Фитч откинул голову назад и фыркнул. Он до сих пор не мог поверить, что разговаривает с любовницей одного из своих присяжных. У него и прежде бывали косвенные контакты с присяжными, несколько раз, в разной форме, но так близко — никогда.

И она сама пришла к нему!

— Откуда он? — спросил Фитч.

— Какая разница? Важно, что он здесь.

— Он — ваш муж?

— Нет.

— Приятель?

— Вы задаете слишком много вопросов.

— Вы провоцируете множество вопросов, юная леди. И вы ждете, чтобы я вам их задал.

— Он мой знакомый.

— Когда он принял имя Николаса Истера?

— Какая разница? Это его законное имя. Он — житель Миссисипи, зарегистрирован в качестве избирателя. Он может, если захочет, менять имя каждый месяц.

Она опиралась подбородком на сцепленные руки. Фитч понимал, что она не сделает ошибки и отпечатков не оставит.

— А вы? — спросил Фитч. — Я?

— Да, вы ведь не зарегистрировались в качестве избирательницы в Миссисипи.

— Откуда вы знаете?

— Потому что мы проверяли. Если, разумеется, ваше имя действительно Марли и мы правильно угадали, как оно пишется.

— Вы слишком много на себя берете.

— Это моя работа. Вы с побережья?

— Нет.

Джо Бой, спрятавшись за двумя пластмассовыми деревьями, сделал шесть снимков ее профиля. Чтобы запечатлеть это милое личико, ему пришлось, привязавшись веревкой, балансировать на перилах в восемнадцати футах над каналом. Когда она уходила, он все еще прятался там за искусственной зеленью и надеялся, что продержится до конца, на свалившись.

Фитч помешал лед в стакане.

— Итак, почему мы с вами здесь? — спросил он.

— Одна встреча влечет за собой другую.

— А куда влекут нас все эти встречи, вместе взятые?

— К вердикту.

— Конечно же, за вознаграждение?

— Вознаграждение — еще далеко не все. Вы записываете? — Она прекрасно знала, что Фитч записывает каждый звук.

— Разумеется, нет.

Он мог проигрывать эту пленку у себя в рукаве сколько угодно. Никакой пользы из нее он не извлечет. У него было слишком много грехов, чтобы обращаться в полицию или к судье, к тому же это вообще не вписывалось в его образ жизни. Мысль о том, чтобы шантажировать ее с помощью каких бы то ни было властей, ему бы и в голову не пришла, она это прекрасно знала.

Он мог фотографировать сколько угодно, его “шестерки” могли сколько угодно шастать вокруг отеля, следить за ней и подслушивать. Она поиграет с ними немного в прятки, заставит побегать за те деньги, что они получают, но они все равно ничего не найдут.

— Давайте не будем сейчас говорить о деньгах, Фитч, хорошо?

— Мы будем говорить о чем вы пожелаете. Это ведь ваш бенефис.

— Зачем вы вломились к нему в квартиру?

— Это просто наша работа.

— Что вы думаете о Хермане Граймзе? — спросила она.

— Почему вы меня об этом спрашиваете? Вы ведь точно знаете все, что происходит в комнате жюри.

— Я хочу знать, насколько вы осведомлены, стоите ли вы, ваши эксперты и адвокаты тех денег, что получаете.

— Я пока еще не проигрывал, следовательно, отрабатываю те деньги, что получаю.

— Итак, что вы думаете о Хермане?

Фитч на секунду задумался и дал знак, чтобы ему принесли еще стакан воды.

— У него будет много хлопот с вынесением вердикта, потому что он — человек твердых убеждений. Сейчас он непредубежден. Он впитывает каждое слово и, вероятно, знает больше, чем все другие присяжные, за исключением, разумеется, вашего друга. Я прав?

— Вы очень близки к истине.

— Приятно слышать. Как часто вы разговариваете со своим другом?

