ГОЛУБОЙ БЕЗ БРЮК

В доме все перевернуто вверх тормашками. Адам не может найти свои черные вельветовые брюки, без которых, о чем он меня известил, щелкая пультом, шагу не ступит. Не понимаю, почему вельветовые штаны важнее починки дверной ручки. Она вываливается каждый раз, когда мы забываем, что ее надо чуть-чуть приподнять кверху и придержать. Вот и сейчас, когда я открывала дверь, она, конечно, выскочила. Хорошо, что у меня были ключи и Адам дома, а если бы не было ни его, ни ключей? Никто и никогда уже не смог бы попасть в дом. Адась кое-как всунул ручку обратно в замок и сказал, что починит как-нибудь при случае, потому что сейчас он занят поисками брюк.

— В соответствии с решением комиссии на повторное слушание будет вызвана… — бесстрастно вещал телевизор.

— А в шкафу их нет? — спросила я и села за стол.

— Нигде нет.

— Может быть, ты оставил их на радио? — попыталась я хоть чем-то помочь и взяла в руки повестку завтрашнего заседания редколлегии. Я должна составить план, иначе Главный даст мне отставку раньше, чем я рассчитываю.

— Нет, на радио я их не оставил. Я бы, наверное, заметил, что дефилирую по городу без порток, — ответил мой будущий муж, ни на минуту не расставаясь с пультом.

— Тренер команды, а также Федерация по футболу выразили протест по поводу хулиганских выходок на стадионе…

— Может, они у Тоси?

— Мои брюки? — удивился Адам. — Она же не носит вельветовые брюки.

— Да, не носит, они ей велики, — согласилась я и вычеркнула из плана поездку в деревню Сухое Болимово, связанную с делом об убийстве. Мы не будем писать об убийствах.

— Я люблю тебя и всегда буду любить, помни об этом, — послышалось из телевизора, и смуглая девушка повалилась на пол. — Из Восточной Европы надвигается циклон, широкий фронт которого уже завтра…

— Адам! — рассердилась я. — Так невозможно работать!

— У меня нет брюк, и я не могу найти разработок Херлингера, которые мне позарез нужны завтра утром, неисправна коробка передач, эту машину пора уже на свалку…

— Не умирай, я никогда не покину тебя, пожалуйста, не умирай… — застонал телевизор.

— По этому телевизору ничего нет, какой-то сплошной идиотизм… Ты не видела мои черные вельветовые брюки?

Я с раздражением отодвинула стул. Женщина в состоянии легкой депрессии — ничто в сравнении с мужчиной, который куда-то задевал штаны, сам же испортил коробку передач и не может найти какой-то разработки. Но тем не менее я помнила, что люблю его. Я отправилась в нашу комнату и переворошила весь шкаф. Дрель, как обычно, лежала на дне, надежно спрятавшись под одеждой, как будто я охочусь за ней, не смыкая глаз, днем и ночью.

— Адам, я просила тебя хранить инструменты на кухне! — крикнула я в пустоту.

— Мы не намерены мириться с подобного рода невежеством, — донесся до меня из комнаты голос премьера.

Я вытащила дрель, аккуратно сложила свитера, отложила в сторонку те, которые Адаму особенно к лицу, потом затолкала их поглубже — ни к чему ему быть красивым в этой чертовой Америке. Затем опять их достала, я ведь не какая-то темная баба, не доверяющая своему мужику, и положила их любовно на полку — пусть сам выбирает. Может, именно самые красивые он оставит, не буду навязывать своего мнения, как ему одеваться. Вельветовых брюк не было. Я заглянула в тахту, сняла постельное белье — раз уж такой беспорядок дома, то по крайней мере устрою стирку, — ушла в ванную. Перерыла всю корзину с грязным бельем, белое затолкала в стиральную машину, протерла зеркало, почистила раковину и ванну. Брюк — как не бывало. Я поднялась в Тосину комнату, перерыла весь ее шкаф, но так, чтобы она не заметила, достала из-за кровати одиннадцать засохших огрызков яблок и спустилась вниз. Брюк не было.

