41

В наше время мало кто помнит, что планета Венера получила свое название по имени древней богини любви. Для нас, особенно, для тех, кто на ней побывал, в планете Венере мало привлекательного.

Венера никогда не была серьезным претендентом на колонизацию, даже в Годы Пик, когда предлагались и значительно более безумные проекты. Укрощение пылающих континентов и угрюмых морей — задача, от которой скоро отказались все, кроме самых одержимых и расточительных. И целый мир был оставлен на потребу эксцентричной и любящей крайности публики, для которой «Вулкан Турз» по сей день организует свои печально знаменитые ежемесячные экскурсии. Но и они не пытаются спускаться на поверхность этого капризного и беспощадного мира, где солнце движется медленно и в обратную сторону.

Нельзя сказать, что лик Венеры не прекрасен, особенно при первом приближении. Его гнилая, пенистая атмосфера так густа, а воздух столь влажен и плотен, что все климатические зоны кажутся пятнами разного цвета, мерцающими и меняющимися по мере того, как занимается, расцветает и умирает долгий день. Венера — хамелеон с цветовым спектром павлиньего пера, форели, бабочки. На сияющем краю света, впереди медленно тлеющего терминатора просыпается Ниобея, окрашенная в абрикосовый или розовато-лиловый цвет, а дальше — уже сверкает Эйсила, оранжевая, как молодой огонь, испещренная черными размытыми пятнами раскатов грома. В жарком белом свете невероятной луны, раскаленное и дымящееся, как расплавленное золото, сверкает Маре Эвита Перон; а Бассейн Иезавели — это поток бирюзовых чернил в барашках голубовато-зеленой пены. Переландра Планития дремлет, распростершись в апатичном свете дня, ее упругие нагорья поблескивают остриями и осколками радуги. Вечер поглотил Астерию с ее измятыми полосами тумана, похожими на отшлифованную бронзу в последних отблесках солнечного света.

Ночь здесь синяя, ультрамариновая, она кажется иссиня-черной на окутанных тьмой склонах Нокомис. Ослепленный, ты отворачиваешься от смотрового окна, у тебя перехватывает дыхание; ты бросаешь взгляд на часы. Ты не отрывался от окна целый час, и тем не менее, кажется, что это было мгновение ока. Если ты молод и восторжен, если ослеплен великолепием, тебе покажется, что Венера манит тебя обещанием, риском и обжигающей красотой. Если уже не молод и не готов оценивать мир только по внешнему виду, ты будешь восхищаться и издавать восторженные восклицания, но при этом раздумывать, какие скалистые и зазубренные неожиданности подстерегают тебя за этим богатым, ослепительным камуфляжем.

И ты прав.

На Венере колоссальные вулканы Беты Регио изрыгают пылающую грязь на огненные пляжи разъеденного серого камня. На западе, за горами, голые равнины из глинистого сланца переходят в больные песчаные пустыни, трескающиеся и разрывающиеся, спекающиеся днем и замерзающие ночью. К северу, в котле Мнемозины, по промокшим долинам постоянно проносятся серные ураганы. К югу, в Фебе и Фемиде, косматые, скрученные мангровые деревья сочатся ядом, стекающим в кислые зеленые болота. На востоке находится Море Джиневры, где из волн оловянного цвета выпрыгивают огромные хищные змеи, чтобы поглощать прячущихся в норах песчаных акул.

На полюсах, так же, как и в пустынях, нет ничего живого, да и не может быть. В страшном неумолимом холоде замороженные вещества сковываются, просеиваются и снова движутся в диком вихре материи — ни твердой, ни жидкой, ни газообразной. Полярные районы Венеры — это холодный ад, где ветры-титаны восстают против неволи, с завываниями и воплями превращая химические снега в безумные водовороты и замерзающие белые арки.

Коралловые рифы Эреба поднимаются из вязкого моря, как огромные зазубренные шпили. Изъеденные, обветренные горные кряжи вьются спиралью и проходят зигзагами на десятки километров по дымно-черной воде. Встречаясь, они выбрасывают замерзшие, шишковатые взрывы зубчатых скалистых холмов и скопления минеральных зубьев. На остриях этих зубьев, сплетенные, на последнем издыхании висят медузы — шары мышечной слизи, выброшенные бурями, раздирающими липкие волны морей, где нет ни приливов, ни отливов. Коралловые утесы густо покрыты пятнами их крови. Угловатые, совершенно черные омары длиной более полуметра выдавливают опухоли из своей сморщенной, мягкой плоти; ящерицы-пираньи дерутся за их волокнистые глаза.

