Часы показывают девять с четвертью вечера. «Курьер» в продаже появляется в восемь. Наверно, Флетчер уже по пути в лабораторию. Вот и звонок.
      — Завтра мы богачи, Крисе! — Флетчер протягивает компаньону пачку газет. — Завтра к нам хлынут лавиной!
      Ни завтра, однако, ни послезавтра на Блэйк-авеню никто не приходит. Когда Крисе поглядывает на Флетчера, тот говорит:
      — Через неделю, Крисе. Через пять дней…
      На четвертый день пришел тощий студент. Компаньоны встретили его оба.
      — Добрый день, — сказал он и показал на объявление: — Ваше?
      — Наше, — ответил Флетчер.
      — И это правда? — спросил студент.
      — Что вы хотите? — ответил вопросом Флетчер.
      — У меня экзамены, — сказал студент. — Сдам я или не сдам?
      — Тысяча долларов, — сказал Флетчер. — Читали объявление?
      — У меня только двадцать пять, — признался студент. — И те последние.
      — Не можем помочь! — отрезал Флетчер.
      Крисе толкнул его в бок:
      — Первый почин…
      — Тысяча долларов, — настаивал Флетчер.
      — Джеймс… — опять толкнул его Крисе.
      Студент стоял в ожидании.
      — Платите, — сдался Флетчер, — наличными.
      Студент извлек из кармана несколько смятых бумажек.
      Крисе взял у него кусочек кожи с плеча. Флетчер скрылся в лаборатории.
      — Когда мне прийти? — спросил студент.
      — Сейчас будет готово.
      В лаборатории тонко запел футуроскоп.
      — Как вы додумались?.. — спросил студент.
      Крисе не ответил. Студент по его знаку сел в кресло. Через минуту в приемную вошел Флетчер.
      — Экзамены вы сдадите, — сказал ои студенту, — если будете заниматься. Особенно по курсу аналитической химии.
      — Моя слабина… — признался студент.
      — С профессором Форбсом будьте вежливы, — добавил Флетчер. — Не вступайте с ним в пререкания, как на прошлом экзамене. Помните, чем это для вас кончилось?.. До свидания, — сказал он, не давая студенту открыть рта.
      Пятясь, тот вышел из приемной с видом величайшего замешательства. Двадцать пять долларов остались лежать на столе.
      У Крисса было такое чувство, что они с компаньоном ограбили нищего.
      После студента пришли другие. Старая леди — узнать, вернется ли ее сын из альпинистского похода в Бутан. Депутат — будет ли переизбран на второй срок. Футурограмма леди была положительной: с сыном ей предстояла встреча… Депутат будет забаллотирован.
      — Как вы сказали? — спросил он Флетчера.
      — Победит Фергюссон.
      — Республиканец?
      — Да, сэр, республиканец.
      — Это все козни Стаффорда… — ворчал депутат, направляясь к двери.
      В банке был открыт счет, общий для Крисса и Флетчера.
      — Идут дела, Крисе, идут! — Флетчер потирал руки.
      На Блэйк-авеню шли новые посетители. Больше по мелочам: одних интересовал выигрыш на биржевой спекуляции, других тотализатор, третьих карьера. На компаньонов смотрели как на хиромантов, астрологов — мало ли на свете шарлатанов, гадалок? Футуроскопия? Ну и что? Есть электроника, есть кибернетика, электронные свахи… То же и футуроскопия: модный, ультрасовременный термин, не больше. Ученый мир не интересовался деятельностью Крисса и Флетчера. Фирме, откровенно сказать, это было на руку. Банковский счет разбухал. Флетчер ходил довольный:
      — О'кэй!
      Однако между компаньонами назревал разлад.
      Криссу хотелось знать, как и где записан код человеческих судеб, можно ли повлиять на запись. Крисе задумывался над моральным аспектом изобретения. Причины к этому были. Их становилось все больше.
      Ссора между компаньонами вспыхнула после самоубийства генерала Макговерна.
      Генерал появился в приемной перед отъездом в Южный Вьетнам, где должен был руководить сражением под Гуэ. Он имел разработанный ведомственный план. Флетчер сказал ему:
      — Сражение будет проиграно.
