означающее улыбку, но выглядело это так, словно он скривился от боли.

— Мисс Ирма Грин, — сказал он. — Да, очень приятная маленькая леди. Действительно очень приятная.

— Позвоните ей, ладно?

Старик зевнул снова. Он покачал головой и уставился на стенные часы над стойкой.

— Вы знаете, — сказал он, — это не самый лучший час для того, чтобы наносить визиты.

— Позвоните ей. — Харбин нашел глазами телефон. — Просто поднимите трубку и наберите ее номер.

— У нас существуют некоторые правила...

— Я знаю. У вас есть правило давать гостье знать, если к ней пришли с визитом.

Сунув руку в карман брюк, Харбин вытащил еще денег, выбрал пятидолларовую купюру и показал ее старику.

— Все, чего я от вас хочу, — сказал он, — это пустить меня к телефону — так, как будто я позвонил с улицы.

Старик мгновение обдумывал просьбу:

— Полагаю, что в этом особого вреда не будет.

Харбин отдал ему деньги и легонько нахмурился, ожидая, пока сработает коммутатор. Старик кивнул в сторону телефона, Харбин взял трубку и услышал голос Глэдден.

— Я в паре кварталов от тебя, — сказал он. — Буду через пять минут. Какой у тебя номер комнаты?

— Триста два. Что случилось? Что-то не так?

— Мы поговорим об этом, когда я тебя увижу. — Он повесил трубку и повернулся к старику. — Я только хочу посмотреть, кто с ней. Даю слово, что неприятностей у вас не будет. Я даже не стану говорить с ним. Я только посмотрю, кто это. — Он внимательно смотрел, какое действие произвели его слова на старика, и добавил: — Он даже не увидит меня. Я буду в боковой комнате и оставлю дверь открытой. Он даже не будет знать, что я поблизости.

Старик смешался и выглядел встревоженным.

— Ну хорошо, — сказал он. — Но мы не можем себе позволить никакого насилия. Ревнивые мужья приезжают сюда за своими женами и обнаруживают их с дружками, и вот, пожалуйста, мы имеем драку. Может быть, вы увидите его и выйдете из себя.

Харбин улыбнулся:

— Я не ревнивый муж. Я просто друг, который следит, чтобы у нее все было хорошо.

Он прошел в боковую комнату. Там было темно, и он приоткрыл дверь достаточно широко, чтобы хорошо видеть вестибюль. Он стоял наполовину за дверью и оттуда мог видеть, как старик нервно суетится у стойки.

Прошла минута, потом еще одна. Харбин сунул в рот сигарету и принялся ее жевать. Он следил за движениями большой стрелки на стенных часах над стойкой. До его слуха донесся шум опускающегося лифта, и он увидел лицо старика, повернувшееся к нему, его старые глаза были полны тревоги, а брови слегка сдвинулись.

Он услышал, как лифт остановился, а затем услышал шаги и тогда уже увидел двубортный габардиновый пиджак и густую копну белокурых волос, смазливые черты и аквамариновые глаза юного копа, проследовавшего к выходу и исчезнувшего за дверями отеля.

Глава 12

Он ждал там, в боковой комнатке, не будучи в силах как-то повлиять на ситуацию. Очнувшись после кратковременного потрясения, он понял, что думать об увиденном сейчас не стоит — ничего хорошего это не даст. Он совершенно не воспринимал слова старика. А тот между тем говорил Харбину, что теперь он может выйти, потому что мужчина покинул отель, и теперь можно выходить, и все в порядке.

Когда он выбрался из боковой комнатки в вестибюль, то наконец услышал, как старик спрашивает его:

— Это был кто-то, кого вы знаете?

Харбин покачал головой.

— Тогда, я полагаю, все в порядке, — заключил старик.

— Точно. — Харбин улыбнулся и шагнул к лифту.

— Подождите минуточку! — Старик прошмыгнул вперед и оказался между лифтом и Харбином.

— Я ведь обещал, что никаких проблем не будет, — сказал Харбин. — Кроме того, она меня ждет.

Старик попытался возразить, но не нашелся что ответить, развел руки, показывая жестом, что он сдается, и отошел от лифта. Харбин вошел в лифт и поднес к сигарете во рту зажженную спичку. Он закрыл дверь лифта и нажал на кнопку нужного этажа.

Когда он вошел в комнату Глэдден, когда увидел, как она делает шаг назад, пропуская его, первое, на что он обратил внимание, — это белизна ее лица. Оно было белее бумаги, а желтые глаза девушки потускнели и выглядели странно усталыми.

