— Всегда так, — сказала Надежда Юрьевна. — Включишь — и становится уютно и весело. Восхитительно, Ваня!..
      Иван Федорович молча усаживался за стол. Экспрессия в словах жены его мало трогала. Ему хотелось свежего горячего чая. День, как всегда, выдался многословный и хлопотный: начиналась экзаменационная сессия, консультации, коллоквиумы. Все это утомляло его, Фастова, доцента кафедры биохимии. К вечеру Иван Федорович валился с ног. Тут еще поездка на дачу пока доберешься, ни на что не обращаешь внимания, кроме как на желание поесть и отдохнуть,
      — Дима! — позвала между тем Надежда Юрьевна. — Чай пить!
      Груша, домработница Фастовых, внесла самовар, поставила на середину стола. Фастовы пили чай по-русски: из самовара, из блюдец. Вовсе не купеческая привычка — мода. Самовары во всех окрестных дачах, отставать от других Фастовым не хотелось.
      — Спасибо, Груша, — сказала Надежда Юрьевна.
      Вошел девятилетний Дима. Карманы его были подозрительно оттопырены.
      — Опять яблоки? — спросила Надежда Юрьевна. — Сколько раз говорю — не ешь зелень!
      Дима поморгал глазами, уселся за стол рядом с отцом.
      Надежда Юрьевна начала разливать чай.
      — Как Светлана Петровна? — спрашивала она у мужа. — Мария Георгиевна вернулась из отпуска?
      Интересовалась она женами сослуживцев Ивана Федоровича. Светлана Петровна к тому же ее дальняя родственница, а К Марии Георгиевне у нее интерес особый: Мария Георгиевна должна вернуться из командировки в Финляндию.
      — Мария Георгиевна вернулась, — ответил Иван Федорович.
      — Вот кому счастье! — сказала Надежда Юрьевна. — Привезла небось…
      Надежда Юрьевна, как всякая женщина, была неравнодушна к нарядам.
      Иван Федорович знал слабости жены, привык к подобным вопросам, пропустил слова мимо ушей.
      Наступила пауза, тишина, нарушаемая лишь громким прихлебыванием: Дима с видимым удовольствием тянул из блюдца чай.
      — Дима!.. — сказала Надежда Юрьевна, строго посмотрела на сына.
      Тот перестал тянуть, подлил из чашки в блюдце. Надежда Юрьевна обернулась к мужу спросить о чем-то еще и вдруг громко ойкнула:
      — Ой!..
      Иван Федорович и Дима оторвались от чая, подняли на нее глаза. Лицо Надежды Юрьевны исказилось, зубами она прикусила губу от боли, медленно оборачивалась боком то ли посмотреть в сад, то ли на что-то неизвестное сзади себя.
      — Что с тобой? — спросил Иван Федорович.
      Надежда Юрьевна повернулась спиной к мужу и сыну — при этом через плечо она закинула руку назад, ощупывая что-то, — Иван Федорович и Дима увидели, как на белой блузке из-под пальцев ее текла кровь.
      — Ты ранена? — вскочил Иван Федорович.
      — Мама!.. — Дима тоже вскочил.
      — Ой!.. — произнесла еще раз Надежда Юрьевна, поднесла пальцы к глазам и, увидя кровь, медленно опустилась лицом на стол. — Что это, Ваня? — спросила она.
      Иван Федорович уже стоял возле нее, рассматривал пятно на блузке. Потом повернулся к саду, поглядел в темноту.
      — Что это, Ваня?.. — повторила Надежда Юрьевна.
      — Спокойно, — сказал Иван Федорович и тут же, отвечая на вопрос Надежды Юрьевны, признался: — Сам не знаю, что это.
      Обернулся к двери, ведущей в комнаты, крикнул:
      — Груша!
      Груша немедленно появилась.
      — Бинт! — сказал он. — И йод! И сейчас же позвони «Скорой помощи»!
      — Что случилось? — спросила Груша, видя склоненную к столу Надежду Юрьевну.
      — Бинт немедленно! — крикнул ей Иван Федорович.
      Через минуту бинт и склянка с йодом были в его руках. Груша кинулась к телефону. Иван Федорович и Дима повели Надежду Юрьевну в комнаты и здесь уложили на диван.