— Время от времени. Херман возражал против забастовки сегодня утром, вы это знали?

— Нет.

— Он один возражал, один из всех четырнадцати.

— Из-за чего они бастуют?

— Из-за условий проживания. Телефонов, телевизоров, пива, секса, посещений церкви — естественных человеческих желаний.

— Кто закоперщик?

— Тот же, кто был им с первого дня.

— Понимаю.

— Вот почему я здесь, Фитч. Если бы мой друг не контролировал ситуацию, мне нечего было бы вам предложить.

— А что вы предлагаете?

— Я сказала, что о деньгах мы сейчас говорить не будем. Официант поставил перед Фитчем новый стакан с водой и снова спросил Марли, не желает ли она чего-нибудь выпить.

— Да, диетическую колу в пластиковом стаканчике, пожалуйста.

— У нас, э-э-э, у нас нет пластиковых стаканчиков, — озадаченно глядя на Фитча, сказал официант.

— Тогда ничего не надо, — улыбнувшись Фитчу, сказала женщина.

Фитч решил поднажать:

— Каково настроение жюри в настоящее время?

— Им все наскучило. Херрера относится к происходящему с энтузиазмом. Он считает, что все адвокаты, выступающие в суде, нечисты на руку и что подобные судебные преследования следует строго ограничить.

— Наш человек. А он сможет убедить своих товарищей?

— Нет. У него нет товарищей. Его никто не принимает всерьез, пожалуй, во всей компании он меньше всех вызывает симпатию у остальных.

— А кто самая дружелюбная дама?

— Милли всем как мать, но управлять ими она не сможет. Рикки мила, ее все любят, но она зациклена на здоровье. Для вас она — проблема.

— Это не новость.

— А хотите новость, Фитч?

— Да, удивите меня.

— Кто из присяжных закурил уже после начала процесса? Фитч наклонил голову и искоса взглянул на нее. Он не ослышался?

— Закурил?

— Да.

— Сдаюсь.

— Истер. Удивлены?

— Ваш приятель.

— Да. Послушайте, Фитч, мне нужно бежать. Я позвоню вам завтра. — Она вскочила и исчезла так же молниеносно, как появилась.

Данте со своей наемной подружкой среагировал быстрее Фитча, которого скорость ее исчезновения на минуту ошеломила, и сообщил по радио в вестибюль Пэнгу, который проследил, как она вышла из лифта и покинула отель. Джампер следовал за ней два квартала пешком, но потерял на запруженной людьми улице.

В течение часа они обследовали улицы, гаражи, вестибюли отелей и бары, но ее нигде не было. Звонок Дьюбаза, дежурившего в аэропорту, застал Фитча в его номере в “Сент-Реджисе”. Она ждала самолета, который через полтора часа вылетал в Мобайл, где должен был приземлиться в десять пятьдесят. Фитч не велел Дьюбазу сопровождать ее, но позвонил двум своим людям в Билокси, которые тут же рванули в аэропорт Мобайла.

Марли жила в арендованном тихом домике на берегу Черного залива в Билокси. Находясь в двадцати минутах езды от дома, она позвонила по номеру 911 службы спасения и сообщила диспетчеру, что два бандита в автомобиле “форд-таурус” преследуют ее фактически от самого Мобайла, что они похожи на каких-то отвратительных охотников и она опасается за свою жизнь. Под руководством диспетчера, попетляв по тихому предместью, Марли резко остановилась возле круглосуточной автозаправки. Пока она заправляла свою машину, полицейский автомобиль проехал за “таурусом”, который пытался скрыться за углом закрытой химчистки. Двум бандитам приказали выйти и, проведя через стоянку, поставили лицом к лицу с женщиной, которую они преследовали.

Марли великолепно исполнила роль испуганной жертвы. Чем громче она кричала, тем сердитее становились полицейские. Ищеек Фитча поволокли в тюрьму.

