Pop, который был чем угодно, но только не джентльменом, знал уязвимые места, удар по которым здесь, на глубоком Юге, мог достичь желаемого эффекта. Однако вместо того, чтобы нанести такой удар, начал очень осторожно расспрашивать свидетельницу об Институте потребительских товаров и восьмистах тысячах долларов, которые тот отвалил ей за это исследование. Свидетельница рассказала все, что знала: это академическое заведение, основанное для изучения тенденций и выработки соответствующей политики. Учредители - частные производители.
      - В том числе табачные компании?
      - Насколько мне известно, нет.
      - Получает ли институт какие-нибудь субсидии от табачных компаний?
      - Точно не знаю.
      Он спросил ее о компаниях, имеющих отношение к табачному производству, компаниях, владеющих контрольными пакетами акций каких-либо табачных предприятий, дочерних компаниях, подразделениях и конгломератах. Она о них ничего не знала.
      Она не знала о них потому, что так задумал Фитч.
      В четверг утром след Клер обнаружился в весьма неожиданном месте. Бывший приятель подруги Клер, взяв тысячу долларов наличными, сообщил, что его бывшая подружка работает теперь в Гринвич-Виллидж официанткой, одновременно предпринимая усилия, чтобы получить серьезную работу в мыльных операх. Когда-то они вместе с Клер работали в "Маллигане" и были близкими подругами. Свенсон вылетел в Нью-Йорк, прибыл туда ближе к вечеру, на такси доехал до маленькой гостиницы в Сохо, где, заплатив наличными, снял номер на одну ночь и повис на телефоне. Он нашел Беверли на работе в пиццерии. Она не могла говорить долго.
      - Это Беверли Монк? - спросил Свенсон, стараясь подражать Николасу Истеру. Он множество раз прослушал запись его голоса.
      - Да. Кто это?
      - Та самая Беверли Монк, которая когда-то работала в "Маллигане" в Лоренсе?
      Пауза. Затем:
      - Да. А кто это?
      - Это Джефф Керр, Беверли. Давненько мы не виделись. - Свенсон и Фитч рисковали, допуская, что после отъезда Клер и Джеффа из Лоренса они не виделись с Беверли.
      - Кто? - переспросила девушка, и Свенсон почувствовал облегчение.
      - Джефф Керр. Ну помнишь, я встречался с Клер. Я еще учился на юридическом.
      - А, да-а-а, - протянула она так, что было непонятно, то ли она действительно вспомнила Керра, то ли сделала вид.
      - Послушай, я в городе и хотел узнать, не было ли у тебя в последнее время вестей от Клер?
      - Я с Клер не разговаривала года четыре.
      - А, понимаю.
      - Послушай, у меня много работы. Может, как-нибудь в другой раз поговорим?
      - Ну конечно, - ответил Свенсон, повесил трубку и тут же позвонил Фитчу. Они решили, что стоит рискнуть и попробовать подкупить Беверли наличными, чтобы порасспросить о Клер. Если она не виделась с ней четыре года, то едва ли сможет быстро найти ее и сообщить о звонке "Джеффа". В ожидании следующего дня Свенсон наблюдал за девушкой.
      Фитч требовал от своих консультантов представлять ему ежедневный доклад о впечатлениях от последних дней суда. Одна страница, через два интервала, только по делу, без слов, содержащих более четырех слогов, надо было ясно изложить свои впечатления от свидетелей и то, как восприняли их выступления присяжные. Фитч требовал честных отчетов и всегда бранил экспертов, сочинявших приукрашенные доклады. Он предпочитал пессимистов. Отчеты должны были лежать у него на столе через час после того, как судья Харкин объявлял судебное заседание закрытым до следующего дня.
      В среду доклады о выступлении Дженкла были неутешительными, зато четверговые впечатления о свидетельских показаниях доктора Дениз Маккуейд и доктора Майры Спролинг-Гуди оказались почти восторженными. Помимо того, что дамы расшевелили сонный зал, набитый унылыми мужчинами в строгих костюмах, обе очень хорошо выступили. Присяжные слушали внимательно и, похоже, поверили им. Особенно мужчины.
