И он сумел: после короткого сопротивления память развернула перед ним мятый журнал из «заграничных» запасов Старика – не полувыцветшие «Guns», сквозь которые приходилось продираться с толстенным кирпичом англо-русского политехнического словаря наперевес, а раньше. Яркие, захватывающие дух картинки – комикс, так это называлось. Тот журнал был комиксом по фильму… какого-то американца с венгерской фамилией… Лукаш? И там главный злодей выглядел ну очень похоже.
      Швейцарцу было бы очень смешно, если б не было так страшно.
      Эти двое… вряд ли они толком знали историю тех, с кого скопировали детали униформы. Не до того было, особенно в первые послевоенные годы, когда у большинства переживших Судный день с трудом хватало сил выжить здесь и сейчас. Читать научились – и то хорошо, а то ведь кое-где и буквы пытались предать анафеме. Все равно… одна-две случайно пролистанных книги, вполуха слушаемые вечерние байки стариков о той, позапрошлой войне – кому она сейчас интересна?
      Они не знают, сколько крови тянется за такими вот… черными мундирами.
      Прав был Старик, ох и прав.
      И где, спрашивается, для вас, бравы ребятушки, озеро найти? Большое, глубокое… и Чудское.
      Дверь сама открылась навстречу Швейцарцу – точнее, ее распахнул человечек неопределенно-сорокалетнего возраста. Его занятие можно было с легкостью определить по бесчисленным чернильным пятнам на ладонях, цвет которых в результате неплохо гармонировал с шелковой синевой халата.
      – Штурмдесятник Танг? Иерархи уже ждут… вас, брат Черный Охотник. Вы, десятник, пока останьтесь здесь.
      – Я – сирота, – пробурчал Швейцарец.
      – Все люди – братья по вере и крови, – заученно возразил человечек. – Так учит Основатель. Проходите.
      – Все люди – возможно, – Швейцарец шагнул через порог, и человечек с неожиданным проворством захлопнул дверь, словно донельзя опасался чего-то или кого-то оставшегося снаружи, – а я – сирота.
      Храмовник на несколько секунд застыл, а затем изобразил уголками рта бледное подобие улыбки.
      – С печалью глубокой признаю, брат, хоть и крепка вера моя, но не даровано мне умение словом кротким вразумлять неведающих истины.
      – Для этого у вас в родственниках есть штурмдесятник Танг. Он явно обладает выдающимися способностями к убеждению, не так ли?
      Швейцарец почти настроился услышать в ответ пространное рассуждение о пастырях Господня стада и зубах их верных псов, но храмовник, видимо, счел его вопрос не нуждающимся в ответе.
      – Иерархи ждут вас.
      – А уборной тут нигде поблизости нет?
      – Простите?
      – Я пять часов не слезал с мотоцикла, – это было чистейшей, как родниковая вода, ложью, но единственный, кто был способен уличить в ней Швейцарца, только что остался за дверью, а стрелку было крайне интересно пронаблюдать за реакцией храмовника на подобное требование.
      Секунды две тот пребывал в явном замешательстве, но не дольше.
      – Вы можете воспользоваться этим углом, – чернильная лапка легла на левое плечо Швейцарца. – Я отвернусь.
      – А это не причинит вам неудобств?
      – Ничего такого, что я не смог бы вытерпеть до прихода служки, – храмовник вновь изобразил «улыбку Офелии». – Дело Храма мы ставим превыше всего.
      …в особенности превыше всяких задирающих лапу шавок, мысленно закончил его фразу Швейцарец.
      Затеянная им игра была дурацкой и с высокой вероятностью удостоилась бы желчно-ядовитой характеристики у Старика. Однако Швейцарец был полон решимости довести ее до логического финала и сожалел лишь о том, что полнота решимости не коррелирует с полнотой мочевого пузыря.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.