В Белладонне, меж изъеденных тлеющих конусов, все еще дымятся и бурлят кратеры. На склонах древних кальдер, среди черных трав, понуро гнущихся под разъедающими ветрами, чахлые деревья протягивают руки к тяжелому небу. Их листья похожи на сальную кожу, но осенью, которая рано наступает в этих широтах, они увядают и опадают, как почерневшие обрывки бумаги, вылетающие из костра. Их плоды — бледные, продолговатые и напоминают больную бамию. Десятками тысяч на них спускаются пещерные летучие мыши и обдирают ветви по ночам. Кора этих печальных деревьев рыхлая и постоянно сочится густым серым соком, поскольку в ней обитает целая раса паразитирующих древесных червей, питающихся тканями дерева. Все лето они жуют и размножаются, жуют и размножаются. Иногда, по слухам, можно увидеть, как зараженное дерево дымится и даже вспыхивает от собственного внутреннего жара.

Фауна Венеры — безмозглая, воинственная и дикая. Они выходят на тропу, вооруженные броней и когтями; они передвигаются под панцирями, низко пригнувшись к земле. Они оставляют за собой след из слизи и слюны, из крови и соков их жертв — существ, менее хитрых и хуже вооруженных, чем они сами. В клейких аммиачных болотах Айно обитают змеи-лезвия и гигантские мохнатые скорпионы, покрытые корой и красные, как стручки перца. На берегах Биршебы водится черепаха Стрейкера — по сути, это даже не черепаха, а плоский кайман с тяжелым щитком, вес которого в девяти случаях из десяти в конечном итоге ломает его собственную толстую шею; а также людоед-броненосец. Подмышка Афродиты — место обитания тяжелых металлических игуан, пурпурных, как свежий порез, и одного из видов асбестовых ящеров.

Их жертвы — древесные черви и им подобные. Слизняки, толстые и желтые, или серые и грубые, как каша, гигантские многоножки и жирные желтовато-коричневые жуки с девятью конечностями; молочно-белые ползучие совы; быстрые волосатые пауки. Млекопитающим, если бы даже они когда-нибудь появились в жестокой, кипящей венерианской среде, не было бы ни одного шанса выжить.

Природа, несомненно, поступила правильно, оставив Венеру зловонным котлом химического и растительного буйства, где рептилии сражаются с насекомыми, и проявила милосердие, не благословив ее разумной жизнью. Подумайте только, какая жестокая раса могла бы выйти из этих адовых лесов, какие крепости из угольно-черного камня могли возникнуть среди этих диких холмов, где повернули назад даже фраски. В один прекрасный день эти существа могли бы расправить крылья из сальной кожи и бросить вызов вонючему лону воздуха, они могли протянуть свои когти по меньшей мере в космос и, возможно, вцепиться в прекрасную почву Земли.

На Венере нет разумной жизни; поэтому там некому было в ужасе и благоговейном страхе наблюдать за тем, как перегретый «Кобольд» с криком прорвался сквозь пелену леса, вспахивая все перед собой, разбрасывая во все стороны огромные волны грязи и сочной растительности и, в конце концов, со стуком и грохотом остановившись в подлеске Земли Афродиты.

42

Табита Джут подняла голову.

Свет был странным, липким, как в подземелье. Она увидела руины и разрушения. Ветровое стекло было все в трещинах и полностью покрыто пятнами красной жижи, раздавленной плесени и листьев. Инструменты вылетели из своих креплений и валялись, разбитые вдребезги, на полу среди комков грязи и поблескивающих обломков плексигласа. Сетки-держатели были вырваны, и по всей кабине были разбросаны масляные тряпки, старые колесные диски и пустые катушки из-под изоленты. На всех панелях были или красные огни, или они вообще не светились, а сканеры все погасли или бесполезно жужжали.

— Элис?

Ответа не было.

Табита дрожащей рукой дотянулась до пульта. В шоке она не могла вспомнить ни единой команды. Воздух казался наполненным звоном и шипением, и ей понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что это поток кислорода в ее скафандре. Табита все еще была на связи с режимным каналом мозга корабля, но через него ничего не поступало.