      И все же Фитчу было неспокойно. Он никогда не чувствовал себя так скверно перед окончанием слушаний. С отставкой Херреры защита лишилась одного из наиболее сочувствующих ей присяжных. Нью-йоркская финансовая пресса вдруг объявила, что защита висит на волоске, и открыто сожалела о том, что будет вынесен обвинительный приговор. Колонка Баркера в "Магнате" была у всех на устах. Дженкл нанес им непоправимый ущерб. В обеденный перерыв позвонил Лютер Вандемиер из "Трелко", самый интеллигентный и влиятельный человек в Большой четверке, и устроил разнос. Жюри в изоляции, и чем дольше тянется процесс, тем больше раздражения вызывает у присяжных та сторона, которая в настоящий момент представляет своих свидетелей.
      Десятая ночь в изоляции прошла без инцидентов. Никаких капризных любовников. Никаких несанкционированных походов в казино. Никаких спонтанных сеансов йоги по полной программе. По Херрере никто не скучал. Он уложил вещи за минуту и уехал, несколько раз клятвенно заверив шерифа, что инцидент этот был против него сфабрикован.
      Импровизированный шахматный турнир состоялся в столовой во время обеда. У Хермана была брайлевская шахматная доска с пронумерованными полями, и накануне вечером он разгромил Джерри одиннадцать раз. Нашлись охотники попробовать свои силы, жена Хермана принесла доску, и вокруг него стал собираться народ. Менее чем за час он выиграл три блица у Николаса, еще три - у Джерри, три - у Хенри By, который вообще в жизни не играл в шахматы, еще три - у Уиллиса и был готов снова сразиться с Джерри, уже по более низким ставкам, когда в столовую, чтобы взять себе еще десерта, вошла Лорин Дьюк. В детстве она играла в эту игру с отцом. Когда Лорин выиграла у Хермана первый раз, никто не проявил к слепому ни малейшего сострадания. Турнир продолжался вплоть до "комендантского часа".
      Филип Сейвелл, как обычно, оставался у себя в номере. Во время обеда в мотеле или во время перерыва в суде, когда они пили кофе, Сейвелл иногда разговаривал с коллегами, но в основном сидел, уткнувшись в книгу и ни на кого не обращая внимания.
      Николас дважды пытался разговорить его, но безуспешно. Сейвелл не любил болтать и предпочитал, чтобы никто о нем ничего не знал.
      Глава 31
      После почти двадцати лет ловли креветок Хенри By редко просыпался по утрам позже половины пятого. В пятницу утром, после отчисления из жюри полковника, он сидел в столовой один за чашкой горячего чая и просматривал газету. Вскоре к нему присоединился Николас. Как обычно, быстро покончив с приветствиями, Николас стал расспрашивать By о дочери, которая училась в Гарварде. Она была объектом невероятной гордости отца, и глаза Хенри сияли, когда он рассказывал о ее последнем письме.
      Кто-то входил, кто-то выходил из столовой. Разговор перешел на вьетнамскую войну. Николас впервые упомянул, что его отец погиб во Вьетнаме в 1972 году. Это было ложью, но Хенри история отца Николаса глубоко тронула. Потом, когда они остались одни, Николас спросил:
      - А что вы думаете об этом процессе?
      Хенри отпил большой глоток чая, щедро сдобренного сливками, и облизал губы:
      - А ничего, что мы говорим об этом?
      - Конечно, ничего. Ведь нас никто не слышит. Все болтают между собой о процессе, Хенри. Это свойственно любому присяжному. Все, кроме Хермана Граймза.
      - И что думают другие?
      - Полагаю, большинство из нас еще не приняли своего решения. Но самое главное, чтобы мы держались вместе. Очень важно, чтобы наше жюри вынесло вердикт, желательно единогласный или в худшем случае девятью голосами в пользу той или иной стороны. Если жюри не сможет прийти к определенному решению - это катастрофа.
