Любимая женщина Кэссиди

Какие-то тени еще шевелились в сознании, но прежде, чем они оформились, он выбросил их из головы. Тогда они расселись на маленькой невидимой полочке и таращились на него сверху вниз, а потом он разглядел в них два смешивающихся лица. Лицо Хейни Кенрика и лицо Милдред. Лица ухмылялись ему. Физиономия Хейни уплыла прочь, осталось лицо Милдред. Она стала смеяться над ним. Он почти слышал ее голос: “Я рада, я рада, это надо отметить, всем ставлю выпивку. Плесните Дорис двойную порцию. Эй, Хейни, а ты куда? Вернись, Хейни, все в полном порядке, можешь сесть со мной рядом. Теперь ты со мной, Хейни. Конечно, серьезно. Слышишь, как я смеюсь? Потому что все просто отлично. Потому что наш друг, шофер автобуса, получил по заслугам. Этот ублюдок как следует получил, по-настоящему, он размазан в лепешку. И знаешь, что я делаю? Я его доедаю. Ты здорово над ним поработал, Хейни, образцово справился и заслуживаешь награды. Сегодня я дам тебе награду. Правда дам, Хейни. И сделаю это так, как умеет одна Милдред. Ты получишь такое, чего в жизни не получал”.

Потом видение приблизилось и обрушилось на него, ярость вспыхнула в полную силу. Он вскочил с кровати, повернулся к двери, слегка приподняв крепко сжатые кулаки с побелевшими костяшками пальцев. Шагнул к двери, зная, что направляется в “Заведение Ланди”, к столику, за которым сидят Милдред с Хейни Кенриком. Представляя, как он рвется к столику, Кэссиди спрятал руки за спину, опустил и разжал кулаки. Отвернулся от двери, велел себе бросить подобные мысли. Они из вчерашнего дня, из прогнившего мерзкого прошлого, где царила шлюха по имени Милдред. Лучше думать о будущем, обо всех непредсказуемых завтрашних днях беглеца по имени Кэссиди.

Боже, как хочется выпить. Он оглянулся вокруг — бутылки нигде не было видно. Может быть, есть на кухне? Направился на кухню, презрительно усмехаясь. Усмехаясь над самим собой. Благородный преобразователь, устроивший Дорис истинный ад за то, что она позволила Шили принести бутылку, идет теперь на кухню в поисках бутылки.

Он услышал какой-то звук. Открылась входная дверь. Оглянулся и увидел Шили.

Они смотрели друг на друга в напряженном, сгущающем воздух молчании.

Потом Шили закрыл за собой дверь и прислонился к ней. Скрестил на груди руки, оглядел Кэссиди с головы до ног и сказал:

— Я знал, что ты здесь.

— Чего тебе надо? — ледяным тоном спросил Кэссиди.

Шили пожал плечами:

— Я твой друг.

— У меня нет друзей. И они мне не требуются. Убирайся.

Шили проигнорировал его слова:

— Что тебе сейчас требуется, так это подумать. Составить какие-то планы. Они у тебя уже есть?

Кэссиди вернулся в комнату, начал расхаживать взад-вперед, потом остановился, глядя в пол, и пробормотал:

— Ничего определенного.

Они опять замолчали. Вдруг Кэссиди нахмурился, уставился на седовласого человека и спросил:

— Откуда ты узнал? Кто тебе рассказал?

— Вечерняя газета, — объяснил Шили. — Об этом напечатано на первой странице.

Кэссиди отвел взгляд от Шили, уставился в пустоту:

— На первой странице. Что ж, по-моему, самое место. Автобус разбился, двадцать шесть человек сгорели заживо. Да, полагаю, на первой странице самое место.

— Успокойся, — посоветовал Шили.

— Конечно. — Он по-прежнему смотрел в пустоту. — Я абсолютно спокоен. Чувствую себя прекрасно. Мои пассажиры превратились в горстку пепла. А я здесь. Спокоен и чувствую себя прекрасно.

— Лучше сядь, — сказал Шили. — Похоже, ты сейчас рухнешь.

Кэссиди посмотрел на него:

— Что еще говорится в газете?

— Тебя ищут. Большая горячка.