      — Это вы говорите точно?.. — спросил генерал.
      — Фирма не бросает своих прогнозов на ветер. Макговерн застрелился в машине по дороге в аэропорт. Радио и газеты обсуждали самоубийство, доискивались причин.
      — Мы убили его, — сказал Флетчеру Крисе.
      — Почему убили? — возразил тот.
      — Сказали, что сражение будет проиграно, и он покончил с собой.
      — Он спрашивал о сражении, не о себе. В этом вся разница. Сражение будет проиграно без него.
      — Флетчер!..
      — Крисе! Не путай личную судьбу и события.
      Я знал, что генерал покончит с собой. Но я не сказал ему об этом.
      — Почему?
      — Он не спрашивал.
      — И все же…
      — Не будь сентиментален, Крисе. Я не мог ему сказать, что он застрелится, как не мог предотвратить самоубийства. Футуроскоп показал, что он застрелится.
      И он застрелился.
      — Потому что не выиграет сражения.
      — Он не мог его выиграть. Он же не поехал во Вьетнам, он застрелился! Пойми: он должен был прийти к нам, должен был узнать, что сражение кончится неудачей, должен был застрелиться. Таков его путь.
      — И все же это ужасно, Флетчер! Надо остановиться. — Крисе кивнул в сторону футуроскопа.
      — А деньги?
      — Деньги мне не нужны.
      — Мне нужны, Крисе. И давай прекратим спор.
      Через два дня произошло еще самоубийство. Покончила с собой киноактриса Лиз Стейнвилл: футуроскоп предсказал, что ей не дадут главную роль в фильме «Над пропастью» по книге Вильгельма Либена «Отречение».
      Две смерти — генерала и киноактрисы — поставили перед Криссом вопрос: что такое время и что такое судьба и как они связаны между собой.
      Есть два времени — прошедшее и будущее и между ними грань — настоящее.
      Прошедшее дано нам в видении и в воспоминаниях.
      Мы видим его как дорогу, которую прошли и которую второй раз пройти нельзя. Оно прочерчено линией, за пределы которой мы не могли сделать ни шагу. В каждый момент жизни, когда мы стояли перед настоящим, нам открывалось бесконечное множество линий, но мы выбирали одну — ту самую, которая теперь прожита. Вспомните: когда вам нужно было выбирать университет, вы могли выбрать Колумбийский, Чикагский, но вы выбрали Иельский. Почему? Не потому ли, что ваша дорога жизни — судьба — так же закодирована в хромосоме, как ваш рост, цвет волос и форма ногтей?.. Изменить ничего было нельзя, как нельзя одновременно двигаться в нескольких направлениях. Из бесконечного числа вариантов выбран один, на всех остальных лежит зыбкое (вы все же могли выбрать), но властное табу: выбрали вы одно.
      Так же и с будущим. Оно открыто перед вами в бесконечном числе возможностей: вы можете ехать в порт или в аэропорт, лететь на Гавайи, в Европу, но сделаете одно — то, что вам предстоит сделать. Почему?
      Не запрограммировано ли будущее в вас так же, как уже пережитое прошлое?.. Еще более интересна та грань между прошлым и будущим, которую мы зовем настоящим. Это миг, атом. И это между тем акт творения. Именно в этот момент мы выбираем и делаем единственный шаг — тот, который определен нашей судьбой. Присмотритесь: даже в этот миг мы не вольны в себе, действуем так, как нам что-то подсказывает. Назовем ли это необходимостью, целесообразностью, разумом, долгом — не имеет значения. Мы делаем то, что запрограммировано в нас. И даже если сознательно начнем метаться, ломать себя, неведомая сила, заключенная в нас самих, заставит нас стать на ту дорогу, которую нам предстоит пройти.
      Прошлое дано нам в опыте, настоящее — в ощущениях. Будущее для человека темно. И как ни странно, отметил Крисе, никто не отваживается взглянуть будущему в лицо. Все заботы клиентов — о карьере, о выигрыше на скачках, даже о выигрыше сражений — были пустячными, повседневными. Никто не решался раскрыть судьбу до конца. Не потому ли, что это страшно? Перед неудачами, неожиданностями, перед смертью наконец? И Флетчер боялся увидеть в футуроскопе свою судьбу, у него это переходило в панику. «Никогда! — твердил он. — Никогда!..» И Крисе тоже боялся.
