Я услышал шаги. Еще не видя человека, по его тяжелой походке и затрудненному дыханию я понял, что это Роналд Хикок из контактной группы, которая вела переговоры с ональби.
      Да уж, я действительно подкинул им тему для переговоров…
      Он вскарабкался на скалу, где я сидел, и плюхнулся рядом. Отдышавшись, он заговорил:
      – С тобой хорошо обращаются? Я кивнул:
      – Никаких жалоб.
      – Неужели никаких? - он повел рукой, показывая на горизонт. - Тебя поселили в этой скалистой долине, без укрытия, без еды…
      – Еду мне приносят, - возразил я.
      – Да-да, знаю, - согласился он. - А ты соорудил себе глинобитную хижину, но это…
      – Рон, мне не требуется особняк. Все, что мне нужно, это защита от непогоды и пища.
      Он что-то проворчал и стал рыться в карманах.
      – Я принес тебе носки, как ты просил, - сказал он и вручил мне небольшой сверток. - Знаешь, я думаю, если бы ты только захотел, они бы разрешили тебе пользоваться чем-нибудь еще. Может быть, монитор? А как насчет…
      Жестом я остановил его.
      – Ничего не нужно.
      – Пол, я тебя не понимаю. Сидишь здесь в одиночестве, глядишь на скалы, ни с кем не разговариваешь, ничего не делаешь. Как ты это выносишь?
      Я пожал плечами:
      – Ты же знаешь, люди часто говорят, что собираются вот-вот сделать что-то важное, если у них окажется время. Мне всегда хотелось проветрить душу, и теперь как раз появилась такая возможность.
      Он глубоко вздохнул.
      – Зачем ты это говоришь? Не стоит заниматься самоистязанием. Мы вполне могли бы поговорить с ними, чтобы тебя перевели в какое-нибудь более цивилизованное место - скажем, в помещение, которое надежно защитило бы тебя от непогоды.
      – Мне и здесь неплохо. Можешь считать, что я уже отбываю наказание.
      – Это глупо! Ведь против тебя еще не начат процесс, а ты уже наказан. Несправедливо.
      – По чьим меркам? - спросил я. - По нашим? По их? Или по каким-то высшим законам? Кто определяет правила? Во всяком случае, я должен послужить примером справедливого решения. Если в моем деле сыграет роль что-то, кроме справедливости, то и мы, и ональби будем ощущать последствия этого до скончания веков.
      Рон встал и посмотрел на меня сверху вниз.
      – Сумасшедший, - сказал он. - Ты прикрываешься своей виной, словно щитом. А что если они убьют тебя? - Он неуклюже изобразил клешни ональби, разрезая рукой воздух. - Пригодится ли тогда твой щит? Позволь мне, по крайней мере, попробовать спасти тебя.
      Не отводя от него взгляда, я покачал головой.
      – Нет. Мы поступим по-моему, то есть так, как хотят они. У них не должно быть претензий. Это единственный способ прийти к тому, чтобы мы могли сосуществовать в будущем.
      Хикок начал было что-то говорить, но замолчал, задумался, а потом стал спускаться со скалы так же неуклюже, как и взбирался. Он пересек котловину, вскарабкался на гребень и исчез. Через несколько дней, когда голос совести возобладает над раздражением, которое я у него вызываю, он снова придет сюда и сделает еще одну попытку спасти меня от меня самого и от ональби.
 
      Меня зовут Пол Уокер. Мне двадцать восемь лет, мой отец - профессор философии, а мать - учительница танцев. Сколько себя помню, я всегда мечтал о космосе. Во что бы то ни стало я хотел полететь к звездам. И говорил себе, что готов заплатить любую цену… я действительно так думал.
      Однако довольно скоро выяснилось, что я не могу стать ни капитаном, ни пилотом, ни даже навигатором. Вдобавок я не собирался быть ученым. Хотите знать чистую правду? Я просто был слишком ленив, чтобы как следует учиться. Сейчас, повзрослев, я оглядываюсь назад и сожалею об упущенных возможностях. Чуть меньше пива, чуть больше ночей за книгами, и я мог бы стать кем-то более значительным, чем кок
      И все же я добился своего - полетел в космос.
