Медвежатник

— Я купила его четыре месяца назад, — сказала она. — Я приезжала сюда на выходные, жила здесь одна, ожидая, что кто-то придет и останется со мной. Останется — и больше никуда не уйдет.

Они вошли в дом. Он был обставлен в основном в табачных тонах — под цвет ее волос — с вкраплением желтого. Ковровое покрытие табачного колера кончилось лишь тогда, когда они достигли желтого пола кухни. Отсюда был виден амбар, такой же устрично-белый, как и дом. Остаток маленького плато стелился за амбаром зеленой скатертью.

Она уселась за пианино и заиграла. Он стоял около нее. Несколько мгновений он слушал музыку, но потом она резко оборвалась, и наступила тишина, что означало — ее пальцы перестали бегать по клавишам.

— Теперь, — сказала она, — теперь начинай мне рассказывать.

Он сунул в рот сигарету, пожевал ее, вынул изо рта и осторожно опустил в большую стеклянную пепельницу.

— Я — грабитель.

После паузы она спросила:

— Какого рода?

— Медвежатник.

— Работаешь один?

— Со мной еще трое.

— И где они сейчас?

— Сегодня утром я сказал им «до свидания».

— Они возражали?

— Немного. Но я сказал, что у меня большие планы, а они не стоят того, чтобы их в эти планы включать.

Она пересекла комнату и уселась на табачного цвета стуле.

— И какова твоя специализация?

— Мы берем камни. Сейчас у них лежат украденные изумруды, и им придется достаточно долго ждать, прежде чем их удастся обратить в деньги. Но теперь все это не важно. Я здесь. Это было вчера.

— Но что-то все еще беспокоит тебя?

— Да, кое-что.

— Я хочу знать об этом. Сегодня мы начинаем новую жизнь и должны прояснить все, что может тебя беспокоить.

— Одна из нас, — произнес он, — девушка.

И он рассказал ей о Глэдден, и об отце Глэдден, и обо всех этих годах, когда Глэдден была с ним.

— Она всегда хотела выйти из игры, но вбила себе в голову, что не может этого сделать, пока этого не сделаю я. Я вышел из дела. И что теперь будет с ней?

— Это вопрос.

— Помоги мне. — Он ходил по комнате туда-сюда. — Пока мы сюда ехали, я все время думал о ней. Я чувствовал, что я плохо поступил, и я до сих пор это чувствую. Я хотел бы знать, что теперь делать.

Делла ответила ему тусклой улыбкой:

— У тебя чувство к этой девушке...

— Нет. Она зависит от меня. Я был ей отцом. Я был ей старшим братом. Иногда я уходил, но она знала, что я вернусь. Сейчас она в Атлантик-Сити и сегодня вечером в семь позвонит в Филадельфию и не услышит никакого ответа. Я не думаю, что она в состоянии это выдержать. Я думаю, она начнет разрываться на части. Это мучает меня, и мне по-настоящему плохо, как только я о ней подумаю. Мне хотелось бы знать, что теперь делать.

Она переплела пальцы, затем выпрямила их, затем опять переплела.

— Нам нужно что-нибудь поесть, а потом мы поедем обратно в Филадельфию. Ты ответишь на звонок в семь вечера. Затем я вернусь сюда. Но я вернусь одна.

— Нет.

— Ты понял, что сказал? Скажи это снова.

— Нет. Черт с ней, пусть звонит, пусть телефон звонит хоть тысячу раз. Я чист перед ней, я отошел от дел. Я здесь, с тобой, и это — все.

И тем не менее глубокой ночью, наполовину проснувшись, он увидел на потолке Глэдден. Он видел, как она идет одна по набережной Атлантик-Сити, по черной полосе пляжа, и океан и небо — тоже словно черный занавес. Ее золотистые волосы неясно желтеют, худенькое тело тоже очерчено неясно, и кажется, что она плывет.

Только для того, чтобы избавиться от Глэдден, он потянулся к Делле. Его руки заскользили по широкой кровати. Но под одеялом никого не было. Деллы не было там.