      Хенри отпил еще немного чая и задумался. Он прекрасно понимал по-английски и хорошо говорил на этом языке, хотя и с акцентом, но как большинство людей, для которых английский - неродной язык, независимо от того, являются ли они иммигрантами или родились в Америке, испытывал особый пиетет перед законом.
      - Почему? - спросил он. By доверял Николасу, как, впрочем, и остальные присяжные, потому что Николас изучал юриспруденцию и, казалось, умел как никто разбираться в фактах и процессуальных событиях, которые просто проскакивали мимо других.
      - Очень просто. Нынешний суд - решающий этап в ходе всех этих "табачных процессов", можно сказать, их Геттисберг, их Армагеддон. Именно здесь стороны сошлись с намерением обрушить на голову противника всю мощь своих боеприпасов. И в этой битве должен быть победитель и должен быть побежденный. Ясно и определенно. Вопрос о том, будут ли табачные компании признаны ответственными за ущерб, наносимый сигаретами здоровью курильщиков, решается здесь. Нами. Нас выбрали, и наша задача вынести вердикт.
      - Понимаю, - все еще смущенно кивнул в знак согласия Хенри.
      - Худшее, что мы можем сделать, это разойтись во мнениях, расколоться - и тогда суд будет признан несостоявшимся.
      - А почему это плохо?
      - Потому что беспринципно. Мы оставляем "труп" следующему жюри. Если мы, ничего не решив, разойдемся по домам, это обойдется каждой стороне в миллионы долларов, потому что через два года им придется собираться и все повторять снова - тому же судье, тем же адвокатам, тем же свидетелям, только жюри будет новое. Мы тем самым как бы расписываемся в своем бессилии и признаем, что у нас не хватило здравого смысла, чтобы прийти к согласию, а вот следующее жюри, набранное здесь же, в округе Гаррисон, может оказаться посообразительнее.
      Хенри чуть склонился вправо, поближе к Николасу.
      - И что вы собираетесь теперь делать? - спросил он как раз в тот момент, когда Милли Дапри и миссис Глэдис Кард, весело посмеиваясь, вошли в столовую, чтобы налить себе кофе. Они немного поболтали с мужчинами и отправились смотреть Кати в "Сегодняшнем шоу". Они обожали Кати.
      - Так что же вы собираетесь делать? - шепотом повторил свой вопрос Хенри, не сводя глаз с двери.
      - Пока не знаю, да это и не так важно. Важно, чтобы мы все держались вместе. Все до единого.
      - Вы правы, - согласился Хенри.
      В ходе этого процесса у Фитча выработалась привычка еще за несколько часов до открытия заседаний в суде работать у себя за письменным столом, почти не сводя глаз с телефонного аппарата. Он знал, что она позвонит в пятницу утром, хотя представить себе не мог, что еще она выкинет такого, от чего у него может случиться инфаркт.
      Ровно в восемь Конрад сообщил ему по внутренней связи:
      - Это она.
      Фитч схватил телефонную трубку и любезно произнес:
      - Алло.
      - Эй, Фитч, попробуйте догадаться, кто теперь мешает Николасу.
      Подавив стон и крепко сжав веки, он ответил:
      - Не знаю.
      - Я хочу сказать, что этот парень действительно тревожит Николаса, видимо, придется от него избавиться.
      - Кто он? - умоляющим голосом простонал Фитч.
      - Лонни Шейвер.
      - О! Черт! Нет! Вы не можете так поступить!
      - С чего это вы взяли, Фитч?
      - Не делайте этого, Марли! Черт побери!
      Она помолчала секунду, чтобы дать ему излить свое отчаяние, и сказала:
      - Вам, должно быть, очень дорог этот Лонни?
      - Марли, послушайте, остановитесь. Это заведет нас в тупик. - Фитч прекрасно отдавал себе отчет в том, что выдал себя: голос его звучал почти истерически, но он уже не владел собой.
      - Николасу необходимо согласие среди членов жюри, а этот Лонни - что гвоздь в ботинке.
      - Не нужно, прошу вас. Давайте все обсудим.
