В ожидании суда

      Я сокрушенно покачал головой.
      – Есть еще одна вещь. Люди не всегда говорят правду. Поэтому трудно сказать, действительно ли политик хорошо работает, ведь он может солгать в своей рекламе. Чем лучше звучит реклама, тем больше вероятность, что он будет избран. В основном, их выбирают не потому, насколько удачно они управляют, а потому, насколько ловко они лгут.
      Глупо, конечно, проецировать человеческие эмоции на инопланетян, но готов поклясться, что Хреса был ошеломлен. Он попытался сказать что-то, но не смог. Дожидаясь, пока он соберется с мыслями, я развлекался тем, что представлял себе лица членов контактной группы, обнаруживших, что я проделал с их раздутым и взлелеянным самолюбием.
      Я подумал, не пора ли мне подать документы, чтобы стать гражданином государства ональби, хотя бы вплоть до исполнения смертного приговора.
      Члены контактной группы, несмотря на мое невысокое мнение о них, обладали большой властью: в определенной ситуации они могли снять с должности даже капитана. Они могли бы поджарить меня в масле и разрезать на мелкие кусочки, оставив их на усмотрение ональби. Сказать, что я рисковал своей головой, было бы явным преуменьшением.
      Наконец Хреса пришел в себя.
      – А вы не советуетесь с…
      Здесь компьютер оказался не в состоянии перевести слово; оно просто прозвучало. Это слово было «анваби».
      – Попробуй еще раз, Хреса. Не получается.
      После нескольких попыток мы были вынуждены признать поражение. Обидно, потому что Хреса придавал большое значение этому понятию, но для ональби оно было настолько обычным, что прежде ему никогда не приходилось объяснять его смысл.
      От меня было мало толку. Я промерз до костей и не переставая дрожал. Как ни содержателен был разговор, пора было возвращаться в хижину, к теплому очагу, иначе ональби уже не пришлось бы беспокоиться о том, как меня казнить.
      Мы распрощались. Хреса пообещал мне подбросить топлива для очага.
      Я совсем обессилел, и, когда перебирался через гребень, руки разжались, и я полетел вниз по склону долины.
 
      Хреса не мог прийти мне на помощь. Ональби не умеют ходить по наклонной плоскости. Надо сказать, что мое узилище, совершенно надежное для ональби, для человека оказалось чисто символическим, доказательством чему служили мои частые визиты на гребень кальдеры.
      Единственное, что Хреса мог сделать, это позвать на помощь через компьютер. Появились несколько ональби, но в данных обстоятельствах они могли быть лишь наблюдателями. По счастью, довольно скоро прибыли люди и не без труда спустились к тому месту, где я лежал. Меня торопливо осмотрели и пришли к выводу, что я сломал руку, ногу и, возможно, ребро, а ко всему этому получил множество ушибов, царапин и прочих повреждений. Я терпел осмотр со стойкостью, на какую только был способен. Когда стойкость иссякла, я начал издавать стоны. На обратном пути к хижине я перестал стонать и на нестерпимую боль реагировал только ругательствами.
      Доктор по имени Лэмон явно был человеком опытным. Пока доктор штопал меня, Хикок в течение 10 - 15 минут безуспешно пытался раздуть огонь. Лэмону надоело беспрерывно наталкиваться в тесной хижине на Хикока, и, выгнав незадачливого истопника, он быстро развел огонь сам. Затем снова вернулся ко мне, оставив Хикока снаружи морозить нос и прочие части тела. Поскольку Хикок был для меня не слишком желанным гостем, мое уважение к Лэмону возросло. Док еще некоторое время возился со мной, потом сказал, что теперь все в относительном порядке. Он предложил перевести меня в медицинский отсек корабля, но я ответил, что останусь там, куда определили меня ональби, и что прецедент слишком серьезен. Доктор явно был недоволен, но настаивать не стал.