      — Это опасно? — спросила Надежда Юрьевна.
      «Скорая» должна прибыть из Москвы, Москва от дачного поселка в сорока километрах, прикидывал Иван Федорович. Врачи приедут не раньше, чем через полчаса.
      — Больно? — спросил он жену.
      — Больно, — ответила Надежда Юрьевна.
      — Потерпи, — сказал Иван Федорович.
      А Дима спросил, как давеча спрашивала Надежда Юрьевна:
      — Что это?
      «Ранение, — думал Иван Федорович, — пулевое. По-видимому, из малокалиберки. Развелось этих охотников — ночью и то нет покоя… А жена молодцом — не хнычет, не закатывает истерику». Но Надежда Юрьевна сказала с раздражением:
      — Ответь же ты сыну!..
      Иван Федорович сказал Димке:
      — Иди отсюда, тут тебе не место.
      Обнажил ранку чуть пониже белых пуговиц лифчика, смазал вокруг йодом. Надежда Юрьевна опять заойкала.
      — Терпи, — сказал Иван Федорович и стал накладывать на рану бинт.
      Димка стоял в дверях комнаты и глазел. Иван Федорович поглядел на него, ничего не сказал. Вошла Груша.
      — Сейчас приедут, — сказала она. — Дайте мне, взяла катушку бинта из рук Ивана Федоровича.
      «Скорая» приехала не через полчаса и даже не через час — почти через два часа. На возмущенный вопрос Ивана Федоровича врач — «Ольга Яковлевна», отрекомендовалась она, как только вошла в комнату, ответила:
      — Вы у нас не одни. Машины были в разгоне.
      Тут же обернулась к больной:
      — Что у вас?
      Через пять минут из-под белой шелковистой кожи Надежды Юрьевны была извлечена дробинка.
      — Вот и все! — сказала Ольга Яковлевна. — Простая дробинка. Но вам повезло, — улыбнулась она Надежде Юрьевне, — стреляли, по-видимому, далеко, дробь была на излете. Могло быть хуже.
      — Негодяи!.. — выругался Иван Федорович по адресу охотников.
      — Да, — подхватила Ольга Яковлевна, — столько несчастных случаев!..
      Ранка была прочищена, заклеена. Надежде Юрьевне введен кубик противостолбнячной сыворотки.
      — Не волнуйтесь, не беспокойтесь, — говорила на прощание Ольга Яковлевна. — Через три дня как рукой снимет. Останется на память пятнышко.
      Иван Федорович благодарил Ольгу Яковлевну. Надежда Юрьевна тоже благодарила. Дима благодарил, Груша благодарила, а когда взрослые пошли провожать врача к машине, Надежда Юрьевна тоже пошла, Димка сгреб лежавшую на белом бинте дробинку и сунул ее в карман.
      Так выглядело начало величайшего события, потрясшего землян в последней четверти двадцать первого века.
      В дальнейшем все шло некоторое время подспудно, ничего не обещая, не вызывая волнений у окружающих, тем более у человечества.
      Ранка на спине Надежды Юрьевны зажила. В самом деле осталось пятнышко, как предсказала врач Ольга Яковлевна, шрамик. В семье Фастовых перестали говорить о происшествии, о дробинке. Тем более что дробинка в тот же вечер исчезла — так, во всяком случае, решили взрослые.
      — Надя, — спросил тогда Иван Федорович, — тут была дробинка, где она?
      — До этого мне, Ваня!.. — с досадой ответила Надежда Юрьевна. — Глаза б мои не смотрели!
      Димку еще от машины отправили спать, дробинку искать не стали — все равно не определишь, из какого она ружья, не найдешь охотников. Засыпая, Иван Федорович обратил было внимание на деталь: никакого выстрела, когда пили чай, он не слышал. Надо было спросить у Димки, не слышал ли он. Но этот вопрос Иван Федорович заспал, и на том дело окончилось.
      В сентябре Фастовы переехали в город, суетность жизни увеличилась еще больше. Димка пошел в школу.
      У Ивана Федоровича прибавилось работы в лаборатории. Потекла привычная, обычная жизнь.