      В качестве кока - ни больше ни меньше. На борту «Горбачева», как один из низших по рангу членов экипажа. Но звезды все равно принадлежали мне, даже если я лишь изредка видел их. Мы совершили посадку на пяти безжизненных планетах. Я побывал на каждой из них, хотя был одним из последних.
      Шестая планета оказалась просто подарком. Там обнаружилась не только флора, но и фауна. Открытие вызвало всеобщий восторг. Пока мы кружили вокруг планеты, весь экипаж спал по три часа в сутки, а если кто-то уж очень уставал - то пять. И снова - к приборам, снова короткие дискуссии, пылкие споры, новые данные, новые теории, отвергнутые теории… и так далее, и так далее. Я терпеливо занимался своим делом. Было ясно, что мы пробудем здесь еще довольно долго, а все, чего мне хотелось, - это ступить на поверхность планеты прежде, чем мы улетим.
      Я продолжал готовить бесчисленные завтраки, обеды и ужины. Некоторые вещи нельзя автоматизировать, если хочешь, чтобы они были сделаны как следует. Время шло. Между учеными наметилось некоторое взаимопонимание. Они выработали базовую концепцию, которая легла в основу предстоящих исследований. Географы, ботаники, океанологи - можно долго перечислять, - каждый специалист внес что-то свое, и согласие было достигнуто. Мы совершили посадку. Предстояла работа, большая работа. Но я ведь всего-навсего кок и должен ждать своего часа.
      Наконец и мне представилась возможность. Не хочу ли я выйти наружу? Конечно, хочу! Разрешение было получено. Атмосфера планеты мало чем отличалась от земной. Азота поменьше, неона больше, содержание кислорода чуть ниже. Я вышел на планету без скафандра, даже без кислородной маски.
      Пейзаж, на первый взгляд, напомнил мне пустыню. Разумеется, я не раз видел изображение планеты на экранах, но оно не передавало ни сухости воздуха, ни удивительной шири неба. Нечто похожее можно встретить в юго-западной части Америки. Я шел просто так, без какой-либо цели.
      Обогнув отложение выветрившегося песчаника, я с удивлением обнаружил прижавшееся к твердой скале двуногое существо, которому угрожало другое, представлявшее собой нечто среднее между отвратительной ящерицей и крабом. Оно было огромным - высотой более трех метров. У двуногого же, хотя оно не походило на человека, были вертикально расположенная грудная клетка и явно выраженная голова. Руки… рук у него было более чем достаточно. Мне показалось, что у него их двадцать или тридцать. Одна, судорожно подергиваясь, лежала у его ног. Лилась кровь. Он явно проигрывал битву. Пока я смотрел, чудовище взмахнуло клешней, и его добычей оказалась еще одна рука. Оно торжествующе сунуло обрубленную конечность в широко разинутую пасть.
      Не раздумывая, я бросился к ним, нашаривая в кармане комбинезона тесак, который обычно держал при себе. На моем плече сомкнулась клешня, но существо было явно застигнуто врасплох. Я вогнал лезвие в щель между двумя пластинами у него на затылке, вытащил и ударил снова.
      Двуногое убежало, не подумав поблагодарить меня.
      Вся серьезность допущенной мной ошибки выяснилась только через несколько дней. Это двуногое, хотя и гуманоидного типа, было просто животным. А свирепый хищник на самом деле оказался разумным существом, которое собиралось добыть себе завтрак. Теперь оно было мертво, став жертвой землянина, полагавшего, что любое двуногое заслуживает спасения.
      Мне предстоял процесс по обвинению в убийстве.
      Ональби выносят смертные приговоры, причем довольно часто.
