Варе и Константину Байкал открылся не сразу. Ракета мчала по водной глади к Шаманскому Камню — о нем Варя и Константин услышали еще на пристани. Справа и слева шли берега водохранилища. Правый был горный. Ракета теснилась к нему, срезая вершины отраженных холмов, положенные на зеркало. Гигантское волшебное зеркало. Местами, не замутненное рябью, оно лежало чистым и синим. Местами лилось серебром — там, где ветер касался поверхности. Ближе к берегу было темным от скрытых под ним глубин. И гдето Шаманский Камень, Байкал. Проедем Камень, говорили на пристани, и сразу Байкал, не пропустите.
      Варя и Константин стояли у лобового окна, смотрели. Выйти на палубу невозможно. Колючий ветер пронизывал, путал волосы. За ракетой вставала стена брызг, водяной пыли. Мгновенно закоченевшие, Варя и Константин сошли в салон и прочно заняли место у смотрового окна. За ними толпились еще несколько человек, глядели через их плечи. Может быть, тоже хотели впервые увидеть Байкал, может, влюбленные в Ангару или — так же, как Варя и Константин, — Друг в Друга.
      — В июне Байкал цветет, — сказал кто-то за спиной Вари.
      — Камень! — тотчас сказал другой, и Варя и Константин увидели в нескольких метрах по борту черный, облизанный водой камень, который мгновенно ушел назад.
      — Смотрите! — Пассажиры прильнули к окнам.
      Но Варя и Константин смотрели вперед — в простор.
      Они обосновались в местной гостинице. Бросили вещи и выбежали к Байкалу. Как подъезжали к Листвяному, вышли на пристань — промелькнуло минутой. Может, и в самом деле минута? Ракета не рыбачий баркас: посадка пассажиров, выход проходили стремительно, как бег могучего корабля. И то, что промелькнуло перед глазами Вари и Константина, огромное, синее, и что называли «Байкал!», просто не уместилось в глазах. Захлестнуло, утопило, и теперь требовалось время, чтобы прийти в себя.
      Но прийти в себя было не просто пережить восхищение. Варя и Константин это поняли: Байкал надо впитывать постепенно, неторопливо, вместе с воздухом, ветром, с блеском и синевой. И, наверное, молчаливо. Сейчас, выйдя на берег, они стояли у самой воды. Зеркало — Байкал тоже волшебное зеркало — светилось перед ними, трепетало биением частых волн, голубело, синело, где-то вдали переходило в лиловое, уходило в туман, скрывавший далекий берег, и от этого было бескрайним. Казалось, можно ступить на него, идти, и никуда не придешь — растворишься в дали, в свете.
      — Костя! — Варя сжимала мужчине локоть. Константин смотрел, может, не слышал. Варя поняла, что не надо никаких слов. Завороженные, они пошли по берегу.
      Не замечали лодок, причала — глаза их глядели дальше. Не слышали говора идущих навстречу людей, какое им дело?
      Поднялись по берегу и здесь — позади лес, впереди простор — сели среди камней.
      День был ослепительно-яркий, словно нарочно родившийся, чтобы посветить Варе и Константину солнцем, синевой, ярким набором красок: желтые скалы, зеленый лес, серебряные гребешки волн, белые космы тумана, скрывавшие дальний берег. И еще прибавить к этому блеск. И прибавить воздух, до невидимости прозрачный. И запах сосен, воды, цветов.
      — Костя, — сказала второй раз Варя, — сколько будем молчать?
      — Да, — отозвался мужчина.
      — Тебе не хочется петь?
      — Нет, — ответил Костя. — Зачем?
      — А мне хочется.
      Мужчина подумал, ответил:
      — Пой.
      Варя посмотрела на него, склонив голову.
      — А не будет ли это… — Она не договорила. — Чем? — спросил Константин.
      — Диссонансом.
      — Не пойму тебя, — признался Костя.
      — Ты ничего не слышишь? — спросила Варя.
      — Нет. А ты слышишь?
      — С тех пор, как мы проехали Камень…
      Мужчина ждал, пока кончится фраза.
      — Я слышу музыку, — сказала Варя.
      Константин засмеялся, привлек Варю к себе.