— Учитывая объем прошлогоднего урожая картофеля, нынешней осенью следует ожидать роста показателей…

Адам тупо уставился в телевизор.

— Когда ты делал эту разработку Херлингера?

— В четверг ночью.

Сегодня понедельник. В пятницу я отвечала на письма. Кончилась бумага для принтера, новую пачку Адам привез в субботу, когда они ездили с Тосей за покупками. Мой мозг завибрировал от напряжения.

Суббота… суббота… Я сменила в принтере тонер, потому что с этим я справляюсь сама… Собрала все газеты за неделю и отнесла их в сарай, зимой они пойдут на растопку. Навела порядок на нашем рабочем месте. Вполне могла прихватить что-нибудь вместе с этими чертовыми газетами, re же самые разработки или еще что-нибудь. Там были какие-то листы бумаги — может, мои, а может, нет. Не посмотрела — увлеклась чтением статьи о том, что думают мужчины, когда в первый раз, потому что Тося в кучу макулатуры положила «Cosmo». Это было намного интереснее, чем любой психологический метод. Мысли у мужчин, впрочем, были не бог весть какие, например: сразу ли уходить после, и не подведет ли этот бесценный отросток их мозгового центра, и не слишком ли у нее длинные ноги, потому что тогда они не смогут заниматься любовью в позе собачки. И все это в журнале для несовершеннолетних девочек! Какое счастье, что никто не печатал подобные вещи, когда я была немного моложе, иначе я бы до сих пор оставалась девственницей. Естественно, я не обратила внимания на те бумажки, была под впечатлением от прочитанного. Но там были какие-то листы… не мои… кажется… И во мне крепло неприятное чувство уверенности, что именно я — причина всех бед моего любимого.

— Они в сарае, в куче газет для растопки, — сказала я.

Адам вскочил как ошпаренный и помчался в сад. Через минуту вернулся с какими-то исчерканными распечатками в руках.

— Любовь моя! — расцеловал он меня от души. — Не знаю, что бы я без тебя делал!

Не хотелось напоминать ему, что если б не я, то никто не забрал бы у него из-под носа разработок, — я начинаю все больше ценить мужчин за некоторые положительные свойства их характера. Я скорчила улыбку:

— Брюки тоже найдутся…

— Шут с ними, с брюками! — радостно крикнул Адам и начал перебирать свои распечатки, изрядно помятые. — Ведь я держал их в руках перед самым твоим приходом… они должны быть где-то здесь…

Мне сделалось странно неуютно, какое-то нехорошее предчувствие зашевелилось внутри и пронзило меня насквозь.

— А что ты хотел с ними сделать? — Я старалась не выдать голосом волнения.

— Постирать! Я же через две недели уезжаю!

Я бросилась в ванную. Стиральная машина прекрасно нагрела до восьмидесяти градусов постельное белье, светлое нательное и два белых халата. Я открыла дверцу — широким потоком хлынула вода.

— О, блин! — философски воскликнул Адам, заметив среди посеревших халатов и белья черные вельветовые брюки. — Надеюсь, ты не поставила на кипячение… Брюки не кипятят. Пойду погляжу, что там с коробкой передач. — И скрылся.

А я принялась собирать воду с пола в ванной. Затолкнула приобретшие сероватый оттенок вещи обратно в стиральную машину, насыпала гору порошка, который по телевизору придает всему безупречную белизну, а брюки Адама положила в таз. Сейчас уселся на опущенную крышку унитаза и внимательно следил за тем, как я руками стирала чужие брюки. Он смотрел на меня таким сочувственным взглядом, мой милый сфинксик. Я полностью разделяю его мнение: мужчина в доме — тяжелое для нас испытание.

ПОЧЕМУ МУЖЧИНЫ НЕ ХОТЯТ ЖИТЬ ДОЛЬШЕ?

