Вытянулся я. Кошусь назад – троица позади тоже монументами застыла. Впрочем, командующий в нашу сторону, по-моему, и не глянул даже – мы от него слева были, а он как раз левой рукой фуражку придерживал. Промаршировал мимо, дверью хлопнул. Сзади сразу дружный такой облегченный «уфф», а я все стою и сектор обстрела прикидываю – видно меня из окна или как? По идее, не должно – ставни-то закрыты, но… а вдруг щель какая. Или, скажем, покурить кому приспичит?
      Очень уж не хочется перед начальством лишний раз засветиться. Тем более – перед таким!
      Генерал-лейтенант Линдеман – это ведь не просто генерал. Командующий корпусом… да, собственно говоря, он и создал корпус практически из ничего.
      Помню, как в первый раз его обращение по рации услышали. «Всем частям, сохранившим верность присяге…» Ни о какой присяге мы тогда, понятно, не думали, но Вольф сказал: пойдем. И мы пошли.
      Наверное, никакой другой командир, кроме майора Кнопке, не сумел бы совершить этот поход – более четырехсот километров по охваченной огнем и безумием стране… хуже, чем по пустыне… и никакие другие панцеры, кроме «мамонтов».
      Драться приходилось за всё. За горючее, за еду… Скажи кто пару месяцев назад, что мы, имперский отдельный тяжелый панцербатальон, элитная, считай, часть, будем устраивать бой с какой-то бандой за десяток коров, диагноз был бы ясен. Благо, таких, у кого от войны шестеренки в черепушке в разные стороны затикали, я навидаться успел вдосталь…
      Ну вот, доприкидывался – выскочил на крыльцо давешний обер-лейтенант, былинку выплюнул, оглянулся и мне рукой машет.
      Вошел я следом за ним внутрь, и от погон аж в глазах зарябило. Сам генерал-лейтенант с адъютантом, три оберста – наш, 25-й и летчик, майоров пятеро: Вольф, фон Крох – комбат штурмовых, два пехотинца и еще один в камуфляжной «оскольчатой» блузе поверх формы – десантник. Плюс еще четверо – обер-лейтенант, что меня привел, гауптман и двое штабных канцляйфорштеера .
      И это, учтите, только в первой комнате, а за приоткрытой дверью в соседнюю также далеко не солдатское фельдграу мелькало, а с голубоватым оттеночком. Одного я точно опознал – начштаба полка, бородка у него характерная, клинышком, испанская, как ее Вольф называет.
      В последний раз мне столько офицеров, да и то издалека, на трибуне, видеть доводилось года полтора назад, когда мы только-только переформировались и «Мамонты» получили. И тут, как на грех, день рождения Его Императорского Величества Кайзера Генриха I. А это всенепременный парад. Заодно аборигенов местных последним словом имперской мощи попугать и союзников-австрийцев тоже… подбодрить. Как у нас на той площади ни одна машина не заглохла – не скажу. Скажу только, что механикам на шнапс еще недели две после того парада исправно отстегивали.
      Ну да, полтора года назад это было, во Львове. Паршивый, к слову сказать, с точки зрения панцеров город, улочки сплошь кривые и узкие. Если с ходу втянуться, не то что полк, дивизию пожечь можно. Сам генерал-инспектор панцерчастей на той трибуне был рядом с австрийским командующим фронтом, принцем… черт, как же его звали-то… нет, не помню. Помню, что сняли его через месяц, поставили какого-то чеха, то ли Вячека, то ли Вучека, а потом и Развал подоспел.
      Я, было, удивился, как при таком количестве народу, да при запертых ставнях они тут еще не сварились вкрутую, а потом увидел сигару генерал-лейтенанта. Точнее, дым от нее: он не клубами по комнате расплывался, а вполне целеустремленно тянулся к ящику под потолком. Этот-то сундук и жужжал так, что снаружи было слышно. Гудел, дым всасывал, а назад чистый лесной воздух выдавал, причем, что особо интересно, прохладнее, чем снаружи.
      Вручил мне обер-лейтенант блокнот с карандашом, посадил рядом с канцляйфорштеером… сидим, ждем. Генерал-лейтенант курит, адъютант рядом с ним статуей застыл, остальные офицеры вокруг стола с картами собрались, переговариваются вполголоса. Есть о чем поговорить: я, когда мимо этого стола проходил, тоже успел взгляд бросить. Презабавные, доложу вам, карты на нем разложены. Со стрелочками. Разноцветными. Я по масштабу прикинул – похоже, там не только нашей летней кампании план, но и остальных синих республик. Или вражеского наступления – уж больно глубоко красные стрелки на одной из карт в синюю область вонзаются.