      И только в ноябре Надежда Юрьевна заметила, что ей нездоровится. И то, пожалуй, не она заметила, Мария Георгиевна.
      — Надя, — сказала она, — ты похудела. У тебя изменился цвет лица. Заболела?
      — Так, легкое недомогание… — призналась Надежда Юрьевна.
      — Как аппетит? — спросила Мария Георгиевна.
      — Аппетит хороший.
      — Больше гуляй на воздухе, — посоветовала Мария Георгиевна. — Лыжи ты совсем забросила, а ведь была спортсменка.
      Надежда Юрьевна грустно улыбнулась: мало ли что было в молодости?
      — Пойдем в театр? — предложила Мария Георгиевна. — У меня два билета. Один… — тихонько вздохнула, — лишний.
      Надежда Юрьевна согласилась пойти в театр.
      Пьесу она смотрела рассеянно, мало обращала внимания на доверительный шепот подруги в антракте сплетни. Кажется, жалела, что пошла, лучше было бы посидеть дома.
      — Ты какая-то странная, — заметила Мария Георгиевна, — без огонька. Что у тебя во рту?
      — Пуговица… — ответила Надежда Юрьевна.
      — А ну.
      Надежда Юрьевна выплюнула в кулак пуговицу, показала подруге. Пуговица была жестяная, старая, порядком обсосанная.
      — Что это ты?.. — удивилась Мария Георгиевна.
      — Не знаю, — ответила Надежда Юрьевна.
      — Так и сосешь?
      — Сосу.
      Мария Георгиевна удивилась еще больше. Сказала:
      — Такую гадость…
      Пуговица действительно была не из лучших. Но Надежда Юрьевна преспокойно отправила ее в рот.
      — Надя!..
      — Хочется, — сказала Надежда Юрьевна.
      — Давно?
      — С месяц…
      Бывает, что дети едят известку со стен, какую-нибудь траву. Это Мария Георгиевна знала. Тут железная пуговица. Может быть, Надя в положении?
      Поговорили на эту тему.
      — Кажется, нет, — сказала Надежда Юрьевна.
      — Значит, в твоем организме не хватает железа, сделала вывод Мария Георгиевна.
      Надежда Юрьевна поводила языком во рту пуговицу, ответила:
      — Наверное, не хватает,
      — Ешь побольше яблок и помидоров, — посоветовала Мария Георгиевна.
      — Яблоки ем.
      — Надя!..
      Они уже вошли в зал после антракта, сели. Мария Георгиевна искоса взглянула на подругу;
      — Ты какая-то странная.
      — Повторяешься, — ответила Надежда Юрьевна.
      Поднялся занавес, и обе подруги досмотрели действие без интереса.
      Пуговицу во рту Надежды Юрьевны заметил и Иван Федорович.
      — Так и сосешь? — повертел он пуговицу в руках.
      — Сосу, — ответила Надежда Юрьевна.
      — Брось, — посоветовал муж.
      Надежда Юрьевна взяла у него пуговицу, положила в рот под язык.
      Иван Федорович поглядел на жену внимательно: побледнела, под висками появились вмятины — похудела.
      — Завтра же сходи к врачу, — сказал он.
      — Зачем?
      — Что у тебя за мания — сосать пуговицу? — возмутился Иван Федорович.
      — А врач чем поможет?
      — Посоветует что-нибудь. Может, у тебя малокровие.
      — Вот еще… — сказала Надежда Юрьевна. Но к врачу пойти согласилась.
      — Ну и что? — спросил Иван Федорович вечером, возвратившись с работы.
      — Обслушала, обстукала, — начала рассказывать
      Надежда Юрьевна. — Говорит: вы здоровы.
      — А пуговица? Ты сказала про пуговицу?
      Пока разговаривала с мужем, пуговицу Надежда Юрьевна держала в руке.
      — Сказала.
      — И что? — нетерпеливо спросил Иван Федорович.
      — Ничего особенного. Недостаток в организме железа.
      — Господи! — воскликнул Иван Федорович. — И ты об этом говоришь спокойно!