— Элис, ты меня слышишь?

Ничего.

Глаза Табиты наполнились слезами. Из носа у нее текло. Она проверила давление в кабине. Оно было невероятно высоким.

Это было венерианское давление.

Табита сильно чихнула и сглотнула, приказывая себе перестать трястись, сообщая громкоговорителям и прожекторам, разбушевавшимся в ее мозгу, что она в них не нуждается.

В куче грязи, залеплявшей ветровое стекло, неожиданно скользнуло что-то маленькое и ускакало, заставив Табиту вскрикнуть от страха. Всего лишь ящерица, сказала она себе. Но там, в джунглях, бродят и более крупные звери. Табита слыхала о них. Катастрофа, наверное, распугала их. Но они вернутся.

А пока перед ними было огромное, вездесущее, явно враждебное чудовище, оно окружало их, и от него никуда было не деться. Сама планета.

Табита глубоко вдохнула воздух. От кислорода в голове у нее прояснилось, все стало чуть сияющим, чуть нереальным. Табита нажала на клавишу и открыла аптечку первой помощи — сработало — и стала рыться в ней в поисках коктейля из глюкозы, кофеина и других стабилизаторов и стимуляторов. Посасывая лекарства, она попыталась снова связаться с Элис. Она подумала, что сам диск в считывающем устройстве остался невредим, только она не может до него добраться.

Если мозг корабля погиб, это конец.

Корабль был открыт всем стихиям, из каждой трещинки текло. Табита отключила системы привода, сети навигации, сопротивляющийся аэратор и все, что не отключила за нее автоматика.

Именно в этот момент она вспомнила, что у нее на борту пассажиры. Она нажала выключатель:

— Алло! — позвала Табита. — Там с вами все в порядке?

Последовала пауза. Потом кто-то подошел к коммуникатору.

— Алло, алло, Табита? — ответил слабый голос. Это был один из Близнецов. — Могул, Могул, он…

Голос прервался, потом пробормотал что-то кому-то в ответ, и опять наступила пауза. Табита слышала прерывистое дыхание. Она постучала сбоку по своему шлему. Ей был слышен топот тяжелых ботинок, смятенные голоса, один из них принадлежал Марко.

— Саския! Ты здесь? Что с Могулом?

— Да все в порядке, — энергично отозвался Могул, он был слишком близко к микрофону. — Табита, с тобой все нормально?

— Кажется, да, — сказала Табита. — А вот Элис…

Она не знала, что с Элис. Снова попробовала пульт. Экран замигал, наполнился какой-то абракадаброй.

Неожиданно из трюма послышались громкие голоса, глухие удары и стук.

Саския — Табита была уверена, что Саския, — закричала в испуге и тревоге.

— Саския! Что происходит? Что случилось?

Табита слышала, как Саския кричала:

— Нет, нет, вернись! — Потом донесся стук, треск, слышно было, как летит на пол багаж и бросают оборудование.

— Саския! — позвала Табита.

Марко орал, Саския орала, Могул тоже орал, но Табита не могла разобрать ни слова. Она ударила по переключателю шлюза, ведущего в трюм. Никакой реакции.

— С вами все в порядке? — позвала Табита, снова и снова ударяя по выключателю. — Что у вас там происходит?

Раздавались нечленораздельные крики ужаса, паники, стук бегущих ног. Марко выкрикивал приказы. Никто не слушал Табиту.

Ей не хотелось двигаться. Не хотелось выбираться из кресла. Она хотела остаться здесь, защищенной от чудовища. Не хотела знать, какого черта у них происходит там, в трюме. Пусть хоть поубивают друг друга, и на этом все кончится.

Табита расстегнула ремни и побежала вверх по наклонному полу, отбрасывая ногами осколки.

Она чувствовала себя неуклюжей, передвигалась с трудом, словно под водой. Табита включила оксигенатор и неверными шагами прошла по трапу к трюму.

Дверь трюма была закрыта и заперта на засов. Табита попыталась открыть ее, но дверь не подалась. Девушка забарабанила в дверь тяжелыми ударами кулака в перчатке.

— Эй! — крикнула она. — Эй, вы меня слышите?

Ничего. Табита включила радио и снова вызвала трюм.

Опять без ответа.

Табита огляделась. Иллюминаторы были покрыты неземной растительностью, наполняя проход мрачным коричневым светом. Оба передних шлюза выдержали, хотя в левом борту была изрядная вмятина.