В десять часов вечера мрачный охранник Чак разложил стул возле своей комнаты в конце коридора и приготовился к ночному дежурству. Шла среда, второй день изоляции, пора было пробить брешь в системе безопасности. В соответствии с планом Николас позвонил в комнату Чака в четверть двенадцатого. В момент, когда тот отлучился, чтобы снять трубку, они с Джерри выскользнули из своих комнат и как ни в чем не бывало прошмыгнули через выход, находившийся рядом с комнатой Лу Дэлл. Лу Дэлл в это время спала крепким сном. Уиллис, несмотря на то что благополучно выспался в суде, тоже громко храпел в своей комнате.

Избегая мест, где их могли бы заметить из вестибюля, Николас и Джерри прокрались туда, где, как было условлено, ждало такси, а пятнадцать минут спустя уже входили в казино “Наггет” на самом берегу. Молодые люди выпили по три кружки пива в спортивном баре, и Джерри успел проиграть за это время сто долларов, заключив пари на счет хоккейного матча. Потом они пофлиртовали с двумя замужними женщинами, чьи мужья то ли выигрывали, то ли проигрывали за карточными столами. Флирт стал перерастать в нечто большее, и в час ночи Николас вышел из бара, чтобы сыграть в “блэк джек” по пять долларов и выпить декофеинизированного кофе. Играя, он наблюдал за тем, как толпа постепенно редеет.

Марли незаметно присела на стул рядом с ним, но ничего не сказала. Николас пододвинул к ней горстку чипсов на тарелочке. Единственным его партнером был пьяный студент.

— Наверху, — шепнула она между сдачами, когда крупье обернулся, чтобы переговорить с управляющим.

Они встретились под крышей, на террасе, выходившей на автостоянку, за которой простирался океан. Наступил ноябрь, и воздух стал прохладным и свежим. Вокруг никого не было. Они поцеловались и, сев на скамейку, прижались друг к другу. Она в подробностях рассказала о своей поездке в Новый Орлеан, не упустив ни одной детали, ни одного слова. Они посмеялись над двумя недотепами из Мобайла, которые сидели теперь в окружной тюрьме. На рассвете она позвонит Фитчу и освободит их.

Они быстро переговорили о делах, поскольку Николас хотел поскорее вернуться в бар и увезти Джерри до того, как он слишком напьется и проиграет все свои деньги или его подцепит чья-нибудь чужая жена.

Каждый из них имел плоский карманный сотовый телефон, безопасность которого, однако, не была абсолютной, поэтому они сменили коды и пароли.

Николас поцеловал ее на прощание и оставил одну на террасе.

Уэндел Pop догадался, что присяжным наскучило слушать об исследованиях выдающихся ученых и смотреть на таблицы и графики. Консультанты утверждали, что присяжные достаточно узнали о раке легких и курении и что скорее всего уже до начала процесса они не сомневались, что курение опасно и к нему привыкают. Pop считал, что достаточно достоверно установил связь между сигаретами “Бристолз” и опухолью, убившей Джекоба Вуда, и что пора оставить эту тему. В четверг он объявил, что обвинение вызывает в качестве свидетеля Лоренса Криглера. Те несколько секунд, пока мистера Криглера вели откуда-то из глубины здания в зал суда, защита пребывала в крайнем напряжении. Еще один адвокат обвинения, Джон Райли Милтон из Денвера, поднялся со своего места и улыбнулся присяжным.

Лоренсу Криглеру было под семьдесят, загорелый и ладный, прекрасно одетый, он шел быстрым шагом. Это был первый после Джекоба Вуда свидетель без ставшей уже привычной приставки “д-р” перед именем. Уйдя в отставку с поста, который занимал в компании “Пинекс”, он жил теперь во Флориде. Джон Райли Милтон быстро проскочил через предварительные вопросы, поскольку самое главное было впереди.