      — Прописала таблетки Бло, ферамид, — рассказывала о беседе с врачом Надежда Юрьевна. — А больше, говорит, кушайте шпината и свеклы. В сыром виде.
      — В сыром виде!.. — воскликнул Иван Федорович. — Ты больна?
      — Здорова. Сказала же врач…
      Каждый день Груша подавала ей тертый шпинат и свеклу. Надежда Юрьевна безропотно поедала то и другое. Но главным ее удовольствием была железная пуговица, которую она обсосала уже наполовину.
      Иван Федорович беспокоился. Как ни был занят работой, он не мог не заметить ухудшения здоровья жены. Надежда Юрьевна худела, у нее появилась апатия — даже разговаривать ей не хотелось. Всякий раз, приезжая с работы, Иван Федорович спрашивал жену о здоровье:
      — Ну как?
      — Ничего, — отвечала Надежда Юрьевна односложно.
      — В санаторий поедешь?
      — Не хочу.
      — Надя!
      — Не смотри на меня так, — говорила Надежда Юрьевна.
      В январе у Ивана Федоровича осуществилась мечта. Он перешел с преподавательской работы на исследовательскую, стал заведующим лабораторией. Работа над диссертацией быстро пошла вперед, подходила к заключительной стадии. Предстояло поставить ряд опытов, работал Иван Федорович в области изучения мозга, была изготовлена тончайшая аппаратура по биотокам. Случалось, Иван Федорович сутками не появлялся дома — обедал в институте, спал в лаборатории. Естественно, Надежда Юрьевна была от этого не в восторге, но Иван Федорович умел успокаивать супругу: в конце концов главное, говорил он, работа.
      — Это ненадолго, Наденька. Через месяц освобожусь. Даже возьму отпуск, если хочешь. Как твоя пугозица? — попытался он шутить.
      — Замолчи!.. — говорила Надежда Юрьевна. Какое-то равновесие в ее организме наступило: худеть она перестала. По-прежнему ела шпинат и свеклу недостаток железа в организме ощущался. Но теперь по советам близких Надежда Юрьевна больше ела мяса, яиц, и все надеялись, что дело идет к перелому, Надя наконец начнет поправляться.
      Так думал и Иван Федорович. Приналег на работу, по неделе не появлялся дома.
      В такое вот время, ощущая нужду в деньгах. Надежда Юрьевна зашла к мужу в лабораторию.
      — Ты, Надя! — отвлекся он от приборов. — Садись. Я сейчас.
      Надежда Юрьевна села на стул. Муж возился с аппаратурой.
      — Что такое? — ворчал он. — Откуда поле? Не было ничего — и вдруг…
      Надежда Юрьевна сидела на стуле, ждала, когда Иван Федорович оторвется от приборов.
      — Не пойму… — бормотал тот. — Откуда фон? Несомненно, наведенный. Не было же минуту назад!
      Надежде Юрьевне надоело сидеть. Встала со стула, подошла к шкафам поглядеть на приборы.
      — А… — удовлетворенно сказал Иван Федорович. — Чисто, никаких помех. Надя! — позвал жену.
      Надежда Юрьевна подошла.
      — Я совсем забыл, — признался Иван Федорович. Зарплату получил. Вот деньги.
      При этом он случайно взглянул на приборы и выругался:
      — Что за черт! Извини… — обернулся к жене. — Не ладится тут, в аппаратуре.
      Опять стал копаться в приборах. Надежда Юрьевна заскучала, отошла к окну. За окнами лаборатории был маленький сквер, из детского сада вывели малышей на прогулку.
      — Надя! — позвал Иван Федорович.
      Надежда Юрьевна подошла.
      — Вот деньги, — вынул он наконец из кармана. Передавая жене конверт, он искоса поглядывал на стрелки, на счетчики. Что-то опять там не ладилось.
      — Фокусы! Прямо фокусы! — недовольно восклицал Иван Федорович.
      Надежда Юрьевна взяла деньги, пошла прочь. Дошла уже до двери, когда Иван Федорович окликнул ее:
      — Надя!
      Надежда Юрьевна обернулась. Муж стоял, наклонясь над столом, позвал ее:
      — Вернись, пожалуйста.
      Надежда Юрьевна вернулась.