Он уселся на кровати. Ее здесь не было. Теперь он проснулся окончательно, и его мозг принялся за работу, за работу на высокой скорости и сказал ему, что следует быть спокойным и осторожным.

В комнату проникало достаточно лунного света для того, чтобы он мог понять, куда следует двигаться. Путь лежал через комнату к двери. Новое неясное, леденящее чувство пронзило позвоночник, желудок и мозг. Он не знал, что это такое, оно просто окатило его и заставило на мгновение застыть в неподвижности, лицом к темной двери, за которой располагался холл.

Он решил прибегнуть к методу, который в прошлом использовал множество раз, когда находился в опасности. Метод был прост. Нужно резко перевести свое сознание из ночи в день, заставляя себя видеть вместо темноты солнечный свет. Он представил себе, что все залито светом дня и он должен выйти в холл, чтобы найти Деллу.

Открыв дверь, он ступил на пол холла. Дверь ванной комнаты оказалась широко открыта, но сама ванная была погружена во тьму.

Наверху он ее не нашел. Да и есть ли она внизу... Теперь он знал, что означало это чувство холодка по всему телу — чувство, которое он испытал в первый раз в своей жизни. Это было сожаление о содеянном.

Он вернулся в спальню и ощупью принялся искать свою одежду. Его действия были столь же арифметически выверены, как и во времена ночных операций. Он двигался медленно, осторожно выполняя каждое движение, даже когда завязывал шнурки на ботинках.

Он снова вышел в холл и двинулся к лестнице. Внизу было темно. Спустившись по лестнице наполовину, он подождал, прислушиваясь к звукам. Звуков не было. Не было вообще никаких звуков. Света внизу тоже не было. Он принялся просчитывать ситуацию. Результат не заставил себя ждать — Деллы нет в доме. Он направился на кухню.

На кухне его руки автоматически плавно нажали ручку двери, словно это был инструмент, с которым следовало либо работать в полной тишине, либо не работать вовсе. Он беззвучно открыл дверь и так же беззвучно шагнул наружу. Запах ночи был запахом полей, и холмов, и деревьев, и цветов.

Он двинулся по траве к белым очертаниям амбара, затем отошел от него, вернулся к дому, но остановился поодаль, чтобы как следует рассмотреть то, что увидел. Он увидел «понтиак», припаркованный у дома. Затем он увидел еще кое-что, две фигуры, которые двигались. Они двигались почти незаметно под деревьями, которые обрамляли дальний конец пруда. Он определил, что фигуры человеческие и одна из них — женская, и он знал, что это была Делла.

Но он сконцентрировал свое внимание на другой фигуре, мужской. Мужской силуэт стоял рядом с Деллой, и казалось, что они о чем-то напряженно спорят. Затем, как увидел Харбин, мужчина и женщина слились в единое целое, а значит, они держали друг друга в объятиях.

Они оставались в таком положении несколько минут. Когда они наконец разомкнули руки, беседа возобновилась. Харбин быстро оценил ситуацию. Он заметил, что может сделать круг за амбаром и, оставаясь под деревьями, подойти достаточно близко, чтобы расслышать, что они говорят.

Он проделал весь этот путь и уже начал разбирать отдельные слова, затем фразы, а потом и весь разговор.

— ...Через пару дней.

— Нужно, чтобы скорее, — сказал мужчина.

— Давай не будем слишком торопиться.

— Почему бы не сделать так, как я предложил? — спросил мужчина.

— Потому что твой способ ошибочный, и хватит об этом.

— Нет. Я хочу все обсудить. Я хочу быть уверенным, что все будет сделано как надо.

— Так и будет, — сказала Делла.

— Когда мы это сделаем?

— В субботу, — откликнулась она. — В три после полудня.

Голос мужчины стал немного громче.

— К вечеру в субботу у нас все должно быть тип-топ. Может быть, это даже слишком поздно. Я все-таки считаю, что мы действуем чересчур медленно. Если бы ты приняла мой план, мы сделали бы все уже сейчас.

