11

BGK009059

TXJ. STD

ПЕЧАТЬ

/! В*[NXO] $! '^rТ: /9/С%. 222m

РЕЖИМ? VOX

КОСМИЧЕСКАЯ ДАТА? 07.07.52

ГОТОВА

— Я тебе когда-нибудь рассказывала про Реллу, Элис?

— НЕТ, КАПИТАН. ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, Я НЕ ПОМНЮ.

— Она была довольно важной личностью, в своем роде.

Думаю, ей было за пятьдесят. Она была примерно моего роста, только крупная. Здоровая. У нее были ужасные зубы, с черными пломбами, и длинные, похожие на крысиные хвосты, волосы, которые всегда выглядели так, словно она только что сделала перманент. У нее было множество колец на обеих руках, и она всегда носила комбинезоны. Она говорила — когда носишь комбинезон, тебя не замечают.

Релла жила в складской комнатке под транспортной станцией Посейдон. То есть, я хочу сказать — иногда. Это была ее база. Именно там я ее представляю, когда думаю о ней, хотя сначала она меня туда не приводила. Впервые я увидела ее на платформе. Мне было двенадцать или тринадцать, я возвращалась из лабораторий в Менелае, после какой-то работы. Релла копалась в мусорных баках.

Увидев меня, она остановилась. Она сказала:

— На что это ты уставилась? — Она терпеть не могла, чтобы на нее смотрели, когда она рылась в баках. Она никогда не признавалась, что занимается этим, хотя проделывала это постоянно.

Это несправедливо. Релла могла находить себе работу, когда хотела. Не раз она была уборщицей и работала в гидропонах и на кухнях. Но она никогда не могла сосредоточиться на работе. И рано или поздно кончалось тем, что она с невинным видом фланировала вокруг баков.

— На что это ты уставилась? — спросила Релла. У нее был жалобный, сорванный, прокуренный голос, проникавший прямо мне в душу. Не знаю, почему она обратилась ко мне, что было во мне такого особенного, почему она не проигнорировала меня, как всех остальных. На станции был полный транспорт народу, возвращавшегося с ранней смены. Думаю, я была единственной, кто задержался, чтобы посмотреть на нее, вместо того, чтобы пройти мимо, словно ее и не было.

В тот первый раз я пошла дальше. Я смутилась.

Релла крикнула мне вслед:

— Тебе что, кошка язык откусила?

Сначала я не поняла, что она хочет сказать.

— Я НЕ СОМНЕВАЮСЬ, ЧТО НА ЛУНЕ КОШЕК БЫЛО НЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ СОБАК.

— Я никогда не видела ни одной. Но после того раза я постоянно видела Реллу, в самых разных местах. Она все время переезжала. Заставляла их гадать. Им всем приходилось гадать. Если бы они ее поймали, они упрятали бы ее в Имбриум или еще куда-нибудь. В какое-нибудь заведение. Она и раньше бывала в подобных местах. Для нее это было все равно что смерть. В конечном итоге их, наверное, было много — таких, как она, — кого ловили.

Когда бы я ни встречала Реллу, она всегда улыбалась мне. Это выглядело так, словно она перепутала меня с кем-то — с кем-то важным. Однажды мне полчаса пришлось ждать транспорта. Релла нетвердым шагом подошла ко мне. Она была пьяна.

— У меня есть бумаги, — заверила она меня. — Я тебе покажу.

По правде говоря, мне не очень хотелось об этом знать.

— Я не ношу их с собой, — продолжала Релла. — Никогда не знаешь, кто подсматривает. Ублюдки.

Дело было в том, что у нее действительно были бумаги: сертификат о постоянном местожительстве, чек служебной категории и всякое такое. У половины их не было, они с самого начала жили здесь нелегально и работали на темной стороне системы, на таких рабочих местах, где больше никто работать не хотел. Но Релла была гражданкой Луны. Она действительно показала мне бумаги, только позже. Они были у нее спрятаны в коробке в складской комнатке. Релла заставила меня пообещать, что я их уничтожу, «если со мной что-нибудь случится», как сказала она. В другие разы она просила меня навсегда сохранить их, чтобы они напоминали мне о ней, и помолиться. Правда, она не совсем ясно представляла, кому я должна молиться. У нее было много времени для религии, пророчеств, поисков своей звезды. Она все принимала близко к сердцу.

Не знаю, понимала ли она что-нибудь в этом.

«Я не на своем месте» — эти слова она часто повторяла. При этом она не имела в виду: как некоторые люди, у которых нет места в обществе, и они просто болтаются.