Окончив инженерный факультет университета в Северной Каролине и проработав в “Пинексе” тридцать лет, Лоренс Криглер ушел в отставку в разгар процесса против компании, который сам затеял тринадцать лет тому назад. То есть изначально истцом выступал Криглер, но компания предъявила ему встречный иск, и они пришли к обоюдному согласию, не прибегая к судебному решению, на условиях, которые остались в секрете.

Когда он впервые нанялся в компанию, носившую тогда название “Юнион табако”, или просто “Ю. таб.”, его послали на Кубу изучать там табачное производство. С тех пор он работал в этой сфере всегда, во всяком случае, до ухода на пенсию. Он изучил биологию табачных растений и тысячи способов их более успешного выращивания, считал себя экспертом в этой области, хотя его компетентность не подвергалась проверке в суде и он не выдвигал научных идей. Только факты.

В 1969 году он закончил длившееся три года лабораторное изучение способов выращивания экспериментального табачного листа, известного под названием “Рейли-4”. В нем содержалось в три раза меньше никотина, чем в обычном табаке. Опираясь на результаты своих исследований, Криглер пришел к заключению, что “Рейли-4” можно выращивать и производить так же эффективно, как другие сорта табака, использовавшиеся тогда компанией “Ю. таб.”.

Это была фундаментальная работа, которой Криглер очень гордился, и он был совершенно обескуражен, когда высшее начальство компании, казалось, проигнорировало его изыскания. Он пытался продраться сквозь заслоны бюрократии, но, увы, безуспешно. Можно было подумать, что никто не заинтересован в производстве табачного листа с гораздо меньшим содержанием никотина.

Потом он понял, что ошибался. Его хозяевам вовсе не был безразличен уровень никотина в табаке. В 1971 году к нему в руки попала докладная записка, в которой старшим управляющим предписывалось незаметно дискредитировать работу Криглера над “Рейли-4”. Его же сотрудники стали всаживать ему ножи в спину. Он сохранил самообладание, никому не сказал, что знает о содержании предписания, и решил разведать, в чем смысл заговора против него.

В этом месте Джон Райли Милтон представил суду два вещественных доказательства — толстый труд Криглера, законченный им в 1969 году, и докладную записку от 1971 года.

Ответ оказался кристально ясным и именно таким, о каком догадывался Криглер. “Ю. таб.” не могла позволить себе производить табачный лист со значительно более низким содержанием никотина, ибо никотин означает прибыль. С конца тридцатых годов известно, что никотин вызывает привыкание, и производители сигарет это прекрасно знали.

— На каком основании вы утверждаете, что производителям это было известно? — спросил Милтон очень обдуманно.

Кроме адвокатов защиты, всячески дававших понять, как скучно и безразлично им то, что происходит, все остальные в зале слушали с неослабевающим вниманием.

— Это вообще широко известно в кругах табакопроизводителей, — ответил Криглер. — Еще в конце 30-х годов по заданию табачных компаний проводились секретные исследования, результаты которых неопровержимо доказали, что никотин, содержащийся в сигаретах, вызывает привыкание.

— Вы видели отчет об этих исследованиях?

— Нет. Как вы догадываетесь, его держали в тайне. — Криглер сделал паузу и взглянул на стол защиты. Готовилась бомба, и он хотел насладиться эффектом. — Но я видел докладную записку...

— Возражение! — вскакивая, закричал Кейбл. — Этот свидетель не может заявлять, что он видел или чего не видел в письменном документе. Причин на то существует множество, и мы более или менее полно изложили их в резюме, составленном по этому поводу.

Резюме состояло из восьмидесяти страниц, и по его поводу уже месяц велись ожесточенные споры. Но судья Харкин вынес свое решение.

— Ваше возражение отклоняется, мистер Кейбл. Мистер Криглер, вы можете продолжать.

— Зимой 1973 года я видел присланную из другой компании докладную записку на одной страничке, в которой коротко излагались результаты никотиновых исследований, проводившихся в 30-е годы. Это была уже далеко не первая копия, очень старая и слегка измененная.