— Ну естественно. Только я не об этом. — Он медленно вздохнул, снова открыл рот, чтобы объяснить о чем, потом устало махнул рукой, словно ему было все равно.

Шили окинул его проницательным взглядом:

— Я знаю, о чем ты. Ответ отрицательный. Нет ни единого шанса, что тебе когда-нибудь поверят. Они верят тому, что слышат от Хейни Кенрика.

Кэссиди широко открыл глаза:

— Откуда ты знаешь, что Хейни врет?

— Я знаю Хейни. — Седовласый мужчина подошел к окну, выглянул на улицу, посмотрел на небо, потом вновь на дорогу, медленно опустил занавеску и предложил: — Давай послушаем твою версию.

И Кэссиди рассказал. На рассказ ушло мало времени. Требовалось лишь объяснить несчастный случай с автобусом и стратегию Хейни Кенрика.

В конце рассказа Шили медленно кивнул.

— Да, — сказал он. — Да. Я знал, что произошло нечто в этом роде. — Он провел пальцами по мягким седым волосам. — И что теперь?

— Удираю.

Шили склонил голову набок, чуть прищурил глаза:

— Что-то не заметно.

Кэссиди напрягся:

— Зашел сюда принять ванну и отдохнуть.

— И все?

— Слушай, — сказал Кэссиди, — перестань.

— Джим...

— Я сказал, оставим это. — Он прошел в другой конец комнаты, закурил сигарету, сделал несколько затяжек и проговорил, просто чтоб что-то сказать: — Я тебе деньги должен за одежду, которую ты принес. Сколько там?

— Забудем об этом.

— Нет. Сколько?

— Около сорока.

Кэссиди открыл дверцу шкафа, снял с вешалки измятые штаны, полез в карман, вытащил деньги. Отсчитал восемь бумажек по пять долларов, протянул Шили.

Шили сунул деньги в карман, взглянул на остаток в руках Кэссиди:

— Что тут у тебя?

Кэссиди перелистал большим пальцем бумажки:

— Восемьдесят пять.

— Не много.

— Хватит. Я путешествую, не покупая билеты.

— А как насчет выпивки? — спросил Шили.

— Пить не буду.

— А по-моему, будешь, — сказал Шили. — По-моему, ты будешь много пить. По моим оценкам, как минимум, кварту в день. В среднем именно столько пьют в бегах.

Кэссиди повернулся спиной к Шили и, стоя лицом к дверце шкафа, сказал:

— Ты седой мерзавец.

— У меня дома есть деньги, — сообщил Шили. — Пара сотен.

— Засунь их себе в задницу.

— Если тут подождешь, принесу.

— Я сказал, в задницу. — Он протянул руку и плотно захлопнул дверцу шкафа. — Я ни от кого не хочу одолжений. Я один, и мне именно этого хочется. Просто быть одному.

— Прискорбный случай.

— Ну и хорошо. Мне нравится унижение и падение. Я от этого просто тащусь.

— Как и все мы, — подтвердил Шили. — Все бродяги, обломки крушения. Мы доходим до точки, когда нам нравится падать. На самое дно, где мягко и грязно.

Кэссиди не оборачивался, продолжая смотреть в дверцу шкафа:

— Ты это когда-то уже говорил. Я тебе не поверил.

— А теперь веришь?

В комнате было тихо, слышалось лишь, как Кэссиди тяжело, со свистом дышит сквозь зубы. Глубоко в душе он рыдал. Очень медленно повернулся, увидел, что Шили стоит у окна, улыбаясь ему. Это была понимающая улыбка, мягкая и печальная.

Кэссиди устремил взгляд мимо Шили, за оконную занавеску, за стены многоквартирных домов, за темные, серые, грязные прибрежные улицы.

— Не знаю, чему я верю. Что-то мне говорит, что ничему не надо верить.

— Это разумно, — признал Шили. — Просто встаешь каждое утро, и будь что будет. Ведь что , ты ни делал, оно все равно будет. Значит, плыви по течению. Пускай несет.

— Вниз, — пробормотал Кэссиди.

— Да, вниз. Потому и легко. Никаких усилий. Не надо никуда карабкаться. Просто скользи вниз и радуйся.