 
      Моя небольшая долина была явной геологической достопримечательностью. Неправдоподобно круглая, с ровными краями. Если бы на планете выпадало достаточно осадков, со временем она бы наполнилась и превратилась в озеро. Ее чашевидная форма наводила на мысль, что это либо след упавшего много лет назад метеорита, взметнувшего в небо громадное количество горной породы, либо вулканическая кальдера.
      Ничто не мешало мне взбираться на ее край, и я довольно часто проделывал это, чтобы посидеть и поговорить со своим стражем. Я не был так одинок, как полагал Рональд. По отношению ко мне страж вел себя безупречно. Он ни разу (я говорю «он», хотя даже не знаю, существует ли у них пол) не совершил ничего даже отдаленно похожего на жестокие и оскорбительные трюки, которых можно ожидать от тюремщиков-людей. Казалось, он тоже ощущает тревогу за судьбы наших двух видов и хочет быть уверенным, что грядущие поколения одобрят его обращение с убийцей-землянином.
      Склоны моей долины, постепенно повышаясь, к краям становились более пологими. Поначалу, добравшись до верха, я едва мог перевести дыхание, бросался на землю и тяжело дышал. Теперь же, прожив под открытым небом по меньшей мере несколько месяцев, я окреп и взбирался на гребень без труда.
      Я сидел спиной к сторожевому посту и ждал, а Хреса, мой страж, быстрыми шагами шел навстречу мне по краю котловины. Ему оставалось пройти еще довольно много, поэтому я уселся поудобнее, подтянув колени и опершись на них подбородком, и уставился на голую, выцветшую под солнцем землю.
      Хреса пришел и включил энергетическое обеспечение поста, весьма похожего на автоматизированную информационную будку, какие часто можно встретить в больших городах. Хреса произносил какую-нибудь фразу, компьютер внутри будки переводил ее для меня. Со временем я научился не воспринимать голос Хресы, а слушал только перевод. Голоса ональби бесстрастны и похожи на шепот, они напоминают ветер пустыни.
      – Все в порядке? - спросил Хреса. Я кивнул:
      – Все в порядке.
      – Прости, что я так долго добирался.
      – Ничего страшного, - ответил я.
      Единственное, о чем я просил экипаж корабля, это о том, чтобы они как можно скорее обеспечили меня синхронным переводчиком. Это было не только моей проблемой, ведь чем скорее мы найдем лексические соответствия, тем скорее наладим наше совместное будущее. Они справились с этой задачей на удивление хорошо, но все же некоторые понятия в переводе с ональби на английский звучали несколько странно.
      – Скоро пойдет снег.
      Правда? Я почувствовал, что похолодало, но не знал, что это к снегопаду.
      Хреса поднял клешни и второй парой конечностей дотронулся до сторожевой будки. На ее стенке появилось изображение, напоминавшее радужно переливающиеся красочные спирали - местный вариант карты погоды, с изотермами, изобарами и всем прочим. Он показал одним из щупалец кривую коричнево-пурпурного цвета.
      – Видишь, как продвигается?
      Несмотря на все усилия, я все еще не понимал их карт. Как говаривали ученые на корабле, ональби, возможно, воспринимают больше частот. На карте могли быть недоступные мне цвета. Скорее всего, в инфракрасной части спектра, как считал Роналд. Сейчас это не так важно, но со временем кому-нибудь надо всерьез заняться этим.
      Не надеясь разобраться с картой, я перешел к практическим вопросам.
      – Когда здесь пойдет снег?
      – Завтра ранним утром.
      – Могу я попросить тебя сбросить вниз еще два-три дерева? Чтобы поддерживать тепло, мне понадобится больше топлива.
      Признаться, это были не деревья: растения больше напоминали мощный кустарник, но именно так их назвали составители словаря, а ональби согласились с этим названием.
      – Ты опустел?
      Да, над словарем явно надо было еще поработать.
      – Пока нет, но скоро это произойдет, если не запасти еще топлива.