      Между тем в банке на счету компаньонов было уже четыреста тысяч. С Блэйк-авеню они переехали на Аламейн-стрит, купив особняк и оборудовав просторную лабораторию, приемную, холл для клиентов.
      Фирма «Флетчер и Крисе» процветала. И если бы не тягостные раздумья Крисса, Флетчеру оставалось бы только радоваться: клиентов хоть отбавляй, деньги плывут потоком.
      Но Флетчер тревожился. Ему все чаще казалось, что Крисе использует футуроскоп не по назначению.
      Крисе искал случай вмешаться в чью-то судьбу, отвести от человека несчастье. Случай представился. Явилась клиентка, мисс Флорен, с просьбой: удастся ли ей купить модель «кадиллака» с выставки. Ее прельстил золотистый с оранжевым цвет машины. Мисс Флорен хотела только эту машину, но у нее были соперники, форсты и Ньюмены. Сумеет ли она опередить соперников и взять понравившуюся ей вещь. Прогноз показал, что машину она не купит: в магазине у нее украдут сумочку с чеком. Денег мисс Флорен не теряла, на чеке не было суммы и подписи, но конкуренты одерживали успех. Сумочку воровали простейшим способом: пока хозяйка отвернулась к зеркалу поправить прическу, сумка исчезала с конторки, где продавец фиксировал проданные или приобретенные в рассрочку вещи.
      — Мисс Флорен, — сказал Крисе, — у вас украдут деньги.
      — Как украдут? — удивилась клиентка.
      — В магазине, пока вы будете покупать машину.
      — Вот как! — воскликнула мисс Флорен. — Спасибо за предупреждение. Постараюсь, чтобы деньги у меня были целы.
      Крисе решил пойти в магазин проверить, подействует ли предупреждение. Случай был мал, но требовался прецедент: возможно ли осуществить предупреждение на большем?
      В день, когда мисс Флорен пришла в магазин в надежде сделать покупку, Крисе находился недалеко от того места, где должна произойти кража. Он видел, как мисс Флорен появилась в двери, крепко держа в руках белую сумку. По виду ее можно было судить, что она помнила о предупреждении и ни на минуту не расставалась с сумкой. Вот она протискивается вперед, она у конторки. Кто-то толкнул ей шляпу — все было точно, как показал футуроскоп. Мисс Флорен все еще держала сумочку, но этот незначительный инцидент в толпе, когда ей зацепили зонтиком широкополую шляпу, каким-то образом повлиял на нее, она словно стала рассеянной: одной рукой она поправила шляпу, но, видимо, сдвинула ее больше, чем надо. В этот момент она оказалась у конторки, слева от нее было зеркало. Непроизвольным жестом она потянулась к шляпе, но сумка в руке мешала ей. Не придавая никакого значения жесту и, наверно, забыв о предупреждении, мисс Флорен положила сумочку на конторку и повернулась к зеркалу. Через секунду на конторке сумочки не было.
      Как ни мал и незначителен был случай, он потряс Крисса.
      Когда возбуждение в магазине, вызванное внезапной кражей, улеглось и мисс Флорен, вконец расстроенная, выбралась из толпы, Крисе подошел к ней.
      — Я вас предупреждал, — сказал он.
      — Не знаю, — стала жаловаться мисс Флорен, — что со мной произошло. Я забыла. Я полностью забыла ваше предупреждение. Когда шла по улице, помнила. Вошла в магазин, тоже помнила.
      — А потом?
      — Зонтиком мне толкнули шляпу. Но сумочку я держала в руках и знала, что нельзя с ней расставаться. И надо было поправить шляпу…
      Крисе внимательно смотрел на нее.
      — Увидела зеркало и забыла о сумочке — надо было поправить шляпу.
      — Совсем забыли?
      — Н-нет… — протянула мисс Флорен. — У меня было какое-то предчувствие, беспокойство.