      Варя имела редкую профессию — нейрохимик. Новая наука делала первые шаги в области интенсификации работы мозга, воображения. Варя сама обладала фантазией, пылким воображением. Считала — эти качества свойственны всем людям, искала пути к их пробуждению, к художественному обогащению человека.
      — Костя, — говорила она, когда первый восторг прошел, когда они привыкли к Байкалу, влюбились в него, стали его частью и не мыслили без него жить… Хочется необычайных вопросов, — необычайных ответов. Все здесь необыкновенное, Костя. Даже травинка, крапива — она совсем не такая, как у нас под Орлом.
      Они приехали из центра России — страны тихих утр, спокойных вечеров и неярких красок.
      — Даже камень, — продолжала Варя, держа в руке бурый с желтизной камень, — что в нем, скажи? Я слышала, что здесь, в Лимнологическом институте, позвонок плезиозавра. Может, в этом камне его тело, мозг? Ну ладно, плезиозавр — это очень давно. Есть более близкие события, люди. Они проходили здесь, жили, мечтали и ушли навсегда. Неужели так просто: прийти — уйти? Не верю, что после людей ничего не остается. От плезиозавра и то позвонок… А я хочу, Костя… хочу видеть перед собой что-то или кого-то сейчас. Хочу слышать голоса, речь. Это не смешно, нет?
      — Говори, — сказал Костя.
      — Хочу, — продолжала Варя, — закрыть глаза и представить ярко кого-то из этих людей. Ты хочешь?
      — Хочу.
      — Помечтаем. Но помечтаем необычайно, здесь все необычно. Пусть и наши мечты будут необычайными.
      — Интересно… — заметил Костя.
      — Не смейся. Я ведь работаю над этим. Я хочу, чтобы ты помог мне.
      — Чем смогу…
      — Сможешь! Сможешь! Я слышу музыку. Но это потом, Костя. Я хочу видеть. Давай видеть!
      — Ты мне внушаешь?
      — Думай, что хочешь, но помоги мне.
      — Как?
      — Настройся на мою волну. На мое видение.
      Костя невольно закрыл глаза, сосредоточился.
      — Я вижу берег, берег, — между тем говорила Варя. — Дорогу… Ты видишь, Костя?
      Константин не открывал глаз, углубился в себя, в подсознание.
      — Дорогу, — повторяла Варя. — Берег…
      Костя увидел дорогу, берег. Дорога была ухабистая, проселочная. Берег Байкала. Варя говорила что-то еще, но Костя не слушал. Не открывая глаз, заинтересовался дорогой. И тем, что на дороге происходило.
      Медленно — лошади плохо тянули, отмахиваясь от оводов, — по дороге двигался тарантас. Возница, в зипуне, в стоптанных сапогах, дремал, еле удерживая в руках кнутовище. Ременный кнут соскользнул, тянулся по земле рядом с колесом. Сбоку от возчика, поставив ноги на жестяную ступеньку, сидел человек с бледным лицом, в пенсне, с небольшой аккуратной бородкой. «Чехов!» — узнал Константин. Тарантас проезжал медленно, и, кажется рядом, Константин успел хорошо рассмотреть лицо Антона Павловича, задумчивое, усталое, печальный взгляд, скользнувший по Байкалу, по берегу и, кажется, по нему, Константину, — на миг они встретились глазами, зрачки в зрачки. Это было так реально, близко, как будто Костя заглянул в лицо писателю, наклонившись к нему. У Константина мелькнула мысль что-то сказать Антону Павловичу, поздороваться. Усталые глаза все смотрели, ждали чего-то, от этого взгляда Константину стало невыносимо, он попытался отвести глаза и услышал, — будто издалека — голос Вари:
      — Я тоже не могу. Уйдем, Костя…
      Наверно, они ушли, может быть, отвернулись, потому что тарантас, возница и Чехов исчезли, а картина переменилась.
      Теперь был другой берег, дикий, лесистый, ели подступали к воде. Байкал неспокоен, набегала волна, ветер срывал, раздувал пену. Здесь же между камней шарахалась на волне большая пузатая бочка. Человек, вошедший по пояс в воду, укреплял жердь, воткнув ее толстым концом внутрь бочки. Бочка прыгала, словно пыталась вырваться из рук человека, но тот, мочалом охватив бочку возле обруча, обвязывал жердь и крепил узлы. Тут же, закончив крепление жерди, придерживая концы мочала рукой, он нагибался к воде и, когда волна отходила, хватал со дна у себя под ногами камни, бросал в бочку.