      - Мы это как раз и делаем, только не долго, пожалуйста. Фитч сделал глубокий вдох, потом еще один.
      - Игра подходит к концу, Марли. Вы порезвились, теперь скажите, что вам нужно.
      - У вас есть карандаш под рукой?
      - Конечно.
      - На Фултон-стрит есть дом номер 120. Белое двухэтажное здание из старого кирпича. В нем расположено множество разных офисов. Комната 16 на втором этаже вот уже около месяца принадлежит мне. Она не очень хороша, но именно там мы с вами встретимся.
      - Когда?
      - Через час. Только мы вдвоем. Я прослежу, когда вы будете входить и выходить, и если замечу ищейку, вы меня больше никогда не услышите.
      - Ну разумеется. Как скажете.
      - И я проверю, нет ли на вас микрофонов и "жучков".
      - Не будет.
      Все адвокаты из команды Кейбла считали, что Pop потратил слишком много времени на своих ученых свидетелей: полных девять дней. Но первые семь дней из них присяжные по крайней мере могли в конце дня свободно уходить домой. Теперь их настроение резко переменилось. И было принято решение выделить лишь двух лучших свидетелей-ученых и допросить их как можно быстрее.
      Кроме того, было решено оставить в стороне вопрос о привыкании организма к никотину, что являлось радикальным отклонением от обычной схемы защиты на "табачных процессах". Кейбл и его команда тщательно изучили все шестнадцать предыдущих процессов, поговорили со множеством присяжных, участвовавших в них, и пришли к выводу, что самым слабым местом в защите были эпизоды, когда разные эксперты начинали излагать свои диковинные теории, чтобы доказать, что на самом деле никотин вовсе не вызывает привыкания. Все прекрасно знали, что это вранье, поэтому нечего было впустую убеждать присяжных в обратном.
      Решение должно было быть утверждено Фитчем. Поворчав, он утвердил его.
      Первым свидетелем в пятницу утром выступал лохматый чудак с рыжей бородой в бифокальных очках. Видимо, парад красоток закончился. Это был доктор Гантер, который считал, что сигареты вообще не вызывают рака легких. Только десять процентов курильщиков заболевают раком легких, а как насчет остальных девяноста? Разумеется, Гантер располагал кучей соответствующих докладов об исследованиях и изнывал от нетерпения предстать перед присяжными с таблицами и указкой, чтобы объяснить им в мельчайших подробностях суть своих последних открытий.
      Гантера привели вовсе не для того, чтобы он что-то доказывал. Его задачей было опровергнуть утверждения доктора Хайло Килвана и доктора Роберта Бронски и замутить воду настолько, чтобы посеять в головах присяжных достаточно сомнении в смертельной опасности привычки к курению. Он не мог доказать, что сигареты не вызывают рака легких, но напирал на то, что ни одно изыскание не позволяет сделать и обратного вывода. Каждые десять минут он повторял:
      - Исследования необходимо продолжить.
      На случай если она действительно наблюдала за ним, последний квартал перед домом 120 по Фултон-стрит Фитч прошел пешком. Это была приятная прогулка: он шел по затененной стороне улицы, и красивые осенние листья, кружась, падали с деревьев прямо ему на плечи. Дом располагался в старой части города, в четырех кварталах от залива, в ряду таких же аккуратных, тщательно покрашенных двухэтажных зданий, в большинстве из которых, похоже, находились офисы. Хосе, как приказали, ждал через три улицы.
      О том, чтобы спрятать на себе микрофон или "жучок", Фитч И не думал: она предупредила любые его попытки сделать это, показав свой детектор во время их последнего свидания на пирсе. Фитч был один, без проводов, микрофонов, "жучков", видеокамер и агентов, снующих поблизости, чувствовал себя свободным от достижений технического прогресса и мог полагаться лишь на собственную хитрость и сообразительность. И он не без удовольствия принял вызов.