Я сидела в саду и наблюдала за последними конвульсиями лета. Еще мгновение, еще чуть-чуть, и все нахмурится на долгие месяцы, поскольку живу я в неблагоприятном климате, не то что безмятежные греки и римляне.

В наших погодных условиях человеку приходится нелегко, к тому же лето становится все короче, уступая место зиме. И как же с таким климатом мы войдем в Европу? Уму непостижимо, кто на такое согласится. Октябрьское солнце уже так не греет, осенние астры расцвели, больше всего я люблю темно-сиреневые, они стойко держатся до первых морозов. По непонятным причинам уцелели три светло-желтые анютки, на фоне которых необычайно живописно смотрится Потом, хотя черным кошкам, по мнению мамы, следует сидеть в настурциях. Тыквы из-под забора дотянулись почти до середины сада, листья у них измялись — что я буду делать с таким количеством тыкв, хотя, если честно, огромные желтые шары выглядят потрясающе. Наверное, я старею, потому что разлучаться с Адамом на целых полгода мне кажется безрассудством. Интересно, поехал бы он, будь я против? Агнешка считает, что люди не затем живут вместе, чтобы друг друга контролировать, а исключительно для того, чтобы поддерживать и защищать друг у друга уязвимые места.

Если бы кто-нибудь предложил мне поехать за границу, я бы ни за что не поехала в столь важный жизненный момент. Но видимо, у мужчины на первом месте все-таки работа и только потом женщина. Вероятно, мне надо с этим смириться. Однако, как показывают исследования ученых светил мира, женатые мужчины живут в среднем на шесть лет дольше, чем холостые. Подобных данных не зарегистрировано среди замужних дам. Любопытно, почему? Адам, наверное, должен быть заинтересован, чтобы жить подольше.

— О чем ты думаешь? — Адам придвинул ротанговое кресло (б/у за девяносто пять злотых) и сел рядом со мной.

— Я размышляю, хотел бы ты жить дольше, — само по себе сорвалось у меня с языка от неожиданности.

— Дольше кого?

— Дольше какого-нибудь неженатого мужчины, который живет меньше, чем состоящий в браке, — объяснила я.

— Угу… — Адась проглотил информацию и умолк.

— Дело в том, что мужчины живут дольше.

— Чем кто?

Адам, видно, не прочь был поболтать, а я тяжело вздохнула. Уля в два счета бы сообразила, что я хочу сказать, а мужикам надо все растолковывать.

— Чем неженатые.

— Но меньше, чем женщины.

Боже милостивый! Вот и попробуй вразумительно поговорить с мужчиной своей мечты.

— Меньше, но дольше. В зависимости от того, с чем соотносить. В соотношении с женщинами — меньше, но в соотношении с собой — дольше.

— Как это — в соотношении с собой? Ютка, о чем это ты говоришь?

— О тебе! — разозлилась я. — Мало того что ты уезжаешь, так еще и придираешься ко мне. Идет осень, я в, подавленном состоянии.

— Мне тоже тяжело расставаться с тобой, действительно. — Адам наклонился и взял меня за руку.

А вот мне как раз все равно, мне нисколько не тяжело, я взрослая женщина, знаю, что в жизни приходится делать выбор, который не всегда совпадает с нашими желаниями. Я научилась принимать реальность таковой, какая она есть, и пусть он не думает, что мне тяжело! Мне не пятнадцать лет, я уже не питаю иллюзий и страдаю лишь оттого, что мне придется остаться в этом мерзком холодном климате одной! Впрочем, я не одна, а с Тосей, которую люблю больше всех на свете, и с Борисом, и с котами, и с друзьями, да и вообще оглянуться не успею, как эти полгода пролетят. Нет, я не выдержу, я не хочу уже ничего выдерживать…

— Я буду писать тебе обо всем, полгода в момент пролетят, ты и не заметишь. Я буду скучать. Собственно говоря, я уже скучаю. Ты ведь справишься без меня, правда?

Ясное дело, справлюсь. Я всегда справляюсь, такова роль женщины — самой со всем справляться в нашей жизни и помогать справляться всем другим, — я чувствовала, что вот-вот разревусь, как какая-то глупая девчонка.