Он не улыбнулся ей. Он знал, что должен был начать с улыбки, но улыбнуться сейчас было так же трудно, как ходить по воде.

— Собирайся, — сказал он. — Быстро.

Она не двинулась с места.

— Объясни.

— У нас неприятности. — Он знал, что ему не удастся ходить вокруг да около. Не глядя на нее, он произнес: — Доомер мертв. — И рассказал ей о том, что произошло на дороге. Он приказал ей поторопиться и начать собирать вещи.

Но она не двинулась. Она стояла, глядя куда-то позади него, глядя на дверь. Он начал вытаскивать ее одежду из темного мрачного шкафа и бросать на кровать. Затем он выдвинул ящики туалетного столика и быстро заполнил ее чемодан.

Он слышал, как она сказала:

— Я не могу уйти с тобой.

Это заявление заставило его оторваться от чемодана.

— В чем проблема?

— Я кое-кого встретила.

— О! — Он снова обратился к чемодану, но перестал укладывать в него вещи.

Она стояла к нему спиной, и ему очень хотелось увидеть выражение ее глаз. Он шагнул к ней, потом решил остаться там, где стоял, и позволить ей высказаться.

Долгая томительная пауза закончилась, и она произнесла:

— Я хочу выйти из дела, Нэт. С этого момента я хочу выйти из дела. Я всегда хотела уйти, только ты меня удерживал.

— С чего ты взяла? — спросил он. — Я никогда не требовал, чтобы ты оставалась против своей воли.

— Это было мое желание, — сказала она. — Я оставалась из-за тебя. — Теперь она повернула к нему лицо. — Я хотела быть рядом с тобой. Я хотела тебя и хотела, чтобы ты меня хотел. Но ты не хотел меня, ты никогда меня не хотел и никогда не собирался. Я только теряла время. Все эти ночи, когда я сжимала зубами подушку, мне так тебя хотелось, что я была готова разрушить стену и ворваться в твою комнату. Ты знал это, Нэт. Не говори мне, что ты этого не знал.

Он завел руки за спину и хрустнул суставами пальцев.

Глэдден сказала:

— Хорошо, я никогда не была особо умной. Но мне и не нужно было много думать. Я просто прошла вместе с вами через все, что мы должны были пройти. Я выросла. Ты не замечал, что это происходит, но это происходило все время. Я выросла, превратилась из маленькой девочки в женщину, и я хотела быть твоей женщиной. Но что, черт побери, я могла сделать? Выше головы не прыгнешь.

— Может быть, тебе стоит попытаться. — Он присел на край кровати. — Сейчас как раз подходящее время для этого.

Она двинулась к нему, дотронулась до него, а потом отдернула руку:

— Ты всегда был так добр ко мне, ты заботился обо мне, ты делал для меня все — кроме того, на что я надеялась. Это не твоя вина. Но и не моя.

Он тускло улыбнулся ей:

— Так уж получилось.

Она ощутила странные нотки в его голосе.

— Надеюсь, ты не затаишь на меня обиду, — тихо произнесла Глэдден.

Он посмотрел на нее снизу вверх:

— Как его зовут?

— Финли. Чарльз Финли.

— Что он делает? Расскажи мне о нем.

— Он продает автомобили. Торгует подержанными машинами в Филадельфии. Я встретила его на второй день после того, как приехала сюда. На набережной. Мы разговорились, и все случилось так быстро. Я полагаю, что созрела для этого, была к этому готова. Он взял меня, когда я вернулась в Филадельфию и они мне сказали, что ты вышел из дела, и тогда я вернулась сюда и позвонила ему.

— Ты вправду в него втрескалась?

— В нем бездна обаяния.

— Я спрашиваю не об этом.

— Ну хорошо, — сказала она. — Я думаю, я в него втрескалась.

Харбин встал:

— Когда ты последний раз видела его?

— Он был здесь сегодня ночью. Он был здесь, когда ты позвонил. Когда ты сказал, что вот-вот придешь, я попросила его уйти. Я увижу его за обедом. — Она перевела дыхание. — Не проси меня отменить обед. Я действительно хочу его видеть, я хочу видеть его все время. Я не хочу, чтобы он ушел. — Она схватила Харбина за руки. — Я не хочу его потерять, и ты не заставишь меня сделать это.

— Не бесись, — осторожно сказал он.

— Он для меня — все, — сказала она, — и, если я скажу тебе, что мне это неприятно, я просто неуклюже солгу. Я хочу немножко пожить для себя самой, и у тебя нет права запретить мне это.

— Не порви мне рукава. — Он нахмурился.