— Конечно, — сказал Кэссиди, с трудом изображая ухмылку. — Почему бы не радоваться?

Но эта мысль не радовала. Эта мысль противоречила всему, о чем ему хотелось думать. В памяти пронеслись мимолетные воспоминания, и он увидел кампус колледжа, армейский бомбардировщик, летное поле аэропорта Ла-Гуардиа. И мельком себя в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка. Он сидел там с чистыми руками, в чистой рубашке, аккуратно подстриженный. Напротив за столом сидела милая стройная девушка, выпускница Уэллсли[2]. Она говорила ему, что он действительно очень славный, смотрела на его безукоризненно чистые руки...

Он взглянул на Шили и сказал:

— Нет. Нет, я тебе не верю.

Шили поморщился:

— Джим, не говори так. Послушай меня...

— Заткнись. Я не слушаю. Иди поищи другого клиента.

И пошел мимо Шили к входной двери. Шили проворно метнулся, загородив дверь.

— Иди к черту, — рявкнул Кэссиди. — Убирайся с дороги.

— Я тебя туда не пущу.

— Я иду туда поговорить с ней. Приведу сюда, заставлю протрезветь. А потом возьму с собой.

— Дурак! Тебя сцапают.

— Есть такой риск. А теперь прочь с дороги.

Шили не сдвинулся с места:

— Если заберешь Дорис отсюда, ты ее убьешь. Кэссиди отступил на шаг:

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду?

— Разве я тебе не говорил? Я старался ясно объяснить. Ты ничего не можешь дать Дорис. Ты собрался лишить ее единственного, что поддерживает в ней жизнь, — виски.

— Вранье. Я таких разговоров не потерплю. — И он шагнул к Шили.

Шили стоял и не двигался с места.

— Я могу только говорить с тобой. Не могу драться.

Он ждал, чтобы Шили пошевелился. Он твердил себе, что не должен бить Шили. Лицо его перекосилось, и он зарычал:

— Ах ты, вшивый подонок! Ходячее несчастье! Мне бы следовало вышибить из тебя мозги.

Шили вздохнул, медленно опустил голову и сказал:

— Ладно, Джим.

— Ты согласен со мной?

Шили кивнул. И вымолвил очень усталым, бесцветным тоном:

— Жалко, что я не смог четко изложить мысль. Но старался. Безусловно старался. Могу только принять необходимые меры.

— А именно?

— Посажу тебя на корабль. Потом приведу Дорис.

Кэссиди покосился на Шили:

— Зачем тебе ввязываться? Лучше не надо.

Шили уже открывал дверь.

— Пошли, — сказал он. — На девятом причале стоит грузовое судно. Отходит в пять утра. Я знаком с капитаном. Они вышли и быстро зашагали по переулку к Док-стрит.

Глава 10

Было почти четыре, когда они подходили к пирсу. Ночная тьма достигла предела, уличные фонари погасли, единственными источниками света оставались крошечные огоньки по бортам кораблей. Выйдя на девятый пирс, услышали глухой шум на палубе грузового судна. Это был оранжево-белый переустроенный “либерти”[3], сиявший в темноте свежей краской.

К ним направлялся дежурный по пирсу. Кэссиди выругался сквозь зубы. Он не раз встречал дежурного в “Заведении Ланди” и был уверен, что тот его узнает. Напрягся, начал отступать. Шили схватил его за рукав и сказал:

— Спокойно.

— Что вы тут делаете? — спросил дежурный.

Кэссиди поднял воротник куртки и отвернулся, слыша объяснения Шили:

— У нас дело к капитану Адамсу.

— Да? Что за дело?

— Ты что, ослеп? Я — Шили. Из лавки “Квакер-Сити”.

— А, — протянул дежурный. — Ну конечно. Идите. — Повернул и пошел назад в маленькую каморку к недоеденному сандвичу.

Они поднялись по трапу на палубу. Шили велел Кэссиди ждать у ограждения. Тот оперся спиной о леер, глядя, как Шили шагает по палубе, закурил, стараясь справиться с волнением. Так и стоял у борта, нервно куря сигарету.

