Глава 18

Несмотря на поздний час, толпа вокруг кареты Хиткоутов становилась все плотнее. Прибыла полиция, виконтесса и ее муж были допрошены и увезены. Чандлер и Миллисент долго разговаривали с полицейскими и пообещали, что позже они будут доступны для дальнейших разговоров и ответят на все вопросы.

Как только офицер отпустил их, Чандлер понял, что нужно увезти Миллисент от слишком любопытной толпы. Желая не повредить ее репутации, он провел ее за свою карету и помог ей сесть в нее с другой стороны, а потом уселся сам. Расположился он рядом с ней, а не напротив.

Чандлер понимал, что везти ее к себе домой было опасно. Если кто-то увидит, как она входит в его особняк или выходит из него, ее репутация погибнет, и в то же время ему нужно было хоть немного побыть с ней наедине. Всю эту неделю Чандлер думал о том, как бы остаться с Миллисент. Он примет все меры предосторожности, чтобы никто не заметил, что она вошла в его дом.

– Как ваша голова? – спросил он, едва карета тронулась.

– Наверное, кровь уже не идет, и боль почти прошла.

– Хорошо. Дайте мне взглянуть. – Взяв ее за подбородок, Чандлер повернул лицо Миллисент к каретному фонарю, укрепленному снаружи. Света было мало, но Чандлер видел достаточно, чтобы понять, что рана неглубокая, но довольно большая. Длиной примерно в два дюйма. И она вспухла. Чандлера охватило негодование на виконтессу, из-за которой все и случилось. Эта воровка заслуживает любого наказания, к какому бы ее ни приговорили.

Чандлер оторвал взгляд от раны на лбу девушки. Миллисент разволновалась, и щеки у нее горели. Губы были влажные и манящие. Чандлеру страшно хотелось запечатлеть поцелуй на ее пылающих щеках и соблазнительных губах. Он уже наклонил голову, собираясь сделать это, но тут карету тряхнуло, и Чандлер опомнился.

Откашлявшись, он сказал:

– Я велел кучеру заехать ко мне, чтобы я мог промыть вашу рану и осмотреть ее, прежде чем отвезти вас домой.

– Что за ерунда, – возразила Миллисент, отодвигаясь от него. – Со мной все в порядке.

– Леди Беатриса так не сказала бы, доведись ей увидеть вас в эту минуту. У вас такой вид, словно вы попали в дорожную катастрофу. Засохшая кровь на волосах, на лице и даже на платье.

Миллисент отвернулась и посмотрела в окно.

– Моя горничная в состоянии помочь мне промыть рану, а платье не имеет значения.

Чандлер завладел ее рукой, дожидаясь, чтобы она взглянула на него, и сказал:

– Все имеет значение. И я сам хочу позаботиться о вас. Откиньте голову и отдохните. Мы скоро приедем.

Но Миллисент не откинула голову, а продолжала смотреть на него в тусклом неровном свете.

– Джентльмен, – проговорила она, – предложил бы мне отдохнуть у себя на плече.

От этого предложения у него захватило дух.

– Тогда позвольте. – И Чандлер обнял ее и притянул к себе. Она положила голову ему на плечо так, словно это было для нее абсолютно привычным. Он нежно прижался щекой к ее волосам. – О да, так гораздо лучше. Хорошо, что вы мне напомнили о том, как полагается вести себя джентльмену.

– Существуют определенные сферы, в которых вас еще нужно учить.

– Я в вашем распоряжении. Учите меня, чему хотите.

– Это вызов?

– Вам по плечу эта задача.

– Да, но иногда мне очень нравится, когда вы ведете себя как повеса.

– Я знаю.

Чандлеру было приятно ощущать, как Миллисент прижалась к нему, словно ища в его объятиях убежища. Ему понравилось, как она без всякого жеманства предложила ему обнять себя и сказала, что никогда по-настоящему не сердилась на него, если он и нарушал границы приличий. Чандлер не сомневался, что сейчас Миллисент находится там, где ей и следует находиться – в его объятиях.

– Сегодня вы доказали, какая вы смелая. На меня произвело сильное впечатление то, как вы боролись с леди Хиткоут.

– Это была не столько смелость, сколько уверенность. Я не была бы так напориста, если бы не была уверена, что виконтесса под юбкой что-то прячет. Но если бы вы меня не поддержали, она просто отмахнулась бы от моих требований.

– Вы преувеличиваете важность моей поддержки.