— Хочешь делать по-своему? Тогда делай все сам. Думаю, что это хорошая идея. Лучше сделай все один.

— Говорил ли тебе кто-нибудь, что ты — скверная штучка?

— Не такая уж я и скверная. Скорее уверенная. Я уверена во всем, что делаю. Если ты до сих пор этого не понял, тебе надо просто принять сказанное к сведению.

Дальше последовало долгое молчание, и все окончилось тем, что мужчина что-то сказал Делле. Сказал очень тихо — так, что Харбин не мог расслышать. Делла ответила, также понизив тон. Харбин вытянул голову из-под защиты деревьев и увидел, как они обнимаются снова.

В голове у него была лишь одна мысль. Скорее, предположение. Он предположил, что они будут обниматься достаточно долго для того, чтобы он успел вернуться в дом, раздеться и завалиться на кровать.

Это заняло у него меньше минуты. Когда он входил в спальню, то был уже без плаща и пиджака. В пижаму он скользнул, лежа в постели. Он положил голову на подушку и закрыл глаза. Его заполнила горечь. Он — приманка, его обманули, обманули во всем.

Казалось, его плоть раздувают невидимые мехи. Он лежал в кровати, а что-то изо всей силы било по его внутренностям.

Через несколько минут дверь открылась, и он услышал, как Делла вошла в комнату.

Он слышал, как она ходит по спальне, почувствовал, как под весом ее тела прогнулась широкая кровать. Но кровать прогнулась лишь чуть-чуть. Он почувствовал, что она сидит здесь, на краешке кровати, глядя на него.

Затем, в тот же миг, когда он ощутил желание дотянуться до нее и сжать руки вокруг ее шеи и задушить жизнь, которая находилась в ее теле, Харбин почувствовал, как ее губы коснулись его лба. Он открыл глаза, сам не желая того. Он сонно пробормотал что-то и увидел сияние ее губ и глаз. Затем ее губы впились ему в рот, и что-то подняло его очень высоко. И поднимало все выше, пока он не оказался в космосе, и тело его поплыло посреди нереального мира.

Глава 8

Наутро, пока она готовила завтрак, Харбин собрался с мыслями и принялся планировать свои дальнейшие шаги. Что за дело, которое эта парочка должна сделать, станет понятным, когда он узнает, кто был тот мужчина. Но придется ждать до субботы.В субботу,в три часа, он встретит того мужчину.

Встреча состоится после полудня, и он увидит его при свете дня и поймет, на кого этот тип похож.

До субботыему не остается ничего другого, как только ждать. По времени это не слишком долго, но он знал, что ожидание будет для него чрезвычайно трудным.

Поглядывая на Деллу, пока они завтракали, он заметил, что она тоже следит за ним. Он понял, что нельзя расслабляться ни на секунду.

После полудня они решили отправиться в большую прогулку. Она сказала, что было бы замечательно прогуляться через холмы. Может быть, сказал она, они найдут и соберут какие-нибудь цветы. Она помешана на цветах, сказала она, особенно на полевых. Она надела короткую юбку и блузку и туфли на низком каблуке.

И они отправились в путь. Они прошли мимо амбара и выбрались на тропинку, которая привела их на вершину холма.

На следующий день они тоже отправились на прогулку, и Харбин продолжал ждать субботу.

Утром в субботу они проснулись поздно и не вставали, пока часы не показали одиннадцать. Делла приготовила нечто среднее между завтраком и обедом. После этого Харбин вышел на улицу и слонялся по округе, раздумывая, какой предлог использует Делла для того, чтобы избавиться от него после полудня, и где и как она встретится с тем мужчиной.

Через полчаса он уже знал это.

— Мне нужно съездить в Ланкастер, — сказала она. — Нужно кое-что купить.

Сейчас он ей скажет кое-что, и это не должно у нее вызвать никаких подозрений.

— Когда ты вернешься? — спросил он.