      По-хорошему, конечно, то, что соц-нацики АВР до сих пор не раздавили – смех и позор. Этих офицеров мятежных – в смысле мятежные они для синих, сами-то они как раз вопят, что за восстановление прежнего порядка воюют, – так вот, офицеров этих поначалу горстка была, несколько тысяч. По сравнению с той ордой, что соц-нацики под своими знаменами числили – несерьезно. Ну, поставили они к стенке Туруханова с приближенными, на это сил, да и ума большого не надо, а дальше? Питер и Москва – это ведь далеко не вся Россия.
      Правда, в одном расстрел этот им точно на руку сыграл. Туруханова-то все слушались – отец-основатель, как-никак, идеолог и все такое. А как прорешетили полный состав Центрального Комитета Социал-интернационалистической Партии из шести станкачей, так каждый губернский политрук начал себе корону примерять. У нас, в Малороссии, – Конвент, на Кавказе – Ревюгсовет, Сибирь поначалу вообще на четыре части раскололась. Ну а пока эти наследнички турухановские между собой разбирались, господа бывшие офицеры в АВР своей времени ох как не теряли.
      Хорошо еще, часы в этой комнате имелись. Пусть и дешевые маятниковые ходики – главное, хоть как-то можно было за временем следить. Тик-так, тик-так… стрелки, как пришитые, стоят, но не может же быть такого, что я всего лишь пять минут здесь сижу… хорошо еще, генерал-майор в эту сторону не смотрит – так, скользнет изредка взглядом. Вот он докурил, сигару аккуратно о край лавки затушил и к столу подошел.
      – Итак, господа, как вам наш план?
      – Выглядит весьма заманчиво, господин генерал, – задумчиво проговорил оберст 25-й. – Но не кажется ли вам… – и, не договорив, замолк.
      – Продолжайте, Вилли, – благосклонно кивнул Линдеман. – …что у нас слишком мало войск для такого количества значков? Не беспокойтесь, к началу операции все эти, пока еще условные, обозначения обретут очертания реальных частей.
      – И откуда же, – приподнял бровь летчик, – вы возьмете эти части? Прямиком из фатерлянда?
      – Увы, господа, – вздохнул Линдеман, – этот источник для нас недоступен.
      – Тогда как же…
      – Терпение, мой друг, терпение. Я не хочу повторяться два раза, а в этой комнате пока еще собрались не все гости. Точнее, – улыбнулся генерал, и от улыбки этой его у меня мураши под лопаткой зашебуршились, очень уж нехорошая была та улыбка, – здесь отсутствуют наши любезные хозяева.
      Господа офицеры понимающе похмыкали и снова над картами склонились.
      Минут двадцать прошло, слышу, из-за ставней свист накатывает. Противный такой, рваный. Знакомый звук – так завывать только русский «летающий бочонок» умеет. Старая машинка, в начале войны еще на ней артнаблюдатели летали. Приблизился свист, опустился, взвыл напоследок и оборвался.
      – Еще раз напоминаю, господа, – говорит Линдеман, – даже если кто-либо из наших гостей и позволит себе какие-либо… выходки,вам следует вести себя с ними так, как подобает офицерам армии Его Величества Кайзера по отношению к союзникам.
      Заходит троица. Впереди паренек лет двадцати с хвостиком, белобрысый, щуплый, по виду типичнейший студентик-переучка, даже очки на курносый нос нацепить не забыл. Второй постарше, в солдатском – точнее, гимнастерка и штаны на нем солдатские, а вот шинель явно рангом повыше. И третий, в потертом замшевом пиджачке, под ним свитер домашней вязки, пухленький такой дядюшка, с располагающей физией – так и хочется ему чай с печеньем предложить.
      Вошли они, переглянулись – студентик шагнул вперед и на чистом немецком произнес:
      – От имени Малороссийского Революционного Конвента приветствую вас, товарищ Линдеман.
      – Добрый день, герр Артем, – генерал-лейтенант на «товарища» не среагировал. Похоже, думаю, он этого белобрысого уже не в первый раз видит и шутка эта у студентика дежурная. И еще – студентик-то этот не прост, ох как не прост, не верю, чтобы обычные толмачи, даже из числа приближенных, вот так запросто к господину генералу обращались.