      Поднявшись по прогибающимся ступенькам деревянной лестницы, Фитч остановился перед дверью ее комнаты, на которой не было никакой таблички, внимательно изучил остальные, тоже анонимные двери, выходившие в тесный коридорчик, и осторожно постучал.
      - Кто там? - послышался из-за двери ее голос.
      - Рэнкин Фитч, - ответил он негромко.
      Щелкнул открывающийся изнутри замок, и на пороге предстала Марли в джинсах и свитере. Она не улыбнулась и не поздоровалась с ним. Закрыв дверь за Фитчем и заперев ее, она подошла к казенному письменному столу. Фитч оглядел комнату: ниша без окна, одна дверь с облупившейся краской, три стула и стол.
      - Милое местечко, - сказал он, разглядывая коричневые подтеки на потолке.
      - Здесь чисто, Фитч. Никаких телефонов, которые вы могли бы прослушивать, никаких вентиляционных отверстий, где можно установить камеру, никакой скрытой проводки. Я проверяю все каждое утро. И если обнаружу хоть какие-то следы вашей деятельности, я просто выйду, закрою дверь и никогда больше сюда не вернусь.
      - Вы обо мне плохо думаете.
      - Так, как вы того заслуживаете.
      Фитч снова посмотрел на потолок, потом на пол.
      - Мне нравится это место.
      - Оно сослужит нужную службу.
      - И в чем она состоит?
      Единственным предметом, лежавшим на столе, была ее сумочка. Она достала из нее все тот же детектор и провела им вдоль тела Фитча от головы до ног.
      - Да будет вам, Марли, - запротестовал он, - я же обещал.
      - Да. Вы чисты. Садитесь. - Она кивнула на один из стульев, стоявших по его сторону стола.
      Фитч попробовал рукой сиденье - довольно хлипкое сооружение, может его веса и не выдержать. Он осторожно опустился на стул и, наклонившись вперед, на всякий случай обеими руками облокотился о крышку стола, который тоже не отличался особой устойчивостью, поэтому Фитч распределил тяжесть на все три точки.
      - Можем ли мы теперь поговорить наконец о деньгах? - спросил он с противной улыбочкой.
      - Да. Это несложная сделка, Фитч. Вы переводите мне требуемую сумму, а я обеспечиваю вам вердикт.
      - Но вы же понимаете, что я не настолько глуп.
      Стол был не более трех футов шириной. Они оба нависали над ним, опираясь на локти, так что их лица оказались очень близко друг к другу. Фитч часто использовал свой физический вес, свой злобный взгляд и мерзкую бородку, чтобы запугивать окружающих, особенно средний персонал тех фирм, с которыми работал. Но если Марли и стало страшно, она ничем этого не выдала. Фитч оценил ее самообладание. Она смотрела ему прямо в глаза, не моргая, что было нелегко.
      - Получается, что у меня нет никакой гарантии, - продолжил Фитч, присяжные непредсказуемы. Мы могли бы передать вам деньги...
      - Оставьте это, Фитч. Мы с вами оба знаем, что деньги будут выплачены до вынесения вердикта.
      - Сколько?
      - Десять миллионов.
      Фитч издал какой-то невнятный гортанный звук, словно поперхнулся мячиком для гольфа, потом громко откашлялся, подняв плечи и выкатив глаза, при этом его обвисшие подбородки затряслись - казалось, он не поверил собственным ушам.
      - Вы шутите! - хриплым голосом воскликнул он, оглядываясь в поисках стакана воды, таблеток - чего-то такого, что помогло бы ему справиться с этим ужасным шоком.
      Она наблюдала за представлением спокойно, по-прежнему не моргая и не сводя с Фитча глаз.
      - Десять миллионов, Фитч. Такова цена. И никакой торговли.
      Он снова закашлялся, лицо у него слегка покраснело. Потом, собравшись, стал думать, что ответить. Фитч и раньше понимал, что речь пойдет о миллионах, и отдавал себе отчет в том, что торговаться глупо: кто же поверит, что его клиент не в состоянии заплатить такой суммы? У нее, вполне вероятно, даже были финансовые отчеты по прибылям каждого члена Большой четверки за последний квартал.