— В любом случае не раньше пяти. Мне нужно купить тонны всякого добра.

Он с пониманием покачал головой и ответил ей тусклой улыбкой:

— Я не смогу ждать так долго.

Это сработало. На это ей нечего было ответить. Все, что она смогла, — выдавить из себя улыбку, которая была точной копией его улыбки.

А потом она сказала:

— Хочешь поехать со мной?

— Хоть на край света. Я хочу быть с тобой.

— Тогда ты будешь со мной. Но только не тогда, когда я буду бегать по магазинам. Это нечто такое, что женщина должна делать сама. Я оставлю тебя в парикмахерской. Ты сможешь подстричься.

Он сказал:

— Если оставишь меня в парикмахерской — меня оттуда не вытащить. Если уж я туда попаду, то хочу получить обслуживание по полной программе. Я проведу там несколько часов.

— Хорошо, — сказала она. — Потому что мне нужно сделать множество покупок.

Позже они забрались в «понтиак» и направились в сторону Ланкастера. Уже когда они добрались до пригорода, она сказала, что он может потратить немного денег, и дала ему примерно сотню долларов.

В первый раз с тех пор, как расстался с компаньонами, он вспомнил, что у него есть семь тысяч долларов в мелких купюрах, припрятанные в Берлоге. Несколько дней назад семь тысяч долларов являлись очень важной вещью, потому что это были все наличные деньги, которые у него имелись. Теперь они казались мелкой деталью в происходящих событиях.

В Ланкастер прибыли в двадцать минут третьего. Он сказал, что хочет посмотреть несколько спортивных рубашек, и попросил подождать ее, чтобы она оценила его выбор. Она согласилась, хотя в ее голосе послышались первые нотки нетерпения, потому что у нее оставалось не более сорока минут до назначенной встречи с неизвестным мужчиной. И она сказала, что пойдет с ним, чтобы купить рубашки.

На покупку рубашек ушло добрых полчаса. Она сама выбирала их и сама платила. Когда рубашки упаковали и завернули и они уже направлялись к двери, у нее оставалось меньше десяти минут до встречи с мужчиной. Но она вела себя так, словно впереди у нее был целый день. Они проходили мимо прилавка с галстуками, и Делла остановилась, чтобы посмотреть товар.

— В полоску? — спросила она.

— Я предпочитаю в горошек.

Подошел продавец и принялся распространяться о новых направлениях в моде. Делла посмотрела на него так, словно тот торгует вразнос шнурками для ботинок.

— Я не могу выбирать галстуки, когда вы разговариваете, — сказала она.

— Приношу свои извинения, мадам.

Продавец выглядел так, словно получил хорошую оплеуху. Харбин посмотрел на часы. Шесть минут. Он посмотрел на Деллу. Она была всецело погружена в проблему выбора галстука.

— Я не в восторге ни от одного из них, — сказала она. — Что еще у вас есть?

Продавец извинился и побежал в подсобку.

Прошло добрых десять минут, а Делла все еще выбирала галстуки. Харбин мысленно видел мужчину, стоящего в назначенном месте. Вот он курит сигарету за сигаретой, ломает в волнении пальцы и кусает губы, ожидая Деллу, тогда как Делла была здесь и покупала галстуки.

— Пожалуй, я пойду в парикмахерскую, — произнес Харбин. Он выказал некоторое нетерпение, потому что не мог до конца понять эту женщину, этого мастера манипулировать людьми, и никак не мог избрать точной линии поведения.

— Что за спешка?

Спокойный, легкий тон, каким она это сказала, прикрывал беспокойство в ее глазах.

— Суббота, — ответил он. — После трех в парикмахерских много народу. Я не хочу сидеть и ждать.

— Скажи мне спасибо за галстуки.

— Спасибо тебе за галстуки.

Они наконец вышли из магазина, и она оглядела улицу — в одну и в другую сторону — и сказала ему, что через квартал находится парикмахерская. Пройдя квартал, они увидели парикмахерскую в дальнем углу улицы, но, когда вошли туда, Делла сказала, что ей не нравится вид этого заведения. Было двадцать две минуты четвертого.