      Константин, казалось, стоял тут же, на берегу, видел покрасневшие от холода, исцарапанные руки, хватавшие камни, бородатое ожесточенное лицо человека, котомку, болтавшуюся у него за спиной. Но вот камни набросаны, бочку стало меньше болтать, человек, навалившись на край, перебросил в бочку ногу, другую, повернулся на животе, оказался внутри. Бочка погрузилась наполовину, зато обрела устойчивость. Человек скинул с плеч котомку, армяк и, зацепив его одною полой за верхний край жерди, другую полу тем же мочалом привязал к бочке. Ветер надул армяк пузырем, и бочка тронулась от камней. Мужчина удовлетворенно взглянул на берег, Константину показалось — ему в лицо, — и, подув на озябшие руки, на миг скрылся в бочке совсем. Появился снова, опустил треух, поглядел на воду, на далекий, чуть видневшийся противоположный берег, перекрестился.
      Бочка отошла от камней. Тут же ее подхватило волной, выкинуло на гребень, армяк затрепетал на ветру, готовый сорваться с жерди. Мужчина вцепился в него, скорлупка вырвалась на простор и, успокоившись, поплыла.
      — Доедет, — сказал Константин.
      — Доедет, — отозвалась рядом Варя, и все исчезло.
      Они сидели на скале в свете дня. Шумели позади сосны, Байкал горел синим, солнце пылало.
      — Что это? — спросил Константин, встряхивая головой. — Гипноз?
      Варя ответила:
      — Мы там были.
      Некоторое время они молчали. Константин, все еще не пришедший в себя от виденного, искоса поглядывал на подругу. Варя была спокойна.
      — Можешь ты, наконец, объяснить? — спросил Константин.
      — До конца не могу, — призналась Варя.
      — Так что же это?
      — Просто мы были там.
      — В прошлом?
      — В прошлом.
      — Темнишь или выдумываешь…
      — Нет, Костя, — Варя обернулась к нему. — Ты ведь знаешь о моей специальности — нейрохимии: работа с мозгом, воздействие на подсознание человека. Тут я в своей тарелке. А вот со временем… Здесь много неразрешенных вопросов.
      Костя был инженером Орловского приборостроительного завода, знал механику, электронику. О времени имел смутное представление, кто из нас имеет в нем очерченное понятие? Ему оставалось слушать подругу.
      — Передвигаться во времени физически, — продолжала Варя, — сегодня мы не умеем. Может, когда-то в будущем… Но то, что было в природе, что будет — несомненная реальность. Увидеть прошлое, будущее возможно. Скажи, — обратилась она через секунду, — чувствовал ли ты в первой картине зной, слышал ли звон тарантаса?
      — Нет, — сказал Константин.
      _ И во второй мы не чувствовали холода, ветра. Физически мы там не были, сидели здесь, на берегу. И всетаки мы там были. Было наше сознание. Это значит, что при определенных условиях: желание, душевный настрой или еще что-то, неоткрытые возможности мозга, мы можем свои впечатления оторвать от себя, пустить в путешествие.
      — Во времени?
      — Да.
      Константин помолчал.
      — Это не выдумка, — заговорила Варя. — Все происходит на определенном этапе развития науки, техники. Теория относительности, теория атомного ядра — все пришло в свои сроки. Теперь вот первые шаги в завоевании времени.
      — Интересен механизм… — заметил Костя.
      — Механизм пока что необъясним. Может быть, сгусток мысли, какой-то слепок, биополе, может, субстанцивируются желание, воля. Но часть нашего сознания может передвигаться во времени. Вспомним об оракулах, о ясновидении — ведь это с древнейших веков!.. И кто знает, может, из будущего наблюдают за нами, изучают поступки, и в истории для них нет никаких загадок.
      Костя поежился.
      — Мы пока что глухи в тех эпизодах, которые нам открылись. Но, возможно, научимся читать, разгадывать мысли, мысли других эпох, научимся слышать звуки и тогда узнаем, о чем думал Чехов в какое-то мгновение, которое где-то материализовалось, услышим стук тарантаса и шорох ветра…
      — Почему мы увидели именно эти картины, Варя?