      Он оставил мне несколько болеутоляющих таблеток, а затем выбрался наружу, пообещав регулярно наведываться ко мне, начиная с сегодняшнего вечера. Тут в хижину неуклюже ввалился Хикок.
      Теперь, когда Лэмон ушел, Хикок не стал тратить времени зря.
      – Ты соображаешь, что делаешь, Пол? Думаешь, кок больше подходит для переговоров с этими тараканами, чем контактная группа?
      Я раз или два слышал, как кто-то из наших называл ональби тараканами, поэтому само это слово меня не шокировало. Но когда его произнес Хикок, член контактной группы, я все же был слегка удивлен.
      – Я не вел никаких переговоров.
      – Разумеется, - саркастически скривился он, - ты просто сделал все возможное, чтобы испортить то, чего нам удалось достичь за последние три месяца.
      – Что испортить? Ты сам говорил, что вы ничего не достигли. Хикок, ты и я - и ональби, о чем свидетельствует запись, - не питаем относительно достигнутого никаких иллюзий. Хреса только что не назвал вас дураками.
      – А-а-а-а… так, значит, ональби уполномочили Хресу вести переговоры от их имени? Тюремщика? Тогда будь так добр, сообщай нам о всех ваших достижениях. Тогда мы, контактная группа, не будем терять зря времени, если не говорить о годах подготовки именно к этому моменту. Знаешь, это ведь очень тонкий процесс. Чего ты-то добиваешься? Станешь торговать рецептами своих фирменных блюд? Очень оригинально!
      Я испытывал желание сделать глубокий вдох, но боль в ребре заставила меня отказаться от этой попытки. Мне очень хотелось, чтобы Хикок заткнулся, и я решил приблизить этот момент.
      – Говори, что хочешь, но вы ничего не добьетесь, потому что ональби видят вас насквозь. Рассчитывать на что-то - просто тешить свое самолюбие.
      – Что? Ты думаешь, ональби рассказывают всякому тюремщику о том, что происходит на переговорах с людьми? Ну, Уокер, ты глупее, чем я думал. Черт возьми, да это, наверное, просто уловка с их стороны: избегать нас и смотреть, не удастся ли извлечь какую-нибудь стороннюю информацию о людях. А ты попался на удочку! И если так, тебя можно считать предателем!
      С этими словами он ушел.
      Я держался, сколько мог, прежде чем выпить болеутоляющее: Лэмон сказал, что оно обладает снотворным действием, а мне хотелось еще подумать.
      Может быть, Хикок прав? Неужели я свалял дурака? Неужели ональби просто использовали меня, чтобы получить дополнительную информацию? К тому же Хикок ловко сыграл на моем комплексе неполноценности, напомнив, что я всего лишь кок и не подготовлен для действий в такой ситуации.
      Я мгновенно оказался отрезанным от единственных существ, которые могли помочь мне. Но ведь и контактная группа делала все возможное, чтобы дистанцироваться от меня. Насколько я понимаю, они были готовы отдать меня в жертву ональби. На деле я теперь оказался один против чужаков и против собственных соплеменников.
 
      Как доктор и обещал, под действием таблеток я отключился. Мне казалось, что Лэмон приходил и осматривал меня, что он подбросил дров в огонь, прежде чем уйти, но не знаю, было ли это в действительности или просто приснилось.
      Поздно ночью я ощутил, что очаг совсем потух и я начинаю замерзать. Рассудок подсказывал, что надо встать и подбросить дров, но я так устал и так плохо себя чувствовал, что не внял его голосу.
      Какое-то время спустя я вдруг понял, что огонь горит ровно. Я подумал, что, должно быть, Лэмон вновь приходил меня проведать, и решил при случае поблагодарить его. Затем я опять отключился.
      Очнувшись на следующее утро, я увидел веселый огонек. Дров было немного больше, чем нужно, но дым уходил в дыру в потолке, и поскольку я лежал на полу, не беспокоил меня. Значит, Ламой нанес свой обещанный утренний визит.