— КАК ДАННЫЕ, КОТОРЫЕ В ФАЙЛЕ НЕ НА МЕСТЕ.

— Именно такой она и была. Но она имела в виду — в широком масштабе. В космическом масштабе. Мы все были потерянными; но в один прекрасный день нас всех спасут. В один прекрасный день мы все поднимемся к солнцу.

«Там будут все, — сказала мне Релла. — И ты. Ты одна из нас. Ты этого не знаешь, но это так». А в другие дни она говорила: «Ты бы не поняла». И она бросала на меня тот же взгляд, как тогда, в первый раз, — наполовину осторожный, наполовину вызывающий, словно хотела скрыть от меня какую-то тайну.

Бог свидетель, она рассказывала мне эту тайну много раз.

«Здесь не мой дом, — говорила она. — Ни здесь, ни на Земле. В один прекрасный день я поеду домой. За мной прибудет корабль».

Я прямо вижу ее сейчас, сидящую на полке в складской комнатке в окружении бутылок с моющими средствами, показывающую на свою коробку.

«Это не я, — говорила она. — Женщина в этих бумагах». Иногда это сбивало с толку, когда она говорила про бумаги. Иногда она имела в виду документы, доказывавшие ее гражданство, иногда — другие, доказывавшие обратное. Во всяком случае, так она думала.

У нее были карты. Одна из них была начерчена на старом конверте, еще бумажном. Может, она начертила ее сама в молодости, а потом забыла. А может, нашла в мусорном баке. Как бы то ни было, это были всего лишь шесть точек и соединявшие их линии. У пяти точек были названия. Иногда Релла говорила, что это звезды, иногда — что названия городов. Это было явно не на Луне и вообще ни в одном месте из тех, о которых я слыхала, — ни тогда, ни потом. Релла показывала на шестую точку и серьезно говорила: — «Это здесь». И указывала на пол, чтобы убедиться, что я поняла». Планета-тюрьма», — говорила она. — «Вавилон. Майя».

Но и по этому поводу она тоже постоянно меняла свое мнение. Иногда шестой точкой была ее звезда, та, куда она собиралась уехать домой, когда за ней прибудет корабль.

А однажды у нее появилась та, другая карта, и я не знаю где она ее достала и что с ней случилось потом. Релла показала мне ее только один раз, а потом, когда бы я о ней ни упомянула, она не знала, о чем я говорю. Карта была сделана из какого-то необыкновенно жесткого, но невероятно тонкого материала. Если бы не кромка, ее вообще не было бы видно. Я хочу сказать, что я никогда и нигде не видела ничего подобного.

Так вот, карта была прозрачной, с маленькими черными кружками, казалось, они прыгают у тебя перед глазами взад-вперед. Если сосредоточиться, можно было выстроить их в одну линию, в три измерения; а потом они все смешивались и снова становились прыгающими точками. И над ними было полно крошечных надписей, сделанных каким-то инопланетным алфавитом. Релла говорила, что это карта. Насколько я могу судить, это могло быть чем-нибудь вроде теста окулиста или детской загадки.

«Не клади ее, — предупреждала Релла. — Ты потом не сможешь ее поднять». Она смеялась. В тот день она была в хорошем настроении.

Релла сказала мне, что я была единственным человеком, кому она могла доверять, хотя я часто видела ее с другими людьми — «людьми без места», я думаю. Чаще всего с женщиной, по-настоящему белой, в темных очках. Женщина была старше меня раза в два и примерно в два раза младше Реллы. Когда я видела их вместе, Релла делала вид, что не знает меня. Она смотрела прямо сквозь меня.

Релла часто рассказывала мне истории про разные места, где она бывала, только иногда я думала, что она имела в виду себя, а оказывалось, что она говорит про свою мать. А иногда вообще про свою БАБУШКУ.

— А ЧТО ОНИ ДЕЛАЛИ?

— О, они странствовали по всей Земле, насколько я могу судить, пешком проходили по огромным горным массивам и колоссальным великим пустыням, где нет ничего живого. Я уже ничего не помню, но я обычно сидела на клети, слушала ее рассказы и думала о свободе — знаешь, о всяких глупостях, про которые думаешь, пока ты ребенок.

— НЕ СОВСЕМ. НЕТ.