— Что тебе не нравится? — спросил он. — По виду здесь чисто.

— Парикмахеры выглядят как тупицы.

— Ну давай убьем день, гоняясь за парикмахером, который выглядел бы как интеллигент.

Прошло еще пять минут, прежде чем они нашли парикмахерскую на Орандж-стрит. Харбин улыбнулся Делле, а потом бросил очередной взгляд на свои часы.

— Где мы встретимся? — спросил он. — В котором часу?

Она глянула через большое окно парикмахерской, большой чистой парикмахерской со множеством кресел.

— Перед тобой четыре человека. Ты просидишь здесь не меньше полутора часов. Жди меня здесь.

Он вошел в парикмахерскую, обернувшись как раз вовремя, чтобы увидеть, что она двинулась в том направлении, откуда они пришли. Ей понадобится, как минимум, двадцать секунд для того, чтобы добраться до угла в конце квартала. Он досчитал до восьми, затем вышел из парикмахерской и увидел, как она сворачивает направо за угол. Он пересек улицу, быстро дошел до угла и увидел, как она огибает следующий угол.

Перед ним оказалась толпа народу. Другая толпа выходила из универмага, стоявшего по другую сторону широкой улицы, которую только что пересекла Делла.

Делла вошла в универмаг. Харбин налетел на тройку пожилых женщин и растолкал их. Они, видимо, желали обсудить с ним создавшееся положение, но он был уже на середине улицы, двигаясь на красный свет, мчась к толпе народа, который направлялся к вращающимся дверям большого магазина. Он протиснулся с ними в дверь, но, уже входя в магазин, увидел огромную массу народа внутри и понял, что потерял ее.

Он начал жевать сигарету. С одной стороны находился отдел, где продавалось дамское белье, с другой стороны — отдел, где продавались сумки, а с третьей — отдел туалетных принадлежностей. Он выбрал отдел кожгалантереи и, протолкавшись половину пути к прилавку, увидел ее среди кучки женщин, дожидавшихся лифта.

Пытаясь понять, сколько этажей в здании, и говоря себе, что должен был подумать об этом раньше, он повернулся спиной к лифтам, продолжая жевать сигарету.

Он позволил пробежать пятнадцати секундам, до того как повернуться к лифтам лицом. Она уже поехала наверх. Он стоял в ожидании. Один из лифтов наконец прибыл и открыл перед ним двери, и он вошел в него вместе с толпой женщин и детишек. Крашеная девица довезла лифт до второго этажа и перечислила названия отделов: мебель, ковры, радиотовары, предметы домашнего обихода. На третьем этаже крашеная девица назвала спорттовары и мужскую одежду, и Харбин вышел. Он сказал сам себе, что это был неплохой выбор, совсем неплохой. Отдел мужской одежды — весьма подходящее место для мужчины, который вынужден ждать.

Там было довольно людно, и по большей части в этой секции толклись мальчишки и молодые мужчины, которые выбирали бейсбольные биты и рукавицы, теннисные ракетки и плавки. Он двигался медленно, а навстречу ему двигался продавец и с готовностью улыбался, покачивая головой и что-то бормоча.

Теперь он был в секции, где продавались пиджаки и слаксы. Его голова медленно повернулась туда-сюда, после чего он направился к окнам, маневрируя так, чтобы все время находиться за рядом подвешенных на плечиках пиджаков, но достаточно далеко от них, оставляя себе возможность хорошо видеть ту часть помещения, которая примыкала к окнам.

Он прошелся взад-вперед вдоль двух длинных рядов с пиджаками. Потом он увидел Деллу. Он увидел мужчину. Они стояли недалеко от одного из окон. Продавец отошел, оставив их одних. Мужчина, приблизительно пятидесяти фунтов, крепкого сложения, стоял спиной к Харбину. У него были густые белокурые волосы, светлее, чем у Харбина. Копна белокурых волос, расчесанных на пробор, но растрепавшихся.