Хороший корабль. Таких теперь не строят.

Табита побежала назад в кабину и стала рыться в шкафу, где, как она думала, должен быть лом. Лома она не нашла, зато там оказался большой гаечный ключ. Табита достала его, взвесила на руке, затем вернулась и набросилась на дверь.

Она засунула ключ в щель между дверью и косяком и нажала. Ключ вывернулся из щели, чуть не ударив ее по шлему. Осторожнее! Табита все еще дрожала, и голова у нее кружилась от кислорода. Она стала бить в дверь и звать, но ответа не было, и коммуникатор тоже молчал.

Табита круто развернулась на каблуках и полезла вверх по стене, сгибаясь и держась за искореженный фланец двери. Решительным рывком она забросила ключ вверх над головой и вставила его в щель над дверью. Затем, держась за ключ, прыгнула вниз.

С металлическим скрежетом дверь отскочила, как крышка от консервной банки.

Внутренняя дверь уже была приоткрыта. Табита помедлила, сжимая в руке ключ, и заглянула в проем.

Свет был притушен, воздух — тяжелый. То, что она могла разглядеть в трюме, выглядело точно так, как оно было до того, как Табита послала туда работать роботов: коробки и сумки, хозяйство артистов и личные вещи разбросаны по полу, повсюду — шнур, а из прохода пробивается призрачный свет; уголок психоделической настенной росписи Саскии, размазанный в конце перегородки.

Табита не видела ни крови, ни тел. Если там и находился какой-нибудь венерианский плотоядный зверь, она не видела и его.

С неистово бьющимся сердцем Табита ногой распахнула внутреннюю дверь.

Трюм был пуст.

Отбрасывая валяющиеся сумки и одежду, Табита вошла внутрь.

Ее нога наткнулась на тело. Это был один из роботов, разбитый вдребезги.

Другой робот сидел перед своей кельей, держа в манипуляторах тамбурин. Табита остановилась рядом с ним, быстро оглядываясь по сторонам и изучая разбросанный багаж.

Внутрь пробрался огромный черный мотылек. Он хлопал крыльями, жужжал и бессмысленно бился о входное отверстие для дистиллированного воздуха. Остальных обитателей нигде не было и следа.

Табита двигала сумки и ящики до тех пор, пока не убедилась в этом, а потом помчалась к носовому шлюзу и прочь из трюма. Осмотрела санузел, камбуз и каюты. Повсюду валялись вещи. Нигде никого не было. Иллюминаторы были густо заляпаны грязью.

Табита вернулась в трюм, подвинула упавший громкоговоритель и перевернула расплющенного робота. Он годился уже только на списание. На нем были мокрые пятна — как будто, зная, что приходит конец, он стал плакать. Табита нагнулась, пропуская сквозь пальцы волокнисто-оптические внутренности.

Рядом, среди разбросанного содержимого контейнера с приборами, Табита увидела уголок фарфорового дорожного сундука Тэла. Она вытащила ящик. Он все еще был закрыт. Индикаторы признаков жизни горели зеленым. Табита постучала по крышке.

Ничего не произошло.

С некоторым трудом Табита нагнулась и приложила свой внешний микрофон к трещине на крышке. Ей показалось, что она слышит едва различимое похрапывание.

В растерянности она выпрямилась и оглядела трюм, вытирая капли жидкости с маски.

Шел дождь. В трюме «Элис Лиддел».

Только теперь Табита догадалась взглянуть вверх.

Трюм был поврежден. В крыше зияла дыра, и ее края неровно расходились, как края коробки с картами, которую кто-то сердито разорвал. Снаружи, сквозь дымку фиолетовой листвы, нависало венерианское небо, как докрасна раскаленный оцинкованный лист.

Перекинув ключ через плечо, Табита поднялась по лестнице в проход и высунулась с крыши наружу.

Посмотрев вниз, она увидела, что Элис наполовину погребена в трясине мясистой растительности. Крышу корабля украшали смятые ветки и оторванные лозы, многие из них были обуглены. Земля в лесу была болотистой и дымилась. Над головой, между странными шишковатыми ветвями деревьев, небо закрывала рваная туча, похожая на перевернутое море. Лес был дымкой комковатых теней с отдельными пятнами зловещего света, густого и огнедышащего.