      – С герром Русаковым, – продолжал Линдеман, – мы уже знакомы. А вот ваш новый друг…
      – Товарищ Викентий, – кивнул студентик на «дядюшку», – командирован Президиумом Конвента вместо товарища Алексея.
      – Вот как? Надеюсь, с герром Степановым все в порядке?
      – Он… – белобрысый на миг запнулся, – в данный момент находится на отдыхе. Учитывая его выдающиеся заслуги в Борьбе и то, сколь много и напряженно ему пришлось работать в последнее время, Конвент, – разумеется, по рекомендации врачей, – временно освободил его от некоторых наиболее обременительных обязанностей.
      Ага, думаю, а врачи эти небось из тех, что сейчас в бывшей Первой Киевской больнице, в зеленых халатах. Слухов о них ползает – один другого страшнее, и если хоть четверть тех слухов на чем-нибудь стоит, то герру Степанову в котле у африканских дикарей не в пример комфортнее пришлось бы.
      – Скажи, – обратился к «студенту» «военный», который Гусаков, – пусть он тоже своих представит.
      – Это, – ответил ему Линдеман после перевода, – лишнее. Вы сможете задать ваши вопросы конкретным исполнителям позже, во время обсуждения. А пока – прошу к столу. Сейчас гауптман Клюге познакомит вас с тем, ради чего вы проделали столь долгий и опасный путь. – Ну да, как же – отсюда до Киева километров двести, даже для такого старья, как «бочонок», не больше двух часов лету! – А именно разработанным моимштабом планом летней кампании.
      Клюге – это, как оказалось, адъютант генерал-лейтенанта. Выглядел он прямо как иллюстрация достижений полиграфии на примере справочника по униформе – затянутый, выглаженный, о складку на брюках порезаться можно, в общем, не человек, а картинка. И излагает так же красиво. Не знаю, как остальные, а я так точно заслушался. Вот что, думаю, значит – язык у человека правильно подвешен. Я и пересказать-то, если что, едва смогу.
      Начал гауптман издалека – с того, что кровью любой современной войны является. Нефть. То есть, конечно, боеприпасы, продовольствие и прочее снабжение тоже необходимы, но с ними обычно дело все же попроще обстоит, а вот значимые источники нефти – это дефицит в мировом масштабе. Оспорить кто-нибудь желает?
      Товарищи из Конвента точно не желали – ну еще бы, они-то в этом деле подкованы, перед Распадом всем уши прожужжали, что Война наша Великая вовсе не из-за того ведется, о чем с трибун орут, а за вполне конкретные нефтяные поля на Ближнем Востоке. И не будь там нефти – плевал бы себе Его Величество Кайзер на Святой город Иерусалим, как все его предки со времен Барбароссы плевали, и ни о каком тевтонском кресте над Храмом не помышлял бы.
      – К сожалению, – отметил Клюге, – на территории, контролируемой уважаемым Малороссийским Революционным Конвентом, наличествует множество всяких полезных ископаемых – но вот с нефтью дело обстоит печально. Точно также, как и на «оккупированных» сторонниками свергнутого восставшим народом режима землях Центральной России. Мы свою проблему решили нынешней зимой за счет Румынии – устроив показательную высадку в Констанце с последующим марш-броском.
      Меня от этих слов Клюге сразу морозом пробрало – вспомнил. Нас тогда загрузили в какой-то допотопный ржавый танкодесантник. Корыто корытом, на волне скрипел так, что казалось – еще чуть, и «мамонты» сквозь днище провалятся. Вода текла из-под каждой вшивой заклепки, помпы работали почти постоянно, но все равно – пройти по трюму, не промокнув по колено, можно было только, прыгая с панцера на панцер… и все это под «успокаивающие» разговоры матросов о том, что за войну в эти воды вываливали мины все, кому было не лень: мы, австрийцы, турки, сами русские и даже всякая прибрежная мелочь типа болгар, а в итоге получился такой суп с тротиловыми клецками, в который сам черт побоится копыто сунуть.
      Вдобавок на вторые сутки мы попали в шторм, а зимний шторм в Черном море – это тот еще подарок.
      Нам – вернее, тем из нас, кто не валялся скрученный морской болезнью, – оставалось лишь вслушиваться в скрип тросов и молиться, чтобы крепления выдержали. Потому что если бы хоть один панцер сорвался, то наверняка прошиб хлипкий борт танкодесантника, а за ним…
      Шторм этот разбросал наш «флот вторжения» так здорово, что потом еще три дня, наплевав на радиомолчание, обратно собирали… даже береговую авиацию для поисков задействовали. Один транспорт так и не нашли – соответственно две роты панцеринфантерии в гости к местному Нептуну отправились. Никто не спасся, так и неизвестно, чего с ними приключилось…
      После этого морского круиза мы уже были готовы драться хоть с румынской милицией, хоть с чертом, лишь бы обратно не плыть.