      — А-а-а… — протянул Иван Федорович, не отрываясь от приборов.
      — Чего тебе? — спросила Надежда Юрьевна.
      — Отойди… — Иван Федорович стоял к ней спиной, впившись глазами в аппаратуру,
      Надежда Юрьевна отошла.
      — Подойди!
      Надежда Юрьевна неуверенно подошла.
      — Вот как! — сказал Иван Федорович. — Отойди!
      — Ты что, Ваня, считаешь меня маятником? — спросила Надежда Юрьевна. — Туда-сюда…
      — Отойди! — Иван Федорович по-прежнему стоял к ней спиной, глядел на приборы.
      Надежда Юрьевна пожала плечами, пошла к двери.
      — Надя!..
      Это был крик. Так кричал Архимед «Эврика!».
      Надежда Юрьевна испуганно обернулась.
      Муж глядел на нее расширенными глазами и уже не кричал — шептал:
      — Подойди еще раз…
      Надежда Юрьевна испугалась, медленно пошла к нему. Он оглянулся на приборы, потом на нее и внезапно опустился на стул, на котором только что сидела Надежда Юрьевна. Лицо его было бледно.
      — Тебе плохо? — наклонилась к нему Надежда Юрьевна.
      — Нет, нет, Надя… — сказал он скороговоркой. Дай подумать. Дай мне подумать.
      Опять взглянул на приборы.
      — В чем дело? — спросила Надежда Юрьевна.
      — В чем дело? — переспросил он. — В том-то и дело, в чем дело…
      — Иван Федорович! — Надежда Юрьевна готова была рассердиться.
      — В том и дело… — машинально повторял Иван Федорович. Поглядел на жену и сказал: — Ты излучаешь!
      — Что излучаю? — испуганно спросила Надежда Юрьевна.
      — Излучаешь и все!.. — Иван Федорович был растерян.
      — Поясни, Ваня, — ласково попросила Надежда Юрьевна.
      — Как будто в тебе работают, знаешь… сто радиостанций сразу, — пояснил Иван Федорович.
      Надежда Юрьевна не нашлась, что сказать мужу.
      — Феномен какой-то… — смотрел на жену Иван Федорович.
      — Глупости, — наконец произнесла Надежда Юрьевна.
      — Тебя надо исследовать, — сказал муж. И прибавил: — Невероятно!
      Надежда Юрьевна повернулась и молча вышла из лаборатории.
      В этот день Иван Федорович приехал домой рано.
      Тотчас приступил к жене с расспросами: как самочувствие, есть ли улучшение, как она питается, чем, как с пуговицей. Надежда Юрьевна отвечала на вопросы мужа, показала пуговицу — тоненькую пластинку: иссосала почти всю.
      — Да… — кивал при этом головой Иван Федорович. — Да…
      Он столько раз повторял это «да…», что Надежда Юрьевна пришла в раздражение и спросила, к чему ведет этот допрос.
      — Видишь ли… — Иван Федорович не находил нужных слов.
      — Ничего не вижу! — сказала жена. — Потемки!
      — Правильно, — согласился Иван Федорович. Потемки.
      — Что же все это значит?
      — Ты вся излучение, — сказал наконец Иван Федорович. — Приборы словно сошли с ума. Токи мозга пе сравнению с твоим излучением — невнятный шепот.
      Надежда Юрьевна слушала.
      — Вот я и думаю: в чем дело? — продолжал Иван Федорович. — Может быть, ты железом перенасытилась? Железо, оно знаешь, имеет магнитные свойства… Ты не беспокойся, пожалуйста! — заверил он, видя, как смотрит на него Надежда Юрьевна. — Ничего опасного нет, если ты и намагнитилась.
      — Хватит! — оборвала разговор Надежда Юрьевна. — Скоро ты скажешь, что твоя жена — слесарная мастерская. Так?
      Иван Федорович так не думал. Но и что думать, не знал.
      Решили, что надо идти опять к врачам исследоваться.
      В поликлинике Надежде Юрьевне предложили пройти анализы.
      — Вот талончик на кровь. Это можно сегодня. Спуститесь вниз, в кабинет одиннадцатый.