Миллисент вздохнула, уткнувшись в тепло его фрака.

– Мне все еще трудно поверить, что леди Хиткоут оказалась светским вором. По приезде в Лондон я столько времени провела с ней.

–Очень печально, что этой женщине пришлось прибегнуть к воровству, чтобы поправить свои дела.

– А вы верите, что виконт ни о чем не догадывался, как он это угверждает?

– Думаю, что да. Когда виконтесса вынула из кармана серебряный чайник, лицо у него буквально посерело. И в конце концов, он ведь настаивал, чтобы она доказала, что ничего не прячет.

Чандлер прижал Миллисент к себе и поцеловал ее в макушку. Карета двигалась быстро. Ему хотелось повернуть девушку к себе и осыпать поцелуями и ласками, но, помня о ее ране, Чандлер вел себя спокойно.

– Надеюсь, виконтесса расскажет полиций всю правду, и вещи, которые она украла, будут найдены. Я знаю, как вам хочется вернуть своего ворона.

Но почему-то ворон уже не казался Чандлеру таким важным.

– Я уверен, что она не стала бы говорить об этих вещах, если бы их у нее не было.

– Нет, вы только представьте себе: она украла драгоценности, картину, вашего золотого ворона, а потом вдруг поняла, что не знает, как их можно продать.

Чандлер коротко рассмеялся.

– Нам повезло, что она не обратилась к ростовщикам, чтобы те нашли покупателя.

– Да.

Карета остановилась. Чандлер открыл дверцу и спрыгнул на землю. Он внимательно осмотрел обе стороны улицы и только потом помог Миллисент сойти, накинув ей на голову свой плащ, так что если бы кто-то и оказался поблизости, то не смог бы ее узнать. Он велел кучеру ждать, чтобы потом отвезти Миллисент домой.

Уинстон открыл дверь особняка, и они быстро вошли. В передней гостиной горел свет, поэтому Чандлер провел Миллисент туда и помог ей снять плащ.

– Уинстон, мисс Блэр поранилась.

Камердинер шагнул вперед.

– Что я могу сделать, сэр? Позвать врача?

– Нет, – одновременно сказали Чандлер и Миллисент, а Чандлер добавил:

– Не думаю, что это настолько серьезно, чтобы требовалось вмешательство врача. Принесите воды, салфетку и мазь.

– Слушаю, сэр, – сказал Уинстон и сразу же отправился за медикаментами.

– Садитесь вот сюда. – Чандлер зажег лампу, стоявшую на столе у небольшого диванчика. Потом подошел к буфету и налил два бокала бренди.

Один он подал Миллисент.

– Выпейте вот это. Вам станет лучше.

– Благодарю вас. – Она взяла бокал и сделала глоток.

– Вам не холодно? Я могу развести огонь.

– Нет, мне хорошо. Право же, не было никакой необходимости привозить меня к вам в дом, но я рада, что вы это сделали. Если только это ненадолго. Мне нужно поторопиться. Мне бы очень не хотелось, чтобы рассказы о сегодняшнем вечере дошли до леди Беатрисы прежде, чем я вернусь домой.

Чандлер все еще стоял, глядя на нее.

– Я уверен, что этого не произойдет.

– Вот, сэр, – сказал Уинстон, внося серебряный поднос, на котором стояли миска с водой и баночка с мазью и лежала салфетка.

Камердинер поставил поднос на круглый столик палисандрового дерева, стоящий рядом с диванчиком.

– Благодарю вас, Уинстон.

– Да, сэр. Могу я сделать что-нибудь еще?

– Нет. Теперь я сам обо всем позабочусь. Покойной ночи.

– Очень хорошо, сэр. Покойной ночи. – И Уинстон вышел, закрыв за собой дверь.

– Он, кажется, знает свое дело, – сказала Миллисент.

– Знает. – Давным-давно Чандлер сказал Уинстону, что слова «покойной ночи» означают, что больше к нему не следует входить в этот вечер.

– Вам стало лучше после бренди? – спросил он, садясь рядом с Миллисент.

– Да. – Она улыбнулась. – В третий раз говорю вам, что я чувствую себя нормально и вполне успокоилась. Даже голова почти прошла. Не нужно больше спрашивать.

– Хорошо. Давайте промоем рану.

Чандлер окунул салфетку в холодную воду и осторожно смыл кровь с раны и с кожи вокруг нее. Его лицо было совсем рядом с лицом Миллисент, и Чандлера так и подмывало поцеловать ее, но он молча и ласково ухаживал за девушкой. Когда он спросил, не больно ли ей, она молча покачала головой и сидела смирно, пока он накладывал мазь на рану.