— Ютка! — Адам обнял меня, и мне ужасно захотелось, чтобы он никуда не уезжал, чтобы мы начали нормально жить, чтобы у Тоси наконец была под боком хорошая семья, чтобы он починил коробку передач и чтобы я каждый день готовила еду для трех, а не для двух человек. — Ютка, ведь все зависит от нас, правда? Только не воюй с Тосей, у нее сейчас очень трудное время, аттестат зрелости — это первый серьезный экзамен в жизни… не дави на нее, обратный билет у меня на начало апреля, в мае отпразднуем победу Антонины над школьными вампирами, в июне спрыснем потерю свободы, а дальше уже как по накатанному… Я вот подумал: а может, вы приедете ко мне на Рождество? За четыреста долларов можно купить билеты… Я бы прислал вам приглашения… Подумай…

Ну надо же, влюбилась в сумасшедшего мужика! Я? На самолете через океан? Никогда в жизни! Да хоть сейчас! Отлично!

Я залезла к Адаму на колени, потому что нас никто не видел и диск его уже не беспокоил, и очень настойчиво прижалась к нему. Обожаю его запах, колючую физиономию и то, что он самый лучший в мире и думает обо мне.

— Ты любишь меня? — спросила я и от стыда едва не провалилась под землю.

— Не выношу, — прошептал Адам прямо мне в шею, и я была счастлива, как никто другой под солнцем.

СЮРПРИЗ НА ФОНЕ ДВЕРНОЙ РУЧКИ

Всего одна неделя. А я не могу взять отпуск, чтобы побыть дома, в редакции — сумасшедший дом. Неделя — это семь дней и семь ночей. Двадцать четыре часа, помноженные на семь. Что это в сравнении с вечностью?

Сегодня я получила свою первую большую зарплату. Решила устроить всем (то есть Тосе и Адаму) сюрприз. Тося возвращается с английского только в девять, а Адам с радио — в девятом часу, завтра он будет дома паковаться, иначе говоря, у меня уйма времени, чтобы приготовить шикарный ужин. Что-нибудь изысканное и хорошее шампанское — ведь нельзя первую зарплату бездарно потратить на оплату каких-то дурацких счетов.

Я зашла в три магазина и оставила там две трети заработанных денег. Говяжья вырезка — приготовлю в соусе из белых грибов, заливные креветки, очищенные вручную, — две упаковки, белое вино за сорок пять злотых и масса всяких мелочей, которые женщине, давно перешагнувшей за тридцать, просто полагается иметь, а именно: крем от морщин с протеинами, разглаживающими кожу, с подтягивающим и омолаживающим эффектом и пр., бальзам для тела, новая суперстойкая тушь для ресниц, черное боди, отороченное потрясающими кружевами, к сожалению, с фирменной нашивкой. Когда продавщица назвала цену, я побледнела, но, чтобы не выглядеть дурой, пришлось его взять. Кроме того, я купила пояс для чулок, изумительные шелковые чулки и пару каких-то там еще. Голубому я купила шесть бутылок самого дорогого пива. Он любит пиво и будет толстым и некрасивым, но пусть знает, что я забочусь о нем, а еще авторучку, красивую, чтобы помнил обо мне на том конце света, ту, что я уже раз хотела ему купить, но истратила все деньги на гидромассажер. Боди и чулки меня убедила купить одна журналистка, вернее, ее статья («Как соблазнить и удержать партнера»). Хотя я с трудом дотащилась до поезда, но меня распирало от смеха при мысли, какую мину скорчит Адасик, увидев меня в этом сексуальном нижнем белье. И пусть этот образ (когда я втяну живот) он увезет с собой в Америку и там тоскует.