      Надежда Юрьевна сдала на анализ кровь.
      — Придете завтра, — сказали ей, — в девять часов.
      Но удивительные события развернулись раньше этого срока.
      Лаборант Вятлов закончил анализ крови Надежды Юрьевны в час дня. В четверть-второго он вошел к главному врачу Сергею Наумовичу.
      — Удивительно, — сказал он с порога. — Знаете, что я обнаружил в крови Фастовой?
      Сергей Наумович поднял голову от бумаг.
      — Не поверите! — сказал Вятлов.
      Сергей Наумович молча ждал..
      — Спуститесь, взгляните сами!
      То ли недоумение в глазах Вятлова, то ли дерзость, так подумал Сергей Наумович, с какой Вятлов вошел к главному врачу: не каждый и не по всякому поводу решится беспокоить Сергея Наумовича да еще приглашать его к микроскопу, — подсказали главному врачу, что у лаборанта есть к этому основания. Сергей Наумович поднялся и пошел вслед за Вятловым.
      Так они и шли — лаборант впереди, главврач за ним, какая-то невидимая нить связывала обоих. Лаборант шел, озабоченно, это можно было заметить по его напряженно выпрямленной спине; главный врач шагал трудно, в походке чувствовались его шестьдесят восемь лет, и еще чувствовалась озабоченность, которая передалась Сергею Наумовичу от лаборанта. Надо было бы всему миру поглядеть, как они шли — лаборант и Сергей Наумович. Но мир пока ничего не знал, хотя стрелки часов уже отсчитывали секунды эпохального времени.
      В маленькой тесной лаборатории никого не было. Микроскоп стоял у окна, в зажимах стекло с небольшим ржавым пятнышком. Сергей Наумович подошел к микроскопу, тронул винт, приподнял тубус, применяя к своему зрению.
      То, что он увидел, было невероятным. Сергей Наумович оторвался от микроскопа, протер глаза. Опять наклонился, чуть-чуть пошевелил винт. На ржавом коричневом фоне растекшейся крови в двухсоткратном увеличении линз Сергей Наумович увидел блестящие металлом обломки машин: шестерни, колеса, гнутые скобы и рычаги.
      — Что это? — спросил Сергей Наумович.
      — Третья проба, — ответил Вятлов.
      Вынул из-под микроскопа стекло с ржавым пятнышком. Взял из коробки другое, чистое. Выдавил из мензурки на него каплю крови, вновь поставил под тубус.
      Сергей Наумович приник к окуляру. Увидел он то же самое: шестерни, металлические детали. И еще он увидел — нет, не привидение, не фантом — миниатюрную микроскопическую подводную лодку…
      Действительно, это было невероятно. За долгую практику Сергей Наумович ничего подобного не наблюдал.
      — Чья кровь? — спросил он, не отрываясь от окуляра.
      — Фастовой… Надежды Юрьевны, — лаборант взглянул на листок.
      — Супруги Ивана Федоровича Фастова?
      Лаборант Ивана Федоровича не знал.
      Сергей Наумович знал. Отсюда же, из лаборатории, позвонил Ивану Федоровичу.
      Через полчаса Иван Федорович приехал.
      — Взгляните, — сказал ему главный врач.
      Их отыскали через неделю с помощью микроскопа, дававшего увеличение в шестьсот раз. Похожими на людей они не были: голова, туловище с двумя рядами щупалец — один ряд вверх, другой вниз. Увидели их города, заводы.
      Надежде Юрьевне пришлось претерпеть массу исследований. Для нее одной отвели целый этаж загородной больницы. Палаты превратили в лаборатории, нижний этаж — в жилье для научных сотрудников. Надежду Юрьевну осматривали, выстукивали, просвечивали, опрашивали, обследовали, переобследовали, доследовали… Ею восхищались, восторгались, ужасались. Все это она сносила терпеливо и молча — послушный кролик науки.
      Выводы были ошеломляющими: в теле Надежды Юрьевны обосновалась внеземная цивилизация.
      — Как?.. — был всеобщий вопрос и другие вопросы: — Откуда? С каких пор? Почему?
      Все это выяснялось и в конце концов выяснится. Но как войти в контакт с пришельцами? Кто они?