      — Предчувствие, говорите?
      — Да, да… опасение, тревога-какой-то миг. Потом я поправила волосы. И сумочки у меня не стало. Что мне теперь делать?
      Крисе не знал, что было делать мисс Флорен. Но у него складывался вывод о том, что человек в момент происшествия начисто забывает об осторожности и делает то, что заложено в программе, закодированной в хромосомах. Если бы мисс Флорен предстояло броситься под поезд, сгореть, никакие предупреждения не помогли бы ей: она бросилась бы или сгорела.
      Крисе уже пришел к выводу — почему. Но у него появилась другая мысль — о полной бесполезности изобретения. «Разве что выколачивать деньги», — с горечью усмехнулся он.
      Флетчер между тем без всякой горечи выколачивал деньги. В банке лежало уже восемьсот тысяч долларов. Крисе сказал:
      — Прекратим этот обман, Джеймс.
      — Какой обман? — переспросил Флетчер.
      — Футуроскопию, предсказания. Ничего хорошего они не приносят людям.
      — Тебе какое дело, что они ничего хорошего не приносят? — спросил Флетчер.
      — Мы обманываем людей! — сказал Крисе.
      — Это в тебе, Дэвид, сказывается пасторская закваска, — рассмеялся Флетчер. Отец Крисса был пастором из Кентукки.
      — Какая же закваска в тебе?.. — резко обернулся к нему Крисе.
      Флетчер уловил нотку злости в голосе компаньона.
      — Брось, — сказал он, — не будем ссориться.
      — Я разбил бы футуроскоп, Джеймс, — признался Крисе, успокоенный миролюбием Флетчера.
      — Серьезно? — спросил Флетчер.
      — Он в меня вселяет ужас… — ответил Крисе.
      — Чем?
      — Он и тебя пугает. Никто из нас не решается увидеть свою судьбу.
      — А зачем это?.. — настороженно спросил Флетчер.
      — Другим-то мы узнаем.
      — Чепухой у тебя голова забита, вот что, — ответил Флетчер.
      — Я разобью аппарат или сбегу из лаборатории.
      Флетчер ничего не сказал — взглянул на Крисса точно на сумасшедшего.
      Крисе не разбил аппарат, не сбежал из лаборатории. Он решился на отчаянный шаг — преодолеть страх и увидеть свою судьбу. Решение пришло внезапно, как порыв ветра.
      В этот вечер в лаборатории он оставался один. Флетчер ушел в кабаре, и его возвращения ожидать можно было не скоро. Вечер напомнил Криссу тот, первый, когда Флетчер унес объявление в редакцию «Курьера». Когда это было? Вчера?.. Криссу казалось, что с того вечера он еще не успел разогнуть спины, чтобы отдохнуть и подумать. Однако и устал же он… «Футуроскоп»… — нашел он причину. Все от него. Странно. Открытие сделано, испытано на сотне людей, а радости и удовлетворения никакого. Крисе чувствовал, что он несчастен, испуган. Есть, наверное, вещи, думал он, которые не стоило открывать. Ядерные реакции, футуроскоп… Или они открыты не вовремя, не принесли удовлетворения людям. «Что тебе до людей? — наверно, посмеялся бы Флетчер. — Это в тебе пасторская закваска…» Криссу неприятно от этих слов. Я устал, говорит он себе. И тут же ловит себя на другом: он боится узнать свою судьбу до конца.
      Крисе подходит к окну, смотрит на улицу. «Боюсь, боюсь…» — бьется в его голове мысль, словно поддразнивает. И вдруг его словно обдает ветром:
      «А если?..»
      Больше Крисе уже ни о чем не думает.
      Вымыл руки, подошел к аппарату. Поискал глазами шприц с полой иглой. Машинально, как делал это сотни раз на других, потер спиртом кожу на левом предплечье. Машинально вонзил под кожу иглу. Тот же укол, какие мы знаем с детства… Может быть, чуть-чуть побольше боли, побольше крови — из-под кожи нужно извлечь частицу ткани. Той же проспиртованной ваткой зажал крохотную царапину. Повременил пять-десять секунд. Привычным движением освободил иглу в нейтрализованный дистиллят пробирки, вставил стеклянную трубочку в центрифугу, выделил из плазмы кусочек ткани. Положил на стекло каплю питательного раствора, опустил в нее живые клетки своего тела и поместил все это под окуляр футуроскопа.