      – Умение предвидеть характерно для людей? Я разочарованно хмыкнул в ответ:
      – Если бы я умел предвидеть, то не убил бы Гренабелосо, и мы с тобой не разговаривали бы здесь сегодня.
      – С тех пор как ты сделался узником, у тебя с этим стало лучше. Последнюю фразу можно было понять по-разному, и я попросил его сказать то же самое, но другими словами.
      – Когда ты здесь появился, то думал только о том, что происходит сейчас. Теперь ты научился предвидеть.
      Я вздохнул, подобрал камешек и бросил его в свою долину.
      – Не знаю, есть ли такое слово в компьютере, но у нас это называется опытом. Оно означает, что человек с возрастом учится.
      – Мы тоже учимся.
      – Опыт не то же самое, что обучение. Вы рождаетесь мудрыми. Человек должен научиться понимать, что его поступки имеют последствия. Знание помогает достичь зрелости… Это значит, что ты можешь избрать верное направление действий, пусть даже и не совсем приятных, надеясь, что потом оценишь свое поведение как правильное. Если бы я был умнее в юности, то учился бы прилежнее. Тогда я смог бы достичь чего-то большего, чем место кока.
      – Не понимаю, как можно родиться, не зная этого.
      – Судя по тому, что я слышал, вы, ональби, живете долго и у вас не бывает гормональных скачков. Вы способны предвидеть результат своих действий. К тому же ваш более стабильный гормональный уровень не допускает каких-то… порывов, характерных Для человека.
      – Но мы, как и люди, охотники.
      Несколько неожиданная, но хорошая мысль. Подумав, я кивнул.
      – Мои охотничьи инстинкты - часть того, что привело меня к убийству Гренабелосо. Люди - оседлые существа. Мы также пытаемся защитить свой вид. Второпях соображая, как поступить, я решил, что беса - гуманоидное существо и нуждается в моей защите.
      Хреса покачал из стороны в сторону огромной клешней, этот жест я бы приравнял к утвердительному кивку, хотя внешне он больше походил на уклонение от ответа.
      – Мы не оседлые, - согласился он. - Нам трудно понять, как люди ощущают, что им принадлежат какие-то вещи. Например, можно ли считать своим кусок земли? Я много раз слышал, как ты называешь долину «своей», хотя ее создал не ты. Ональби считают своим только то, что они сделали. Не ты создал долину, а природа; но ты называешь ее своей, хотя даже по вашим меркам она принадлежит ональби. Как она может быть твоей, когда она наша? Я могу понять твое отношение к глинобитной хижине. Ты ее построил. Она твоя. Но про долину я не понимаю.
      Мне оставалось только пожать плечами в надежде, что Хреса правильно оценит этот жест.
      – Согласен. То, что ты говоришь, верно. Я подумаю об этом и отвечу тебе в следующий раз, когда заберусь сюда повидаться с тобой.
      Хреса положил устрашающую клешню рядом с моим бедром. Я не вздрогнул, это был жест сродни тому, когда кладут руку на плечо.
      – Пожалуйста, сделай так, чтобы забраться сюда поскорее. Я буду ждать твоего ответа.
      Спускаясь к хижине, я ощутил первое дуновение холодного ветра. Мне почудилось, что это прикосновение Старухи с косой.
 
      Проснувшись на следующее утро, я увидел, что землю покрывает трех-четырехсантиметровый слой снега. Большие пухлые хлопья падали ровно, ветер почти не относил их. Я водрузил на место дверь, которую соорудил из веток, обмазанных глиной, и принялся раздувать угольки, оставшиеся от вчерашнего костра. Огонь надо было развести не слишком слабый, иначе он не давал достаточно тепла, но и не слишком большой, иначе он заполнял куполообразную хижину дымом, от которого слезились глаза, и приходилось время от времени выбегать наружу прочистить легкие. Когда мне удавалось добиться нужной величины пламени, дым поднимался вверх легкой струйкой и выходил через круглое отверстие в крыше.
      Услышав шаги Роналда Хикока за дверью, я удивился, потому что ждал его не раньше, чем через день-другой.