– Ну вот. Готово. К счастью, все не так страшно, как я думал. Когда заживет, не будет даже шрама. Допейте бренди.

– Благодарю вас, – кивнула Миллисент.

Чандлер взял поднос и отнес его на стол, стоявший у окна.

– Приятно знать, что я выживу.

Чандлер вернулся к диванчику и снова сел рядом с Миллисент; гораздо ближе, чем следовало, взял свой бокал и сделал еще один глоток янтарного напитка, так похожего цветом на глаза Миллисент. Он не знал, бренди ли это согрело его или присутствие Миллисент у него в доме. Его вдруг охватило огромное желание обнять ее. Не стоило отсылать Уинстона спать. Быть наедине с Миллисент – это слишком большое искушение.

– Да, и доживете вы до той поры, когда будете рассказывать внукам, как вы обнаружили светского вора. У вас, быть может, все же останется небольшой шрам, так что будет доказательство вашего геройского поступка.

Миллисент рассмеялась.

– О, вы действительно представляете это событие гораздо более рискованным, чем то было на самом деле, но не забывайте, это вы первый заметили, что с юбкой леди Хиткоут не все в порядке.

Чандлер улыбнулся и провел тыльной стороной ладони по ее шеке.

– Нет, нет. Вся заслуга принадлежит вам, и ваше ранение – лучшее тому доказательство.

– Завидуете? – пошутила она.

– Ради вас я бы согласился на любое увечье. Я не хочу, чтобы с вами что-то случалось.

Ее лицо вдруг стало серьезным.

– Чандлер, могу я попросить вас кое о чем?

– Конечно. О чем хотите.

– Вы будете сегодня меня любить?

«Все, кроме этого!»

От этих слов у него похолодело в груди. Она, конечно, не знает, о чем говорит. Лучше пусть и дальше все идет в шутливом тоне. Она вызывает у него слишком большое желание, чтобы перейти на серьезный тон.

– Разрешите взглянуть еще раз на ваш лоб. Боюсь, дело обстоит хуже, чем мне показалось сначала. – И он притворился, что внимательно рассматривает рану.

А Миллисент потянулась и легонько поцеловала его в губы.

– Вы сказали, что сделаете все, – напомнила она ему с самым серьезным видом.

Улыбка Чандлера угасла.

– Все, кроме этого. Вы – порядочная девушка, Миллисент. И я бы не хотел этого менять. Как бы ни заманчива была ваша просьба.

Он взял у нее пустой бокал и поставил его на стол. Не стоило давать ей крепкого спиртного. Оно ударило ей в голову и заставило говорить такие вещи, которых в другое время она никогда бы не сказала.

– Пора отвезти вас домой, – сказал Чандлер.

Миллисент удержала его руку и не дала встать.

– Я говорю серьезно, Чандлер. Удар в голову и бренди здесь ни при чем. Я так чувствую в своем сердце. Сегодня я хочу принадлежать вам.

– Вы сами не знаете, о чем говорите. – Голос его так охрип от возбуждения, что было трудно говорить. Никогда, даже в самых своих безумных фантазиях не думал он, что Миллисент предложит ему себя. Но если у него и шла голова кругом при мысли о том, что он войдет в нее, согласиться на это он не мог. Нельзя поступить так с ней. Она заслуживает того, чтобы в свою первую брачную ночь быть невинной.

А Миллисент обеими руками взяла его за руку и приложила ее раскрытой ладонью к своему сердцу. И посмотрела на него умоляющими глазами.

– Чувствуете, как мое сердце бьется из-за вас?

У него встал в горле ком от желания согласиться. Он давно уже чувствовал неудовлетворенность. Тело его напряглось от вызванного ею желания, но он смог сказать только одно:

– Миллисент.

Она придвинулась ближе и прижалась к нему бедром.

– Вы преследовали меня с того первого вечера, когда мы встретились. Почему же вы отказываете мне теперь, когда заполучили меня?

Трудно было не обращать внимания на нытье в чреслах, но Чандлеру удалось все же прошептать:

– Я преследовал вас не для того, чтобы изнасиловать.

Миллисент улыбнулась и подняла руку, чтобы обхватить затылок Чандлера и приблизить к себе его лицо.