Я еле доплелась до дома и выпустила в сад кошек, которых Тося закрыла в комнате. Борис лежал под столом в кухне и притворялся, что спит. Он помахал хвостом и даже не встал. То ли он уже такой старый, то ли настолько ко мне привык. И первое, и второе — печально. Если и Адам будет меня так встречать, я подумаю, что мне делать, а из-за собаки не стану переживать. Я заварила отличный чай и залезла в ванну. Сначала немного расслаблюсь, потом приготовлю шикарный ужин, а потом… Кроме того, надо было посмотреть на себя в тех прелестных вещицах, которые я приобрела.

Когда наконец я встала перед зеркалом в ванной в этом совершенно потрясающем боди, на меня оттуда глянула настоящая нимфетка. Я взяла тушь, накрасила ресницы и осталась очень горда собой. Набросив халатик, готовая к трудовым подвигам, я отправилась на кухню.

Достала сковороду, поставила ее на газ, наклонилась к морозильнику, чтобы засунуть шампанское — пусть охладится. Крышка морозильника с сухим треском отломилась. Внутри был сплошной лед. Горы льда. Ненавижу размораживать холодильник, скоблить его изнутри, все из него выгружать, разбирать, выбрасывать, проверять, заплесневел ли уже клубничный джем, купленный бог весть когда, или нет… Но выхода не было. Крышка приказала долго жить, а ведь вечер обещал быть таким приятным. Я принялась усердно вынимать всякую всячину из холодильника. В частности, кусочек сыра, с которым мы были, наверное, одногодки, и ягодный джем — сверху, надо предполагать, уже вырос антибиотик, потому что из-под крышки виднелась плесень, и ребрышки, почуяв запах которых Борис вмиг вырос возле меня и принялся по-дружески убеждать, что он молодой, умный и истощенный пес и так далее. Я была так занята извлечением из холодильника моих тронутых разрушающим действием времени запасов, что не заметила, как в кухне потемнело от дыма.

Тефлоновой сковороде, которая уже долгое время стояла на зажженной плите и про которую я забыла, пришел конец. Я сунула ее под струю холодной воды, при этом больно обожгла правую руку. Кухню заволокло облако горячего вонючего пара. Я схватила нож и пырнула в нарост льда в морозильнике, чтобы отколоть кусок и приложить к руке. При этом проткнула две пары новых кол-гот, которые были совсем не заметны под шубой льда. Вот результат чтения женских журналов — в каком-то кретинском издании я прочитала, что колготы следует держать в морозильнике, они тогда дольше носятся. Мои прослужили недолго.

Я начала наводить порядок на кухне.

Когда снова взглянула на часы, было уже пятнадцать минут восьмого. Кухня выглядела как после стихийного бедствия, у меня оставалось полчаса на приготовление шикарного ужина. Я вынула сковородку из мойки и поняла, что она уже никогда ни на что не сгодится. Вспомнила, что в кладовке под лестницей есть другая, старая, чугунная, оставленная на всякий случай, и кинулась за ней. В прихожей больно ударила ногу и наступила на что-то мягкое. Тем мягким было масло. Разодранный пакет и обрывки пергамента привели меня в то место, где Борис изображал из себя дохлую собаку. Застряв под тахтой, он не дышал. Говяжья вырезка бесследно исчезла. Я собрала овощи, соскребла остатки масла, вылила полфлакона жидкости для мытья посуды на коврик в прихожей и принялась драить пол.

Торжественный ужин с каждой минутой отдалялся. Я вспотела, устала и… по-прежнему оставалась сексапильна, что с удовольствием отметила, взглянув на себя в зеркало в прихожей, хотя боди не очень подходило для замывки коврика в передней. Я вернулась в кухню и подлила воды в кофейную гущу в стакане. Вот уж действительно, жизнь нелегка. В ванной я отхлебнула чаю и подкрасила губы Тосиной помадой, которую, правда, дочь использует не для губ, а чтобы написать в прихожей на зеркале: «Разбуди меня завтра в семь». Я выглядела, как Мессалина [12]. Голубой будет сражен наповал, когда увидит меня, ей-богу. Любой бы не устоял.