      – Тук-тук, - произнес он.
      – Входи.
      – Как это сделать… толкнуть внутрь?
      Я подошел и отставил дверь в сторону. Прежде чем я успел пристроить ее на место, впустив Хикока, внутрь ворвались холодный воздух и снег.
      – Спасибо, - пробормотал он, неудобно согнувшись и стараясь не наступить в огонь. Он тяжело уселся. - Я принес тебе второе одеяло. Подумал, может быть, оно тебе понадобится - ведь снег и все прочее.
      – Да, я, наверное, повешу его на дверь, пока не сделаю новую. Эта стала осыпаться.
      Похоже, ему это не понравилось.
      – Как знаешь. Послушай, в самом деле, дай я наконец попробую перевести тебя в какое-то другое место. Получив здесь воспаление легких, ты никому ничего не докажешь. Если будешь настаивать, я даже постараюсь сделать так, чтобы ты мог спать на гвоздях.
      Я с трудом сдержал раздражение.
      – Спасибо, не надо. Пока я чувствую себя нормально. Он расстегнул парку.
      – А здесь теплее, чем я думал, - заметил он.
      – Пока Хреса приносит мне топливо и еду, со мной все в порядке.
      Роналд хмыкнул.
      – Я рад, что у тебя все хорошо. Некоторые из наших просто на стену лезут.
      – Контактная группа? Что-нибудь не так?
      – Все не так. Нам известны лишь имена ональби. Как только мы пробуем перейти к каким-то проблемам, например, как поступить с тобой, ональби переводят разговор на другую тему. Они относятся к нам, словно мы двоечники.
      Работая коком, я знал на корабле всех. И у меня было свое мнение по поводу того, кто чего стоит.
      – Ты обвиняешь их? Да вы все ведете себя как политики, которые пытаются привлечь на свою сторону избирателей! Он дернулся, будто я его ударил.
      – А ты обвиняешь ученых? - насмешливо спросил он. Я пожал плечами:
      – Может быть. Хотя они все прекрасные люди, за исключением, возможно, Фарака. Его я бы держал как можно дальше от ональби.
      Для собственной безопасности я сменил тему.
      – А как дела у лингвистов?
      – Ну, у них все благополучно. Послушать их, так ональби, с которыми они работают, просто асы языкознания. Все, что требуется от наших, это начать какую-то мысль, а ональби тут же ее подхватывают. Эйлин говорит, что у них интуитивное понимание вещей, которых они даже никогда не видели. Это поразительно. Она подробно излагала им историю транспорта, рассказала об автомобилях, о верховых лошадях, и вдруг один из ее подопечных развил идею повозки - колесного транспортного средства, передвигающегося с помощью не электричества, а лошади, и спросил, как она у нас называется. При том, что сами ональби никогда не использовали тягловых животных. Они все делали сами, пока не изобрели машины, которые стали работать на них.
      – Жаль, что у ученых нет таких ональби.
      – Знаешь, кажется, они кого-то дожидаются. И пока этот кто-то не появится, наши ученые будут топтаться на месте. Даже тот лингвист, что придумал идею повозки, не разговаривает с ними, хотя ясно, что он очень толковый парень. Социологи считают, что у них кастовая система, законы которой они не могут нарушать.
      Я покачал головой:
      – Не думаю. Я общался с несколькими ональби, и они относились друг к другу как равные. Он ухмыльнулся:
      – Корабельный кок авторитетно утверждает… Думаю, все там, на корабле, затаив дыхание, ждут, пока я вернусь и сообщу им твое мнение.
      Наверное, я заслужил этот издевательский упрек - ведь я задел контактную группу, в которой он работал.
      – Если кастовая система существует, я буду сильно удивлен.
      – Наши считают, что именно поэтому у контактной группы ничего не получается. Возможно, мы в некотором роде не та каста.
      – Не то, чтобы каста… скорее, общество равных, а твоя контактная группа, наверное, не соответствует их представлениям о равноправии, - осторожно предположил я.