— Каким образом измененная?

— Из нее были убраны дата и имя человека, представившего ее.

— А кому была представлена эта докладная?

— Она была адресована Сэндеру С. Фрейли, бывшему в то время президентом “Элледжени гроуэрз” — компании-предшественницы теперешней “Конпэк”.

— Табачной компании?

— Да, в основном. Она называет себя производительницей потребительских товаров, но львиная доля их производства — это производство сигарет.

— Когда мистер Фрейли был президентом компании?

— С 1931 по 1942 год.

— Логично ли предположить в таком случае, что докладная записка была составлена до 1942 года?

— Да. Мистер Фрейли скончался в 1942 году.

— Где вы находились, когда увидели эту докладную записку?

— В помещении “Пинекса” в Ричмонде. Когда “Пинекс” еще был “Юнион табако”, управление компании находилось в Ричмонде. В 1979 году компания сменила название и управление переехало в Нью-Джерси. Но здания в Ричмонде по-прежнему используются, именно там я работал, пока не ушел из компании. Большая часть архивов оставалась там, и один знакомый показал мне эту записку.

— Кто был этот знакомый?

— Он был моим другом, теперь его уже нет в живых. Я обещал ему, что никогда никому не открою его имени. — Вы действительно держали в руках эту записку?

— Да, я даже скопировал ее.

— И где же эта копия?

— Она прожила недолго. На следующий день после того, как я запер ее в ящике своего рабочего стола, меня послали в командировку. Пока меня не было, кто-то влез в мой стол и выкрал несколько вещей, включая и копию докладной записки.

— Вы помните, о чем говорилось в той докладной записке?

— Очень хорошо помню. Я не мог этого забыть, поскольку много лет искал подтверждения своим подозрениям. Это был незабываемый для меня момент.

— И что же в ней было?

— Три абзаца, может быть, четыре — все очень коротко и по делу. Автор сообщал, что только что ознакомился с результатами никотиновых исследований, тайно предоставленными ему главой исследовательского отдела компании, его имя в записке не раскрывалось. Согласно этим результатам, решительно и безоговорочно можно утверждать, что никотин вызывает привыкание. Насколько я помню, к этому сводилось содержание первых двух абзацев.

— А что было в следующем?

— Автор предлагал Фрейли, чтобы компания серьезно занялась проблемой увеличения уровня никотина в сигаретах. Чем больше никотина — тем больше курильщиков, а это означает увеличение товарооборота и прибылей.

Криглер декламировал свой текст с легким налетом драматизма в голосе, и слушатели впитывали каждое его слово. Присяжные, впервые за все время процесса, следили за каждым движением свидетеля. Слово “прибыли” проплыло над залом и повисло, словно грязный смог.

Джон Райли Милтон сделал паузу, потом сказал:

— Давайте проясним один вопрос. Докладная записка была составлена каким-то лицом из другой компании и послана президенту той компании, в которой вы работали, так?

— Правильно.

— Та компания была конкурентом “Пинекса”?

— Совершенно верно.

— Каким же образом докладная записка попала в “Пинекс” в 1973 году?

— Этого я так и не узнал. Но в “Пинексе”, разумеется, знали об этих исследованиях. В сущности, к началу 70-х, если не раньше, о них знали все табакопроизводители.

— Откуда вам это известно?

— Не забывайте, что я работал в этой области тридцать лет, был занят непосредственно в производстве, встречался со множеством людей, особенно с коллегами из других компаний. Нужно заметить, что табачные компании во все времена держались вместе.

— Вы когда-нибудь пытались раздобыть другую копию докладной записки у вашего друга?

— Пытался. Но не сумел. Я не хотел бы больше говорить об этом.