– Какое грубое слово для того, о чем я прошу вас. Как могут ваши прикосновения, которые мне так приятны, обесчестить меня?

Чандлер дышал с таким трудом, что едва мог проговорить:

– Вы невинны и такой и должны оставаться.

– Нет. Не отказывайте мне, Чандлер.

Он убрал руку с ее груди и обхватил ее лицо обеими руками. Потом наклонил к ней голову так, что их дыхание смешалось в пылкой страсти, которая нарастала в них. Его тело мучительно предавало его.

– Не испытывайте меня таким образом, Миллисент. – «Это несправедливо». – Я очень хочу вас.

– Я знаю, что сейчас и я этого хочу.

Она сказала это очень серьезно, очень искренне, очень естественно.

– Нет. Вы – леди. Я сказал вам, что моя репутация гораздо хуже, чем мое поведение. Я никогда не укладывал в постель девственницу. Да, я брал незамужних женщин, но только после того как убеждался, что я – не первый. Он пристально посмотрел ей в глаза. Его желание неистово росло. Он не знал, сколько еще сможет отказывать ей.

Интуиция говорила Чандлеру, что она невинна, но его желание было настолько сильным, что он спросил:

– Будьте со мной откровенны, Миллисент, я у вас первый?

– Да.

– Тогда я не стану портить вам вашу брачную ночь.

Она вспыхнула, и Чандлер понял, что его слова причинили Миллисент боль. Он то думал, она оценит, что у него хватило духа противиться ее дерзкому предложению. Хотя для него самого сопротивление было равносильно самоубийству.

– Почему вы преследовали меня, если я вам нежеланна? Это была только игра?

– Игра? Нет, – ответил он с предельной откровенностью. Он играл в такие игры в молодые годы, когда преследовал других девушек в парках и в городе, но с Миллисент он поступал так потому, что ему страстно хотелось быть с ней. – Конечно, вы мне желанны. Как можете вы в этом сомневаться?

– Почему же теперь, когда я хочу быть вашей на одну ночь, вы меня не хотите?

– Да нет же, черт побери! – Чандлер прижался к ее губам долгим, крепким, сладостным поцелуем, от которого у обоих захватило дыхание, и обезумел от желания забыть о глупых попытках отговорить ее от того, чего хотят они оба, и взять ее теперь же. – Я хочу вас больше, чем когда-либо, но я не укладываю в свою постель девственниц.

Миллисент, казалось, не слышала его слов. Она целовала его глаза, щеки, губы и шею, дошла до шейного платка, а потом снова принялась подниматься наверх. Снова коснувшись губами его губ, она прошептала:

– Тогда забудьте о постели и возьмите меня здесь, на диване, потому что я боюсь потерять сознание, если вы не поторопитесь ответить на мои поцелуи.

И все разумные мысли разом вылетели у него из головы. Он крепко обхватил ее руками и застонал, уткнувшись в изгиб ее шеи. Провались оно все, что считается правильным!

– Да, да. Как могу я противостоять такому требованию, если мне хотелось сделать вас своей с того самого момента, когда вы повернулись и посмотрели на меня в полутемном коридоре?

Чандлер впился в ее губы с такой неистовой алчностью, что понял – он испугал ее, но хватки своей не ослабил. Их губы и языки бились друг о друга, и оба издавали тихие звуки борьбы.

Он прислонил Миллисент спиной к дивану так, что ее голова легла ему на руку. Она обвила руками его шею, и ее пальцы запутались в его волосах, дразня Чандлера легкими прикосновениями.

Оба были слишком возбуждены, чтобы останавливаться. Их тела прижимались, губы встречались, языки играли, разжигая пылкую страсть, которая уже и без того пылала вовсю.

Чандлер оторвался от ее губ и поцеловал в шею под ухом, а затем туда, где ее грудная клетка вздымалась, с каждым вздохом поднимая ему навстречу ее грудь. Миллисент откинула голову, чтобы он мог свободно целовать там, где ему хочется.

Тогда он спустил с ее плеч пышные рукава платья и обнажил пышные груди, лежащие в чашечках корсета. Он осторожно освободил соски, похожие на розовые бутоны. Чандлер восхищенно смотрел на представшее его взгляду очарование, и хотя он мог бы поклясться на целой стопке Библий, что невозможно стать больше и тверже, он стал. Как мог он подумать о том, чтобы устоять перед ней? Для этого, наверное, нужно быть сумасшедшим.

Он снова посмотрел ей в глаза и прошептал, тяжело и прерывисто дыша:

– Вы красавица, Миллисент.