      — Их сохранил Байкал. Ничто не пропадает в мире бесследно. Может, прошедшее впитано глубиной вод, скалами, может, оно существует в потоке времени. Представь нескончаемый поток, — глаза Вари блестели от возбуждения, — себя в потоке. Позади — прошлое, впереди — будущее. При каких-то условиях можно передвигаться по этой реке — вырваться вперед, повернуть назад. Так же, как по лучу звезды. Луч материален. Когда-нибудь научимся передвигаться по нему, как по рельсу. Грубо? Но в принципе возможно, не отрицаешь? Так и время материально. Больше, Костя: время как поток энергии. Именно это — река энергии — движет в природе все, от развития клетки до светимости звезд. Звезды живут, пылают и греют за счет этой энергии. Это уже не поток энергии — океан! Нельзя еще построить парусник, чтобы двигаться по океану. Но ведь нельзя взять в руки и атом. Мысль, воля — вот что будет кораблем для людей. Мы с тобой только что приоткрыли краешек…
      — Все это понять нелегко, — задумчиво сказал Костя. — И принять.
      Варя кивнула головой, соглашаясь:
      — Что дается человеку без труда?
      — Можно увидеть другое? — спросил Костя, возвращаясь к своему первому вопросу.
      — В другом месте другое.
      Костя секунду помедлил:
      — Жаль, что мы не можем слышать…
      — Первое кино, — ответила Варя, — тоже было немым…
      — Да, — согласился Костя, — немым. Но потом его озвучили!
      — Озвучили, Костя. Ты меня понял.
      Варя поднялась на ноги. Пошли над Байкалом.
      Тропка, выбитая множеством ног, поднималась на пригорки, спускалась. Сколько людей проходило здесь! Сколько на берегах Байкала жило! Мечтало, трудилось, делало открытия? А сам Байкал не открытие?
      — Костя! — Варя сворачивает с тропы, по крутизне они спускаются на берег. Зачерпывают ледяную воду, прозрачную до полной невидимости, плещут в лица. — Хорошо, Костя!
      Были в Лимнологическом институте. Узнали, что Байкал — слово до сих пор не разгаданное: богатый рыбой, полный огня… Узнали, что Шаманский Камень действительно шаманский: когда-то шаманы устраивали там колдовские пляски. Камень был больше. Сейчас, когда уровень зеркала поднят плотиной водохранилища, камень ушел под воду, видна только его вершина. Красивое слово «Ангара» означает «пасть», «прорва»… Видели позвонок плезиозавра — окаменелый, желтый от времени, обломанный по краям. Беседовали с, научным сотрудником института, и все хотелось спросить: что самое необычайное на Байкале? Спросили, и сотрудник ответил:
      — В июне Байкал цветет.
      Признались, что слышали эту фразу. Сотрудник сказал:
      — Поднимайтесь на скалы выше утром и вечером.
      И теперь Варя и Константин вставали до зорьки и, взявшись за руки, бежали на скалы.
      Увидели то, что надо было увидеть.
      Озеро светлело вместе с зарей. Голубые крылья опускались на воду, лиловые, синие, стлались на поверхности, совмещались, дышали и трепетали. Солнце добавляло им розового, красного, пригоршни золота, небо купалось в озере. Отражение облаков и гор тоже. Вместе с солнцем Байкал вспыхивал изнутри зеленью вод, фиолетовой глубиной. Опять все это совмещалось, дышало. Белизна тумана бродила над озером там и здесь, солнце прогоняло туман, и все краски, оттенки красок приобретали первозданные цвета, теплоту.
      — Вот откуда музыка, Костя, слышишь?
      Костя слышал плеск волн у берега, шорох леса.
      — Не то! — говорила Варя. — Хочешь, я тебя научу слушать?
      Конечно, Косте хотелось слушать.
      — Оранжевая полоса, смотри, — говорила Варя, — это звук виолончели. Красная — рокот фагота. Всплески солнца на поверхности — звуки фанфар. Голубые полосы — флейты. Слышишь теперь?
      Байкал не только цвел, но звучал. Это была волшебная цветомузыка. Костя слышал огненный звук трубы, желтые напевы валторны. Он сжимал руку Вари, а Варя слушала и смеялась.