      – Ну а если ты собираешься предстать перед судом равных, - огрызнулся он, - тебе лучше начать поиски уже сейчас. Я думаю, искать двенадцать коков-ональби тебе придется долго.
 

* * *

 
      С течением времени поведение моих соплеменников заботило меня все меньше и меньше. Возможно, я превращался в аборигена. Возможно, тем самым я пытался дистанцироваться от склонного к ошибкам «хомо сапиенс», который убил разумного инопланетянина только потому, что тот не выглядел «нормальным». К тому же, что ни говори, люди, похоже, не такая уж распрекрасная компания.
      Я не мог быть в претензии к Хикоку за его саркастический выпад - ведь это я вывел его из себя. Но я сделал это потому, что он пробуждал во мне ощущение собственной неполноценности.
      После его ухода, все еще чувствуя себя задетым, я решил отправиться на сторожевой пост: может быть, встречу там Хресу. Снег шел не переставая, слепил глаза.
      Без перчаток руки скоро закоченели, и последний отрезок пути был малоприятным. Взобравшись наверх, я ощутил, что меня бьет крупная дрожь.
      Усевшись под навесом будки, я прислонился спиной к средней колонне, подтянул колени к животу и завернулся в принесенное Хикоком одеяло.
      – У тебя все в порядке? - спросил Хреса.
      – Все в порядке.
      – Ты двигаешься.
      Я стал было поправлять его, объясняя, что спокойно сижу, но тут понял, что он имел в виду: у меня стучали зубы.
      – Это называется «дрожать». Естественная реакция человека на холод. Движение мускулов дает тепло и помогает нам согреться.
      – Если ты будешь двигаться активнее, то тебе понадобится больше пищи. Я пошлю кого-нибудь на твой корабль, чтобы взять еще еды. - Он поднял вторую пару конечностей и стал водить ими по стене будки.
      Еще один пример того, что ональби оценивают побочные эффекты и результаты полнее и быстрее, чем люди. В этот раз Хреса сделал выводы всего из двух фактов - такой минималистский подход мог обескуражить, если бы я каждый раз я не убеждался в его правоте. Он был слишком умен для стража.
      Хреса кончил свое занятие - мне оно напоминало печатанье на машинке, хотя никакой клавиатуры, разумеется, не было - и послал информацию местного компьютера в главный компьютер лагеря землян, а также во все имеющиеся компьютерные базы данных ональби. Вероятно, начальное определение дрожи уже поступило в компьютерную базу данных ональби. Еще один кирпичик в общую постройку.
      Почва подо мной была твердой и холодной. Металлическая раковина будки тоже была твердой и холодной. Даже воздух казался твердым и холодным. Я поплотнее завернулся в одеяло и попробовал сосредоточиться, но все свелось к тому, что я стал наблюдать, как падают на землю снежинки. Здесь, на гребне, дул легкий ветерок. Снежинки танцевали и кружились в едва ощутимых воздушных потоках.
      – Люди в корабле осведомляются о твоем здоровье, - сообщил, стукнув по стене будки, Хреса. - Они сказали мне, что тебе вредно подвергаться воздействию такого холода.
      – Да, это, конечно, не Майами в середине августа.
      – Извини. Это плохо переводится. Компьютер считает, что ты привел сравнение, но оно мне непонятно. Я хмыкнул.
      – Майами - такое место на Земле, где тепло. Август - так называется время, когда тепло. Быть в Майами в августе означает, что тебе будет тепло.
      – А здесь сейчас не тепло. Я понимаю. Ты хочешь, чтобы тебе было теплее? Я вздохнул:
      – Хочу ли я, чтобы мне было теплее? Да, конечно. Но еще больше я хотел бы искупить вину за убийство Гренабелосо. Возможно, ты будешь решать, как поступить со мной в этой ситуации. Затем я постараюсь достойно принять любое наказание, какое вы для меня изберете. Я совершил ошибку и теперь должен за нее расплатиться.