      Включил электрический ток, повернул тумблер.
      На экране обозначилась группа клеток. Еще поворот тумблера — осталась одна клетка, занявшая экран. Рельефно обозначились ниточки хромосом. Крисе включил силовые поля, одновременно доведя стрелку указателя до двухтысячного года, — тридцать лет он проживет наверняка. Экран погас, превратившись в черное пустое пятно. Так бывало всегда, когда клиент не доживал до указанного на шкале срока, — пустой экран.
      — Вот как… — сказал Крисе. Теперь это был не клиент — он сам.
      Рывком Крисе передвинул стрелку указателя на десять лет ближе. Экран оставался темным. «Не проживу и двадцати лет…» — отметил Крисе и медленно повел стрелку влево еще на десять лет, руки его дрожали.
      Стрелка остановилась на 1980 годе, экран оказался темным. «И десяти лет…» — отрешенно промелькнуло в голове Крисса, руки похолодели. Он тупо глядел на цифры — может, ошибка? Но ошибки не было. Не могло быть. Случалось, что и у других клиентов на этой цифре экран оставался пустым. Тогда Крисе не волновался и руки его не холодели. Сейчас он испуганными глазами глядел на стрелку: он не проживет и десяти лет… Зачем было смотреть самого себя? Крисе жалел, что начал эксперимент. Прав Флетчер — не надо этого делать. Никогда не надо этого делать! Не проживет и десяти лет… Может быть, это не он, Дэвид Крисе? Может, случайно в объектив аппарата попала чужая клетка?.. Теперь были холодными не только руки, по и спина Крисса. Холод поднимался выше, к затылку, заливал мозг. «Может, не моя клетка?..» Мысль отделялась от тела, билась самостоятельно, как птица крыльями в воздухе. «Может, не моя ткань?..» Холодный пот стекал по лицу. «…И десяти лет… и десяти лет…» Мысль-птица поднимала крыло, и тогда в мозгу Крисса звучало:
      «…И десяти лет…» Поднимала другое крыло — в мозгу звучало: «Не моя ткань…» А холод заливал человека всего, и капли пота текли по спине.
      «Если это ошибка, — подумал Крисе, — надо сдвинуть стрелку на шкале, что-то должна же она показать». С трудом Крисе нащупал тумблер, но, вместо того чтобы двинуть стрелку вперед, пальцы не слушались его, он повел стрелку назад, бессознательно отмечая: восемь лет, семь, шесть… Экран по-прежнему оставался темным. «Не работает!..» — почти крикнул Крисе — птицамысль взмахнула обоими крыльями. Но аппарат привычно гудел, индикаторы в темноте светились, только экран был непроницаемо-черным, как траурный креп, как беззвездная вечность. Стрелка все шла назад: четыре года, три, два… Теперь уже у Крисса не было никаких мыслей — только ужас и ожидание: неужели конец, он умрет сейчас, в эту минуту?.. Крисе втянул голову в плечи, волосы поднимались на черепе, Крисе слышал, как они шевелятся, шуршат… Стрелка неумолимо шла назад, незаметно для себя Крисе включил автоматическую подачу, стрелка отсчитывала месяцы.
      Это было мучительно долго. У Крисса захватило дыхание, тяжесть навалилась ему на грудь, выжимая из легких последние капли воздуха. Шесть месяцев, пять, показывала шкала, нуль!.. Вдруг экран вспыхнул. Но это был не привычный дневной свет, не утро и не вечер экран светился зеленым, точно Крисе смотрел в толщу морской воды. И — неожиданно, невероятно! — перед глазами Крисса проплыла макрель! Теряя сознание, Крисе ударился головой о пульт, стрелка дрогнула, на мгновение Крисе увидел листок календаря — двадцать второе августа. И еще он увидел Флетчера с перекошенным бледным лицом и злорадством в глазах — Флетчер был в лодке и удалялся к берегу. Больше Крисе не разглядел ничего — его охватила тьма.