      — Помечтаем? — говорила она.
      Садились на скале, закрывали глаза.
      — Город… — говорила Варя.
      Они видели город — белый прекрасный город с просторными площадями, улицами.
      — Северобайкальск!..
      Город еще только строился — конечный пункт Байкало-Амурской железной дороги, а они, Варя и Константин, видели его построенным — светлым, прекрасным.
      — Будущее? — спрашивал Костя шепотом.
      — Будущее, — отвечала шепотом Варя. — Завтрашнее.
      Ездили в Большие Коты, смотрели гидробиологическую станцию, заповедник местной байкальской флоры.»Не срывайте цветы!» — просило объявление на щите. Варя и Константин смеялись трогательной наивной просьбе и уходили в лес, в лес и там мечтали и целовались.
      — Ты мое открытие, — говорил Константин. В последние дни перед отъездом он засиживался над чертежами. — Ты мне дала порыв.
      Варя склонялась над его плечом, заглядывала в чертеж. Костя чувствовал ее теплоту.
      — Мысль материальна, — продолжал Константин. Пусть она облако электронов, плазма. Ее можно ощутить и поймать. Это, — показал на чертеж, — контур, усилитель. Как ловят волну на радиоприемнике, так мы обнаружим — в прошлом или в будущем, все равно, — и расшифруем мысль.
      Костя смотрел Варе в глаза. В них была глубина.
      И еще ожидание. Косте было трудно браться за новую тему, замысел, который он хотел воплотить. Поймет ли Варя?
      Варя спросила:
      — Материализовать мысль? — Она умела находить точные слова.
      — Оживить, — подтвердил Костя.
      Глубина в глазах Вари становилась ближе, светлее.
      В глазах можно было прочесть: я же не связана с техникой, Костя, милый…
      — Я тебе помогу, — сказал Константин. — Ты открыла новый мир, осваивать его будем вместе.
      Варя согласно кивнула.
      — Контур, — вернулся к чертежу Константин, — антенна, приемник… Можно сделать в виде шлема или короны.
      — Согласна, — сказала Варя.
      — Прошлое, будущее оживет перед нами.
      Варя соглашалась.
      — Перед человечеством, — уточнил Константин.
      Варя поглядела в окно. Байкал был как в день их приезда: голубое, лиловое уходило в туман, скрывавший далекий берег. Казалось, можно ступить на зеркало, идти и раствориться в дали и в свете.
      Позже, на берегу, они обсуждали тему.
      — Есть моральный аспект открытия, — говорила Варя. — Ты с этим считаешься?
      — Читать мысли? — отвечал Костя. — Да, тут, конечно…
      — Надо подумать.
      — Думал, Варя, и вот что скажу.
      Они сидели на своем любимом месте, на скалах.
      — Для прошлого это неопасно, — продолжал Костя. — Прошлое — это история. Тут ничего не изменишь, разве что уточнишь. Деятельность народов, их страсти, перемещения, воли тысяч и власть единиц… Будут раскрыты тайны минувшего…
      — А для будущего?
      — В будущем знают об этом. Будущее лучше и чище. Согласна?
      Варя сидела задумавшись.
      — Все новое кажется странным, даже опасным, — продолжал рассуждать Константин. — Расщепление атома, робототехника — все это ниспровергало что-то и в то же время двигало науку вперед.
      — В разумных руках, — заметила Варя.
      — Обязательно, — согласился с ней Костя. — В большинстве так это и есть. Телескоп Галилея ниспроверг церковь и инквизицию. Паровая машина открыла промышленную революцию, кибернетика — научно-техническую революцию. Теперь наступил черед мыслетехники и покорения времени. И все это, заметь, дисциплинирует человечество, делает его более умным.
      Варя вздохнула, заговорила о другом:
      — Иногда мне кажется, что Чехов, беглец в омулевой бочке, город за горизонтом — многое, что нам еще удалось увидеть, — сны. Разбуди меня, Костя.
      — Сны тоже станут подвластны людям, — ответил Костя, обнял Варю за плечи. — Стали…
      Варя спрятала лицо у него на груди, сказала:
      — Нам осталось на Байкале два дня. Помечтаем…
      Уезжали они вечером автобусом на Иркутск по недавно проложенному шоссе. Байкал, Ангара, Шаманский Камень оставались слева, уплывали назад. Солнце садилось, все было тихим, задумчивым.