Табита мгновенно сообразила, что свет какой-то искривленный. Казалось, мир встает вокруг нее, словно она находилась на дне огромной ямы, наполненной горячими, гниющими растительными отбросами.

Она включила радио и крикнула. Ей показалось, что она слышит далекие голоса и всплески, но никто не откликался.

Табита снова поднялась и осторожно выбралась наружу, под дождь.

Она встала на горячей крыше кабины, не обращая внимания на боль и дрожь в руках и ногах, и обернулась, бросив взгляд поверх своего изувеченного корабля.

Все сканеры и антенны, починенные ею за время рейса, были снова грубо вырваны, фюзеляж Элис был весь в рубцах и царапинах, словно по ней провели огромной теркой. Ее медные инкрустации были покрыты пылью и все заляпаны кислотой. Ее крылья были согнуты, с них, разветвляясь, свисали клейкие листовидные ленты. По всему корпусу была щедро разбрызгана карминно-красная и черная грязь.

Элис лежала на просеке, нечаянно расчищенной ею для самой себя. Позади нее, вдоль пути, которым она прошла, был открытый туннель, обрамленный поваленными и сломанными деревьями. Впрочем, назвать их деревьями можно было только по аналогии. Они нисколько не напоминали деревья, скорее — наваленные кучи заплесневелой кожи или башни искрошенной губки или гигантскую плакучую цветную капусту. Многие из них почернели и вспыхивали в огне.

Табита продолжала звать.

Сверкнула зеленая молния, и в ушах Табиты загремел раскат грома. Она огляделась вокруг, но все было таким запутанным, деревья — столь многочисленны и странны, свет — так мрачен и искажен, что она не могла определить, что же она видит. Казалось, болото вокруг нее вздымается и пульсирует.

Где-то справа от Табиты зашуршала листва.

С отчаянно бьющимся сердцем девушка стиснула в руках гаечный ключ.

— Табита! — раздался зов в ее наушниках, отчаянный и близкий.

Кто-то из Близнецов настроил свое аудио.

— Кто это?

— Саския.

— Ты где?

— Здесь, — отозвалась акробатка. От такого ответа пользы было мало. Табита стала вглядываться в кусты, стараясь хоть что-то рассмотреть сквозь дождь.

Ветви снова треснули. Табита разглядела серебристую фигурку. Та пробивалась на просеку.

— Что происходит? — спросила ее Табита. — Где остальные?

Саския тяжело дышала, и в ее словах трудно было разобраться:

— Марко пошел за ним. Могул тоже, но он ранен. Он ранен в голову. Я не могу его найти.

Скафандр Саскии, на который Табита раньше едва ли обращала внимание, был моделью из яркого хрома, и вся его аппаратура была уложена в единственную тонкую дорсальную пластину-плавник. У Саскии был такой вид, словно ей больше пристало бы быть под водой наподобие некой футуристической акулы-киборга. Она упала на колени в болотистую лужу:

— Где мы, Табита?

— На Венере, — ответила Табита. — А ты думала, где? — Ее раздражало то, что они все разбежались, и раздражала Саския, которая несла какую-то бессмыслицу.

Снова сверкнула молния. Где-то в глубине леса на нее кто-то зарычал.

— Пошли внутрь, — передала Табита Саскии и полезла назад тем же путем, каким выбралась наружу.

Саския забралась в трюм, тяжело дыша, с несчастным видом. Она подошла к Табите совсем близко. За v-образным визором ее лицо было белым, а кожа — воскового оттенка от тревоги.

— Могул ранен в голову, — повторила она как в тумане.

— Где он? — спросила Табита.

Саския сделала неуклюжую попытку обнять ее. Она махнула серебристой рукой, указывая на всю ужасающую ширь леса, Земли Афродиты, Венеры:

— Не знаю! — воскликнула она. — Я думала, может, он вернулся сюда.

Саския оторвалась от Табиты и стала рыться в беспорядочно наваленных вещах, словно в надежде, что ее блудный братец прячется там, готовый выскочить и удивить их.

Табита последовала за ней:

— А что делает Марко?

— Ищет его! Он выбрался!

— ЧТО выб…

Табита сообразила, что смотрит на ответ.

Это был цилиндрический гроб фраска, открытый и валявшийся в луже.

Он был пуст.

43

BGK009059

TXJ. STD

ПЕЧАТЬ

mc/++&&&&&n — — hf = srt F = sqtmm &%

Q^— *********** *"****************Ѕ!