      - Сколько денег в Фонде? - спросила она, и Фитч инстинктивно прищурился. Насколько он мог заметить, она до сих пор ни разу не моргнула.
      - В чем? - переспросил он. Предполагалось, что о Фонде не знал никто!
      - В Фонде, Фитч. Не надо играть со мной в прятки. Я знаю все о вашем Фонде для подкупа и хочу, чтобы десять миллионов были переведены с его счета в один из сингапурских банков.
      - Не думаю, что смогу это сделать.
      - Вы можете сделать все, что захотите, Фитч. Хватит играть со мной. Давайте покончим с этим сейчас же и вернемся к своим делам.
      - А что, если мы переведем пять миллионов сейчас, а пять после вердикта?
      - И не думайте, Фитч. Десять миллионов. Мне не нравится перспектива гоняться за вами и собирать последний взнос после суда. Что-то подсказывает мне, что придется потратить много времени.
      - Когда нужно перевести деньги?
      - Когда хотите. Просто я должна убедиться в том, что они поступили, до того, как жюри отправится совещаться. Иначе сделка будет расторгнута.
      - И что произойдет в этом случае?
      - Одно из двух: или Николас Истер расколет жюри, или сделает так, что оно девятью голосами вынесет вердикт в пользу истицы.
      Маска треснула и слетела, две длинные морщины залегли между бровей Фитча, когда он услышал деловое изложение возможных будущих событий. У Фитча не было никаких сомнений относительно того, что способен сделать Николас, так как их не было у Марли. Он медленно потер глаза. Игра окончена. Больше он не станет демонстрировать преувеличенное удивление и притворяться, будто не может поверить в услышанное, что бы ни сказала Марли. Она была хозяйкой положения.
      - Договорились, - сказал Фитч. - Мы переведем деньги в соответствии с вашими инструкциями. Однако должен вас предупредить, что на это потребуется время.
      - Я знаю о банковских переводах больше вас, Фитч, и точно объясню, как вы должны будете все сделать. Но это позднее.
      - Да, мэм.
      - Значит, договорились?
      - Да, - сказал он, протягивая ей руку через стол. Она медленно пожала ее, и оба улыбнулись, оценив абсурдность ситуации: два мошенника скрепляют рукопожатием соглашение, которое неподвластно никакому суду, поскольку ни один суд никогда о нем не узнает.
      Квартира Беверли Монк представляла собой захудалый чердак шестиэтажного здания в Гринвич-Виллидж, в котором располагался товарный склад. Она делила жилье еще с четырьмя голодающими актрисами. Свенсон последовал за ней в кофейню на углу и подождал, пока она, устроившись за столиком у окна с чашкой кофе-эспрессо и булочкой, начнет просматривать в газете объявления о приеме на работу. Встав у ее столика спиной к остальным посетителям, он сказал:
      - Простите, вы Беверли Монк?
      Она подняла голову от газеты и удивленно ответила:
      - Да. А вы кто?
      - Я друг Клер Климент, - ответил он, быстро опускаясь на стул напротив нее.
      - Присаживайтесь, - сказала она. - Что вам нужно? - Она явно нервничала, но кругом было много народу, и она решила, что здесь ей ничто не грозит. К тому же мужчина казался приятным.
      - Мне нужна информация.
      - Это вы звонили мне вчера?
      - Да. Я солгал, назвавшись Джеффом Керром. Я не Керр.
      - Тогда кто вы?
      - Джек Свенсон. Я работаю на группу адвокатов из Вашингтона.
      - У Клер неприятности?
      - Вовсе нет.
      - Тогда что все это значит?
      Свенсон быстро изложил легенду о том, что Клер рассматривается в качестве кандидата в присяжные на крупном судебном процессе и что ему поручили разузнать о прошлом некоторых кандидатов. На сей раз была предложена версия дела о загрязнении почвы в Хьюстоне. Речь шла о миллиардах, поэтому присяжных отбирали столь тщательно.