Как-то раз я, к своему удовольствию, обнаружила, что если пьешь вино, то работа убывает на глазах. После второго стакана чая ее не убавилось, однако поубавилось уверенности, что на кухне следует навести порядок. В конце концов, я здесь живу не одна. Я приготовила креветки и накрыла на стол. Салат из креветок и вино — тоже неплохое меню на вечер. Борис скулил под дверью и хотел немедленно выйти во двор. Еще бы, килограмм вырезки — это все-таки много. Я открыла дверь, и этот подслеповатый идиот с заливистым лаем бросился вон. Мой обожаемый Сейчас серым пушистым шариком пулей влетел на яблоньку.

— Борис, ах ты, старый дурак! — закричала я во все горло и очертя голову кинулась следом за ним, а за мной захлопнулась дверь.

Сейчас, скорчив удивленную мордочку, сидел над самой головой у Бориса.

Пес, прижав уши, дружелюбно завилял хвостом, словно желая сказать: «Я все перепутал, извини».

Я взяла кота на руки и направилась к дому. Боди, прикрытое легким халатом, — не очень подходящий наряд для октябрьского вечера. Мне хотелось как можно скорее войти в дом, переодеться, порезать помидоры. Я дернула за ручку, она осталась у меня в ладони. Вторая ее часть, с едва выступающим штырем, осталась в двери. К сожалению, я оказалась не с той стороны двери. Опустив Сейчаса на землю, я попыталась вставить ручку в отверстие так, чтобы хоть немножко подцепить замок. В разгар этих манипуляций послышался глухой стук с другой стороны двери. Не долго думая я запахнула халат и, нимало не заботясь о том, как выгляжу, побежала через внутреннюю калитку к Уле. Постучала в окно кухни, в дверях появился Кшись и чуть не упал при виде меня, а видок у меня был сногсшибательный: чулки в сеточку, черное боди, и все это на фоне мрачной осенней погоды.

— Кшисик, я не могу войти в дом… — вздохнула я и показала дверную ручку.

Кшись молчал, глотая слюну.

— Ули нет, — сказал он минуту спустя.

— Помоги мне попасть в дом! — взмолилась я. — Ты не видишь, как я выгляжу? Адам должен вот-вот вернуться!

— Вот именно вижу… — сказал Кшисик. — Но Адам — мой друг.

— Черт побери! — разозлилась я. — Возьми что-нибудь и иди со мной, что мне здесь — замерзнуть до смерти?

Какое имеет отношение к делу, что Адам — его друг? Кшись неуверенно взял у меня дверную ручку, внимательно ее осмотрел, словно никогда в жизни не держал в руках подобной дряни, и достал ящик с инструментами.

— Учти, я ни о чем знать не знаю, — предупредил он меня.

Меня мало интересовало, о чем таком он знает и о чем не знает, я не была готова к философским беседам типа cogito, ergo sum [13]. Распахнув калитку, я помчалась к дому, за мной быстрым шагом двинулся Кшись. Он с минуту поковырялся в двери и тут же ее открыл, я влетела в дом и немедленно налила себе рюмку коньяка — замерзла до мозга костей. Кшись закрепил ручку, в дырочки вставил гвоздь и надежно его загнул, поглядывая на меня с подозрением.

— Зайдешь? — Я протянула ему рюмку коньяка.

— Я ничего не видел, ничего не слышал и не знаю, откуда ты вернулась, не хочу ни во что вмешиваться, не ожидал от тебя такого! — выпалил Кшисик и собрал инструменты.

Люблю настоящих мужчин — они умеют доставить женщине удовольствие как бы между делом, одним подозрением, одной фразой, высказанной в нужный момент. Я пришла в такой восторг, что поначалу даже не хотела ни в чем его разубеждать. Но здравомыслие взяло верх.

— Кшисик, я выбежала за собакой, дверь сама захлопнулась, я жду Адама. — Я затащила соседа в дом. — Ты спас мне жизнь, давай выпьем.

И налила ему коньяка.