РЕЖИМ? VOX

КОСМИЧЕСКАЯ ДАТА? 09.01.225

ГОТОВА

— Привет, Элис.

— ПРИВЕТ, КАПИТАН. А ТЕПЕРЬ ТЫ РАССКАЖЕШЬ МНЕ ПРО ФРАСКА?

— Про какого фраска?

— ТОГО, ЧТО ТЫ ВСТРЕТИЛА НА «БЛИСТАТЕЛЬНОМ ТРОГОНЕ».

— А, тот фраск. Это ведь был караван фрасков, я, должно быть, тебе говорила.

— ДА, КАПИТАН, Я ПОМНЮ.

— Его вел корабль, который мы знали только как «Василиск», «Небулон Стривер» с Изобилия. Фраски тогда только что закончили Изобилие, по-моему, или, в любом случае, трудились над ним. Корабль прибыл и прочно припарковался на низкой геостационарной орбите над Селюцией, причем слишком поздно для того, чтобы они могли принять участие в пиршествах. Он висел неподвижно, как грязно-серый воздушный змей в розовом небе.

Как только явились фраски, все пошло очень спокойно. Началось массовое бегство с кораблей и поспешными визитами представителей на «Василиск». С Каньона Копратс шли пыльные бури.

Трикарико нашел мне работу на «Блистательном Трогоне», на складах, — работу, оставлявшую мне массу свободного времени, чтобы он имел возможность приходить и надоедать мне.

— Я СМОТРЮ, ТЫ СНОВА СТАНОВИШЬСЯ АМБИВАЛЕНТНОЙ, КАПИТАН.

— О, я думаю, это была достаточно разумная работа, учитывая, что у меня было мало опыта. Но я бы не сказала, что была в сильном восторге. Я уже стала немного остывать к Трикарико и не хотела быть с ним все время. Слишком много было всего, что нужно было посмотреть и сделать. Когда караван, наконец, стартовал, и Трикарико в течение какого-то времени был очень занят, я полностью погрузилась в таинство работы на Мандебр. Там, видимо, существовали значительные вознаграждения, если знать, как поступать правильно.

Я сразу же поняла, что если я хочу чего-нибудь добиться, надо выбираться со складов.

Начать с того, что я не выносила квартирмейстера. Это была лысеющая женщина-трант по имени Уэник, и она достигла своего положения тем, что была совершенно одержима мылом и уксусом, аргоновыми капсулами и цветными ручками. Ни одна булавка не сдвинулась со складов Уэник без, по крайней мере, трех записей, сделанных для отчетности.

Уэник невероятно гордилась своей работой. Если флагман линии Мандебра и был блистателен, то лишь потому, что она распределяла полироль для металла! Ну, меня-то это нисколько не волновало. Это было так же погано, как и работать на капитана Фрэнка, с единственным исключением — там было чисто. Хуже того, Уэник никогда ничего не забывала:

— Табита Джу', Табита Джу', где к-кабельные соединители, размер 6, синие?

— А разве их там нет, KM? — спрашивала я, соображая, кому я их выдала. Я всегда их кому-нибудь выдавала и не успевала сделать запись.

— Нет, Табита Джу', они там нет. Второй инженер Моррис Мориалос с-специально требовать размер 6, синие, а м-манифест показать — у нас еще один ящик, боже, боже. Второй инженер Моррис Мориалос, ты же знать, какой он.

— Оставьте это мне, KM, — говорила я, и когда она не видела, посылала ему размер 6, оранжевые, думая, какая к черту разница? Выяснялось, разумеется, что разница есть, и Уэник за это доставалось, а потом доставалось мне. Если, конечно, я куда-нибудь не выходила.

В тот день, когда явился фраск, я куда-то вышла.

Мы уже два дня как миновали Деймос, почти не продвигаясь и задерживаясь, в то время, как колесницы-джаггернауты Земли и люльки фрасков медленно стали набирать скорость. Я вернулась после того, как несправедливо поизводила Трикарико, и обнаружила Уэник, беспомощно пытавшуюся расположить к себе существо, похожее на некое подобие насекомого размером с пони, а еще больше — на засохший куст.

Фраск стоял между мной и ей, спиной ко мне. Я раньше никогда не подходила так близко ни к одному из них. И надеялась, что он не слишком быстро обернется.