      Свенсон и Фитч пошли на риск, исходя из двух обстоятельств Первое то, что Беверли с трудом припомнила Керра во время вчерашнего телефонного разговора. Второе - ее утверждение, что она не встречалась с Клер уже четыре года. Разумеется, они рассчитывали, что то и другое - правда.
      - Мы платим за информацию, - заметил Свенсон.
      - Сколько?
      - Тысячу долларов наличными за то, что вы расскажете мне все, что знаете о Клер Климент. - Свенсон быстро достал из кармана пиджака конверт и положил его на стол.
      - Но это точно, что у Клер нет неприятностей? - спросила Беверли, уставившись на золотую мину, лежавшую перед ней.
      - Абсолютно. Возьмите деньги. Если вы не виделись с ней уже года четыре, а то и пять, чего вам беспокоиться?
      Правильное замечание, отметила про себя Беверли. Она сгребла конверт и сунула его в сумочку.
      - Рассказывать-то особенно нечего.
      - Как долго вы работали вместе?
      - Полгода.
      - А сколько вы были с ней вообще знакомы?
      - Полгода. Я уже работала официанткой в "Маллигане", когда она туда поступила. Мы подружились. А потом я уехала на восток. Когда я жила в Нью-Джерси, я звонила ей пару раз, а потом мы как-то друг о друге забыли.
      - Вы знали Джеффа Керра?
      - Нет. В то время она с ним не встречалась. Она рассказывала мне о нем потом, когда я уехала из города.
      - А другие друзья - мужчины или женщины - у нее были?
      - Да, конечно. Только не спрашивайте имен. Я уехала из Лоренса пять или шесть лет тому назад, я и правда точно не помню, когда именно.
      - И вы не можете назвать хотя бы нескольких ее друзей?
      Беверли пила свой эспрессо, пытаясь припомнить. Это продолжалось несколько минут. А потом она выдала имена трех людей, работавших с Клер. Одного из них уже проверили - безрезультатно. С другим как раз сейчас пытались войти в контакт. Третьего так и не нашли.
      - А где Клер училась?
      - Где-то на Среднем Западе.
      - Вы не помните названия учебного заведения?
      - Да нет. Клер никогда не распространялась о своем прошлом. Было такое впечатление, что с ней что-то такое.
      - Случилось раньше, о чем она не хотела говорить. Я ничего так и не узнала. Думала, может, у нее был неудачный роман или даже замужество, а может, плохая семья, тяжелые детские воспоминания. Но узнать я так ничего и не узнала.
      - А с кем-нибудь другим она могла говорить об этом?
      - Во всяком случае, мне это неизвестно.
      - Вы знаете, где она выросла?
      - Она говорила, что без конца переезжала с места на место. Да вообще-то я и не задавала ей много вопросов.
      - Но может быть, вы знаете, не происходила ли она откуда-то из окрестностей Канзас-Сити?
      - Не знаю.
      - А вы уверены, что Клер Климент - ее настоящее имя? Беверли откинулась на спинку стула и нахмурилась:
      - Вы думаете, что на самом деле ее звали по-другому?
      - У нас есть основания полагать, что до приезда в Лоренс она носила другое имя. Вы ничего не можете в этой связи припомнить?
      - Ничего себе! Я считала, что ее зовут Клер. А зачем ей было менять имя?
      - Хотели бы мы это знать. - Свенсон достал из кармана маленький блокнотик и стал просматривать свой список. Допрос Беверли - еще одна оборванная ниточка.
      - Вы бывали когда-нибудь у нее в квартире?
      - Один или два раза. Мы сами готовили себе ужин и смотрели телевизор. Она не очень любила вечеринки, но пару раз приглашала меня с друзьями.
      - В ее квартире вы не заметили ничего необычного?
      - Это была очень красивая, современная кооперативная квартира, хорошо обставленная. Совершенно очевидно, что у нее водились деньжата побольше тех, что она зарабатывала в "Маллигане" - там нам платили три монеты в час плюс чаевые.
      - Значит, у нее были деньги?