Харбин снял с плечиков спортивный жакет и, прикрывая им лицо, стал пробираться с ним к окну, словно для того, чтобы получше разглядеть его при свете. Загораживаясь жакетом, он неумолимо приближался к Делле и к ее блондину.

Он медленно отодвинул жакет от лица, словно тот был занавеской. Рукав скользнул по его глазам.

Бикфордов шнур зашипел у него в душе, готовый взорвать все кругом. Харбин понял, что он видел это лицо раньше. Он видел его совсем недавно. Он видел этот нос и этот рот. И глаза. Глаза были необычного цвета. Голубые, точнее, светло-голубые, с небольшим добавлением зеленого. Аквамариновые глаза.

Несколько ночей назад два копа допрашивали его насчет автомобиля, припаркованного рядом с особняком. Это был юный коп.

Глава 9

Когда Харбин вошел в парикмахерскую, один из мастеров вскочил со своего парикмахерского кресла и призывно махнул рукой. Харбин уселся в кресло с проволочной спинкой. Он откинулся назад, прикрыл глаза и увидел особняк в ночи и машину, припаркованную на широкой чистой улице к северу от особняка, полицейский автомобиль и аквамариновые глаза юного копа.

Теперь он должен обдумать все, прямо с этого места. Он принялся обдумывать, очень медленно, внимательно оглядывая каждый предмет, словно перед тем, как купить его. Он должен был проверить свои собственные действия в их соответствии с действиями юного копа, все, что они делали одновременно, и то, что делалось в той голове, которая смотрела на мир аквамариновыми глазами.

Итак, молодой полисмен решил вернуться и еще раз осмотреть припаркованный автомобиль. Может, аквамариновые глаза увидели сигнал фонарика, скользнувший по газону за минуту до того, как появился Харбин. Может, было еще что-то. Но, так или иначе, юный коп решил, что старый коп ему только помеха, и потому надо вернуться одному.

И тогда этот блондин, которого в той ситуации уже никак нельзя было считать полицейским, вернулся один и оставил полицейскую машину в незаметном месте. Он следил за припаркованным «шевроле». Он видел, как они вышли из дома с добычей. И он последовал за ними, не включая фар.

Да, не включая фар, этот молодой блондин проследовал за «шевроле» до самой Берлоги. Он видел, как они вошли в Берлогу со своей добычей. В этом можно быть уверенным. И еще в одном можно быть уверенным: коп вернулся в полицейский участок и не доложил о том, что случилось той ночью.

Итак, аквамариновые глаза видели богатый особняк, символ большого достатка, они решили, что оттуда взяли серьезную добычу, и они спокойно ждали, когда появятся сообщения об этом. Когда пришло сообщение, когда дежурный сержант занес его в свою книгу и стало фактом, что награбленное оценивается в сотню тысяч долларов в изумрудах, блондин обратил свои глаза, свое тело и свой разум на эту сотню тысяч долларов.

Теперь Харбину все было совершенно ясно, и он мог воссоздать скрытую часть развернувшейся вокруг него истории. Он видел мужчину, который напряженно обдумывает, как поточнее сыграть свою пьесу. Это человек особого сорта. Человек, который был верен лишь самому себе и своим желаниям. А желал он заполучить изумруды. Этот человек понял, что изумруды остались в обшарпанном домишке в Кенсингтоне и единственный способ вытащить их оттуда и прибрать к рукам — использовать еще одно лицо. Женщину по имени Делла.

Этот человек вошел в контакт с Деллой. Они, должно быть, по очереди следили за Берлогой, за теми, кто выходит из нее, и возвращается обратно, и снова выходит. Должно быть, они решили осуществить встречное движение. Делла увидела, как он входит в ресторан, и это было как раз то, что надо, как раз та обстановка, которая была им нужна. Если бы вариант не сработал, они бы попробовали что-нибудь еще. Но вариант сработал. Вариант сработал просто прекрасно. Вариант прекрасно работал до сих пор, но теперь все было кончено.