Если не считать пятнадцатиминутного перерыва на кофе в половине одиннадцатого, Криглер безостановочно давал показания в течение трех часов. Это время пролетело, словно несколько минут, а то, что рассказал Криглер, самым радикальным образом изменило ход процесса. Драма бывшего служащего, проливающего свет на грязные секреты компании, была сыграна идеально. Присяжные даже забыли о своем обеденном перерыве. Адвокаты наблюдали за присяжными внимательнее обычного, а судья, похоже, записывал каждое слово свидетеля.

Репортеры проявляли несвойственную им почтительность, консультанты — несвойственное им внимание. Наблюдатели с Уолл-стрит считали минуты, когда они смогут рвануть из зала суда и, задыхаясь, позвонить в Нью-Йорк. Местные юристы, слоняющиеся вокруг зала заседаний, получили пищу для обсуждений на многие годы. Даже Лу Дэлл, сидевшая в первом ряду, отложила свое вязанье.

Фитч наблюдал за всем из просмотрового зала рядом со своим кабинетом. По расписанию Криглер должен был выступить в суде лишь в начале следующей недели, и тогда, вероятно, он вообще не смог бы там появиться. Фитч был одним из немногих оставшихся в живых людей, которые действительно видели ту докладную записку, и вынужден был признать, что Криглер описал ее весьма точно. Всем, даже Фитчу, было ясно, что свидетель говорит правду.

Одним из первых заданий Фитча, которое он получил девять лет назад, когда впервые был нанят Большой четверкой, состояло в том, чтобы выявить все имевшиеся ее копии и уничтожить их. Он все еще не закончил этой работы.

Ни Кейбл, ни какой бы то ни было другой нанятый им адвокат до сих пор записки не видели.

Вокруг признания ее существования в суде поднялась небольшая война. По правилам подобные устные описания утраченных документов в суде не допускаются. Лучшее свидетельство — это сам документ. Но, как во всем, что касается законов, существуют исключения и исключения из исключений, и Pop со своей компанией мастерски убедил судью Харкина, чтобы тот дал возможность присяжным выслушать из уст Криглера описание того, что, в сущности, являлось утраченным документом.

Перекрестный допрос Кейбла, назначенный на вторую половину дня, обещал быть жестким, но урон уже был нанесен Фитч не стал обедать, а заперся в своем кабинете.

Во время этого обеденного перерыва атмосфера в комнате присяжных заметно отличалась от обычной. Привычных разговоров о футболе и кулинарных рецептах слышно не было, стояла полная тишина. Как совещательный орган жюри после двух недель выслушивания занудных научных выкладок экспертов, которым заплатили огромные деньги, чтобы они приехали в Билокси, пребывало почти в состоянии ступора. Теперь сенсация Криглера, вывалившего напоказ пласты грязи о табачных компаниях, встряхнула их.

Они меньше ели и больше вглядывались друг в друга. Большинству из них хотелось уединиться в другой комнате со своими приятелями и заново проиграть все, что они услышали. Правильно ли они поняли то, что рассказал этот человек? Значит, те, кто делает сигареты, намеренно поддерживают уровень никотина в них, чтобы люди привыкали к табаку?!

Кое-кому это удалось. Курильщики, которых после отставки Стеллы осталось трое, если не считать Истера, покуривавшего лишь затем, чтобы проводить время в курилке с Джерри, Пуделихой и Энджел Уиз, быстренько поели и удалились. В курилке они уселись на складные стулья и, попыхивая сигаретами, уставились в открытое окно. Зная теперь, что уровень никотина в сигаретах выше, они словно бы ощущали эту дополнительную тяжесть. Но когда Николас произнес это вслух, никто не засмеялся.

Миссис Глэдис Кард и Милли Дапри в то же самое время отправились в туалет. Там они долго делали свои дела, потом минут пятнадцать мыли руки и разговаривали, глядя друг на друга в зеркало. В разгар разговора к ним присоединилась Лорин Дьюк. Опершись о сушилку, она тут же поделилась своим удивлением и возмущением по поводу деятельности табачных компаний.