Адам не пришел в восторг, когда застал нас в темной комнате с остатками салата из креветок и при свечах — опять что-то случилось, может, вода из холодильника натекла и произошло короткое замыкание, — но меня это уже мало волновало. Увидев меня в таком виде, он тоже был сражен наповал, и это самое главное.

— Как ты выглядишь! — зашипел он. — Что он здесь делает?

Я совершенно забыла, что на мне халат, убежала в ванную и оттуда слышала, как Кшись извивался, как на исповеди, рассказывая про дверную ручку, говорил что-то и говорил, все больше нервничая, а Адам все больше злился. Я была наверху блаженства, надевая на боди широченный черный свитер и Тосину юбку (слишком коротенькую, но только эти вещи оказались в ванной).

Я обожаю Голубого, люблю его до потери пульса, а теперь к тому же узнала, что он ревнует меня! И к кому же? К Кшисику? Так ведь Кшисик Улин муж! А все равно приятно сознавать…

Несмотря на некоторые дополнительные расходы, понесенные в тот день, такие, как замена двух розеток и, возможно, покупка нового холодильника (вместе со льдом я отодрала то, что морозит), это был один из прекраснейших вечеров в моей жизни. Адась дулся почти до полуночи.

А потом я его убедила, что он замечательный, самый замечательный в мире мужчина.

Интересно… починит ли он теперь эту дверную ручку как следует или нет?

КОЕ-ЧТО ДЛЯ НАСТРОЕНИЯ

В редакции ужасная запарка. Главный ходит стиснув зубы — генеральный директор дал ему два месяца на раскрутку нового проекта. Если за это время ощутимо подскочит тираж, он отобьется, если нет — страшно подумать.

— Два месяца, два месяца, — бормочет Главный, — за два месяца можно сделать ребенка, а не удвоить тираж.

— Ваша жена, должно быть, счастлива… — ядовито шепчет Яга. — Статистика утверждает, что для этого требуется две минуты, а не два месяца.

— Пани Юдита, ко мне, пожалуйста.

Я тут как тут. Стою у шефа в кабинете как пень. Кстати, оригинальное приглашение — «ко мне, пожалуйста». Попробовала бы я к нему так обратиться! Это и называется моббинг? Не нарушает ли команда «Ко мне, пожалуйста» наше законное право на уважение, не преступает ли Главный таким образом тонкую грань? Он помыкает мной и унижает или нет? Я с любопытством наблюдала, как он играл желваками. Не люблю, когда у мужчины на скулах ходят желваки, поскольку не знаю — он злится на меня или на застрявшие в зубах остатки обеда?

— О разведенках.

— Что «о разведенках»? — резонно переспросила я.

— О разведенках, но не шаблонно, не советы, не репортаж по-американски. Чистая, живая правда, нетрадиционный взгляд. О разводах, но просто иначе. С душой. Без вымещения злобы на мужчинах, о'кей?

— Сколько? — коротко поинтересовалась я.

— Пять страниц печатного текста.

Главный, как и я, считает не знаки. Старая школа. Булгаков тоже считал не знаки. И шеф, и я, и Булгаков знаем, что рукописи не горят.

— На когда?

— Как обычно, на вчера.

Это значит, что у меня самое большее неделя. Где я ему найду разведенных женщин, которые скажут не то, что говорится обычно? Мужчины думают, что существуют некие нераскрытые истины о разводах, но всегда одно и то же: она его любит, он — нет. Даже если женщина уходит к другому, вскоре выясняется, что она все-таки несчастлива. Единственным ярким примером, опровергающим эту теорию, является история одной Манькиной подруги. Ивона ушла от мужа к своей подруге и живет с ней счастливо. Ее экс-муженек, которого я встретила у Маньки, до сих пор озлоблен. Маня делала прививку его собаке, питбулю, которого он купил после развода для утешения. Я ждала, пока Манька выпишет рецепт от глистов для моих сладких кисок, что она делает ежеквартально, а Ивонин бывший, с которым мы виделись второй раз в жизни, схватил меня за руку и сказал:

— Пани Юдита! Вы представляете себе: моего ребенка, МОЕГО ребенка воспитывают лесби?