Парикмахер смочил ему волосы, потом подстриг. После этого вымыл шампунем и помассировал голову. Затем вернулся к лицу, нанес на него розовый крем и принялся работать толстыми пальцами. Он закончил массаж процедурой с кварцевой лампой.

Сложенное полотенце скрыло свет от глаз Харбина. Под этим полотенцем он мог видеть Берлогу, он мог видеть их лица — трех человек из его организации, в которой должно быть четыре. Он страшно торопился вернуться в Берлогу.

Парикмахер снял с его лица полотенце и нажал кнопку, после чего электропривод поднял кресло в сидячее положение. Харбин слез с кресла и увидел Деллу, стоящую у двери.

Они покинули парикмахерскую и пошли обратно к машине. Покинули пределы Ланкастера и выехали на дорогу, ведущую к холму. Делла включила радио и послушала немного легкой оперной музыки. Не глядя на Харбина, она болтала с ним, а один раз даже обернулась и позволила своим пальцам коснуться волос на его затылке. Она слегка дернула его за волосы.

Он повернул голову и подумал, возможно ли вызвать ее на откровенность. Он думал о ее поцелуях. За всю жизнь его целовало немало женщин, и он испытал на себе достаточно разнообразных поцелуев, чтобы оценить меру их подлинности. Ее поцелуи были подлинными. Если бы они не были подлинными, он сразу почувствовал бы это. Очевидно, что Делла испытывала к нему серьезное влечение, и оно выходило за пределы обычного страстного желания. Это было нечто, что нельзя было сбросить, словно надетую на время маску.

Итак, женщина за рулем испытывала к Харбину подлинное чувство, которое превращало все это дело в потрясающий парадокс. Делла тянулась к нему — и готова была предать его.

Но и Харбин, даже зная теперь о ее целях, зная, что она познакомилась с ним, чтобы добыть изумруды, чувствовал магнетическую тягу к этой женщине. Он знал, что желает Деллу больше, чем когда-либо что-либо хотел.

Это была серьезная проблема. Проблема, которую он должен каким-то образом решать. Потому что Делла и ее приятель нацелились на изумруды, нацелились на Берлогу. А Берлога — это организация. Берлога — это Доомер, Бэйлок, Глэдден.

И вдруг, именно в этот миг, его пронзила дрожь, словно лезвие ножа отрезало все остальное. То была любовь к Глэдден.

Он не знал того, что его глаза потускнели и взгляд потяжелел от чувства вины. Чувство вины било молотом. Каждый сосуд в его теле стал подобен туго натянутой проволоке. Глэдден нуждалась в нем, а он оставил Глэдден. Он был здесь, он находился почти что на стороне тех, кто представлял угрозу для Глэдден. Четыре дня он провел с ними вдали от Глэдден. Глэдден нуждается в нем, и, если он не будет с нею, это может быть началом ее конца.

Женщина, которая сидит рядом с ним... От нее надо срочно избавиться.

Он посмотрел на холмы и на лес по ту сторону холмов. Эти мрачные холмы шли влево и вправо от шоссе, и он сказал:

— Давай опробуем новый сценарий.

Она посмотрела на него:

— Где?

— Сверни на какую-нибудь лесную дорогу.

Она медленно кивнула:

— Хорошо, мы найдем тихое местечко. Вокруг будет множество деревьев. Словно занавес.

Они съехали на одну из грунтовых дорог, проследовали по ней вдоль холма, поднялись наверх, объехали холм и съехали с другой его стороны, углубляясь в лес, где дорога превращалась в сеть тонких тропинок.

Харбин огляделся по сторонам и увидел густую высокую траву и немного фиолетового мерцания в ее зелени.

Он почувствовал, что машина замедлила ход, и сказал:

— Нет, продолжай ехать.

— Здесь чудесно.

— Поезжай дальше.

— Обними меня.