      Флетчер застал компаньона на полу у включенного аппарата, в обмороке. Прежде всего он постарался привести Крисса в сознание. Но первое, что сделал Крисе, придя в себя, запустил в аппарат мраморным пресспапье, но промахнулся.
      Флетчер схватил его за руку:
      — С ума сошел?..
      — Я его уничтожу! Уничтожу! — порывался Крисе к аппарату. — Гнусное, проклятое чудовище! Я размозжу его, уничтожу!..
      До полуночи Флетчер успокаивал товарища. Крисе говорил много, бессвязно, обвинял Флетчера и себя в бесчеловечности, в сатанинском изобретении, грозил уничтожить футуроскоп и фирму. Чем больше Флетчер слушал его и старался понять, тем крепче убеждался, что Крисе становится опасным для него и для изобретения.
      Все же им удалось поладить. Флетчер добился от Крисса, что тот не натворит глупостей.
      — Успокоишься, — говорил он, — тогда обсудим, что делать. Денег мы подзаработали. Можно прекратить деятельность. Поедем куда-нибудь, рассеемся.
      Флетчер лгал. Он не думал прекращать работу футуроскопа. Но и Крисе тоже лгал, давая обещание ничего не предпринимать против изобретения. Крисе не отказался от мысли уничтожить футуроскоп. Флетчеру пришла мысль уничтожить Крисса. Между компаньонами начинались маневры, но только Крисе знал, как мало времени им обоим.
      А потом ведь Крисе не досмотрел судьбу до конца. Окрепнет от потрясения и досмотрит. У него подозрение против Флетчера. Если подозрение подтвердится,
      Криссу надо принять контрмеры. Все надо продумать, ничего не упустить. Одним ударом он решит все: свою судьбу, судьбу Флетчера и судьбу футуроскопа. Только не торопиться. Нет, торопиться надо, ведь сегодня двадцатое августа…
      Так они подходили к финишу — Флетчер и Крисе, таясь друг от друга, точно преступники.
      Крисе досмотрел судьбу до донца. В обморок он не падал. Сцепил зубы и досмотрел. Подозрение подтвердилось, и Крисе знал теперь, что ему делать.
      В субботу, двадцать первого августа, Флетчер спросил:
      — Что ты думаешь, Крисе, насчет морской прогулки? Возьмем катер, удочки. Половим макрель.
      Крисе знал, что ничего не изменишь. И эту фразу компаньона он тоже знал. Начинался конец финала такого же, как у кинозвезды и генерала Макговерна. Может быть, Крисе хотел бы отказаться, бежать от Флетчера, протестовать, он ничего этого не сделал. Он ответил:
      — Поедем.
      И все пошло по сценарию. Разве наша жизнь не сценарий, написанный и утвержденный природой? Крисе знал этот сценарий и знал, что ничего нельзя изменить. Даже интонацию голоса.
      — Поедем, — повторил он, прислушиваясь точно со стороны, как это звучит.
      Звучало вполне естественно, Флетчер ничего не заметил.
      — Часиков в девять, — сказал компаньон. — Пока я схожу за рыболовной снастью.
      Наутро все шло по тому же сценарию.
      — Я пошел, — сказал Флетчер. Спустился по лестнице и пошел направо, по направлению к Франклинстрит, в охотничий магазин, там всегда можно достать лески и удочки.
      Крисе вышел почти вслед за ним и направился в противоположную сторону, в другой магазин. Ему можно было не торопиться. Никакая опасность ему не угрожала, даже опасность разоблачения. Он знал каждый свой шаг и каждое действие. Было даже интересно, будто он смотрит на себя со стороны. Или на кого-то другого. За несколько минут до возвращения компаньона Он уже был в лаборатории. Осторожно положил под кожух футуроскопа четыре продолговатых свертка, предварительно обмотав их проводами от вводной электросети, и, соединив провода, накоротко замкнул их. И поехал с Флетчером на рыбалку.
      На пристани они взяли катер с полным запасом горючего.