      Я порадовался теплу, потом снова уснул. То засыпая, то просыпаясь, я слышал сухой треск. «Лэмон ломает ветки, чтобы подбросить дров в огонь», - подумал я.
      Каково же было мое удивление, когда в дверном проеме показался вовсе не Лэмон. Это был ональби. Одно из его щупалец открыло дверь, а клешня подложила охапку аккуратно отрезанных веток в очаг, затем исчезла. Потом снова послышался треск, и в огонь легла еще одна охапка.
      Затем я услышал шуршание, как будто большое, громоздкое тело шевелилось у выхода, отчего тонкие стенки моей глинобитной хижины содрогались.
      – Хреса? - окликнул я. Ответа не последовало.
      – Хреса? - крикнул я погромче. Бок отозвался болью.
      – Хреса, - подтвердил сухой шепот снаружи. Это был не перевод, а его собственный голос.
      – Спасибо, - сказал я, прекрасно понимая, что без компьютера в будке он вряд ли поймет меня.
      – На здоровье, - послышался более громкий механический голос. Понятно, он захватил с собой какой-то компьютер поменьше. Но…
      – Как ты добрался сюда?
      – Так, как мы обычно спускаем ональби. По канату, который служит подъемником. Другой ональби стоит наверху. Он спустил меня ухаживать за тобой.
      – Стоит ли беспокоиться? Вы же все равно, наверное, убьете меня.
      Тут я услышал шуршащие звуки, словно тело за дверью перемещалось. Дверь открылась, и появилась большая закругленная голова Хресы, а вторая пара его конечностей поставила между нами то, что, как я понял, было его компьютером.
      – Почему ты считаешь, что должен умереть?
      – Я убил Гренабелосо.
      – Ты хочешь умереть?
      – Нет. Поверь, я не хочу умереть. Но я хочу подвести черту, и если умереть необходимо, то я готов. Нельзя, чтобы будущее наших двух видов было омрачено.
      – Ты смотришь в будущее.
      – Пытаюсь.
      – Именно это делает анваби.
      Несмотря на то, что я столько проспал, а может быть, именно из-за этого, в голове у меня был туман. Возможно, сказывалось побочное действие таблеток. Мне трудно было следить за тем, что он говорит.
      – Что именно делают ан… анваби?
      Я постарался повторить как можно точнее это слово, с ударением на среднем слоге.
      – С этим словом у нас были трудности вчера, перед тем как ты упал. Анваби смотрит в будущее. Это его работа, его специализация. Есть ли среди вас, людей, такие, чья работа - смотреть в будущее?
      – Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду под словами «смотреть в будущее». Как у вас может быть кто-то, чья работа - смотреть в будущее?
      – Все, что бы мы ни делали, имеет последствия, верно? Иногда у больших событий малые последствия. Иногда у малых событий - большие последствия. Анваби специализируются на том, чтобы исследовать событие на предмет возможных последствий. Иногда это очень трудно, потому что последствия могут быть отнесены далеко в будущее и следует учитывать множество вещей.
      – Хотел бы я побеседовать с анваби, когда валял дурака, вместо того, чтобы сидеть над книгами, - тихонько пробормотал я.
      Очевидно, слуховое устройство компьютера было достаточно чувствительным, чтобы уловить это.
      – Ты как-то сказал, что хотел бы, чтобы твоя юность прошла иначе. Разве не было никого, кто мог бы тебе описать, к чему все приведет?
      – В принципе, мне говорили об этом. Все знают, что в школе нужно учиться как следует, но это примерно то же, что и мыть руки перед едой - никто не принимает всерьез такие советы.
      – И не было человека, к которому ты бы мог обратиться?
      – Человека? Ты хочешь сказать, человека, который только и делал бы, что говорил, как важно хорошо учиться?
      – Человека, чья работа состоит в том, чтобы изучить любой вопрос, с которым к нему обращаются, и сказать, каковы могут быть последствия.