Несколько матросов прошли мимо, не обращая на него внимания. Ему начинало нравиться здесь, на корабле. Это для него наилучшее место. Скоро судно покинет порт, уйдет, а он будет на нем. С Дорис. Уйдет на корабле вместе с Дорис. Именно этого он хотел, глубоко верил, что Дорис этого хочет, скоро все так и будет.

Потом вновь возник Шили в сопровождении высокого мужчины средних лет в капитанской фуражке с пенковой трубкой в зубах. Мужчина оглядел Кэссиди с ног до головы, потом взглянул на Шили и покачал головой.

Кэссиди отошел от ограждения, направляясь к ним и слыша слова Шили:

— Я вам говорю, он в полном порядке. Это мой друг.

— Я сказал, нет. — Капитан спокойно смотрел через палубу куда-то за реку. — Очень жаль, но дело обстоит именно так. — Он повернул голову, посмотрел на Кэссиди. — С удовольствием помог бы вам, мистер, но просто не могу позволить себе рисковать.

— Что за риск? — пробормотал Кэссиди, мрачно глядя на Шили, зная, что Шили выложил карты на стол.

— Джим, — сказал Шили, — это капитан Адамс. Я знаю его много лет, этому человеку можно верить. Я рассказал ему правду.

Адамс слегка улыбнулся Шили:

— Вы это сделали потому, что знаете: я всегда чую ложь.

— Капитан замечательный человек, — сообщил Шили Кэссиди. — Высоко образованный, лучше всего на свете понимает людей.

Кэссиди чувствовал, что капитан сверлит его взглядом, изучает его. Его словно схватили пинцетом, положили под увеличительное стекло, и это ему не понравилось.

— У меня не слишком много времени. Если не сговоримся, попробую на другом судне.

— Я бы не советовал, — сказал Адамс. — Вам, по-моему, следует...

— Приберегите советы. — Кэссиди повернулся и пошел к трапу. Начал перелезать через леер, почувствовал на плече руку. Подумал, что это Шили, дернул плечом и сказал: — Если идешь, пошли. Это мне ни к чему.

Но, оглянувшись, увидел капитана. Увидел на лице капитана улыбку. Улыбка была умная и вроде бы объективная.

— А вы интересный случай, — сказал Адамс. — Думаю, что, пожалуй, рискну.

Кэссиди наполовину перелез через ограждение и заметил, как Шили рванулся вперед со словами:

— Стоит рискнуть, Адамс. Даю слово.

— Не нужно мне ваше слово, — отмахнулся капитан. — Хочу только на несколько минут остаться с ним наедине.

Он отошел от леера, поманил за собой Кэссиди, пошел дальше по палубе, а Кэссиди шел следом. Рядом с люком остановились лицом друг к другу.

— Вы не должны упрекать меня за осторожность, — сказал Адамс.

Кэссиди промолчал.

— В конце концов, — продолжал Адамс, — я капитан этого корабля. Несу ответственность.

Кэссиди заложил руки за спину, глядя вниз, на надраенную до блеска темную палубу.

— Однажды я потерял корабль, — тихо признался Адамс. — В Чесапикском проливе. Был туман, и мы врезались в пароход. Сказали, что я проигнорировал сигналы.

— Это правда?

— Нет. Не было никаких сигналов. Но так заявили во время расследования. Пароход принадлежал крупной компании. Я слышал, как мои люди свидетельствовали против меня. Я знал, что им заплатили.

Кэссиди на миг показалось, будто он один, и он вслух сказал самому себе:

— Доказать ничего невозможно. Ничего сделать нельзя, черт побери.

— Я кое-что сделал, — сказал Адамс. — Сбежал. Сбежал очень далеко, а потом незаметно вернулся. — Он подвинулся ближе к Кэссиди: — Вы разбили сегодня автобус? Это ваша вина?

— Нет.

— Ладно, с этим покончено. Я вам верю. Но меня беспокоит еще кое-что. Женщина.

— Я без нее не поеду.

— Шили сказал, что у вас есть жена.

Кэссиди отвернулся от капитана, пошел через палубу и наткнулся на Шили.

— Это ты подстроил? — спросил он. — Иными словами, он берет меня, но не хочет брать Дорис.