Когда убрали со стола, Лонни Шейвер, сидевший через два стула от Хермана, открыл свой лэптоп. Херман тоже работал на брайлевском компьютере. Обращаясь к нему, полковник сказал:

— Вам не нужен переводчик для того, чтобы поточнее вникнуть в эти свидетельские показания?

Херман широко улыбнулся и ответил:

— Я бы сказал, что они весьма интересны. — Это было самое большее, что Херман Граймз мог позволить себе в смысле обсуждения хода процесса.

На Лонни Шейвера ничто не произвело впечатления и ничто его не удивило.

Филип Сейвелл почтительно попросил и получил от судьи Харкина разрешение часть обеденного перерыва потратить на занятия йогой под раскидистым дубом позади здания суда. Охранник проводил его к дубу. Там Сейвелл снял рубашку, туфли и носки, сел на мягкую траву и скрутился крендельком. Когда он начал подвывать, охранник ретировался на стоявшую неподалеку бетонную скамью и опустил голову, чтобы его никто не узнал.

Кейбл приветствовал Криглера так, словно они были старыми друзьями. Криглер улыбнулся и, отвергая всякую конфиденциальность, ответил:

— Добрый день, мистер Кейбл.

За семь месяцев до того Кейбл с помощниками провели три дня в офисе Рора, делая видеозаписи Криглера. Видеофильм просмотрело и изучило не менее двух дюжин юристов, множество экспертов и даже два психиатра. Криглер говорил правду, но настал момент смазать ее и запятнать. Кейбл приступал к решающему перекрестному допросу, поэтому к черту правду! Нужно дискредитировать свидетеля!

В результате многочасовых совещаний была выработана стратегия. Кейбл начал с вопроса, был ли тот сердит на своего бывшего нанимателя.

— Да, — ответил тот.

— Вы ненавидели компанию, в которой служили?

— Компания — это некий совокупный организм. Как можно ненавидеть вещь?

— А войну вы ненавидите?

— Никогда не участвовал.

— Ненавидите ли вы растление малолетних?

— Уверен, что это отвратительно, но, к счастью, никогда не имел к этому никакого отношения.

— Ненавидите ли вы насилие?

— Считаю, что это ужасно, но, опять же к счастью, Бог миловал.

— Стало быть, нет вещи, которую вы ненавидите.

— Брокколи.

Сдержанный смех донесся из разных концов зала, и Кейбл понял, что получил козырь.

— А “Пинекс” вы ненавидите?

— Нет.

— Ненавидите ли вы кого-нибудь, кто там работает?

— Нет. Кое-кто мне не нравится.

— А ненавидели ли вы кого-нибудь, кто работал там тогда, когда работали в компании и вы?

— Нет. У меня было несколько врагов, но не помню, чтобы я кого-то ненавидел.

— А как насчет людей, которым вы учинили судебный иск?

— Нет. Опять же это были мои враги, но они лишь делали свое дело.

— Значит, вы любите своих врагов?

— Не то чтобы люблю. Знаю, что человек должен стремиться к этому, но это трудно. Не припоминаю, чтобы я утверждал, что люблю их.

Кейбл пытался нащупать хоть малейшую зацепку, которая даст основания утверждать, что Криглер действовал из мстительных побуждений. Если упоминать слово “ненависть” как можно чаще, быть может, оно западет в голову кому-то из присяжных?

— Что побудило вас выступить здесь в качестве свидетеля?

— Это сложный вопрос.

— Деньги?

— Нет.

— Может быть, мистер Pop или кто-нибудь другой, кто работает на истицу, заплатили вам, чтобы вы сюда пришли?

— Нет. Они согласились возместить мне дорожные расходы, но это все.