      – Гадалка, что ли?
      – Извини, компьютер не понял.
      – Неважно, это так, к слову. Ну и как же анваби делает то, что ты называешь «смотреть в будущее»?
      – Возьмем пример. Скажем, существующие обстоятельства. Человек убил ональби. И люди, и ональби хотят установить постоянные отношения, возможно, даже стать друзьями. Я верно изложил обстоятельства?
      Я кивнул:
      – Да, все сходится.
      – Тогда мы делаем следующее. Нам нужен анваби. Их существует много, но вопрос сложный и важный, а значит, нам нужен хороший анваби, лучший, какого только можно найти. Мы, ты и я, идем побеседовать с анваби. Мы рассказываем ему обстоятельства, которые я тебе описал. Он будет думать о проблеме, решать, что к этому имеет отношение. Потом он будет задавать нам вопросы.
      – Вопросы? Какие вопросы?
      – Было ли убийство ональби актом войны? Поскольку люди борются за ресурсы, убил ли ты ональби из-за каких-либо ресурсов? Была ли это вынужденная защита, поскольку он напал на тебя? Много разных вопросов.
      – Похоже на судебный процесс.
      – В какой-то мере. Анваби захочет узнать, как будут реагировать люди, если ональби убьют особь их вида. А также что будет чувствовать ональби.
      – Это напоминает мне то, о чем мы с тобой разговаривали.
      – Вот именно. Здесь следует принимать во внимание отдаленные результаты. Поскольку речь идет о будущем наших двух рас, следует рассматривать проблему с величайшей тщательностью. Дело касается нашего будущего, будущего наших детей и их отдаленных потомков. Мы должны выбрать для них оптимальное решение.
      – Это невозможно. Нельзя за один раз сделать счастливыми всех.
      – Это часть работы анваби. Даже для тех, кто страдает, знание того, что решит анваби, облегчает страдание.
      – Значит, анваби - судья между двумя сторонами?
      – Он может выполнять и эту функцию. Но он также сочетает в себе роли исследователя, судьи, адвоката и суда присяжных, насколько я понимаю эти термины. А иногда… и палача.
      – У ваших анваби страшно много власти. Как же ты узнаешь, что они будут честными?
      – Они рождены для этого.
      – Рождены для этого? Разве это наследственный титул?
      – Нет. Они рождены для этого. Буквально. Столетиями длившийся отбор. Длинные родословные. Записи решений анваби сохраняются. Много лет спустя их рассматривают другие, чтобы определить, верно ли предвидел анваби. Если потребуется, можно внести исправления, восстановить справедливость. Если анваби хорош и всего несколько или ни одно его решение не пересмотрено, он может сочетаться браком. Потомство анваби будет лучше своих родителей… Отбор происходил в течение многих столетий, и на свет появились анваби с гарантированным даром предвидения на три поколения вперед, даже на пять поколений, но уже без гарантий.
      Если принять во внимание продолжительность жизни ональби, это впечатляло.
      – А что же с анваби, чьи решения недостаточно правильны?
      – У нас есть потребность и в менее значимых предсказаниях. Поскольку всем нам приходится принимать решения, работа находится для любого анваби. И хотя отбор анваби оказал некое влияние на популяцию в целом, и теперь даже обыкновенная особь может видеть на несколько лет вперед, всегда находятся случаи, когда необходим мудрый совет. Поэтому даже анваби меньшей силы тоже нужны. И если их решения будут признаны мудрыми, они будут продвигаться вперед, а их генеалогические линии выйдут на первый план при отборе, и он будет пересмотрен.
      – Подожди-ка, что ты сказал? Что все ональби отбираются для своих профессий?