— Подожди, — сказал он.

— Я не могу.

— Пожалуйста, подожди.

Вокруг них стояли густые деревья, которые у своих вершин, казалось, становились еще гуще. Здесь было очень темно, потому что плотная зелень скрывала солнце.

Он знал, что теперь она не скажет ничего, пока он чего-нибудь не скажет, и сохранял молчание. А они углублялись в лес все дальше и дальше. Еще час, еще один час. Машина шла очень медленно, потому что они ехали по земле, покрытой кочками.

Он чувствовал напряженную тишину леса, и он чувствовал близость Деллы. И на мгновение, которое заставило его задохнуться, он чувствовал, что уходит от того, что он собирался исполнить в этом лесу.

Это мгновение осталось позади.

Он сказал:

— Отлично. Прямо здесь.

Она остановила машину. Выключила радио.

— Выключи фары, — сказал он.

Она погасила фары. Он открыл дверь со своей стороны и вышел из машины. Лунный свет пробивался сквозь листву деревьев.

Делла тоже вышла из машины, огибая ее, чтобы подойти к нему. Ее тело двигалось ему навстречу в лунном свете. И когда она подошла, он взял ее за руки, отвел от машины, от дорожки. Он слышал звук ее дыхания, когда вел Деллу в гущу деревьев.

Он вел Деллу на звук плещущей воды. Неожиданно они ее увидели — среди камней, которые сверкали, словно кристаллы в темноте. Он опустился на землю, ощутил гладкую поверхность речного берега, ощутил, как Делла подходит к нему. Он ощутил приближение ее губ.

И отвернул от них лицо.

— Нет, — сказал он. Он сказал это нежно, почти заботливо, и тем не менее он знал, что у произнесенного слова была сила копья, входящего в нее.

Он ждал. Ему хотелось посмотреть на нее, ему хотелось видеть произведенное впечатление. Но это было лишь началом того, что он собрался с ней сделать.

А мысленно он говорил с Глэдден. Он сказал ей, что собирается исполнить то, что должен исполнить.

Делла несколько секунд хранила молчание и ждала. Наконец она сказала:

— Что тебя беспокоит?

— Ничего.

— Не похоже, чтобы ты был со мной.

— Нет.

— Ты плывешь по течению, — сказала она. — Я вижу, как ты плывешь по течению.

Она встала, повернувшись к нему спиной, но он знал, что происходит с ее лицом. Он мог почти что видеть, что происходит у нее внутри. Видеть волнение, пронзительный шок, агонию, которую она хотела скрыть от его глаз. Она пыталась повернуться, но не могла, потому что в конце концов это бы прорвалось и вышло наружу, взрываясь и шипя. Тело не слушалось Деллы, оно не желало показать ему ее лицо, и она сказала:

— Черт бы тебя побрал, ты — грязный сукин сын.

Он взглянул на нее только на мгновение, затем перевел глаза на ручей.

— Почему? — взорвалась она. — Почему? Почему?

Он пожал плечами.

— Ты скажешь мне почему, — всхлипнула она, ее голос звучал надтреснуто. — Лучше тебе сказать мне почему.

Именно так он все и планировал, и это сработало. Есть люди, которые имеют что-то против других людей и совершают убийства. Но результат убийства, раньше или позже, всегда бывает плохим. Нет ничего более тупого и нелепого, чем убийство, и есть нечто значительно более эффективное, нежели убийство. Это — самое ужасное из всего, что он мог ей сделать. Это — самое ужасное из всего, что любой мужчина может причинить любой женщине. Он отвергал ее, не объясняя своего отказа, наблюдая за ее барахтаньем и дрожью, за кипением ее рассудка, пытающегося постигнуть причины, тогда как причины эти превосходили ее понимание.

Он встал.

— Полагаю, это все.

— Ты не можешь так поступить, — сказала она. — Как ты можешь? Как ты мог сделать это? Это не по-людски. Так поступил бы дьявол. В конце концов, объясни причину, дай мне знать почему...