— Что ж, думаешь. Мы думаем. Я считала, Релла замечательная. Иногда я приносила ей еду и вещи. Таскала маленькие суммы денег, чтобы она могла купить себе выпивку. Я думала, что, помогая Релле, делаю что-то важное. Однажды мне надо было идти в клинику, но я наврала насчет назначенного времени, чтобы не проходить контроль одежды, так что у меня образовался целый час свободного времени. Я не хотела, чтобы кто-нибудь видел меня, и пошла повидаться с Реллой, но ее не было на месте.

Я побрела назад по вестибюлю станции. Я подходила к экранам посмотреть, не идет ли где-нибудь кино. Там были эти двое мужчин, они разговаривали, и один из них рассказывал, что в Безмятежности была какая-то неприятность, какая-то проблема с кораблем, пытавшимся приземлиться без регистрации эладельди.

— Сборная солянка, — говорил мужчина, — кусочки и частицы неизвестно откуда. Все держится на веревочках и честном слове, судя по тому, как он выглядит.

Я слушала только от скуки. Я думала о чем-то другом. Я нашла фильм в одном из местечек далеко от центра. Когда подошел транспорт, я села в него.

А потом, когда двери уже закрывались, я вынырнула назад на платформу. Все уставились на меня, но мне было все равно. Я помчалась к лестнице и вниз, в подвал, в пустую складскую комнатушку. Я направилась прямо к коробке Реллы. Она была пуста. Больше я никогда не видела Реллу. И никогда не видела ту, другую женщину. А когда я приехала в клинику, там был полный бедлам, потому что половина персонала исчезла — ушла, не сказав ни слова.

12

Переговариваясь, Табита Джут и Марко Метц добрались на лифте до уровня улицы. Они вышли в налитый кровью день Скиапарелли.

Едва рассвело. Вокруг никого не было. Мимо проплыл «Скараб Майнор», он чистил и промывал сточные канавы. Башмаки Табиты скрипели по песчаному тротуару. Холодный воздух понемногу освежал голову Табиты. Вчера она позволила себе потерять над собой контроль, но хуже ей от этого не стало, правда? Нет. Это был дух карнавала, так?

Расслабься, говорила она себе. Перестань беспокоиться.

Еще безлюдные улицы заполняли кучи мусора. Она отвезла их коротким путем на канал Вайнбаум. По мутной воде медленно двигались коричневые баржи. На берегах за столиками усатые владельцы пристаней со скучающим видом ели суп из дымящихся мисок. Альтесеане-уборщики улиц собирали в кучи мусор длинными граблями.

Вид у всех был как с похмелья. Небо стало полосатым, воздух — грязным, в нем было слишком много серы.

Они поймали воздушное такси до порта — за Скиапарелли, на Грэйбен Роуд, за Пальцами Дьявола, этими колоннами из скал, пунцовых и светло-вишневых. В определенном освещении они казались раскаленными, расплавленными. При полном Деймосе они смотрятся как огромная красная плесень или еще хуже. В это утро, проглядывая сквозь желтую дымку, они могли показаться обветренными шпилями затерянного кафедрального собора, погребенного под вечными песками. Во всяком случае, так сказал Марко и потом долго распространялся по поводу своей идеи о том, чтобы поставить там представление, под настроение a'son et lumiere[2].

— Давай, расскажи мне о своей группе, — попросила Табита.

— Гм-м, ты с ними познакомишься.

Раздражаясь, она продолжала настаивать:

— Кто они?

Избегая ее взгляда Марко подвинулся на сидении, потирая стекло суставом указательного пальца.

— Ты с ним поладишь, — пообещал он.

Форсировать события ей не хотелось, а сам он больше ничего не сказал.

Табита не любила, когда ей говорили «нет» или вообще ничего не говорили. Она подавила раздражение. Он явно привык поступать по-своему. Ладно, она будет с этим мириться до тех пор, пока они не попадут на борт. Там все будет по-другому. И однако он действительно принимает все как должное. Табите не понравилось, когда выяснилось, что кредитная микросхема, необходимая для того, чтобы уплатить ее штраф, оказалась у его товарищей на Изобилии.

— Видишь ли, я люблю путешествовать налегке, — заявил Марко. — Но это не проблема; Мы переведем деньги по телефону, как только попадем на Изобилие. Первым делом. Обещаю тебе.

Он тогда поцеловал ее и стал ласкать ее грудь. Затем натянул довольно потрепанный пиджак из аэрированной кожи и вышел из квартиры, перекинув ящик с Тэлом через одно плечо и спортивную сумку — через другое.

Табита надеялась, что не совершила ошибки.

В особенности, взяв людей на борт своего корабля.