      – И да, и нет. Они отбираются для своих профессий, но они не обязаны браться за эту работу, если они не хотят. Если они выберут другую профессию, им не будут перечить, но они должны сознавать, что им придется вступить в соревнование с теми, кто отобран и выращен для этой специальности, и чтобы преуспеть, им придется порядочно потрудиться. Хотя мы никогда не принуждаем ональби делать то, чего они не хотят, они, как правило, добиваются наилучших успехов, занимаясь тем, для чего рождены. Это один из распространенных вопросов, на которые приходится отвечать анваби: стоит ли ональби заниматься работой, для которой он не предназначен генеалогически.
      От этих сложных рассуждений у меня закружилась голова.
      – Благодаря чему анваби способен предвидеть будущее?
      – Мы не знаем. Да это и неважно.
      У меня вырвалось сердитое восклицание. Я ждал, что Хреса начнет рассказывать об активном и тщательном изучении генома ональби. Вместо этого я получил прагматичный, грубо-эмпиричный ответ.
      – Но как вы узнаете, что перед вами анваби? - настаивал я.
      – Какие характеристики определяют хорошего анваби? Хорошие ответы. Что же еще? Если тебе интересно, мы считаем это мерилом интеллекта. Ведь вас отбирают по интеллекту, так?
      Я пришел в замешательство.
      – Ну нет. У нас вообще не существует отбора.
      – Не понимаю. Разве в вашем виде скрещиваются не с теми, кто достигает наибольших успехов? Может быть, я не так понял? Ведь ваши женщины предпочитают мужчин умных, богатых и сильных. Разве они выбирают глупых, бедных и слабых? Тех, кто находится на дне вашего общества?
      Прежде чем ответить, мне пришлось несколько минут подумать.
      – Если так подходить, ты прав. Но здесь нет планирования в формальном смысле.
      – Хорошо. Тогда, значит, вы пожинаете в точности то, что посеяли. Моя идиома перевелась правильно? Она звучит осмысленно? Наша система производит специалистов, тех, кто блестяще подготовлен только для одного занятия. Ваша система производит тех, кто, возможно, не так преуспел в чем-то одном, зато более разносторонен. У каждой системы свои достоинства. Ональби и люди могут стать хорошими партнерами. Наши недостатки и достоинства будут прекрасно сочетаться.
      Неужели это ощущение головокружительной ирреальности вызвано таблетками? Я с трудом улавливал нить разговора.
      – Ну… да. Мы - не только я, но все люди, - могли бы пользоваться советами анваби время от времени. Возможно, у вас есть и еще что-то полезное для нас, но хороший анваби был бы просто бесценным даром дружбы.
      – А мы, ональби, в восторге от ваших идей. Ваш более общий подход приводит к взаимодействию наук и к мощному развитию техники. Я не выдам тебе тайны, сказав, что мы рассмотрели результаты вашего подхода, и он дал нам основания для многолетнего анализа. Ваша идея денег как всеобщего эквивалента уже вызвала множество дискуссий. Прежде чем принять эту идею, мы должны какое-то время подумать, но она стоит того. Я считаю, что она может быть принята, и приложу все усилия к этому.
      Вспомнив саркастические замечания Хикока, я только покачал головой. Тюремщик, который стремится изменить мир… да, мысль смехотворная.
      – Хреса, как ты можешь говорить такие вещи? Ведь ты всего-навсего стражник.
      Хреса издал звук, который компьютер не смог перевести.
      – А какая профессия - какой вид подготовки - дает лучших тюремщиков?
      Я не мог сообразить.
      – Не знаю. Возможно, воин.
      – Разве не целесообразней иметь судью в качестве тюремщика? По-моему, это экономит время. И он мог бы играть роль суда присяжных. А также палача - в случае необходимости.
      – Это похоже на… - внезапно я вздрогнул. - Боже мой, да ведь ты анваби!
      Он слегка наклонил голову, этот жест Хреса явно перенял у меня.
      – К вашим услугам.