— У тебя здесь есть шанс, — сказал Шили. — Не упускай.

— Черт с ним. — Кэссиди оттолкнул Шили в сторону и снова оказался у леера.

И вновь на его плечо легла рука. Он знал — это Адамс. Услыхал его голос:

— Вот дурак чертов. И я чертов дурак.

— В чем дело? — спросил Шили.

— Это ошибка, — сказал ему капитан. — Я знаю, что это ошибка, и, по-моему, Кэссиди это знает. — Он медленно и устало махнул рукой от борта. — Идите за женщиной.

Шили пожал плечами, взялся за леер, начал перелезать, но тут Кэссиди схватил его за руки, удержал и сказал:

— Я хочу, чтоб ты пообещал.

— Ты же видишь, иду.

— Этого мало. Мне нужно наверняка.

— Сделаю все возможное.

— Ну-ка, послушай, Шили. В моем положении нельзя требовать. Ты собрался помочь мне сегодня, хочу сказать тебе спасибо за это. Но услуга не будет услугой, если не доведешь ее до конца. Если ты не приведешь Дорис, для меня все погибнет. Обещай мне, что ты ее приведешь.

— Джим, я не могу обещать. Не могу решать за Дорис.

— Ничего тут не надо решать. Ты не хуже меня знаешь, в каком она состоянии. В это время она сидит у Ланди пьяная в доску. Просто отведи ее домой, сложи в сумку вещи. А потом веди сюда.

— Пьяную?

— Пьяную, трезвую, я хочу, чтоб она была здесь.

Шили плотно сжал губы, с трудом сглотнул и сказал:

— Ладно, Джим. Обещаю.

Кэссиди встал у леера, глядя, как Шили спускается по трапу.

Через несколько минут Адамс открыл перед ним дверь:

— Вот ваша каюта.

Каюта была маленькой, но Кэссиди увидел двуспальную койку, коврик на полу, стул у иллюминатора. Были там туалетный столик и раковина. Дорис здесь будет удобно, сказал он себе.

Адамс разжигал пенковую трубку, держа зажженную спичку чуть в стороне, следя за разгорающимся табаком, потом сделал пробную затяжку и погасил спичку.

— Когда леди прибудет на борт, прислать ее сюда?

— А куда же еще? — улыбнулся Кэссиди.

Капитан не улыбнулся:

— Ничего не хочу считать само собой разумеющимся. Если вам нужны отдельные каюты...

— Она останется со мной, — объявил Кэссиди. — Это моя женщина.

Адамс пожал плечами, повернулся, шагнул к двери, хотел открыть, передумал и вернулся к Кэссиди. Глаза у него были серьезные.

— Переход долгий.

— Куда?

— В Южную Африку.

Кэссиди улыбнулся еще шире:

— Отлично. Мне это нравится. — Потом вдруг что-то вспомнил и спросил: — Сколько это стоит?

— Все улажено, — отмахнулся Адамс.

— С Шили?

Капитан кивнул:

— Можете с ним расплатиться, когда будут деньги. — Он не торопится.

Кэссиди сел на койку.

— Когда будут, — громко сказал он самому себе, взглянул на капитана. Его улыбка слегка скривилась. — Как там жизнь, в Южной Африке?

— Живут люди. — Капитан понял, что предстоит беседа, прошел мимо Кэссиди, сел на стул у иллюминатора. Бросил взгляд на карманные часы. — Сорок минут. Полно времени. — Потом его глаза, смотревшие на Кэссиди, стали спокойными, старыми, мудрыми, и он проговорил: — Не важно где, в Южной Африке, в любом другом месте, с женщиной на руках всегда нелегко.

Кэссиди ничего не ответил.

— Если б вы ехали один, — продолжал капитан, — не пришлось бы беспокоиться насчет финансов.

Кэссиди взглянул на капитана и решил молчать.

— Она здоровая девушка? — спросил капитан. — Вы уверены, что она выдержит плавание?

Кэссиди счел благоразумным не перебивать капитана. Адамс надолго затянулся трубкой.