      — Грустно… — сказала Варя.
      — Уезжать всегда грустно, — ответил Костя, — но мы вернемся.
      Автобус бежал. Варя и Константин все смотрели, смотрели на Ангару, водохранилище, Шаманский Камень, все равно на Байкал, потому что и то и другое было частью сибирского славного моря.
      — Обязательно мы вернемся! — повторил Константин.
      Впереди ждала работа, борьба за открытие, и в этом им помогут — Варя и Константин не сомневались — цвета Байкала, музыка, их надежды и сны.

 
 

       ФЛЕТЧЕР И КРИСС
       Фирма по предсказанию будущего!
       Все, что Вас ждет, — счастье, успех, любовь, — узнавайте у Флетчера и Крисса
       По сходным ценам: будущее на месяц вперед — 1000 долларов, на год — 5000, на десять лет — 100000 долларов. Единственный в своем роде метод научного прогнозирования, основанный на футуроскопии. Надежно, безболезненно, быстро! Обращаться на Блэйк-авеню, 17..

      Листок с объявлением слегка дрожит в руке Флетчера.
      — Как цирковая программа, — говорит он. — Есть суть и цена билетов. Ты всегда отличался цветистостью стиля, Дэвид.
      Объявление — коллективное творчество двух компаньонов, хотя большее старание при его сочинении приложил Крисе — натура пылкая, но, по мнению Флетчера, неглубокая.
      — Впрочем, так и надо. — Флетчер продолжает рассматривать объявление. — Людей надо сбить с толку, повести за собой. Мы поведем их, Дэвид, не сомневайся. Не пройдет недели — к нам повалят лавиной. Доллары, черт возьми! — Он потряс листом перед носом Дэвида. — Это же доллары!..
      — И наука, — пытается добавить Крисе.
      — К черту науку! Хватит, что полжизни убито по чужим лабораториям внаймах. Надо пожить для себя. Миллионы долларов, Крисе!..
      Идея фирмы принадлежит Флетчеру. Он уже сейчас, хотя еще фирма ничем не зарекомендована, чувствует себя ее руководителем и главой.
      — Объявление я сейчас везу в «Вечерний курьер».
      А завтра, Крисе, ждем посетителей. Помещение у нас, Флетчер оглядывает приемную: круглый стол посередине, пальму в кадке возле окна, два кресла (в них сидят компаньоны), — ничего помещение, — делает вывод Флетчер, — на первый случай. Разбогатеем, тогда развернемся. Было бы ТАМ, — Флетчер кивает на дверь в лабораторию, — был бы ОН, Крисе, а все остальное будет!
      За дверью, в лаборатории, футуроскоп. О нем и говорит Флетчер.
      — Мир ахнет, Крисе, и ляжет у наших ног. Но прежде мир засыплет нас долларами!
      Флетчер возбужден, как гончая, завидевшая добычу. Крисе с удивлением отмечает эту новую черту в характере компаньона. Странно звучит — компаньоны. Это слово появилось у них с неделю тому назад. Выпускники Иельского университета, четыре года отработавшие в. лаборатории профессора Кинга, они знают друг друга десяток лет. Флетчер старше Крисса на семь лет, но и Криссу уже двадцать восемь. Конечно, им было нелегко в университете у Кинга. Нелегко было делать открытие, таясь от шефа и работая по ночам. Только благодаря страстности Крисса, сдержанности и даже скрытности флетчера открытие доведено до конца, построен футуроскоп.
      — Я поехал! — Флетчер свернул листок с объявлением и спрятал его в карман. — Вернусь, когда объявление будет напечатано.
      Оставшись один, Крисе проходит в лабораторию.
      Здесь две узкие железные кровати, отгороженные высокой ширмой, решетчатое окно, по договоренности кто-то из компаньонов должен оставаться у аппарата. На стене белый экран, посередине футуроскоп с небольшим пультом и разноцветными кнопками.
      — Футуроскоп…
      Два года Крисе не может привыкнуть к названию.
      Однако никакое другое слово не передаст полнее сущность прибора. «Смотрю будущее…» Прибор, с помощью которого можно увидеть будущее. Название пришло так же неожиданно, как и мысль о том, что можно читать судьбу. Мысль пришла ему, Криссу. Техника осуществления принадлежит Флетчеру.