      Он молчал. Я наблюдал за снегом, который падал на край одеяла, там, где оно высовывалось из-под навеса. Спустя некоторое время я сказал:
      – Хреса, я подумал о нашем вчерашнем разговоре.
      – О том, что долина принадлежит тебе?
      – Да. Я думаю, лучше всего объяснить это, начав с моей хижины. Мы оба считаем, что, когда я смешал воду с травой, глиной и ветками, чтобы сделать укрытие, я создал нечто такое, что в каком-то смысле принадлежит мне, так?
      – Да, мы оцениваем это похоже.
      – Прекрасно, давай взглянем на это с другой точки зрения. Вы, ональби, насколько я могу судить, в достаточной мере индивидуалисты. Во всяком случае, я никогда не видел больше трех ональби сразу, и то это случилось лишь однажды. Остальное время вы предпочитаете проводить в одиночестве, верно?
      – Да.
      – Люди же стремятся быть вместе. Мы прошли эволюцию, охотясь вместе на больших, сильных животных. У вас есть клешни, и вы в состоянии неплохо защитить себя, но у людей нет ни клыков, ни когтей, поэтому нам было необходимо сплотиться против врагов.
      – У вас есть хищники, которые охотятся вместе, - гиены, кажется? Люди тоже действуют в стаях?
      Первым моим желанием было ответить отрицательно, но с его точки зрения сходства было больше, чем различий.
      – Хм, да, немного похоже. Но давай лучше говорить о волках. Сравнение с гиеной считается оскорбительным, сравнение с волком более приемлемо.
      – А гиены хохочут? Разве они не…
      Я не мог удержаться от смеха, вполне осознавая, что это сделает предположение Хресы еще более обоснованным.
      – Хреса, ты чудо! Мне нравится, как ты мыслишь. В лучших обстоятельствах я был бы рад предложить тебе свою дружбу.
      – Не понимаю.
      – Ничего. Возможно, мы когда-нибудь сможем обсудить различие и сходство между людьми и гиенами, но это, наверное, будет длинный разговор.
      – Мы обязательно поговорим об этом. Я напомню тебе. Давай вернемся к людям, охотящимся в группах.
      – Решающим моментом здесь является то, что люди стали оседлыми. Мы были кочевниками-охотниками. Потом начали жить на одном месте…
      – А! Я понял! Когда группа людей живет в одном месте, им всем нужна глина, чтобы строить хижины. Глины становится недостаточно. Если ее недостаточно, людям приходится идти отыскивать ее запасы. Но это не совпадает со стремлением человека жить оседло рядом с другими людьми, поэтому создается противоречие: как селиться рядом с другими и при этом найти достаточно глины, чтобы строить дома. Это противоречие разрешается как… как враждебность? Да?
      Я же говорил, дайте ональби два факта, и он все поймет, словно читая мысли.
      – Это одна возможность. Они могут забирать глину друг у друга силой. Другая возможность - торговля. Кто-то живет на краю долины, где глины много, и может отдавать ее в обмен на еду.
      – Прекрасно! Великолепно! Я понял! Это объясняет очень многое. У вас происходит борьба за ресурсы. Не только за глиняные хижины, но и за саму глину, из которой строят эти хижины. Вас так много, что продукты и товары сразу же становятся дефицитом. Эта долина твоя, потому что именно тут ты построил себе хижину.
      Я кивнул:
      – Да, ты на верном пути. Продолжай в том же духе и ты проследишь появление законов, войн и даже рекламы.
      – Прости, компьютер не знает этого слова.
      – Ну, предположим, у тебя есть глина, а у кого-то другого ее нет. Реклама позволит ему узнать, что у тебя есть глина и ты хочешь продать ее.
      – Я просто в восторге. Мы с тобой сделали для взаимопонимания между ональби и людьми больше, чем кто-либо другой. Все сразу становится ясным. То же самое с едой, да? Если съесть всю пищу в каком-то месте, то ее не будет хватать.