      Я не мог ничего сказать. Вдруг все стало на место. Беседы на самые разные темы. Философские споры. Зондирующие вопросы. В каком-то смысле Хикок был прав. Меня «разыгрывал» мастер. Проникал в глубины моей души. Использовал как зеркало человеческой расы. И, без сомнения, нашел, что искал. Как может убийца дать хорошее впечатление о людях в целом? Но вообще-то все сходилось.
      – Но, Хреса, все эти месяцы ты провел возле меня. Как ты мог потратить столько времени? Наверное, у тебя есть другие дела.
      – Что может быть важнее первой встречи двух рас? Неужели есть что-то более важное? Пусть другие решают обычные вопросы, я не мог пропустить такой возможности.
      – Но причем здесь я? Почему ты не общался с контактной группой? Нужно было говорить именно с ними.
      – С людьми разговаривают другие ональби. Среди ональби, которые общаются с вашей контактной группой, есть один анваби. Он смотрел в будущее… сейчас подберу слово, - сказал он, и компьютер сделал маленькую паузу, прежде чем перевести, - он заранее смаковал - это правильно переведено? - возможность беседовать с вашей контактной группой. Думаю, не будет преувеличением сказать, что сейчас он сбит с толку. По-моему, мы с тобой достаточно говорили о вашей контактной группе.
      – Скажи, в каждой группе, которая общается с людьми, есть свой анваби?
      – Нет. Пока только двое. Здесь их не хватает. Вот почему ональби не общаются с вашими учеными. Анваби наших ученых заканчивает другое исследование. Пока он не закончил, его нельзя беспокоить. Как только анваби освободится, так сразу прибудет сюда, и с учеными начнут разговаривать.
      – А другого найти нельзя?
      – К сожалению, нет. Сейчас на планете живут три анваби, чьи решения никогда не были отменены. Мы постановили, что только они должны участвовать в переговорах с людьми.
      – И ты один из этих троих?
      – У вас есть слово «гордиться», которое мне до конца непонятно. Судя по нашим разговорам, мне кажется, в нем скрыта некоторая фальшь. Как в политиках. Если ты поразмыслишь, то поймешь, что для анваби было бы совершенной глупостью недооценивать или переоценивать собственные силы. В качестве анваби я ни разу не принял решения, которое бы было отменено или каким-либо образом пересмотрено. Это факт - и ничего больше.
      – И тем не менее ты тратил время на меня…
      – Для меня это самая интересная проблема из всех возможных. Если бы мне было нужно убедиться в правильности своего решения, я бы посвятил этому остаток жизни. Рад сказать, что это не нужно. Я уже принял решение.
      Когда-то давно мне попалась на глаза фраза: «Сегодня такой же подходящий день, чтобы умереть, как и любой другой». Я решил, что лучше не стану смотреть, как на моей шее сомкнутся эти громадные клешни. С трудом превозмогая боль, я попытался сесть.
      – Я готов, - выдохнул я.
      – Смерть Гренабелосо - это ужасно. Она произошла из-за неведения и предубеждения. И то, и другое плохо само по себе. В сочетании они дают страшный разрушительный эффект. Ты сам говорил мне это много раз. Ты не оспариваешь ни самого факта, ни его интерпретации. Это правильно?
      Я слабо кивнул:
      – Я действительно убил Гренабелосо и признаю свою вину.
      – Ты убил Гренабелосо не в ходе войны. Ты убил его не из-за его ресурсов. Ты убил его не по какой-то иной, существенной для человека, причине, а лишь полагая, что спасаешь существо, которое показалось похожим на тебя самого. Ты не знал, что это беса - животное, которое часто используют в пищу, но сейчас ты это понимаешь. Все правильно? Я снова кивнул:
      – Правильно.
      – Теперь я скажу тебе то, чего ты не знал. Гренабелосо был анваби. Очень хорошим анваби.
      Внутри у меня все сжалось. Теперь я был окончательно готов к казни.
      – Ты прав, - прошептал я, - я не знал этого.