      — Радио! — предложил Иван Федорович.
      Действительно, Надежда Юрьевна излучала поток радиоволн. Цивилизация в ее теле обосновалась со всеми удобствами, вплоть до телевидения.
      Была определена частота радиоволн, диапазоны. Передачи велись на микроволнах. Аппаратуры работать с такими волнами не было. Техники тут же создали аппаратуру — приемники, телевизоры. Услышали голос гомункулов — пришельцев назвали гомункулами, увидели их самих.
      Больше всего поразило землян, что они великолепно устроились в человеческом теле. Лимфа крови была для них питательным веществом. Кислород для технических нужд они добывали из красных телец, не уничтожая, однако, их, а высасывая атомы кислорода то из одного, то из другого эритроцита. Из лимфы они получали кислоты, металлы, в том числе и железо для машин, цивилизация у них оказалась технической.
      На экранах телевизора можно было видеть их информационные передачи, искусство. Гомункулы оказались существами деятельными и жизнерадостными. Жизненное пространство они осваивали энергично, не встречая сопротивления. Антитела оказались нейтральными к ним, фагоциты их не трогали, микробы ке поражали. Почему? Было миллион почему.
      Города-колонии они основали в легких Надежды Юрьевны, под левой лопаткой, там, где остался шрамик после ранения дробинкой. Города просвечивались рентгеном в виде округлых пятнышек с поперечными и продольными полосами: это оказались улицы и проспекты. Средством передвижения служили закрытые лодки, похожие на наши подводные, и открытые лодки-гондолы. Передвигались при помощи тока крови, предпочитая артериальную кровь, но могли передвигаться и против тока крови: лодки у них были моторными.
      Телепередачи у них, особенно развлекательные, очень забавные: во-первых, шли круглые сутки (гомункулы не знали сна), во-вторых, предпочтение отдавалось пляскам-хороводам, индивидуальным пляскам с затейливыми движениями рук и ног. Разыгрывались сцены с декорациями, наверное, детективные, потому что одни гомункулы гонялись за другими, а те улепетывали и прятались. Все это сопровождалось своеобразной музыкой — электронной. Музыкальных инструментов, кажется, у гомункулов не было: звучали электрические и магнитные поля. Металлургия у них атомная: строили машины и механизмы из атомов железа и других металлов, извлекая их из тела Надежды Юрьевны.
      При этом никаких отходов термической обработки не замечалось: атомы складывались по программе, и получалась деталь или машина, по мнению землян, удивительно и завидно быстро.
      Время у гомункулов было не наше — другое. По наблюдениям, каждая особь жила семь-восемь дней. Каждый наш час равнялся для них примерно году.
      Откуда гомункулы появились, так и не выяснено. Но очевидно, планета их покрыта океаном, растворившим все вещества. В человеческой крови они оказались как бы в родной стихии. Да ведь и кровь по составу сродни океанской воде. Что касается размера их планеты большая она или маленькая — судить тоже нельзя.
      Наша Земля большая, а микроорганизмы живут на ней вместе с людьми. Возможно, цивилизация гомункулов появилась и развилась в среде микроорганизмов.
      Вопрос о том, как войти с гомункулами в контакт, возник в тот момент, когда они были обнаружены. Но был и другой вопрос — боже, сколько этих вопросов! как сохранить здоровье Надежды Юрьевны? Гомункулы могли расселиться — и расселялись — по всему телу. Могли высосать из Надежды Юрьевны все соки. Женщине назначили усиленное питание. В общем, Надежда Юрьевна была здорова, не считая некоторой апатии и усилившегося аппетита. Но ей надоели исследования, надоела больница. Когда же ей сообщили, что микробы, да еще разумные, расселились в ее мышцах и печени, она ответила:
      — Надеюсь на медицину. Она выдворит их оттуда. Конечно, надо было их выдворить.
      Опять вопрос: как?
      Может быть, уничтожить?
      Цивилизацию?..
      Вступить в переговоры было единственным разумным решением. Тем более это сулило землянам множество выгод: контакт обещал открытия в медицине, в космонавтике, астрономии.