Не то чтобы «Элис Лиддел» была как-то особенно ранима или щепетильна. Как и все суда ее линии, она была рабочим кораблем. Разумеется, у нее были свои причуды: на ней стоял капеллийский привод, как у всех, а в них никто не разбирался. Только сам электронный мозг помощью какого-то загадочного и запутанного кода, запрятанного где-то глубоко в программе, мог управлять капеллийским приводом.

Все это было совершенной правдой, когда Табита Джут встретилась с Марко Метцем в Скиапарелли, так же, как и во времена Большого Скачка, задолго до ее рождения. Никто так и не продвинулся в исследовании их действия, этих двигателей, которые Капелла так щедро раздавала. Капеллийцы не запрещали исследований, во всяком случае, открыто; они просто заверяли человечество, что для него, для его слабых мозгов, механизм гиперпространственного черчения в перспективе непостижим. Те же, кто упорствовал, открывали для себя обескураживающее свойство привода взрываться или таять при малейшем прикосновении отвертки. Если и удавалось вскрыть какой-нибудь из них, оказывалось, что он полон сухих листьев.

Люди по природе своей существа любознательные. Далеко не всех удовлетворяла роль непросвещенных, облагодетельствованных более высокой технологией. Но даже тем, кто пытался мыслить самостоятельно, пришлось отступить, признав свое поражение. Асы-программисты секретных объектов для жестоких компаний типа лаборатории «Фруин-Мейсанг-Тобермори» были увезены среди ночи машинами скорой помощи без опознавательных знаков, свалившись с загадочными новыми умозрительными заболеваниями и дисфункциями, связанными с познанием. Некоторые неблагодарные и безответственные сплетники пытались возложить вину за эти скорые исчезновения на эладельди, что было совершенно бессмысленно. Всем было хорошо известно, что эладельди никогда не занимаются медицинскими проблемами.

Поскольку не было понимания, распространялись суеверия. И как распространялись! Сколько раз Табите приходилось слышать случайный разговор пилотов в каком-нибудь общежитии или в станционном баре о том, как они обнаружили, что их судно взяло курс, которым они и не думали идти да и вообще никогда не ходили. Курс, которым оно, тем не менее, доставило их к месту назначения в целости и сохранности и к тому же вовремя, избежав, как после выяснилось, совершенно непредвиденных хлопот или задержки. В скольких кораблях появились привидения, механизмы-полтергейсты в машинном отделении; голоса там, где их раньше не было! И сколько раз, когда люди вторично заходили в то же место, эти явления исчезали так же внезапно, как появлялись! «Это так же верно, как то, что я сижу здесь и все это вам рассказываю, — настаивала Доджер Гиллспай, которой никогда не были свойственны фантазии или неожиданные галлюцинации, — электрическая голубая колонна длиной с мою руку свернулась вокруг реактора! А когда я пришла назад со сварочным аппаратом, этого ублюдка и след простыл. Только хвост какой-ли липкой голубой гадости по всей решетке. Это так же верно, как то, что я здесь сижу, — сказала она, допивая свою пинту, — так же верно, что твоя очередь ставить, девушка».

Семена этой новой космической мифологии были посеяны давно, во времена Большого Скачка, огромным количеством внеземных рас, которые стали неожиданно появляться в системе на судах, столь же разнообразных по размеру и форме, сколь и их владельцы. Теперь-то мы уже привыкли к таким вещам: вращающимся отделанными драгоценностями диадемам Ригеля; квазиорганическим моделям фрасков, отдаленно напоминающим коконы, созданные насекомыми; палернианским попрыгунчикам, нисколько не соответствующим своему названию, скорее похожим на связку сосисок. Но подумать только, в какое восхищение они пришли, впервые бросив взгляд на грандиозные космические постройки эладельди, или на сияющую, высотой в километр, иглу веспанского Омикрона.

Обо всем этом ходили теории, некоторые явно теологического свойства. Свидетели Всеобщего Слияния составили каталог всех этих кораблей, которые, как считалось, принадлежали расам, находившимся под покровительством Капеллы. Расположив их в нишах по степени большего или меньшего благоприятствования на каббалистическом дереве, они заявили о том, что нашли некий принцип метаморфозы. Человеческий корабль, пророчествовали Свидетели, тоже пройдет все эти формы на пути к наиболее совершенному, трансцендентальному космолету. В день, когда он достигнет совершенства, несколько эр спустя, тайна капеллийского двигателя будет, наконец, разгадана, и невидимый барьер вокруг орбиты Плутона рассеется. В этот же день, утверждала одна из ересей, человек тоже завершит свою эволюцию, и все люди станут капеллийцами. Пророчество Всеобщего Слияния свершится, и инопланетяне перестанут быть инопланетянами.