      Румыны, впрочем, особого желания сражаться тоже не выказывали. Оно и понятно – более-менее приличную технику австрияки поставляли им для фронтовых частей. На фронте она и осталась. Ну а местный ландвер против нас мог выкатить разве что хлам образца тысяча девятьсот двадцать лохматого года, который современный бронебойный прошивает насквозь, не успев сработать. Это если бы у них вообще было что-нибудь в пригодном к употреблению состоянии. А они вообще технику гробят быстро…
      Командование, по сортирным речам, не столько этих румын опасалось, сколько венгров – те все ж нация цивилизованная, почти европейцы, не один век в одной с немцами империи пожили. И досталось им при распаде этой самой империи не так уж мало. Я, правда, сколько воевал, ни одного венгра-панцерника не встречал, одни немцы, да чехи… ну да чтобы бронебойкой из кустов пальнуть, много ума не надо.
      Обошлось без венгров. У них там в это время полным ходом шла своя революция с контрреволюцией – веселья хватало. Так что войны, собственно, и не было – сплавали, прокатились до нефтепромыслов и обратно. Обратно, к счастью, уже железной дорогой, а то, я думаю, даже Вольф батальон от бунта не удержал бы.
      Клюге тем временем продолжал:
      – Трехцветники зиму потратили на войска Верховного Президента – от Урала до Казани и обратно. Блестящие маневры генерала Борейко в заволжских степях, разумеется, достойны всяческого восхищения – торжество маневра и оперативного мышления над слепой мощью впятеро превосходящего противника! Но вот только топлива они, – ехидно добавил Клюге, – не прибавили. По имеющимся данным, весь резерв АВР на первое марта составлял тысячу двести тридцать пять тонн. Точка.
      – Выходит, – возразил белобрысый, – их сейчас можно голыми руками брать?
      – Не совсем так, – прервал блестящий доклад Клюге, – потому что одно месторождение господа из АВР все-таки обнаружили – нефтяной запас Балтийского флота. Но хватит его не всем и ненамного. Например, частям Борейко из-за Волги выбраться – как раз до Москвы и Питера. А потом – действительно всё. Лавочку под названием «Армия Возрождения России» можно будет закрывать. Понимают это их генералы, – а генералов в АВР, – ухмыльнулся Клюге, – много, и причем далеко не все они дураки, как об этом в ваших газетах пишут, – очень хорошо. И результатом их понимания является данный, – он указал на ту карту, где красные стрелки в синие вонзаются, – план. Ваши люди из Комитета Всеобщего Благополучия, – добавил он, – должны были вам уже подобный план предоставить… но, возможно, некоторые незначительные детали на нем были не столь подробно отражены.
      Судя по тому, какими взглядами троица обменялась, их план, если он у них вообще был, подробностями и в самом деле не изобиловал. Оно и неудивительно – «зеленые халаты» хороши, когда ужас надо наводить, да только вот карту из вражеского сейфа выкрасть – это малость посложнее, чем связанному половину зубов с одного удара выбить.
      – Основные силы АВР, – лекторским тоном продолжал гауптман, – будут сосредоточены в двух группировках: Первый корпус под командованием генерала Заславского развернут на западе, то есть против нас, и в состав его включены лучшие «офицерские» части АВР, такие как Соколовская дивизия, меныповцы и «красные гусары». Наиболее же важная для АВР задача – прорыв к кавказской нефти – будет возложена на Второй корпус Борейко и формируемый сейчас по «остаточному» принципу Третий корпус некоего генерала Синева, отличившегося зимой во время обороны Воронежа. Заодно, по дороге, так сказать, они прихватывают своим наступлением нефть Поволжья, но, по имеющимся у нас данным, восстановление тамошних промыслов может занять срок от нескольких месяцев до года.
      – Если же, – отметил Клюге, – этим господам удастся выполнить возложенную на них миссию, то положение АВР значительно улучшится, поскольку их командование, наконец, сможет в полной мере воспользоваться имеющимся у них преимуществом в виде внутренних операционных линий. И если скоординированность наших уважаемых союзников будет по-прежнему оставлять желать…
      «Товарищ Викентий», когда «студент» ему последнюю фразу перевел, побагровел, как рак в кастрюле, и начал чего-то нести о том, что, кроме военных соображений, существуют также высокополитические, на что гауптман просто руками развел, а Линдеман от окна обронил что-то вроде того, что плохую дипломатию самой хорошей стратегией трудно исправить.