      — Как погода? — спросил Флетчер служителя, размыкавшего цепь, которая прикрепляла катер к причалу.
      — Отличный прогноз, сэр, — ответил тот. — Можете ехать спокойно.
      И это все было известно Криссу до последнего слова.
      Флетчер был спокоен, даже невозмутимо спокоен и уверен в себе: он знал, что Крисе не умеет плавать.
      Они уехали далеко. Берег лиловой полоской виднелся на горизонте. Их не видел никто, кроме солнца и облаков. Но солнце и облака были высоко и не могли ничему помешать.
      Флетчер не стал глушить мотор, оставив его работать на пустых оборотах.
      — Механик из меня плохой, — сказал он. — Вдруг откажет совсем…
      Начали ловить рыбу. Крисе сидел на правом борту, опустив ноги в воду. Все утро он пытался анализировать свои ощущения. Накануне он помнил, что завтра воскресенье и чем это воскресенье кончится для него. И ночью — он плохо спал в эту ночь — вспоминал, что завтра роковой день. Утром он подчинился судьбе без сопротивления — ничего не изменишь. Все шло, как показал футуроскоп. Даже то, что задумано против Флетчера, Крисе делал механически: роль была расписана до конца, Крисе играл ее и двигался как статист, каждый шаг которого подчинен режиссеру. Сел с Флетчером в автомобиль, встал на пристани. Флетчер спросил о погоде так, как должно было быть. И только в лодке Крисе почувствовал, что он забывается. Море наплывало на него, вытесняя из сознания картины, виденные в футуроскопе. Если Крисе пытался вспомнить, что будет дальше, он уже не мог вспомнить, сознание угнеталось чем-то непонятным и мощным, что разрасталось в Криссе, заставляло жить только мгновением, оттесняя все постороннее. Лишь в подсознании оставалось что-то похожее на предчувствие, на тревогу, но уже ничто не могло подняться оттуда, оформиться в мысли или в противодействие.
      Крисе закинул приманку, чувствуя, как леса подрагивает в руке, — рыба клевала. Он уже вытащил две макрели, они изгибались и прыгали на дне лодки, еще живые. И тут борт резко накренился под ним, и Крисе оказался в воде. Тотчас взревел мотор, лодка рванулась вперед. Крисе барахтался в пене, оставленной бурлившим винтом, и, захлебываясь, кричал:
      — Флетчер! Остановись!
      Лицо компаньона удалялось и уменьшалось, моторка неслась к берегу со скоростью двадцати узлов.
      Над Криссом сомкнулась вода, захлестнула зрачки зеленью бутылочного стекла. На мгновение перед ним мелькнула макрель, вызвав смутное воспоминание, что все это Крисе уже видел…
      Флетчер сдал катер тому же служителю.
      — Сэр?.. — спросил удивленно тот.
      — Несчастье! — перебил его Флетчер. — Спешу в полицию.
      Компаньон был спокоен. Или хотел быть спокойным. Что-то вроде оправдательной речи складывалось в его мозгу. Перед кем он оправдывался — перед собой?..
      Или готовил речь для полицейского комиссара? Речь была странная. Самого себя Флетчер называл в третьем лице. Ему казалось, что это звучит убедительно. «Крисе упал в воду, — притягивал он слова одно за другим. — И пошел ко дну. Видит бог, Флетчер не притронулся к нему пальцем! Несчастный случай… Откуда Флетчер мог знать, что Крисе не умеет плавать? Не знал — слово джентльмена! Представить только: они учились и работали вместе одиннадцать лет! Бедный Дэвид, кто мог подумать, что так случится!..»
      Речь успокаивала Флетчера. Все в ней на месте.
      Право же, все в ней на месте.
      Показания компаньона в полиции тоже корректны.
      Лицо выражает искреннее сочувствие.
      — Господин комиссар! — На глазах Флетчера слезы. — Крисе был прекрасный товарищ, душевный друг!.. — При этом Флетчер запихивал в карман вельветовой куртки рыболовную лесу. Жесткая леса топорщилась, выпирала наружу. — Поверьте, господин комиссар, я так жалею!.. — Флетчер никак не мог справиться с лесой.