— Переход тяжелый. Это судно не для развлекательного круиза. Моя команда трудится. Знаете, как бывает. Им то и дело становится скучно. Они места себе не находят. Иногда замышляют недоброе. А когда на борту женщина...

— Я об этом позабочусь.

— Главным образом это моя забота, — возразил Адамс. — Я отвечаю за пассажиров.

Кэссиди уставился в пол:

— Просто ведите корабль, Адамс. Ведите через океан.

— Да, — кивнул Адамс. — Это главное. Провести и прибыть в порт. Только есть и другие вещи. Такова уж судьба капитана на корабле. Капитан несет ответственность за команду, за пассажиров. Если что-нибудь произойдет...

— Не произойдет.

Адамс медленно пыхнул трубкой:

— Хотел бы я иметь гарантию.

— Гарантирую, — сказал Кэссиди и поднялся. Он начинал сердиться, тревожиться и расстраиваться. Сердиться можно, сказал он себе, но лучше не тревожиться и не расстраиваться. Так путешествие не начинают. Путешествие очень важное, очень значительное, и не следует думать о всяких случайностях.

— В конце концов, — твердил капитан Адамс, — когда женщина на борту...

— Хватит.

— Я только говорю...

— Слишком много говорите. — Он обжег капитана пылающим взглядом. — Мы ведь договорились, правда? Пытаетесь дать задний ход?

Адамс уселся поудобнее, положил ногу на ногу, прислонился плечами к стене каюты:

— Я заключил сделку, можете мне об этом напомнить. То есть, конечно, если не передумаете.

Кэссиди тяжело задышал:

— Хотите, чтоб я передумал? Почему вы этого хотите? — Он растерянно, несколько лихорадочно всплеснул руками. — Господи Иисусе, ведь вы меня даже не знаете. К чему эти братские разговоры?

— Отцовские.

— Бросьте!

И Кэссиди отвернулся. Он очень тяжело дышал, множество мыслей кружилось у него в голове, он пытался их все ухватить, посмотреть, что они собой представляют. Но они неслись слишком быстро.

— Я пытаюсь направить вас на путь истинный, — сказал Адамс.

— Ничего не выйдет. Я даже не слушаю.

— Вы слушаете и знаете, что я говорю разумно. Это действует вам на нервы, потому что ответить мне вы не можете. У вас нет аргументов. Шили сказал мне правду. Рассказал, что та девушка, Дорис, пьет, законченная алкоголичка, в очень плохой форме. Сказал...

— К черту его рассказы.

— Может, поговорим об этом?

— Нет. — Кэссиди указал на дверь. — Это моя проблема.

Адамс встал и пошел к двери.

— Да, — признал он, взявшись за ручку. — Тут вы, по-моему, правы. — Капитан повернул ручку, открыл дверь. — Это ваша проблема. И скажу вам, чертовски постыдная, способная разбить сердце. Но если вам этого хочется, безусловно, имеете право.

Кэссиди обернулся, хотел что-то сказать, но Адамс вышел, закрыв за собой дверь.

Кэссиди так и остался стоять, глядя на дверь. Дверь была обыкновенная, деревянная, но он говорил себе, что это дверь каюты на корабле, плывущем в Южную Африку. Поэтому она становилась особенной дверью. Это была очень важная дверь, ибо скоро она опять откроется, и войдет Дорис. Они окажутся вместе в каюте этого корабля, который поплывет через Атлантический океан, проделает весь путь на юг до Южной Африки. С ним. С Дорис. Они уедут вместе.

Это правда. Так будет. Так действительно должно быть. А Шили ошибается, и капитан ошибается. Они ошибаются потому, что слабые. Просто парочка слабаков, потрепанных старых мужчин, давно лишившихся жизненных сил, спинного хребта и искры.

Но он, Кэссиди, ничего этого не лишился. У него все это по-прежнему есть, плотно упакованное, прочно вбитое, извещающее о своем присутствии, — здесь, у него в голове, в сердце, изумительная субстанция, огненная, кипящая, и, пока она здесь, пока бурлит и бушует, есть шанс, есть надежда.

Он прошел через каюту к иллюминатору, стал смотреть на темную воду. Она мягко колыхалась перед глазами, намекая на более широкую водную гладь за рекой. Он знал, скоро будет океан, он окажется с Дорис в каюте, они вместе выглянут в иллюминатор и увидят океан.