      – В данный момент, – продолжил Клюге, – «возрожденцы» заняты тем, что пытаются провести на Волгу часть малых кораблей Балтийского флота. Наряду с иными данными это служит подтверждением того, что вести свое наступление они будут, опираясь именно на вышеуказанную водную артерию, а не по, казалось бы, более очевидным направлениям Харьков – Ростов или Тамбов – Корниловск. Наши доблестные пилоты, – кивнул он на оберста с крылышками, – а это же, сообразил я, сам фон Шмее, командующий всей авиацией корпуса, – разумеется, попытаются максимально затруднить им сие занятие, но…
      – Но, – мрачно изрек фон Шмее, – учитывая мизерное число имеющихся в моем распоряжении тяжелых бомбардировщиков, а главное, отсутствие управляемых бетонобойных бомб, которые могли бы обеспечить куда более высокие шансы на успешную атаку шлюзов Мариинской системы, гарантировать я ничего не могу.
      – С учетом вышеизложенного, – гауптман развернул поверх плана авровского наступления новую карту, – штаб корпуса счел необходимым внести коррективы в согласованный ранее с Президиумом Конвента план летнего наступления. И уважаемые представители этого самого Президиума приглашены были как раз затем, чтобы с этими самыми изменениями ознакомиться.
      Не знаю, как там эти самые господа-товарищи представители, а я нюанс в речи Клюге засек четко. Ознакомиться! Не разрешить, не одобрить или там согласовать, а – ознакомиться. Причем, как начал я соображать, припомнив кое-что из известных мне за последнее время телодвижений наших частей, план-то этот на самом деле уже понемногу в жизнь претворяется – без всякого на то ведома и согласия Конвента.
      – Мы сочли, – подытожил гауптман, – что принятый ранее план, предусматривающий маневр на север, к Смоленску, и лишь затем поворот на запад, к Москве, является в новых условиях непростительной потерей оперативного темпа. Сейчас более невозможно рассчитывать на сибирскую армию Верховного Президента: боеспособность его частей после зимнего поражения явно не является секретом для командования АБР. Наш единственный шанс – наступать по наиболее короткому, к сожалению, – вздохнул Клюге, – и также наиболее очевидному для противника пути Курск – Орел – Тула. Разгромить противостоящую нам группировку Заславского и закрепить за собой ключевую позицию в районе Москвы, являющейся крупнейшим промышленным и коммуникационным центром. Если нам удастся проделать это до того, как подразделения Восточного фронта АВР разделаются с Южной Конфедерацией и, получив в свое распоряжение нефть Грозного и Баку, вновь станут…
      Тут гауптман какое-то научное словечко ввернул, которого ни я не понял, ни, как оказалось, троица из Конвента. Как же он обозвал? Балетными, что ли? Нет, валентными! Русские из-за этого словечка с минуту перешептывались, пока «студент» не допер – химический это, оказывается, термин. И означает он всего-навсего то, что части эти, АВР-овские, свободными станут, в смысле – куда хочешь, туда и посылай.
      – …то, – продолжал Клюге, – Западный фронт «возрожденцев» окажется расколот на два слабо связанных участка. Что в свою очередь открывает перспективы для дальнейшего…
      – Давайте, – перебил его «товарищ Викентий» посредством «студента», – не будем делить шкуру неубитого медведя – что можно сделать после захвата Москвы, мы и сами как-нибудь нафантазируем. Сейчас же, в связи с вашим новым планом, Конвент будет куда более озабочен судьбой Смоленска.
      – А что такого, – удивленно осведомился Клюге, – может произойти со Смоленском?
      – Как это «что», – возмущенно вскинулся «студент». – А поляки?
      – Ах, поляки, – понимающе кивнул гауптман. – О да, мы помним об этой вашей головной боли. Но, во-первых, у маршала Скорского и Регентского Совета в данный момент не меньше вашего болит голова по поводу Тешинской Силезии, на границе с которой сейчас усиленно сосредотачиваются чехословацкие войска. Во-вторых, штаб корпуса, еще раз рассмотрев этот вопрос, считает наиболее благоразумным предоставить польским войскам свободу действий… если они будут действовать в желаемом для нас направлении.
      – Которое же, – ядовито поинтересовался «студент», – для вас направление «желаемое»?