      - Да. Гораздо больше, чем у нас. Но, опять же, она была очень скрытная. Клер, знаете, из тех случайных подруг, с которыми просто приятно провести время и которым не задают слишком много вопросов.
      Свенсон настойчиво расспрашивал о чем только можно, но ничего не добился. Он поблагодарил ее за помощь, она его - за наличные, и когда он собрался уходить, предложила сделать несколько звонков - явно отрабатывала полученные деньги. Свенсон обрадовался, но предупредил ее, что это небезопасно.
      - Да что вы! Я же актриса, для меня это - семечки.
      Он оставил ей свою визитку с номером телефона в отеле Билокси, написанным на обороте.
      Хоппи считал, что мистер Кристано несколько излишне суров, но в конце концов это можно понять: по словам таинственных людей в Вашингтоне, на которых ссылался мистер Кристано, ситуация ухудшается. В министерстве обсуждается вопрос о том, чтобы прекратить сотрудничество с Хоппи и послать его дело, как и положено, в Большое федеральное жюри.
      Если Хоппи не в состоянии уговорить собственную жену, как он, черт возьми, может повлиять на остальных присяжных?
      Они сидели на заднем сиденье длинного черного "крайслера", который неспешно ехал вдоль берега залива не то чтобы в какое-то определенное место, но в направлении Мобайла. Ничмен сидел за рулем, Нейпаер держал на коленях пистолет, и оба весьма успешно изображали готовность в любой момент измолотить сидящего сзади Хоппи.
      - Когда вы увидитесь снова? - спросил Кристано.
      - Думаю, сегодня вечером.
      - Настало время, Хоппи, открыть ей правду. Скажите ей, что вы натворили, скажите все.
      Глаза Хоппи наполнились слезами, губы задрожали, он посмотрел в тонированное стекло окна и представил себе глаза жены, внимающей его откровениям. Он проклинал себя за глупость. Если бы у него было ружье, он бы убил Тодда Рингвуда и Джимми Хала Моука, но скорее всего застрелился бы сам. Может, их бы он прикончил сначала, но себе-то уж мозги вышиб бы наверняка.
      - Придется, - пробормотал он.
      - Ваша жена, Хоппи, должна стать нашим адвокатом. Вы это понимаете? Милли Дапри должна стать влиятельной фигурой в этом жюри. Раз вы не сумели убедить ее иными средствами, придется напугать тем, что вас упекут на пять лет в тюрьму. У вас нет выбора.
      В тот момент Хоппи предпочел бы встречу с тюрьмой встрече с Милли, которой придется выложить всю правду. Но такого выбора у него не было. Если он ее не убедит, то и в тюрьму попадет, и правду она все равно узнает.
      Хоппи начал плакать. Он кусал губы, закрывал глаза руками, пытался сдержать проклятые слезы, но ничто не помогало. На всем протяжении дальнейшего их пути слышны были лишь мерный гул мотора да жалобные всхлипывания сломленного человека.
      Из всех только Ничмену не удалось сдержать едва заметной улыбки.
      Глава 32
      Вторая встреча в офисе Марли состоялась через час после первой. Фитч снова явился пешком с чемоданчиком и большим бумажным стаканом кофе. Марли просмотрела содержимое его чемоданчика, чем позабавила его.
      Когда она закончила обыск, он закрыл чемоданчик и отпил глоток кофе.
      - У меня есть вопрос, - объявил он.
      - Какой?
      - Полгода назад ни вы, ни Истер не жили в этом округе, а может, и в этом штате. Вы приехали сюда, чтобы наблюдать за процессом? - Ответ был ему известен, но он хотел увидеть, насколько теперь, когда они стали партнерами и, как предполагалось, работали вместе, она будет откровенна.
      - Можно так сказать, - ответила Марли. Они с Николасом допускали, что Фитч прошел по их следам вплоть до Лоренса, и это было не так уж плохо. Во всяком случае, он смог убедиться в их способности придумать столь хитроумный план и привести его в исполнение. Что не давало им покоя, так это страх перед тем, что Фитч откроет прошлое Марли.