Она дышала тяжело. Ее ногти прорвали ткань его куртки. Он повернул ладони и ухватил ее запястья, отодвигая девушку от себя. Она пошатнулась, ударилась о стену и осталась распластанной у стены, глядя на него и глубоко, со всхлипываниями переводя дыхание.

Харбин медленно покачал головой. Он смотрел в пол.

— Мне очень жаль. Черт побери, как жаль. Как жаль, черт побери.

— Но не мне.

Он посмотрел на нее:

— Тебе в особенности. — Она открыла было рот, но он знаком приказал ей молчать и сказал: — Послушай, Глэдден, просто послушай меня и попытайся принять это спокойно. Тебя обвели вокруг пальца. Этот парень — не то, что ты думаешь.

— Перестань!

— Говорю тебе, этот парень вышел на охоту.

— Не надо. Пожалуйста, не надо.

— Этот человек, Финли, он — коп...

— Нэт, Нэт. — Она прервала его мольбой. — Я говорила тебе, что я больше не маленькая девочка. Я выросла, я знаю алфавит. Перестань делать из меня дурочку, ладно?

Неожиданно он почувствовал глубокую усталость и распластался на кровати, его руки упали на покрывало.

— Если ты попытаешься выслушать, — сказал он, закрыв глаза, — я попытаюсь тебе объяснить. Этот Финли — один из тех копов, с которыми я говорил в ту ночь, когда мы пошли на дело. Несколько минут назад я сидел в боковой комнатке, выходящей в вестибюль, когда он вышел из лифта и удалился.

Я его узнал.

— Зачем ты это сделал? — закричала она. — Что ты затеваешь?

— Я ничего не затевал. Финли об этом позаботился. — Что-то вроде вздоха сорвалось с его губ. — То, что он коп, ничего не значит. И с его точки зрения, ты тоже ничего не значишь. Он не хочет тебя. Ему нужны изумруды.

Он заметил, как она посмотрела на него таким взглядом, какого у нее никогда раньше не было. Он услышал, как она спрашивает:

— Зачем ты мне лжешь?

— Разве я когда-нибудь лгал тебе?

— Нет, — согласилась она. — Тогда почему ты лжешь мне сейчас?

— Я не лгу. Если ты хочешь знать все, я расскажу тебе все.

Она медленно кивнула, и он принялся рассказывать. Начать было легко, но, когда он дошел до предложения Деллы, ему стало трудно говорить.

Она стояла и смотрела, как он боролся с собой. Наконец он, собравшись с силами, рассказал все начистоту.

— Я вижу, как Финли все спланировал, — говорил Харбин. — Как он старался убедиться, что все пройдет без сучка без задоринки. В тот день, когда я отвез тебя к поезду, он следовал за нами. Я просто вижу, как он следует за нами. Он уже обнаружил Берлогу, и Делла за ней следила. И тогда там, на станции, когда ты села в поезд, он тоже сел в поезд. Когда ты прибыла в Атлантик-Сити, он шел за тобой, смотрел, как ты выбрала этот отель, а затем принялся обрабатывать тебя здесь, в Атлантик-Сити, в то время как Делла обрабатывала меня там.

Она подошла к кровати и уселась на краешек. Ее дыхание стало несколько легче. Она сказала почти безразлично:

— Некоторые люди всегда действуют окольными путями.

— Финли не действует окольным путем. Он следит за изумрудами ценою в сотню тысяч долларов. Вот и все. Но в этом вся соль. Он работает медленно, но надежно. Он будет шагать со ступеньки на ступеньку — сначала установит контакт и будет следить за тобой, тогда как Делла будет следить за мной. Они будут ждать неделю, или две, или три, или пару месяцев. А если потребуется полгода или даже больше, что ж, сто тысяч долларов стоят всех этих усилий и всего этого ожидания.

Она уставилась на спинку кровати над головой Харбина.

— Изумруды, — сказала она. — Осколки зеленого стекла.

Харбин немного приподнялся с кровати.

— Забудь об изумрудах, — сказал он. — Более важная вещь — трое убитых полицейских. Это для нас что-то новенькое. — Он уселся окончательно, опустив ноги с кровати. — Именно поэтому ты должна пойти со мной. Остаться со мной. Ты запутана в это дело, Глэдден. Хотел бы я, чтобы это было не так, но факт остается фактом. Ты, и Бэйлок, и я сам. Мы, все трое, оказались в ситуации, когда следует бежать. Нам нужно бежать отсюда.

— Все так плохо?