Переплывут океан. Он и его женщина, Дорис. Уедут в Южную Африку. Восемь-девять дней на этом корабле в океане, потом Южная Африка. Возможно, Кейптаун. Он отправится и найдет какую-нибудь работу, может быть, в тамошних доках. Он без труда получит работу в доках. Только взглянут, какой он здоровенный, какие у него мускулы, и дадут работу. Деньги небольшие, но он будет платить за квартиру, покупать еду, а потом поищет работу получше. В конце концов. Южная Африка большая, люди ездят из города в город. Там есть автобусы...

Он тряхнул головой и сказал себе, что не должен думать об автобусах. Но этобыло, он видел, как этопроизошло. Автобус скатился с дороги, потом оказался на двух колесах, потом совсем слетел с колес, разбился о скалы и загорелся. На мысленном экране пламя было ярко-зеленым, постепенно в зеленом замелькало что-то серебристое. Серебристый цвет принадлежал не автобусу. Это был фюзеляж. Часть большого четырехмоторного самолета, который разбился в дальнем конце летного поля Ла-Гуардиа, поблизости от небольшого залива, и сгорел там в болоте.

И все-таки, даже когда жадность, буйство и яркость пламени выдавили из Кэссиди беззвучный стон, он велел себе отбросить прошлое, отделаться от него, поспешить и убраться от него подальше, думать о Южной Африке.

И снова стал думать о Дорис и о себе в Южной Африке. Теперь можно думать и о том, что там есть автобусы. Со временем он получит хорошее место водителя автобуса. Но постой, не спеши, поспокойней, потише, просто представь на секунду, что в Южной Африке есть аэродромы, авиакомпании...

Конечно.

Он медленно сжал кулак и очень медленно, как при замедленной съемке, ударил им по ладони.

Конечно. Конечно. Это возможно, конечно, возможно.

Кэссиди отвернулся от иллюминатора, глаза его были закрыты. Он видел большой самолет в небе над Южной Африкой. Видел пассажиров самолета, подтянутую, аккуратную стюардессу, которая говорила с британским акцентом. Разумеется, все говорили с британским акцентом, все были очень любезными, у всех было прекрасное качество — умение заниматься своими делами. В любом случае, они наверняка заняты собственными делами настолько, чтобы не задавать слишком много вопросов. И если все пойдет как надо, если то тут, то там хоть чуть-чуть повезет, пилотом большого самолета окажется Кэссиди.

Это должен быть Кэссиди. Это будет Кэссиди. Капитан за штурвалом, ответственный человек. Капитан Джей Кэссиди. Волосы аккуратно подстрижены, он выбрит и вымыт, руки пахнут мылом, на ногтях ни единого пятнышка. Большой самолет приземлится, раздастся густой, солидный, чудесный звук больших резиновых шасси, твердо катящих по полю. Самолет прибудет вовремя, пассажиры сойдут вниз по трапу, пока капитан Джей Кэссиди докладывает о полете.

А потом, идя к зданию аэровокзала, он увидит Дорис. Она махнет ему рукой. Все будет становиться прекраснее с каждым сделанным навстречу ей шагом. В тот вечер они поужинают вдвоем. Это будет совершенно особый ужин в честь первой годовщины его службы в южноафриканской авиакомпании.

Они усядутся в лучшем ресторане Кейптауна, официант передаст им меню. Он откроет меню на перечне вин. Потом взглянет на Дорис и спросит, не выпьет ли она коктейль. Она улыбнется и скажет, что не возражала бы против сухого шерри. Он закажет официанту два сухих шерри. Дорис признается, как ей приятно в его компании, он действительно очень славный. Они будут сидеть там за столиком, и обед будет просто прекрасный. Он закажет омара. Разгрызая клешни, небрежно поинтересуется, не хочет ли Дорис к омару немножко белого вина, она скажет, что не особенно, а вот позже, после кофе, неплохо было бы выпить чуть-чуть муската.