Она улыбнулась ему чистыми, ясными глазами и, глубоко вздохнув, сказала:

– Благодарю вас.

Нижней частью тела он прижался к ее мягкой женственности, вжимая ее в сиденье дивана. Она отозвалась таким же толчком, и его тело прореагировало пульсирующей сильной болью. Ему хотелось зарыться в нее, раствориться в ней.

Чандлер хотел сказать больше приятных слов, поэтических фраз, но тяжелое дыхание Миллисент, ее блестящие от желания глаза говорили о том, что она не хочет ждать произнесенных шепотом слов, ласковых прикосновений и томительных поцелуев. Она ясно давала Чандлеру понять, что хочет его, и знала, что она делает. Ему оставалось только согласиться.

Чандлер быстро поднял ее платье и нижнюю юбку. Потом спустил к коленям панталоны. Миллисент толчком скинула их с себя обутой в атласную туфельку ногой.

Пока Чандлер расстегивал брюки, Миллисент развязала на нем шейный платок, сняла его с шеи и бросила на пол. Чандлер провел рукой по шелковистой коже ее бедра там, где кончались чулки, и почувствовал, как он дрожит. Это его остановило. Его желание было таким сильным, что заставляло его содрогаться до самой глубины. Сердце билось так сильно, что ему пришлось остановиться на мгновение и попытаться понять, чем же так сильно отличается Миллисент от всех остальных женщин, с которыми он был. Отчего она затрагивает самую его душу?

– Что-то не так? – спросила она.

Он посмотрел в ее доверчивые, страстные глаза и понял, что должен дать ей еще один шанс остановить его.

– Вы в этом уверены, Миллисент? Я могу... полагаю, что могу остановиться, если вы скажете хоть слово... черт побери, Миллисент, скажите, чтобы я этого не делал!

– Нет. Я не хочу, чтобы сегодня вы были джентльменом. Сегодня вы должны быть повесой, которого я знаю и хочу.

И Миллисент подсунула под него руки и рывком притянула его к себе.

– О черт, – в отчаянии пробормотал он и сразу же вошел в нее.

Миллисент тихо застонала, но тут же замолчала. Она прижала руки к его горячей коже, направляя его. И Чандлер отдался необычайной боли немыслимого наслаждения, имя которому было – Миллисент.

«Миллисент».

Он распластал руки на ее талии и присоединился к ее ритму, а она выгнулась ему навстречу. Сквозь ткань своей рубашки Чандлер чувствовал жар ее грудей, которые терлись о его грудь. Он слышал ее тихие восклицания изумления и свой собственный животный стон наслаждения, когда он чудесным образом соскользнул с края реальности в сладкий сон, глубоко зарывшись в нее.

Потом он поднял голову и, тяжело дыша в изгиб ее шеи, прошептал ее имя и поцеловал влажную кожу.

Его сердце разрывалось от такого количества эмоций, что он с трудом перевел дыхание. Он понял, что любит Миллисент Блэр.

Глава 19

Миллисент посмотрела Чандлеру в глаза и улыбнулась. Она его любит. Любит безумно. В этом нет никаких сомнений, и у нее нет ни следа сожалений о том, к чему она его склонила. И ей не стоит бояться того, что когда-нибудь кто-то другой вызовет у нее такое же желание, как Чандлер.

Он все еще был в ней. Их тела немного свешивались с дивана. Чандлер опирался локтем одной руки о подлокотник дивана, а другой рукой о его спинку. Миллисент чувствовала его тяжесть, его силу и тепло, и никогда еще она не ощущала такого полного удовлетворения.

Он с любопытством посмотрел на нее и сказал:

– Вы улыбаетесь.

– Это вас удивляет?

– Да. Я не понимаю, почему вы не сердитесь на меня.

Миллисент слегка пошевелилась, чтобы лучше видеть его глаза.

– Почему я должна быть недовольна, если получила то, что хотела?

– Я привез вас сюда вовсе не за этим, Миллисент. Я никак не думал, что все кончится вот так. Я не собирался этого делать.

– Я знаю. Но мне хотелось, чтобы это произошло, и я собиралась это сделать, – сказала она, словно то была самая естественная вещь в мире – признаться ему в этом.

Чандлер улыбнулся в ответ.

– Еще ни одна леди не была со мной так настойчива, как вы сегодня.

– У них для этого не было повода. Ведь это вы всегда преследовали леди.