— Я сам точно не знаю, насколько все плохо. Я знаю только, что мы не можем оставаться здесь — нас, того и гляди, обнаружат. Надо уходить прямо сейчас.

Глэдден немного помолчала. А потом сказала:

— Я полагала, что порвала со всем этим. У меня было чудесное чувство, словно я избавилась от ужасной головной боли, от которой страдала всю свою жизнь. Ты вернулся. И у меня опять та же головная боль.

Она встала, обошла вокруг кровати, направилась к двери и уставилась на нее, словно это была железная стена. Потом повернулась и подошла к нему:

— Ты снова впутал меня в это дело.

— Не я — обстоятельства.

— Не обстоятельства. — В ее глазах и в ее голосе слышался недостаток уверенности. — Нет, не обстоятельства. Ты. Ты, Нэт. Ты удерживаешь меня сейчас, как всегда удерживал. Я говорила тебе, что не хочу иметь с этим ничего общего. — Ее тело задрожало. — Я не хочу, не хочу, я никогда этого не хотела, я не хочу иметь к этому отношения. — Она подошла к нему близко-близко. — Не хочу иметь к этому отношения. — Помолчав, она добавила: — Есть только одна причина, по которой ты снова вешаешь меня себе на шею, — так для тебя безопаснее.

Он лишился дара речи. На него навалилась тяжесть всех этих лет, и в них, как оказалось, не было ничего, кроме ужасной шутки, которую он сыграл сам с собой.

И он теперь понял, что это еще не все, и замер в ожидании дальнейших действий Глэдден, словно человек, привязанный к рельсам, ожидает удара. Он посмотрел на нее и увидел, как побледнело ее лицо, а в желтых глазах появился странный блеск.

И это наконец случилось.

— Ты ублюдок, — сказала она. — Ты заставил меня думать, что ты заботишься обо мне. А ты заботишься только о себе. Ты — грязный лживый ублюдок, я ненавижу тебя...

Он попытался отвернуться, но ее руки оказались быстрее, она вытянула пальцы, и он почувствовал, как они царапают его лицо, ощутил леденящую боль. Он видел, как она отступила на шаг назад, ее лицо исказилось, и показались ее зубы.

— Это твой шанс, — сказала она. — Сделай то, что тебе все время хотелось сделать. Избавься от меня раз и навсегда. Убедись, что я никогда и никому ничего не скажу, и ты навеки будешь в безопасности. — Она показала на свое горло. — Посмотри, какая тонкая шея, как легко это будет сделать. Почти совсем не займет времени.

Харбину показалось, что дверь приоткрылась ему навстречу. Когда он распахнул ее, Глэдден осталась за спиной. Он ждал, сам не зная, чего ждет. В комнате стояла такая тишина, словно в ней никого не было. Он открыл дверь пошире, вышел, медленно закрыл дверь, словно Глэдден спала и он боялся ее разбудить. И пошел через холл к лифту.

Глава 13

Бэйлок выглядел как мертвец, если не считать дыхания, болезненного, тяжелого, скрежещущего дыхания. Грудь его опускалась и поднималась, словно его душили спазмы. В комнату проникало очень мало свежего воздуха, и Харбин подумал, что следовало бы открыть окно пошире, но у него не было ни желания, ни сил сделать это.

Он улегся на провисающую кровать рядом с Бэйлоком и перед тем, как закрыть глаза, сказал себе, что должен хотя бы снять ботинки. Но он тут же провалился в сон, успев только подумать, что забыл повернуть выключатель и свет в комнате остался гореть.

Примерно через одиннадцать часов Бэйлок разбудил его. Харбин спросил, сколько времени, и Бэйлок сказал, что пятнадцать минут четвертого. Харбин протер глаза и увидел тонкий лучик солнца, который пробился в окно, обогнув стену соседнего здания.

— Я знал, что ее там не будет, — сказал Бэйлок.

— Она была там.

— Почему ты не привел ее сюда?

— Она не захотела.

— Что такое?

Харбин вылез из постели и направился к потрескавшейся раковине. Набрал в рот холодной воды, прополоскал его, набрал в рот еще немного, выплюнул и плеснул воды в лицо, а затем повернулся и посмотрел на Бэйлока.

— Тебе это должно понравиться, — сказал он. — Все произошло так, как ты хотел.

— Может быть, будет лучше, если ты расскажешь мне больше. — Бэйлок занял его место у раковины. — Ты напустил слишком много туману.

Харбин пристально посмотрел на Бэйлока, склонившегося над раковиной:

— Ты хотел, чтобы она вышла из дела. Теперь она вышла.