Сколько правды было во всех этих мифах, вы знаете так же хорошо, как и я. Конечно, Свидетели опирались на тот факт, что, постоянно совершая прыжки в сверхпространство и назад, даже такие фундаментальные корабли, как «Берген Кобольд», каждый раз слегка меняются. Составляющие их частицы, будучи повреждены, никогда не восстанавливаются точно в прежнем виде. Это бы означало хотеть слишком многого от законов сохранения. Иногда пилоты замечают эти аберрации, иногда — нет; потому что в конечном итоге их собственные частицы тоже транссубстантивируются.

Что касается эволюции человека, то тут я знаю ровно то, что и так очевидно просто при взгляде на меня. Но я знала «Элис Лиддел» — кто мог знать ее лучше? — и я хорошо ее помню. Я знала ее очень близко с самого начала — с третьего года Большого Скачка, когда она была создана и приняла крещение. Ибо она была старым кораблем, когда Табита Джут впервые увидела ее, когда стащила с нее просмоленный брезент в высокой траве на том заброшенном винограднике. Бронзовое покрытие «Элис» было исцарапано и потеряло цвет от ожогов космического холода. Ее батареи были разряжены, гидравлика высохла, и в ней было полно паутины. Она уже прошла стерилизацию и была настолько инертна, насколько вообще может быть инертен корабль; а мы уже предположили, что совсем инертным он быть все-таки не может. Люди верили (простите мне — это в последний раз), что если привести в действие капеллийский привод, то дезактивировать его полностью уже невозможно до тех пор, пока он не будет разрушен или физически уничтожен. А я, где же была я все эти годы, когда бурундуки прыгали через шасси повидавшего виды маленького «Кобольда»? Я спала.

Откровенно говоря, корабль, носивший имя «Лиддел», был примитивным. Он был низким и неуклюжим. Я запомнила, что он был тесным. В кабине помещались двое: пилот и второй пилот, каждый в стандартных ремнях для невесомости. На корме находились две маленькие отдельные кабинки со скромным личным запасом, маленький камбуз и санузел. Размеры корабля составляли до двадцати пяти метров от носа до хвоста и чуть больше половины от одного кончика приземистого крыла до другого. Номер — BGK009059 — указывал на то, что корабль был одним из первых на линии «Берген К.» — Кобольдов, бороздивших космические просторы солнечной системы, отвозя то одно, то другое в различные места, в течение почти пятидесяти лет.

«Элис» была создана для работы и на века. В ее центральной части помещались до 250 кубометров отдельных товаров, или туда можно было поместить любой из семнадцати видов контейнеров. Ее четыре погрузочных экстензора и четыре робота-грузчика на время полета устанавливались в двойной стене корпуса. У нее было шестнадцать направляющих плазменных ракетных двигателей, по четыре на каждую ось, и три огромных фиксированных «раундмаунта». На ней были всюду понатыканы сканеры, их было больше, чем на стандартных «Бергенах». Ее солнечные батареи были также усовершенствованы, так, словно те, кто вводил ее в строй, ждали от нее большего, чем ее создатели. И все неприятности, которые она доставила своему последнему пилоту, произошли главным образом из-за неблагоприятных условий и всех этих лет полнейшего небрежения, а не в силу каких-то дефектов в ее конструкции. Кроме того, у Табиты никогда не доходили руки, чтобы провести техобслуживание так, как она собиралась.

Назовите это плодом воображения, если хотите, но про себя я всегда считала, что у них было много общего — у «Элис Лиддел» и ее капитана Табиты Джут. Обе были маленькие, крепкие и сильные. Обе были сделаны из самого обычного, будничного материала, и все же в них жил дух авантюризма, а под непритязательной внешностью скрывались поразительные ресурсы.

А может быть, это просто мудрость задним числом, розовый свет сентиментальности, отбрасываемый на эту сцену ностальгией. Представьте себе их — Табиту Джут и Марко Метца, как в этот холодный вечер они идут по бетонированной площадке перед ангарами в порту Скиапарелли, чтобы подняться на борт еще не совсем восстановленной Элис и взять старт в марсианское небо — в полет, который должен привести их на Изобилие, — и много-много дальше.

Часть вторая

ЗАТЕРЯННЫЕ В ПЕЩЕРАХ ИЗОБИЛИЯ