Лесби? Воспитывают ребенка? Меня всю передернуло. Ладошка у него была склизкая, тоже мне — любитель клубнички, от него просто разило омерзением. Будь у меня такой муж, я бы обязательно сменила сексуальную ориентацию и позаботилась, чтобы моего ребенка воспитывала какая-нибудь милая вторая мамуля, а не такой папочка. Любитель клубнички хотел еще что-то сказать, но питбуль вырвался у Маньки и попытался вцепиться ей в предплечье. Ивонин экс-супруг схватил собаку и с трудом ее выволок. Хозяин и собака — два сапога пара. По-моему, им надо вступить в одну политическую партию, в какую — называть не стану.

Но статью о лесбиянке Главный не проглотит, а Ивона не станет об этом говорить, потому что ее забросают камнями на улице. По статистике, мы лояльны, но лучше ей не верить. У нас в стране политик, пользующийся, по результатам опросов общественного мнения, поддержкой и доверием, именно по этой причине потом проигрывает на выборах.

Адам носится по городу, пытаясь именно сейчас решить все жизненно важные проблемы: купить для командировки новые брюки и массу других вещей, как будто бы не знает, что там дешевле. А я, собственно говоря, уже по нему скучаю.

Я попыталась закончить заказанную Главным статью о разведенных женщинах. Беседовала с четырьмя. Вот уж поистине я должна быть благодарна своему Эксику за то, каким образом он со мной расстался. Даже не подозреваешь, в каком мире живешь, пока немного не оглядишься. Когда я пришла к первой разведенной даме, которую разыскала Яга, то увидела прелестное существо, тридцатилетнее, бездетное, в ухоженной однокомнатной квартирке. Она открыла мне дверь, тихонько пригласила войти, предложила апельсиновый сок и, смиренно сложив руки на коленях, поведала свою историю:

— По правде говоря, мне нечего вам рассказать, потому что, знаете, это произошло ни с того ни с сего, ей-богу… он был такой же неласковый, как всегда. Такой же отчужденный, как все эти годы… Как раз накануне последнего Рождества… Когда он вошел в комнату в свежевыглаженной рубашке и костюме — а ведь он терпеть не может костюмы — и улыбнулся, у меня в голове шевельнулось нехорошее предчувствие, понимаете? Мы мило посидели за столом с моими и его родителями, проводили их до такси, потом вернулись домой, он помог мне убрать со стола, подарил очень красивую брошку. Мы спокойно уселись, так по-праздничному, в креслах, рядом с елкой (елка стояла вот здесь), — она указала на угол комнаты между окном и стеной, а я старательно все записывала, — и тут он сказал, что уходит, потому что у него есть другая, а любовь ко мне прошла, и он больше не может причинять мне боль, что он настоящий сукин… — Голос у нее сорвался, а я от волнения перестала писать.

— Накануне Рождества? — задала я совсем не профессиональный вопрос, и во мне все заклокотало от возмущения.

— Вот именно… перед Рождеством… Я тоже его спросила: почему он мне говорит об этом именно в сочельник? — сказала она тихим и убитым голосом, а я подумала, что мне следует поменять профессию. — Муж посмотрел на меня и ответил, что я была занята подготовкой к праздникам и ему не хотелось мне мешать…

Я ушла от Брошенной в сочельник. Спокойная, приятная, красивая девушка.

По-видимому, это вполне достаточный повод, чтобы с ней расстаться. Как же мне написать о разводах нешаблонно???

Я села в почти пустую электричку. Не люблю возвращаться вечером. Я вовсе не считаю, что мир полон опасностей, думаю, Марк Аврелий [14] был прав — мы такие, какими себя мыслим. Я расширила это утверждение для личных нужд — мир таков, каким мы его видим, а потому внушала себе: поездка будет приятной, хотя уже и поздно, и темно, правда, на этот раз получалось не слишком убедительно. В вагоне было неуютно. Не люблю я ездить ночью в поезде. Ночью я предпочитаю заниматься совсем другим.