      Задачу контакта разрешили с помощью радио, телевидения — электроники.
      Было замечено, что теле- и радиопередачи, особенно информационные, начинаются у гомункулов одними и теми же фразами. Резонно предположили, что эти фразы эквивалентны нашим. В начале: «Уважаемые радиослушатели, начинаем последние известия». В конце: «До свидания, до скорой встречи!»
      Электронные счетно-решающие устройства подтвердили, что это так. Был найден ключ к освоению языка гомункулов.
      Когда накопился достаточный запас слов и была сконструирована передающая аппаратура, к гомункулам обратились с обычной их вступительной фразой:
      — Уважаемые радиослушатели!
      Какой переполох возник в стане пришельцев, когда электронная машина передала через их радиостанции эту фразу! Возможно, от неожиданности, возможно, оттого, что фраза прозвучала необычайно громко, гомункулы буквально попадали с ног. Гром с ясного неба!
      Но это деталь. Контакт удался, начались разговоры.
      — Кто вы? — спросили земляне — вопрос с виду простой и ясный.
      — А кто вы? — спросили гомункулы.
      Кто мы? Надежда Юрьевна? Человечество? Венец творения?..
      Так-то задавать простые вопросы: гомункулы тоже считали себя венцом творения.
      Поделом.
      Второй вопрос был такой:
      — Откуда вы?
      Гомункулы ответили:
      — Зачем вам это нужно?
      У пришельцев был характер!
      Терпение. Начались многословные пояснения, кто мы такие.
      — Как вы появились у нас? — спросили земляне.
      — На этом острове?.. — спросили пришельцы.
      Надежду Юрьевну они считали островом! Разговор велся в присутствии Надежды Юрьевны, и она возмутилась:
      — Какая наглость!
      Ее попросили молчать. Гомункулам пояснили, что они в человеческом теле.
      — Этот остров — человек? — спросили они.
      — Человек, — подтвердили земляне.
      — Такой большой?..
      — Все люди большие.
      — Сколько вас? — спросили гомункулы.
      — Пять миллиардов. А вас сколько?
      — В теле?
      — Да, в теле.
      — Двести семнадцать.
      — Миллиардов?..
      Электроника перевела ответ:
      — Штук.
      Потом гомункулы поставили вопрос:
      — В каждом из вас можно жить, как в этом теле?
      Вопрос заставил задуматься: нет ли тут опасности для человечества?
      — Видите ли… — Как им ответить, что они ведут в теле паразитический образ жизни? Кто-то придумал нейтральный ход: — Вам нужно выйти из тела.
      Ответ последовал тотчас;
      — Нам и здесь хорошо.
      Еще бы — на всем готовом!
      Последовал очень долгий разговор о том, что тело можно довести до истощения, используя его соки для заводов и городов. Тело может умереть, а вместе с ним погибнут и гомункулы.
      Подумав немного, пришельцы ответили:
      — Можно переселиться…
      Похоже, что пришельцев не так легко убедить в очевидных для нас вещах. Тогда им сказали:
      — Подумайте об этике.
      — Что такое этика? — спросили гомункулы.
      Пришлось очень долго разъяснять, что вторжение в чужой мир вопреки желанию и воле хозяев не совсем приятная вещь. И о том, что человек, в теле которого они поселились, страдает, а страдание и насилие вещи дурные, и это, наверно, понятно любому разумному существу.
      Гомункулы подумали и спросили:
      — А лишать нас корабля, в котором мы прилетели, — это этично?..
      В лагере землян произошло замешательство: что за корабль? Какой корабль?.. Пока сыпались эти восклицания, сверкали недоуменные взгляды, гомункулы выдвинули требование:
      — Верните корабль.
      Земляне ничего на это ответить не могли, гомункулы повторили:
      — Верните корабль, и мы улетим.
      Тогда Иван Федорович и Надежда Юрьевна вспомнили о чаепитии на веранде, о ранении — происшествие это в потоке нахлынувших необычайных событий было забыто. Вспомнили о враче «Скорой помощи»
      Ольге Яковлевне, о дробинке, которую она вынула из-под кожи на спине Надежды Юрьевны. По-видимому, дробинка и есть корабль.