Менее всего Кейбл хотел бы, чтобы Криглер открыто обнародовал причины, по которым он согласился выступать свидетелем. Он косвенно коснулся их, отвечая на вопросы Милтона, а на видеопленке он подробно объяснял их в течение пяти часов. Было совершенно необходимо переключить его на другую тему.

— Вы когда-нибудь курили сигареты, мистер Криглер?

— Да. К несчастью, я курил двадцать лет.

— То есть вы хотели бы, чтобы этого не было?

— Конечно.

— Когда вы начали курить?

— Когда поступил на работу в компанию, в 1952 году. Они тогда поощряли своих сотрудников к курению. И сейчас тоже.

— Вы верите, что за эти двадцать лет причинили вред своему здоровью?

— Несомненно. Я счастлив, что не умер, как мистер Вуд.

— Когда вы бросили?

— В 1973-м, после того как узнал правду о никотине.

— Считаете ли вы, что нынешнее состояние вашего здоровья каким-то образом страдает из-за того, что вы курили двадцать лет?

— Конечно.

— Считаете ли вы, что компания несет какую-то ответственность за ваше решение начать курить?

— Да. Как я уже сказал, курение там поощрялось. Мы могли покупать сигареты по половинной цене в ведомственном магазине. Каждое собрание начиналось с того, что по кругу пускалась пачка сигарет. Это было неким непременным ритуалом.

— Ваши кабинеты проветривались?

— Нет.

— Насколько задымлены были помещения?

— Очень сильно. Прямо над вашей головой всегда висело синее облако дыма.

— Значит, вы обвиняете сегодня компанию в том, что здоровы не настолько, насколько, вы считаете, могли бы быть?

— Компания имеет к этому немалое отношение. К счастью, я сумел избавиться от пагубной привычки. Но это было нелегко.

— И за это вы затаили неприязнь к компании?

— Ну, скажем, я жалею, что по окончании колледжа попал именно в эту, а не в какую-нибудь другую индустрию.

— Индустрию? Вы имеете зуб на целую индустрию?

— Я не являюсь поклонником табачной индустрии.

— И поэтому вы здесь?

— Нет.

Кейбл полистал свои записи и быстро сменил направление.

— Далее. У вас была сестра, мистер Криглер, не так ли?

— Была.

— Что с ней случилось?

— Она умерла в 1970 году.

— От чего она умерла?

— От рака легких. Она курила по две пачки в день около двадцати трех лет. Курение убило ее, мистер Кейбл, если вы это хотите знать.

— Вы были близки с сестрой? — спросил Кейбл с достаточным состраданием, чтобы смягчить жестокую необходимость вынести трагедию на всеобщее обозрение.

— Мы были очень близки. Она была моей единственной кровной родственницей. — Вы тяжело перенесли ее кончину?

— Да. Она была необычной личностью, мне до сих пор не хватает ее.

— Мне очень неприятно вытаскивать это на свет, мистер Криглер, но это относится к делу.

— Ваше сочувствие тронуло меня до глубины души, мистер Кейбл, но ничего относящегося к делу в этом нет.

— Что она думала о вашем курении?

— Оно ей не нравилось. Умирая, она умоляла меня бросить курить. Вы это хотели услышать, мистер Кейбл?

— Только если это правда.

— О, это правда, мистер Кейбл. За день до ее кончины я пообещал ей бросить курить. И бросил, хотя на это мне понадобилось три долгих года. Видите ли, у меня выработалась привычка, мистер Кейбл, как и у моей сестры, потому что компания, производящая сигареты, компания, которая убила ее и могла бы убить меня, намеренно поддерживала высокий уровень никотина в сигаретах.

— Итак...

— Не перебивайте меня, мистер Кейбл. Никотин сам по себе не канцерогенен, вы это знаете, просто это яд, яд, к которому вы привыкаете, и поэтому наступает день, когда канцерогены одолевают вас. Вот почему сигареты в сущности опасны.

Кейбл наблюдал за ним с полным спокойствием.