– Боюсь, я не понимал, чего мне не хватает, иначе меня было бы гораздо легче поймать.

Миллисент тихо рассмеялась и посмотрела на его красивое лицо.

– Тогда вы должны поблагодарить меня за то, что я пробудила в вас интерес к таким удивительным восторгам.

Его длинные темные ресницы красиво прикрыли глаза. Он сказал:

– Пожалуй, мисс Блэр, вы правы. Благодарю вас.

– А если бы это вы задумали сделать то, что сейчас произошло между нами, все было бы иначе? – спросила Миллисент.

Чандлер уткнулся носом в ее волосы и поцеловал в шеку.

– Может быть, немного.

– В каком смысле?

– Потребовалось бы больше слов, больше ласк, больше времени.

Она улыбнулась.

– И постель?

Он тяжело вздохнул и изменил положение затекших рук, на которые падала большая часть его веса.

– Постель? Да, скорее всего.

– А то, что произошло бы между нами, было бы лучше от всего этого?

Чандлер серьезно и очень пристально посмотрел на нее.

– То, что произошло сейчас, было для меня самым лучшим. Улучшать ничего уже не нужно.

Сердце в груди у Миллисент расширилось, и она опять улыбнулась. Он не мог бы сказать ничего более приятного для нее.

– Спасибо за такие слова.

– Это правда, Миллисент. Мне никогда еще не было так хорошо.

Она кивнула и слегка погладила его по щеке, на которой уже проступала щетина. Жаль, что она не может остаться с ним на всю ночь, на день, навсегда. Она знала, что это невозможно.

– Мне пора ехать.

– Я знаю. Не волнуйтесь. Я доставлю вас домой еще до рассвета. Обещаю.

Чандлер решил, что она говорит об этой ночи, Миллисент же хотела сказать, что ей пора домой, в Ноттингемшир, а значит, она никогда больше его не увидит. Ей придется сказать ему «прощайте», а не просто пожелать спокойной ночи. От этой мысли у нее защемило сердце.

Чандлер поднялся с дивана, натянул брюки и помог Миллисент привести себя в более или менее нормальный вид. Затем плавным размашистым движением он подсунул одну руку ей под колени, а другой обнял за плечи и поднял ее так легко, словно она ничего не весила.

– Что вы делаете? – поинтересовалась Миллисент.

– Я собираюсь теперь ласкать вас, как положено.

– Зачем? Разве в первый раз мы сделали что-то неправильно? – спросила она немного озадаченно.

Чандлер отнес ее к толстому черному ковру, который лежал перед незажженным камином.

– Дело не в том, что было что-то неправильно, – сказал он, опустившись на колени и осторожно уложив ее на ковер. – Вовсе нет. Но с моей стороны это было несколько поспешно, и я слишком отдался своим желаниям. Поэтому то, что мы проделали на этом диванчике было гораздо приятней для меня, чем для вас. Теперь я хочу сделать так, чтобы и вам тоже было хорошо.

Лежать на мягком ворсе было удобно и замечательно мягко. Лампа неярко освещала комнату золотистым светом. Было тихо, даже тиканье часов не нарушало магии этой ночи, не заглушало для Миллисент восторга оттого, что она, полуодетая, лежит на полу рядом с Чандлером.

Чандлер сел рядом с ней, стащил рубашку через голову и отбросил ее в сторону. Миллисент задышала чаше при виде его сильного торса и перекатывающихся мускулов, натягивающих кожу. Она заметила темный лоскуток волос у него под животом, где призывно раскрылись его брюки. Ее лоно задрожало от предвкушения.

Она тоже села и коснулась его колена.

– Я не была разочарована, Чандлер. То, что мы сделали, кажется мне удивительным.

Он закрыл ее рот коротким, но глубоким поцелуем.

– Тогда подождите, пока не узнаете, что будет дальше.

– А бывает еще что-то? – спросила она, немного расслабляясь.

– Да. И я намерен использовать имеющееся у меня время и любить вас как полагается. Так, как вы того заслуживаете.

Чандлер освободился от своей вечерней обуви и встал на колени. Затем, повернувшись к Миллисент, снял с нее панталоны. Протянув руку к подолу ее платья, которое было поднято до середины бедер, Чандлер в нерешительности остановился.

– Боюсь, я не располагаю тем количеством времени, которое мне нужно. Я хочу раздевать вас постепенно, целуя после каждой снятой с вас вещи, но на это уйдет слишком много времени.