      – На Смоленск, разумеется, – невозмутимо отозвался Клюге. – Пусть части пана генерала Пшигоды бьют свои лбы об оборону АВР, втягиваются в сражение за город… мы даже согласны, чтобы они его взяли. Нас же, – тонко улыбнулся гауптман, – будет вполне удовлетворять тот факт, что от Гомеля, который сейчас контролируется передовыми частями нашей 25-й дивизии, до Орши всего лишьнемногим более двухсот километров. И уверяю вас, господа, простите, товарищи, если мы того пожелаем, пан генерал Пшигода очень остро почувствует значение этих километров. На горле своем почувствует.
      Троица между собой озадаченно переглянулась… военный, который Гусаков, нахмурившись, неуверенно так буркнул что-то вроде, ну, может, это и вправду смысл имеет, прикинуть надо…
      Пошептались они еще минуты три, – я аж извертелся – и так и сяк, мне все их бормотание пересказывать надо было! – и договорились в итоге до того, что все равно сейчас ни до чего договариваться не будут.
      – Надеюсь, – обратился «студент» к генерал-лейтенанту, – вы, товарищ Линдеман, понимаете, что мы не уполномочены принимать столь ответственные решения. Нам необходимо посовещаться с нашими товарищами, возможно, даже провести отдельное заседание Конвента…
      – Да-да, конечно, – Линдеман, по-моему, кивать начал еще до того, как белобрысый до конца фразу договорил. – Разумеется, разумеется. Вы должны всесторонне обсудить, принять наиболее взвешенное и, главное, политически правильное решение.
      Не знаю, как эти президиумщики, а я после слова «политически» сразу сообразил, что генерал-лейтенант над ними попросту издевается. Потому как чихал он на их решение и вообще на весь их Конвент с панцерной башни – наступление будет! И начнется оно, скорее всего, в ближайшие дни, прежде чем АВР-овские шпионы из Конвента, – настоящие, а не те, которых Комитет Всеобщего Благополучия пачками ловит, – свои шифровки отстучать успеют.
      Ну и правильно, думаю. Таких вот союзничков, как эти, пинать надо постоянно, а то глазом не моргнешь, как на шею сядут… а то чего и похуже.
      И генерал-лейтенант Линдеман в этом деле толк понимает. Еще бы – таких вот частей, вроде нашего корпуса, образовалось поначалу пять… нет, вру, шесть. И где они теперь, через год? Фон Трапп со своей Северо-Восточной армией еще сидит где-то в Остзейских провинциях… ну да, его «карманная империя», как Вольф ее обзывает, именуется Курляндской республикой. А остальные? Лемп, Нойдекер, Оунхаузен, Хольцфельд… и все они радостно так собирались прорываться обратно в фатерлянд, «восстанавливать закон и порядок в империи». Ага, щас, как русские в таких случаях говорят.
      Группу Нойдекера поляки разгромили… только один неполный батальон из кольца вышел, сейчас они у нас, в 25-й. Генерал-полковника Оунхаузена какой-то агитатор пристрелил. Лемпа тоже, кажется, убили… точно помню, что последний раз по радио говорили, что остатки его дивизии вошли в состав хампфгруппы Хольцфельда – не думаю, чтобы генерал-лейтенант, будь он жив, стал бы оберстлейтенанту подчиняться.
      А мы – корпус! Элитные части этого самого Малороссийского Конвента, гвардия, можно сказать. То есть как бы есть у синих и собственная гвардия доморощенная, да только сами конвентщики на эту гвардию косятся с еще большей опаской, чем на нас. По крайней мере, когда в марте Грищук мятеж поднял, давить его товарищи соц-нацики не свою гвардию послали и даже не «благополучников», а корпус. Точнее, 25-ю дивизию, которая к румынам не каталась, а всю зиму простояла под Киевом. Оперативный резерв… может быть, и оперативный, только не против АВР или поляков, а против «врага внутреннего». Думаю, что если бы Борейко их сибирских друзей по степи не размазал, эти конвентщики и дальше бы корпус поближе к своим драгоценным шкурам держали. Интернационализм интернационализмом, а выгоду свою конвентщики понимают хорошо – она для них в том, что для Линдемана они меньшее из зол. Пока. Пока сотрудничество хоть немного взаимовыгодно…
      Ну а если вдруг что… Малороссия, конечно, не Лифляндия, но видел я мельком на столе у Кнопке пакет с многозначительным названием: оперативный план «Остров», из-под которого карта Крыма высовывалась.