      Комиссар записывал в протокол показания. Он даже верил потрясенному компаньону — мало ли несчастных случаев на воде.
      — Не волнуйтесь, — говорил он. — Катер уже послан, чтобы отыскать тело.
      — О, господин комиссар, может, его удастся спасти!..
      — Не волнуйтесь, — повторял комиссар, — сделаем все, что надо.
      Флетчера отпустили под залог в тысячу долларов.
      — До обследования тела Дэвида Крисса, — пояснил комиссар. — До полного уяснения случая.
      Это не волновало Флетчера. Совесть его чиста. Он не толкнул Крисса, даже не подходил к нему, пусть обследуют.
      Взяли подписку о невыезде. И это не взволновало старшего компаньона. Никуда он ехать не собирался. Сделали отпечатки пальцев — банальнейшая формальность. Лаборант прижимал попеременно пальцы правой руки, левой к мастике и оттискивал их на белом. Десяток овалов, грязных пятен появились на пластике как следы преступления. Это перепугало Флетчера.
      Сходя по лестнице, он все вытирал, вытирал пальцы о платок и не мог вытереть дочиста. Пальцы остались темными. Флетчер без содрогания не мог смотреть на них, засунул руки в карманы.
      В такси он сидел за спиной шофера. Опять вынул платок, принялся оттирать краску. Чем ближе подъезжал он к лаборатории, тем сильнее ощущал страх. Ничего ему не грозит. Ничего, заверял он себя. Крисе свалился за борт и утонул. Бедняга не умел плавать!.. Но страх не покидал Флетчера. Сумеет ли он остаться в стороне от этого дела? Если бы узнать, если бы быть уверенным! Флетчер метался на заднем сиденье, как в мышеловке. Зачем они взяли оттиски пальцев? Может быть, видят его насквозь?.. Компаньон отдал бы тысячи, лежащие в банке, лишь бы увериться, что ему ничего не грозит, сбросить с себя липкий навязчивый страх.
      — Футуроскоп!.. — вспомнил он. — Вот кто скажет, что меня ждет! Не надо никаких тысяч, достаточно посмотреть два-три ближайших месяца!
      Отпустив такси, Флетчер стремительно вбегает в лабораторию. Укол стерильной иглой — чуть больше боли, чуть больше крови — вой центрифуги, и вот кусочек ткани на исследовательском стекле. Дрожащей рукой Флетчер сует стеклышко под объектив аппарата.
      На ощупь находит кнопку включения.
      Движение пальца — и…
      Эксперты, прибывшие на место, где только что стояла лаборатория, отметили взрыв, разрушивший здание и неведомый аппарат, — никель, стекло, обрывки электройной схемы вкраплены в случайно уцелевшую стену. Что-то еще дымилось, пахло жженой резиной.
      Толпа зевак оттеснена в обе стороны улицы. У тротуара, загроможденного кирпичом, две машины — белая медицинская и зеленая полицейская. Прибыла третья — инспекторская. Открылась дверца.
      — Осторожно, господин комиссар, — эксперты столпились у прибывшего автомобиля, — кругом камень, стекло…
      Комиссар не стремился в разрушенную лабораторию, ему докладывают здесь же, возле машины:
      — Не меньше трех килограммов тротила. Есть жертва…
      Санитарная машина открыта. Двое в халатах вталкивают внутрь брезентовые носилки, стараясь прикрыть простыней человека в вельветовой куртке, из кармана которой свисает до земли рыболовная леса. Простыня зацепилась за что-то, на мгновение открыла лицо мужчины.
      — Ба-а! Это же Флетчер! — Комиссар гасит спичку, не раскурив сигары. — Он только что был у меня, не прошло получаса!
      Кто-то любезно протягивает ему зажигалку.
      Санитары втолкнули носилки в машину. Обрывают лесу, попавшую между створками двери. Эксперты и комиссар смотрят на их торопливую суету. Провожают взглядом машину.
      Комиссар наконец берет зажигалку, закуривает.
      — Не прошло получаса, — говорит он скорее себе, чем окружающим. — Вот уж судьба!..

ДРОБИНКА