      – Я скажу тебе еще одну вещь. В законе ональби есть положение, по которому можно искупить содеянное исполнением обязанностей убитого. Я полагаю, что это положение можно распространить на данные необычные обстоятельства. Хочешь ли ты принять на себя обязанности Гренабелосо как анваби?
      Мир закружился перед глазами. Хреса может оставить меня в живых?
      – Как я могу это сделать? Я ведь не рожден для этого!
      – Некоторые ональби выбирают профессию, которая не заложена в их генеалогии. Ты должен проконсультироваться с анваби, то есть со мной, и продемонстрировать дар предвидения. Я считаю, что людям было бы неплохо вывести собственных анваби. Ты будешь делать ошибки, твои дети будут делать ошибки, но уже меньше. А внуки, будем надеяться, еще меньше. Ты ведь сам сказал, что людям нужны анваби.
      – Но ведь я убил Гренабелосо! Как может плохой анваби-человек заменить хорошего анваби-ональби?
      Последовала долгая пауза, во время которой, как я понял, Хреса подыскивал слова.
      – Мы на зыбкой почве. Мы зависим от перевода, который нам дает компьютер. Будем надеяться, что он верно передает оттенки. Ты сказал, что ты плохой анваби-человек. Относится ли «плохой» к анваби или к человеку? Вполне понятно, что ты будешь не совершенен как анваби, даже если тебе окажут помощь. Хотя для тебя нова сама идея, ты продемонстрировал больше способностей к этой работе, чем любой из членов вашей контактной группы. Но что касается тебя как плохого человека… это вопрос культуры. Я попытался понять тебя в рамках твоей культуры, и эта проблема захватила меня. В нашу пользу говорит факт, что мы, кажется, можем прийти к похожим, если не одинаковым, выводам по вопросам морали и этики. Убивать плохо. Жить хорошо. Производить вещи - замечательная способность. Расхождения между нами не так велики, чтобы их нельзя было преодолеть. Я изучал эту проблему последние несколько месяцев. Я не считаю, что ты плохой человек. Худшее, что я заметил, это то, что ты слишком быстро делаешь выводы, не учитывая всех последствий. Однако то же самое случается со всеми начинающими анваби. Мы должны дать тебе время научиться. Я полагаю, что для обеих наших рас будет лучше, если ты останешься жить. Вам, людям, нужен анваби для контактной группы. Ты станешь этим анваби. Ты более дальновиден, чем они, и мы будем вести переговоры с тобой. Работая вместе, мы пересмотрим неверные решения. Ты научишься быть анваби. А для меня будет полезно заниматься интересными человеческими вопросами, вроде владения этой долиной. Чтобы понять эту проблему до конца, мне надо поглубже вникнуть в нее.
      – Значит, ты не собираешься убивать меня?
      – Если бы, совершая убийство, ты понимал, что происходит, я бы уже давно убил тебя. Я должен был принять во внимание, что ты неверно оценил ситуацию. И тот факт, что ты подаешь надежды как начинающий анваби.
      Я не верил своим ушам. Мне возвращали жизнь. Я уже привык к мысли, что буду казнен, и не заглядывал далеко вперед. Неожиданно у меня снова появилось будущее. Что мне с ним делать?
      Я привалился к стенке своей хижины.
      – Хреса, если ты считаешь, что я смогу искупить убийство Гре-набелосо тем, что постараюсь стать анваби, я приму твое решение. Я благодарен тебе за то, что ты сохранил мне жизнь.
      Хреса положил клешню на мое бедро.
      – Ты как-то сказал, что при других обстоятельствах был бы рад предложить мне свою дружбу. Возможно, когда-нибудь ты снова повторишь свое предложение. И я в ответ предложу тебе свою.
      Я попытался рассмеяться, но бок пронзила резкая боль.
      – И не забывай: мы еще собирались поговорить о людях и гиенах…
 
       Перевела с английского
       Валентина КУЛАГИНА-ЯРЦЕВА