Конечно. Вот так все и будет. Вот так она будет пить, когда они будут вместе в Южной Африке. Время от времени сухой шерри. Небольшой бокал муската. И он тоже. Не будет необходимости в другой выпивке. Жизнь в Южной Африке будет полна тихой радости, мирных удовольствий, и это очень важно, потому что он будет все время с Дорис, будет жить вместе с Дорис, все пойдет хорошо и блестяще. Все будет правильно.

Конечно. А потом он взглянул на дверь каюты. И сразу улыбнулся, потому что услышал приближающиеся по коридору шаги. Шаги были женские, он стоял и слушал у двери, готовясь обнять Дорис в тот самый миг, когда она войдет в каюту.

Дверь открылась. Кэссиди шагнул вперед, отступил назад и окаменел. Он смотрел в лицо Милдред.

Глава 11

Он сказал себе: это не Милдред. Это не может быть Милдред. Пятился по каюте, пока не наткнулся спиной на толстый металлический обод иллюминатора, видя, как Милдред медленно закрывает за собой дверь, подбоченивается, положив руки на округлые полные бедра, туго обтянутые юбкой, опирается на одну ногу и нахально легонько покачивается, оглядывая его с ног до головы.

Потрясающий момент длился долго. Он старался оправиться от удара и страха. Моргнул несколько раз, открыл и закрыл рот, потом просто стоял, глядя на Милдред.

Она осмотрела каюту корабля. На стене болталась маленькая моряцкая безделушка, медный якорь, она подошла, несколько раз подтолкнула его и спокойно спросила:

— Ну и куда ты собрался?

Милдред стояла спиной к Кэссиди, и он видел тускло поблескивающие угольно-черные волосы, рассыпанные по плечам.

— Отплываю на корабле.

Она повернулась к нему лицом. Вздохнула так глубоко, что огромная грудь поднялась, чуть не выскочила из блузки.

— Ты так думаешь?

— Знаю.

— Ошибаешься, — возразила Милдред. — Это не так. Совсем не так.

— Что не так? — вспыхнул он.

— Не так легко.

Тут она оглянулась на аккуратно застеленную покрывалом двуспальную койку. Дотянулась, похлопала, как бы проверяя упругость матраса.

— Откуда ты узнала, что я здесь? — спросил Кэссиди.

Она продолжала исследовать матрас:

— От Шили.

Он шагнул к ней:

— Врешь. Ты следила за мной.

— Ты так думаешь? — Она удобно уселась на койке, откинулась назад, опираясь на локти. — Ну и думай.

Кэссиди хотел пройтись взад-вперед, но каюта была слишком маленькой. Он вслух спросил самого себя:

— Где же Шили?

Милдред вытащила из кармана блузки пачку сигарет и, закуривая, сообщила:

— Твой друг Шили в “Заведении Ланди”.

— Что он там делает?

— Что и всегда. Пьет.

Кэссиди подскочил к ней, схватил за плечо:

— Я говорю, что ты врешь. — Пальцы сжались покрепче. — Ты скажешь мне правду...

С полной смертельной угрозы улыбкой она предупредила:

— Пусти руку, или я ткну тебе в глаз сигаретой.

Он отпустил ее. Отошел подальше, глядя, с каким удовольствием она продолжает курить. На тумбочке у койки стояла массивная стеклянная пепельница. Милдред протянула руку, взяла ее и поставила рядом с собой на постель:

— Докурю, и пойдем.

— Что?

— Я сказала, пойдем.

Он презрительно усмехнулся:

— Куда?

— Увидишь.

Он рассмеялся:

— Мне нечего видеть. И так знаю.

— Это ты только думаешь, будто знаешь. В этом твоя самая большая проблема.

Он вдруг растерялся, почувствовал себя беспомощным и не мог понять почему. Нахмурился и сказал:

— Я хочу знать, что ты здесь делаешь? Какую ведешь игру?

— Никаких игр, — объявила она и пожала плечами. — Просто так обстоят дела. Ты принадлежишь мне, вот и все.

— Слушай, — сказал он, — мы с этим покончили раз и навсегда. А теперь лучше забудь обо всем.

— Ты меня слышал. Ты принадлежишь мне.

Чувство беспомощности вдруг исчезло, нарастала и вскипала злоба, и он сказал: