Глава 1

— Разденьтесь до пояса, пожалуйста.

Лицо юноши, к которому повернулась Клер, выглядело ужасно. Его пересекал бледный зигзагообразный шрам, губа была разбита, а под правым глазом красовалось иссиня-зеленое пятно. С тупым безразличием на нее смотрели мертвенно-холодные черные глаза. Маковскому было семнадцать.

Он снял с себя пропитанную кровью футболку, и, когда Клер увидела ножевую рану, губы ее непроизвольно сжались. Из глубокого продолговатого разреза над правым соском все еще сочилась кровь. Клер быстро открыла хирургический шкаф и достала марлю, антисептик и стерильный набор для накладывания швов.

— Была бы я твоей матерью, — бросила она через плечо, — я бы хорошенько тебя выпорола.

Парень ничего не ответил, но, как только она приблизилась, бросил на нее враждебный взгляд. В руке он держал складной нож, и, пока Клер чистила ему рану, он, видимо непроизвольно, нажал кнопку — нож раскрылся.

— Ты ничего лучше не мог придумать, как болтаться с уличными бандами? — ворчала Клер. Склонившись над ним, не обращая внимания на нож, она быстро и профессионально делала свое дело. Хотя в ее интонации слышалась злость, голос не поднимался выше шепота, и какое-то мгновение ее темно-серые глаза с состраданием смотрели на парня. — Будет больно, — сказала она и мягко добавила:

— Очень больно.

Он даже не вздрогнул, когда игла с анестезией уколола нежную кожу возле соска. Придется наложить по крайней мере швов пятнадцать, подумала она. Еще немного, и нож задел бы легкое. Парень уставился на противоположную стену, когда Клер принялась зашивать рану.

— Ну и крутой же ты, — иронически приговаривала она, — чертовски крутой, Маковский. Настоящий мачо. Я потрясена. Я третий раз вижу тебя за последние месяцы, меня воротит от тебя.

По его застывшему лицу трудно было определить, слушает он или нет. Она продолжала накладывать швы.

— Я уже говорила тебе в прошлый раз, я могу понять, что тебе нравится именно этот пункт «Скорой помощи», но в твоем районе ведь тоже есть больницы. И в следующий раз, если тебя так же порежут и ты пойдешь через весь город, ты просто не дойдешь. Ты понял?

Парень сверкнул глазами, а его рука еще крепче сжала лезвие ножа. Одиннадцать швов уже есть, осталось четыре.

— Ты слышишь меня? — твердо спросила Клер. — Можешь кого угодно разыгрывать перед этой бандой — мне наплевать.

Когда она закончила, тело ростом в пять с лишним футов, все в шрамах и мускулах, сползло с операционного стола. Стоя, Маковский имел угрожающий вид без малейших усилий со своей стороны. И, вспомнив что-то. Клер добавила:

— Да, кстати, не вздумай пугать медсестер до полусмерти, когда заявишься в следующий раз. Если ты не придумаешь ничего лучшего, как демонстрировать, какой ты крутой, я пошлю тебя мыть ночные горшки.

Не переставая распекать его, она наблюдала за ним: он натянул на себя рваную, запятнанную кровью футболку, перевесил через плечо кожаную куртку и развязной походкой зашагал к двери. Он был уже на полпути, когда Клер остановила его: «Одну минуту».

Взгляд его холодных глаз обратился к ней.

— У тебя есть деньги на такси, чтобы доехать до дома? — небрежно спросила Клер.

В первый раз Клер увидела странное, почти человеческое выражение на его лице. У другого человека она назвала бы это улыбкой. Он отрицательно покачал головой.

— Я до сих пор никого не встречал, кто говорил бы со мной, как мать, — холодно произнес он. — Пожалуй, за исключением вас.

Вращающейся дверью кабинета «Скорой помощи» нельзя было хлопнуть, но, когда он выходил, она закрылась со свистом. Клер сдула со щеки упавшую прядь своих темных, как эбеновое дерево, волос. Ее прическа в стиле каре всегда послушно лежала, но этот февральский вечер в пятницу буквально вымотал ее. Пожар. Побитая мужем женщина. И еще Маковский.

Все это, конечно, было в порядке вещей в ее работе, особенно в выходные дни. Клер всегда оказывалась на высоте в самые трудные моменты, но такие, как Маковский, заставляли ее сердце сжиматься. Она могла залатать его раны, но не могла ему помочь.

Кудрявая голова блондинки в шапочке медсестры выглянула из-за двери. На пять дюймов выше Клер, Джэнис напоминала чем-то стареющего массовика-затейника с вечной жвачкой во рту. Но внешность часто обманывает, и обе женщины хорошо знали, как прекрасно они, медсестра и врач, работают вместе.

— Он ушел?

— Да, ушел, — подтвердила Клер. Джэнис вошла, быстро сняла помятую бумажную простыню со смотрового стола и покрыла его новой.

— Не представляю, как ты справляешься с этим парнем. Он меня напутал до смерти. Для него проще убить тебя, чем посмотреть на тебя. Ты не заметила этого?

— Единственно, кому он вредит, так это себе, — решительно отреагировала Клер. — Ты разве не понимаешь?

Джэнис покачала головой с явным скептицизмом:

— Что касается меня, мне все равно, как он себя ведет. Но как ты можешь оставаться невозмутимой с такими пациентами?

— Что значит «оставаться невозмутимой»? Джэнис саркастически посмотрела на нее:

— Да ничего. Ты не поймешь. Ты единственная среди работающих на нашем этаже, кому безразлично, что уже почти полночь, и я сомневаюсь, что ты хоть как-то отреагируешь, если объявят третью мировую войну. Ну да ладно, ты хоть заметила, что у него был нож?

— Разве я не говорила тебе, что занималась дзюдо?

— Никаким дзюдо ты не занималась.

— И правда, — уныло согласилась Клер и ухмыльнулась, когда Джэнис подавила смешок. — Ну кто там следующий, или доктор Бартон принял его?

— Доктор Бартон уже закончил работу, и его кабинет в твоем распоряжении. Больше я ничего не скажу, но я бы с удовольствием сама занялась следующим пациентом, если ты хочешь сделать перерыв.

— Я не устала.

— А жаль, — с печалью в голосе сказала Джэнис.

— Как я догадываюсь, он холост и еще не потерял все зубы.

— Он такой, что все равно, холост он или нет, — пылко выпалила Джэнис. Клер рассмеялась и направилась к холлу.

— Но у меня есть хоть минута?

— У него порез на правой руке. И я с удовольствием подержала бы его левую руку, пока ты…

— Я направлю его к тебе для заполнения бумажек, — пообещала Клер и вышла.

За перевязочной находилась небольшая комната отдыха для персонала, туда и заглянула Клер, чтобы переодеть халат. Помыв руки, она взглянула в маленькое чистое зеркало над раковиной. На нее смотрели темно-серые глаза, в которых светился ум и обостренная чувствительность. Мягкая волна черных волос обрамляла овальное лицо с тонкими, почти нежными чертами. Она выглядела скорее эффектной, чем красивой, но это не слишком волновало Клер. Ее больше беспокоило то, что халат несколько мешковато сидел на ее худой, узкокостной фигуре. Когда ей удавалось подобрать в прачечной униформу по фигуре, это было просто чудо.

Она кисло улыбнулась, вытирая руки. Может быть, она успеет немного подрасти до следующей недели, к своему тридцать четвертому дню рождения. Никогда не стоит терять надежду. Не то чтобы ее рост в пять футов с небольшим вызывал неуважение, ей просто надоело чувствовать себя Дюймовочкой среди сотрудников, ведь ей часто напоминали об этом.

Быстро вернувшись в холл, она замедлила шаг у закрытой двери кабинета номер семь, бросила взгляд на имя пациента в подготовленной Джэнис карте и открыла дверь.

Она сразу же перестала ощущать себя женщиной. Она была только врачом, когда перед ней появлялся пациент. Мужчина лет тридцати пяти был очень высокий и худой. Слишком худой. Его фрак небрежно лежал радом на смотровом столе. В темных брюках с широким поясом и белой парадной рубашке, открытой у шеи, он явно не рассчитывал провести этот вечер в кабинете «Скорой помощи». Нетерпение и безысходность застыли на его хмуром лице.

Клер никак не отреагировала ни на его хмурость, ни на красивый профиль. Рука пациента была обмотана куском белой ткани, через которую все еще просачивалась кровь, но ее было не так много, и Клер могла оценить его состояние, не открывая раны. Подойдя ближе, она ободряюще улыбнулась.

— Господин Бранниган? Я доктор Баррет. Вы порезали руку?

— Да ничего страшного, — с раздражением, но уверенно сказал он, — я бы не обратился к вам, но никак не мог остановить кровь. Так глупо получилось… — Он был зол на самого себя и не сразу посмотрел на стоявшего перед ним доктора. — Я порезался разделочным ножом, — рассеянно продолжал он.

Он не намеревался оценивать ее как женщину, и, даже если бы захотел сделать это, в его вкусе были высокие и длинноногие. Но его привлек ее низкий успокаивающий, бархатный голос, а темные лучистые глаза просто приковали его.

Опытным взглядом он окинул ее фигуру, хотя она утопала в бесформенном халате. Не слишком худа и не толста, обворожительно женские линии тела. Худые руки, слегка вздернутый носик и упрямо поднятый подбородок… ему все нравилось. И он с удивлением обнаружил, что она тоже внимательно изучает его, но не как мужчину, а просто как пациента.

Клер отметила хорошо развитые мускулы руки, когда он закатал рукав. Он был худощав, но явно физически крепок. Ее взгляд обратился к его глазам, и на минуту она обомлела от их цвета. Они были не темно — и не светло-синими, а по-ирландски синими. Какой-то непристойно синий цвет. Она рассматривала их, чтобы увидеть, расширены зрачки или нет. При любой травме существует опасность шока.

Зрачки были в норме и явно сосредоточены на ней. Она почувствовала, как внимательно, чисто по-мужски, он рассматривает ее с головы до ног. Наконец их глаза встретились, и она прочла в его взгляде окончательный приговор: можно переспать.

Очевидно, болевого шока не было.

— Вы порезались разделочным ножом? — переспросила она.

— Да! Когда резал лук.

Понимающе кивнув, она размотала повязку и увидела весьма непростую рану в складке ладони. Порез был небольшим, но явно глубоким и болезненным. Она вновь посмотрела ему в лицо, на этот раз более серьезно изучая его. Он не повел бровью, когда она дотронулась до раны, явно давая понять, что он не слабак, который не переносит боли. И все же что-то в цвете его лица беспокоило ее.

— Когда вы набросились на лук, вы больше ничего не поранили? — как бы невзначай спросила она. Его глаза загорелись.

— Мою гордость. И похоже, смертельно. Она не могла удержаться от смеха и вдруг почувствовала, что он сжал левой рукой ее запястье. Она не противилась — Клер часто приходилось видеть, как подобное прикосновение успокаивает больного. Но сейчас это прикосновение вызвало у нее ощущение, не имеющее ничего общего с чувством врача к пациенту, что озадачило ее.

— Что вы намерены делать? — спросил он.

— Так, несколько швов, — быстро отреагировала она.

Его большой палец медленно гладил пульсирующую венку на ее запястье.

— Господин Бранниган, — мягко произнесла Клер, — не нужно нервничать.

— А я и не нервничаю! Последний раз я нервничал, когда мне было шесть лет: за моей спиной было разбитое окно, а впереди стоял отец. Он не улыбался.

— Да… — Она отметила про себя, что он никак не походил на нервного типа и сам, видно, выносил таких с трудом. Линии, залегшие между бровей и вокруг глаз, говорили о силе его характера, о том, что этот человек боролся с жизнью и никогда не уступал. И все же ее продолжал беспокоить несколько пепельный оттенок его кожи. Он не отпускал ее руку. — Ничего страшного, — заверила она его. — Это займет одну-две минуты. Одни предпочитают сидеть, другие — ложатся. Как вам удобнее?

Он не ответил, давая понять, что не намерен ложиться из-за такой пустяковой процедуры. Потихоньку он выпустил ее запястье.

— Вы уверены, что стоит с этим возиться и зашивать? Ведь кровь перестала идти, и я чувствую себя просто идиотом, потому что занял у вас столько времени.

— Действительно все не так страшно, но я уверена, что следует наложить несколько швов. Травма ладони всегда лечится с трудом, а у вас рана довольно глубокая. — Она второй раз вымыла руки и достала из шкафа набор для накладывания швов. Стоя спиной к пациенту, Клер набрала в шприц лекарство для анестезии и, выдавив немного жидкости, положила его на передвижной столик рядом. Сев на стул, она придвинула поближе столик. Раскрытая ладонь пациента лежала на стерильной салфетке у нее на коленях, и она начала осторожно вычищать рану.

— Вы всегда работаете в вечернюю смену?

— Почти всегда. Я сова по натуре.

— А почему вы работаете в пункте «Скорой помощи», а не занимаетесь частной практикой?

Заранее зная, что последуют вопросы, Клер только улыбнулась. Пациенты всегда без умолку болтают, когда нервничают. Неважно, что они говорят, важно, что таким образом они отвлекаются.

Когда рана была вычищена, она потянулась за шприцем, продолжая говорить низким, успокаивающим голосом:

— Я занималась частной практикой два года, но, честно говоря, именно здесь я чувствую себя в своей тарелке. Ночные часы, необходимость постоянно быть начеку, здесь нужны настоящие специалисты в кризисных ситуациях… Чем занимаетесь вы, господин Бранниган? — Инстинкт врача заставил ее посмотреть на пациента. Безошибочный инстинкт. Его взгляд остановился на шприце, и лицо тут же мертвенно побледнело. Тело весом в сто девяносто фунтов так быстро рухнуло на нее, что она едва успела отложить шприц. Стул откатился, и она попыталась ухватиться за пациента. Какое-то мгновение они еще держались в воздухе, но уже в следующее она была крепко прижата его телом к твердому, покрытому линолеумом полу. Воздух со свистом вырвался из ее легких, будто ее придавил слон.

Она попыталась осторожно двинуться, оценивая сначала его, а потом уж и свое состояние. С Бранниганом ничего не случилось. При падении она инстинктивно прижала его голову к своей груди. Ее состояние было хуже. Жгло ягодицы, она совсем не могла дышать под его весом, и одна ее нога полностью оказалась подмятой под ним.

— Джэнис! — Она позвала громко, но намеренно спокойно, чтобы не испугать других пациентов, а Джэнис хорошо знала, что значат определенные нотки в ее голосе… Ей удалось высвободить ногу из-под его тела, проверить, не открылась ли у него рана, и нащупать пульс.

Когда лицо Джэнис появилось в дверях, Джоэл Бранниган лежал распростертым в ногах у Клер, которая выглядела очень раздраженной.

— Боже правый! Я признаюсь, что он понравился мне, но тебе? А если уж и тебе, то не удобнее было бы в постели? — Дженис шутила без злобы и тут же, опустившись на колени возле Клер, попыталась помочь пациенту. — Может, лучше позвать санитара?

— Не надо, дай-ка мне шприц, — попросила Клер.

— Не поняла?

— Да он, словно ребенок, боится уколов. Мне сразу надо было догадаться, как только я увидела его. Подержи его покрепче, пожалуйста. Я сделаю укол, а потом уж позаботимся, как его уложить на стол.

— Если это просто обморок, он быстро придет в себя.

— Помолись, — скептически предложила Клер.

Она едва успела сделать укол, как он уже пришел в себя. Он отталкивал пытающихся ему помочь женщин и самостоятельно хотел встать на ноги. Несмотря на возражения, им все же удалось втащить пациента на стол, прижав его голову к коленям. Клер и Джэнис с ухмылкой переглянулись через его голову, когда обе они услышали целую обойму тихо, но четко произнесенных матерных ругательств.

— Я думаю, ему уже лучше, — сухо прошептала Джэнис.

— Я действительно чувствую себя нормально. И прошу меня извинить. Джэнис посмотрела на Клер.

— Я тебе еще нужна? В девятом кабинете ждет больной-Клер отрицательно покачала головой.

— Мы справимся.

На нее вопросительно смотрели синие-синие глаза:

— Черт возьми, я вас свалил? Вы ушиблись?

— Нет проблем, — мягко произнесла Клер.

— Вы уверены?

На самом деле все было не так уж блестяще. И в лучших ситуациях ладонь не очень-то легко зашивать, а тут еще больной не мог видеть иглу. Немного подумав, она села спиной к смотровому столу, провела его руку под своей и положила ладонь себе на колено. Конечно, это было не совсем обычно для операции, но гибкость — главное в работе неотложной помощи. Его ладонь лежала удобно и вне поля его зрения, только это имело сейчас значение.

— Уколов больше не будет, — пообещала она, бросив взгляд через плечо. По правде говоря, она была довольна им. Большинство мужчин так спокойно не переживают удар по самолюбию, особенно такой, как обморок. Он прежде всего подумал о ней. Очень мило. Такое случается редко. — Все, что от вас требуется, — не двигаться всего одну минуту. Сделайте это для меня.

Он почувствовал спазм, будто в горле застрял комок, хотя головокружение, от которого все плыло перед глазами, прекратилось. Его сознание было не настолько затуманено, чтобы не ощущать, как она своей маленькой попкой прижалась к его боку. Прямо перед ним была гибкая женская спина, а потом шла копна шелковых черно-эбеновых волос. И если ладонь была бесчувственна, то запястье ощущало, что лежит на ее бедрах. Он без особых усилий отделался от спазма в горле.

— Вы меня волнуете, — пробормотал он, — и мне многое хотелось бы делать вместе с вами.

Клер с удивлением подняла брови. Мало кто приходил в себя так быстро после обморока, у нее зародилось легкое подозрение, что этот человек был исключением из правил. Мягко введя под кожу изогнутую иглу, она протянула шелковую нитку и завязала узел на первом стежке.

— Чувствуете что-нибудь? — спросила она небрежно.

— Прикосновение ваших бедер. Чудные бедра, — сделал он комплимент. — Думаю, после этой процедуры мне придется восстанавливать дыхание из уст в уста. Во сколько вы заканчиваете работу?

— В полночь. И ведите себя прилично. — Она сделала еще два стежка. Работа отличная, подумала она.

— Вы красивая, — заметил он.

— Спасибо.

— Вы спасли меня, ведь я мог разбить голову или того хуже. По китайскому обычаю, если ты спасаешь кому-нибудь жизнь, она принадлежит тебе.

— Просто впредь держитесь подальше от режущих инструментов, и мы будем квиты.

— Подвиньте вашу попочку чуть-чуть назад. Вам будет удобнее.

Ему удалось заставить ее повернуть голову. Взгляд ее темных глаз впился в него. Прекрасные женские глаза. Кожа лица по-детски нежная, губы красиво очерчены, темно-красные, можно обойтись без помады.

— Вы будете вести себя нормально? — мягко спросила она.

— И не подумаю. — Ведь ее это совсем не раздражает. Более того, она пытается сдержать улыбку. У него возникло желание, почти потребность, увидеть, как она смеется. — Вас трудно опрокинуть, правда?

— Не считаете ли вы, что вы первый пациент, который свалился на меня в обмороке? Большинство, — заворчала она, — по крайней мере ждут, пока не увидят, как я зашиваю раны.

— Я заглажу свою вину. И вы мне покажете, что вы еще умеете делать после работы. В постели, например.

— Гм, гм. — Она отвернулась, чтобы закончить накладывание швов. — Вы чувствуете какое-нибудь давление? — сухо спросила она.

— Да, и не только физическое. И поверьте, моей руке исключительно приятно находиться между вашими… — И вдруг спросил:

— А каково ваше семейное положение?

— Вам никогда не говорили, что у вас одноколейный мозг?

Восхищенный ее юмором, он фыркнул от смеха. Ничто не могло вывести ее из равновесия. Наверное, это качество в ней больше всего привлекало его.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— А вы на мой.

Закончив работу. Клер быстро встала и отодвинула передвижной столик. Она знала, что ее лицо заливает румянец, хотя очень старалась не реагировать на этого гиганта, уставившегося на нее. Мальчишеская челка падала ему на лоб, он походил на невинного тинэйджера. Ну нет, подумала Клер, этот мужчина даже в пеленках не был невинным.

Он неодобрительно посмотрел на ее работу.

— И это все? А повязка? Сделайте мне какую-нибудь солидную белую повязку, чтоб она внушительно выглядела.

Клер отрицательно покачала головой:

— Вам ничего больше не нужно, господин Бранниган, только оберегайте рану от попадания воды и грязи, а через неделю покажитесь мне или своему врачу, чтобы снять швы.

— Джоэл, — поправил он ее.

— Хорошо, Джоэл.

— Ни перекиси, ни мази? Ничего?

— Главное, не закрывайте рану.

Наблюдая за ним, пока он медленно поднимался со стола. Клер убедилась, что у него восстановилось равновесие, да и бледность тоже прошла. Как врач она была теперь спокойна, но в ней пробудилось женское любопытство. Она не поддалась на его невинную улыбку. У него были самые порочные глаза, которые она когда-либо видела. Они не просто приглашали женщину в постель, их синева призывала женщину сделать это в любом месте. Темные густые брови дугами поднимались над его глазами. Широкие скулы и маленький шрам на челюсти придавали ему грубоватый вид, который никак не сочетался с его смокингом. Морщины на лбу свидетельствовали о нелегком жизненном опыте и глубоких переживаниях. Об этом человеке трудно было сказать что-то определенное. Морщины, зовущие глаза, выходной костюм — все это никак не сочеталось. Да еще росту в нем было больше шести футов, и его худоба отнюдь не говорила о его слабости.

Она поймала себя на том, что рассматривает его как мужчину, и вдруг перехватила его понимающий насмешливый взгляд. Он тотчас же спрятал насмешку, и лицо его приняло спокойное выражение.

— Как насчет кофе? — тихо спросил он. Она отрицательно покачала головой.

— Я серьезно вас приглашаю, если вы, конечно, пойдете без шприца.

— Я всегда ношу его с собой: как вы уже убедились, я занимаюсь тем, что делаю уколы. — Он, пожалуй, волновал ее. Она быстро открыла дверь. — Больше нет головокружения?

Он проигнорировал вопрос и просто посмотрел на нее.

— Я думаю, — сказал он низким голосом, — мы с вами так или иначе встретимся.

Он ушел. Клер не ощущала, что она, оказывается, задерживала дыхание, пока оно не вырвалось из легких шумным потоком. Ее губы расплылись в непроизвольной улыбке, и она фыркнула от подступившего смеха.

За неделю перед ней проходило больше голых мужчин, чем перед другими женщинами за всю жизнь, но уже очень давно она не испытывала то легкое удовольствие, глупую взволнованность, которые возникают от флирта с красивым мужчиной.

Он был не единственным, кто пытался отвлечься от боли, заигрывая с ней. И принять это всерьез было бы глупо.

Но он ей понравился, понравились его синие глаза, его дерзость и ленивая улыбка. Издалека послышался слабый звук сирены «скорой помощи», улыбка сошла с ее губ, и Джоэл Бранниган вылетел у нее из головы. Ей предстояла работа.

Глава 2

— Тетя Клер?

Легкий шепот едва проникал сквозь сладкие волны сна. Клер неохотно повернулась, еще глубже пряча голову под подушку.

Подушка приподнялась.

— Тетя Клер, вы еще спите?

Открыв сонные веки. Клер увидела перед собой две белесые косички и синие глазки, обезоруживающие своей невинностью.

— Я целую вечность жду, когда вы наконец проснетесь, — пролепетало четырехлетнее создание, — я приготовила блины и бекон. Посмотрела телевизор. Помогла бабушке одеться. Помыла всю посуду. Вот! И уже пора в постель опять.

— Неужели? — пробормотала Клер. На часах рядом с кроватью было чуть больше семи утра. Зевая, Клер поправила подушку и усилием воли заставила себя не спать.

— Ты что, правда приготовила блины и бекон?

— Сама, мне никто не помогал, — заверила ее племянница. Она крепко сжала свои маленькие кулачки в карманах фартучка. — А еще играл сегодня утром. Напугал бабушку до смерти, пока я его не прогнала. Он утащил двух моих любимых кукол и еще две игрушки. — Проказница вздохнула. — Ну, я думаю, придется обходиться без них, пока у кого-нибудь не будет времени, чтобы сходить со мной в магазин.

— Он взял только игрушки? — серьезно спросила Клер. Дог кивнула.

— Вы бы только видели его. У него были фиолетовые очки и большая белая борода и два пистолета.

— Да ну?

Из холла раздался голос, зовущий Дот. Когда мать Клер открыла дверь спальни, в ней было совершенно тихо, только одеяло вздымалось над неугомонившимся тельцем забравшейся под него девочки.

Уставив руки в бока, Нора Баррет посмотрела на приподнятое одеяло, понимающе взглянула на Клер и громко сказала:

— Я предупреждала Дот, что если она подойдет к твоей комнате до девяти утра, то получит линейкой по попе.

— Я ее не видела, — вкрадчиво ответила Клер.

— Если вдруг увидишь, передай от меня, что у нее будут неприятности. Ты работаешь допоздна, тебе нужен сон, ей четыре года, и она достаточно взрослая, чтобы иметь хоть немного уважения.

— Мммм, — понимающе отреагировала Клер.

Нора вновь взглянула на приподнятое одеяло.

— Может, ты еще вздремнешь?.. Клер с усмешкой покачала головой.

— Не беспокойся, мама.

— Ты совсем проснулась?

— Да. — Клер хорошо знала, что последует дальше, и с нежностью посмотрела на мать, пристраивавшуюся на краю кровати. Hope было около шестидесяти, но ее волосы сохранили цвет воронова крыла, да и цвет лица оставался свежим. По жизни она шла уверенно. С тех пор как умер десять лет назад Джед Баррет, Нора обратила всю свою любовь на дом, давала уроки музыки и французского, занималась садоводством, стала членом многих клубов и заботилась о Дот. Проблема заключалась в том, что она периодически пыталась делать все это одновременно.

— У меня маленькая неприятность, — начала Нора.

— Маленькая?

— Я хотела подогреть воду в чайнике сегодня утром и не заметила, что он пустой. К несчастью, дно у чайника пригорело… — Нора украдкой взглянула на Клер, хотя знала, что она не будет браниться, — и что-то случилось с плитой. Элемент в горелке как зашипит — я боюсь включать плиту.

— Я займусь этим.

— А пока ты будешь на кухне… — добавила Нора нервно.

Клер зевнула. Теплый комочек, прижавшийся к ней под одеялом, толкал ее локтем в ребра. Она поправила одеяло, чтобы дать немного подышать маленькой шалунье.

— Ну что там еще? — спросила она мать.

— Что-то случилось с медной лампой.

— На кухне?

— Нет, в гостиной. Я задела пылесосом шнур лампы и отнесла ее на кухню, чтобы попробовать починить, — объяснила Нора.

— По-моему, мне лучше встать, — сказала Клер, глядя в потолок.

— Не хочу торопить тебя, — забеспокоилась мать. — Тебе следует отдохнуть перед свиданием сегодня вечером. У тебя так редко выдаются свободные вечера. — Ой, Вальтер!

Собака, породы ищейка, с лаем ворвалась в спальню, притормозила и после двух неудачных попыток водрузилась на кровати Клер. Ее огромные челюсти были нервно сжаты, а глубокие глаза выражали безнадежность. Клер мягко потрепала собаку и услышала, как вдалеке завыла пожарная сирена.

— Я буду готова через минуту, — успокоила она встревоженную собаку.

— У нас хуже, чем в сумасшедшем доме, — пожаловалась мать. — Вальтер, слезь сейчас же с кровати.

Собака уткнулась печальной мордой в колени Клер, видимо полагая, что она в безопасности.

— Если вы все удалитесь, — спокойно предложила Клер, — обещаю сразу же встать и заняться делами. Лампа, поход в магазин, пробежка в парке. — Собака в ожидании подняла голову. Клер кивнула ей. — А теперь убирайтесь все.

Они выходили скорее медленно, чем быстро, но большего она и не могла ожидать. Стягивая с себя ночную сорочку, Клер на минутку предположила, как легко было бы завести милый тайный роман в этом доме. Ведь здесь всегда царил хаос, и никто не заметил бы, если бы она привела в спальню мужчину. Проблема состояла в том, где найти такого мужчину, который не возражал бы, чтобы его будили четырехлетняя проказница, беспокойная мать и лающий пес. Ее сестра Сэнди, мать Дог, вносила еще больше эмоциональной неразберихи.

Заметив свежий снег на ветвях огромного дуба во дворе. Клер надела красные шерстяные брюки и свитер, который подходил к ним по цвету. Мягко ступая босыми ногами, она подошла к окну и прижалась носом к стеклу, как ребенок. Она любила свежий снег. И она любила два огромных дуба во дворе и кованые железные ворота, от которых шла дорожка к их каменному дому, любила и старый район в северном Чикаго, где прожила всю свою жизнь.

И тем не менее она подумывала о том, что давно пора переехать и обустроить свой собственный очаг. Два дня назад ей исполнилось тридцать четыре года, и с этого момента ее не оставляло странное чувство беспокойства. Для женщины, которая так высоко ценит независимость и возможность уединения. Клер достаточно долго прожила без того и без другого.

После того как она развелась с мужем, она прожила дома четыре года. Сэнди тоже вернулась домой в тот же год, со страшным шрамом на плече и незаконнорожденной девочкой по имени Дог на руках. Клер не выбирала свое положение, она просто подчинилась обстоятельствам. Ее жизнь была заполнена любовью к маленькой племяннице, преодолением бесконечных трудностей, возникавших у матери, и утешением сестры, пытавшейся отомстить каждому встречному мужчине за то, что один из них бросил ее в трудном положении и без средств.

Семья и работа не оставляли Клер времени для мужчин. Однако этот день рождения заставил ее глубоко задуматься. Действительно ли она хочет вести монашеский образ жизни всю оставшуюся жизнь? Клер знала, что семья сможет обойтись без нее, хотя, конечно, ее будут уверять в обратном.

Чувство беспокойства покинуло ее, когда она через несколько минут вошла на кухню. Усадив Дог на колени, она принялась очищать банан и звонить электрику насчет плиты. По радио гремела рок-музыка, любимая ее мамой, а в другой комнате вещал телевизор.

Чуть позже, за чашкой кофе, она взялась за починку шнура лампы, между делом освободив пса от разноцветных клейких бумажек, которыми Дог украсила его спину. Когда появилась Нора со шваброй в руках, как с грозным оружием, Клер отодвинула отремонтированную лампу на край кухонного стола.

— Ты так долго возишься, — печально заявила Дог, входя в кухню.

— Магазины откроются только через час, — объяснила Клер.

— Я тут приготовила список, может, зайдешь в продовольственный, — сказала Нора.

Клер вздохнула. Вообще-то она собиралась купить себе новую блузку цвета какао к своему белоснежному костюму, но это подождет, как, впрочем, и мужчина в ее жизни, подумала она про себя.