      – Правильно. Вы, ональби, кочевники. Когда вы передвигаетесь, то пища, которую вы съедаете, будь то беса или что другое, составляет лишь небольшую часть пиши в этой местности. Затем вы двигаетесь дальше. Мы же строим город, и довольно скоро все съестное в его окрестностях кончается.
      – И это привело вас к развитию сельского хозяйства. Ваша самая большая слабость оборачивается силой. Забавно. Затем сельское хозяйство заставляет вас изучать биологию и развивать технику. О, это замечательно! Скажи мне, вам ведь приходится рекламировать пищу, не так ли?
      – Постоянно.
      – Вы и сильны, и слабы одновременно.
      – И поэтому, когда я увидел Гренабелосо и бесу, я действовал, как стая охотников, защищая представителя собственного вида от хищника.
      – Потому что у бесы могла оказаться глина, которую он в знак благодарности мог дать тебе в будущем, если она тебе понадобится.
      – Правильно. Но можно также сказать, что я действовал просто в силу предрассудка: существо, стоящее на двух ногах, должно оказаться подобным мне.
      – Тогда ты не мог быть таким дальновидным.
      – Это правда.
      – И все же ты смог научиться предвидеть. Я замечаю это.
      – Верно, я пытаюсь научиться смотреть в будущее.
      – А другие люди? Ваша контактная группа не может быть тем, на что она претендует. Они совершенно не умеют смотреть в будущее. Они не видят ничего дальше настоящего момента. Мы ждем человека, который бы мог предвидеть, а его все нет.
      – Но, Хреса, это действительно контактная группа.
      – Разве это возможно? Они должны лучше всех предвидеть, но они не представляют даже самых ближайших последствий! Более отдаленных последствий они тоже не видят. Они… Я не могу этого сказать: нельзя говорить так даже о представителях своего вида, а о людях - тем более.
      Прекрасно понимая, что наш с Хресой разговор будет известен контактной группе, я все же решил пренебречь осторожностью. Я разделял разочарование ональби, поскольку мне приходилось гораздо хуже, чем ему.
      – Хреса… я кое-что хотел тебе сказать… И после этого у меня, наверное, будут неприятности. Контактная группа состоит из политиков. Компьютер знает это слово?
      – Избранные чиновники, которые определяют существование группы подопечных особей.
      – В общем, да, но здесь не все следует понимать прямо. Ты знаешь, что у людей бывает профессия. Профессия - это как функция, в которой человек специализируется, у каждого своя специальность, и каждый наиболее эффективно выполняет свою работу.
      – У нас есть работа. Мы тоже специализируемся. Мне это понятно.
      – Нам платят за нашу работу. Это позволяет нам…
      – А! Деньги! Замечательная идея. Такая многосторонняя, такая изменчивая. Наша система больше похожа на то, что вы называете бартером. Нас очень интересует ваша идея денег.
      – И ты понимаешь, что политикам платят.
      – Борьба за деньги. Да. Великолепный процесс. Это значит, что те люди, которые работают политиками, стремятся сделать свою работу как можно лучше, чтобы получить как можно больше денег?
      – Знаешь, по идее так и должно быть, но так не получается. Отчасти из-за того, что трудно найти способ объективно оценивать работу политика. У нас государством управляют не те, кто делает это лучше всех. Другими словами, они не хороши как политики.
      – Но ведь система оценки - это не проблема. Вы платите музыкантам за то, что они играют. Насколько хорошо они играют - это оценка субъективная, ведь правда? Тем не менее вы в состоянии решить, кто вам нравится. А для объективной оценки просто надо подождать, а затем оценить, насколько правильны были принятые политиками решения.
      – Хм, может быть, это труднее понять, чем я думал. Давай обратимся к идее рекламы. Политики рекламируют свою хорошую работу.
      – Да? Тогда здесь нет сложностей. Можно найти политика, который работает лучше всех. Тогда вы выбираете его, и он зарабатывает больше денег. Так?