Уэник посмотрела на меня из-под его руки:

— Табита Джу', где ты был? Ты должен быть вернуться п-полчаса назад.

Я пробормотала извинение, не сводя глаз с фраска, и стала осторожно обходить его, глядя на него снизу вверх:

— Извините, КМ, мне надо было повидать боцмана насчет…

— Теперь не важно, — сказала она довольно резким для нее тоном.

— Эт-то командующая, боже, боже, как вы сказать — ваше имя, командующая?

Существо издало звук вроде того, какой может произвести насекомое размером с пони, прочищая горло, — что-то вроде орехов, взрывающихся в бумажном пакете.

Оно стремительно обернулось и посмотрело на меня.

— И ЧТО ТЫ ТОГДА СДЕЛАЛА, КАПИТАН?

— Застыла на месте, я полагаю. Никаких добровольных движений я не делала, это уж точно.

— Табита Джу', командующая, да, она прийти проверять наш склады. Я стараться показать ей все сама, но, боже, боже, я никак объяснить ей си-истему…

В помещении стоял особый запах, острый, тяжелый запах. Транты пахнут, знаешь, Элис. Я не была уверена, были ли это запах транта, начинавшего лихорадочно волноваться, или фраска, теряющего терпение.

Уэник столкнулась с чем-то более серьезным, чем робот, которому нужна новая батарейка, и она сразу же растерялась. А может, она и была права, насколько я могла судить. Что я знала о фрасках? Что с ними все было в порядке, если ты занимался своим делом. Я вспомнила, что говорил Трикарико, только не знаю, верила ли я в это. Может быть, транты тысячелетиями имели дело с фрасками. Может быть. Уэник была права, испуская огорчение по всему помещению.

Я понимала, что должна взять все в свои руки. Я решила разделить их. Я отвела Уэник в сторону:

— Я думаю, мы ее смущаем, — сказала я. Интересно, как это Уэник определила, что это была «она». — Оставьте меня с ней. Я выясню, чего она хочет.

Уэник, как сумасшедшая, разрывалась на две части. Она не хотела оставлять любезные ее сердцу склады, особенно, в руках такой некомпетентной и неверной инопланетянки, как я. Но раз уж тут был фраск, она бы явно предпочла оказаться где-нибудь в другом месте.

Как только она приняла решение и вышла за дверь, я оказалась у коммуникатора. Я собиралась вызвать Трикарико, но потом у меня возникла идея получше. Я вызвала мостик и попросила позвать дежурного офицера:

— Вы случайно не потеряли особо важную персону? — спросила я ее.

— Кого? Кто это?

— Табита Джут. Склады, — ответила я, небрежно опуская свою должность.

— Пресвятая дева, она что, там, внизу?

— Да, — ответила я, и отключилась. Что ж, подумала я, Уэник-то была права. Это станции паники.

А потом я завела беседу с фраском.

— И О ЧЕМ ВЫ ГОВОРИЛИ?

— О деле, конечно.

— Сссклады, — произнесла она голосом, похожим на шелест камыша; во всяком случае, прозвучало это как «склады», так что я продолжала.

— Да, — сказала я. — Склады. Вы совершенно правы. Мы на «Блистательном Трогоне» гордимся тем, что у нас наиболее всеобъемлющие и современные линии поставок и оборудования торговых шхун, действующих сегодня, — объявила я, обводя рукой помещение.

Фраск затрещала.

Я не могла определить, полагается ли мне быть в состоянии все это понять, так что я просто кивнула головой и поспешно продолжала. Я рассказала ей все про кабельные соединители, синие и оранжевые, и про то, как мы особенно тщательно сохраняем пищевые и скоропортящиеся продукты вон там, в противоположном конце склада, чтобы держать их подальше от ядов и легковоспламеняющихся веществ, которые хранятся вон там.

Фраск следила за мной своими глазами-бусинками. Когда она двигалась, ее конечности скрипели. Она дергалась и останавливалась, дергалась и останавливалась. В промежутках между движениями она просто замирала, совершенно замирала, и ни жестом, ни взглядом не выдавала, что она — живое существо, а не сухой куст.

Тяжелый запах все еще держался. Я раздумывала, чем бы лучше в нее запустить, если она вдруг решит, что с нее хватит моих комментариев и меня самой.

А потом дверь распахнулась, и явилась подмога.