      Читать судьбу. А что в этом удивительного? Расшифрован генетический код, познаны законы наследственности. Кошка рожает котят, тигр вырастает полосатым, жираф длинношеим. У человека две руки и два глаза, волосы у негра курчавятся, у китайца вырастают жесткие, как солома. Признаки особи, устойчивости и даже цвет глаз запрограммированы в ниточках хромосом, и нуклеиновые кислоты, группируясь, как буквы в словах, определяют развитие организма. Все это так, все доказано. Но открываются новые горизонты. Русский академик Курсаков открыл, что нуклеиновая кислота. ДНК, составляющая основу генетического аппарата клетки, в каждый данный период развития организма заблокирована на восемьдесят-девяносто процентов особыми белками — гистонами, которые подобно изоляционной ленте закрывают большую часть нити ДНК. Более того, отмечает Курсаков, генетический аппарат содержит в себе больше информации, чем нужно для развития данного организма. Этот «запас биологических возможностей» прочно закрыт и чаще всего не реализуется клеткой. Почему? — можно поставить вопрос. Можно поставить много вопросов.
      Для того чтобы предположить, что наряду с наследственной информацией хромосомы содержат информацию будущего для организма, говоря проще, судьбу, оставалось сделать один шаг. Крисе этот шаг сделал. Поначалу это была гипотеза, одна из тех сумасшедших гипотез, которыми изобилует наше время. Почему не предположить, сказал Крисе, что в клетке наряду с развитием особи запрограммирована ее судьба? Из тысячи разных ситуаций, которые предложит жизнь, человек с данным набором хромосом выберет именно такие действия, которые характерны только для него… И почему не предположить, что вместе с генетическим кодом, проектирующим в будущее конструкцию организма, не разворачивается в свитке хромосомы и судьба человека со всеми ее поворотами, превратностями, счастьем и болью, творчеством, каждым словом, которое будет сказано на протяжении жизни?.. Удивительно? Эфемерно?
      Не более удивительно, чем запрограммированные в генетическом коде веснушки на переносице и разрез ваших глаз.
      Где было ее искать, закодированную судьбу? Записанную на ленте гистонов? Или в таинственных «запасах биологических возможностей»? Академик Курсаков пишет, что эти возможности не реализуются. А если «запасы» реализуются по-другому и в новом качестве?
      Четыре года, таясь и недосыпая, компаньоны исследовали проблему. И вот создан футуроскоп.
      Откровенно сказать, Флетчер и Крнсс не знают, как открытие далось в руки. Механизм расшифровки до сих пор остается неясным. Электронную вязь генетической ленты удалось преобразовать в фотоны, давшие на сетчатке глаза изображение. Позже изображение было перенесено на экран. Нужна живая клетка из организма.
      В футуроскопе она разрастается до размеров материка, на котором прослеживается судьба человека. Можно включиться в любой участок прошлого или будущего, пропустить перед глазами жизнь человека с быстротой кинематографической ленты. Процесс удалось озвучить.
      Странное это было открытие, даже страшное. Флетчер и Крисе проследили судьбу нескольких человек: один погиб в автомобильной катастрофе, второй был застрелен гангстером. Застрелен Уитворт, сотрудник лаборатории Кинга. Убийство произошло на лестнице, когда Уитворт столкнулся с грабителем, вышедшим из квартиры. Смотреть на это было ужасно. Еще ужаснее, что спустя несколько дней преступление совершилось в тот час и в ту минуту, когда было предсказано футуроскопом.
      — Никогда, — сказал потрясенный Флетчер, — не разрешу себе увидеть свою судьбу! Никогда!..
      Крисе был потрясен не меньше Флетчера.
      — Но бизнес мы на этом сделаем, — продолжал Флетчер. — Обязательно сделаем!
      Бизнес они уже начали делать: Основана фирма. Написано объявление. Криссу кажется, что все это немного скоропалительно. И немного не так. Не с того они начали. Докопаться бы до основы футуроскопии. Но Флетчер торопит: «Потом, Крисе, потом. Заработаем, откроем лабораторию, институт — все что хочешь. Ничего без денег не сделаешь…»