Глава 2

— Уволен?

— Вот именно.

— Уволен! — Под все более мрачным небом Вайоминга раздался громкий смех Уэйда Баркли. Он встряхнул вожжи, и лошади перешли на быструю рысь, вздымая копытами клубы пыли. Городишко под названием Хоуп остался позади, а они направлялись к западу по обширной степной равнине.

Уэйд продолжал посмеиваться. Кэтлин повернулась и сердито посмотрела на него.

— Очень мило, что это вас так забавляет. Хочется надеяться, что вы будете так же смеяться, когда пойдете искать новое место — держа шляпу в руке, голодный и отчаявшийся…

— Вы просто очаровательны, клянусь вам, принцесса!

— Перестаньте меня так называть! Для вас я мисс Саммерз. Вы мой работник, — возразила она и вдруг покачнулась, когда они переехали через корень, торчавший поперек дороги, успев, правда, схватиться за сиденье повозки. — Во всяком случае, останетесь таковым еще некоторое время. Когда мы доберемся до ранчо?

— Часа через два. — Он сказал это с таким выражением, что она поняла — эти два часа будут самыми долгими во всей его жизни. У Кэтлин было в точности такое же ощущение. Ей не терпелось добраться до ранчо и навсегда избавиться от этого человека.

— Когда мы приедем, вы немедленно соберете все ваши вещи и покинете мое имение. Я уверена, что там найдется кто-нибудь еще, кто сможет ухаживать за лошадьми и… заботиться о припасах… и вообще обо всем.

— Вы прямо леди-босс, верно?

— Это ненадолго. Только пока я не продам ранчо тому, кто предложит самую высокую цену.

— На это не рассчитывайте.

— Прошу прощения?

Его следующие слова заставили ее похолодеть.

— Никто не купит это ранчо.

— Как вы можете знать это?

— Да уж могу, раз говорю.

Этого Кэтлин вынести не могла. Если существует причина, по которой она не может продать ранчо и Уэйду Баркли она известна, она заставит его сказать ей об этом здесь и сейчас. Если придется ждать, пока они приедут на ранчо, она изведется от нетерпения. Перед глазами Кэтлин встало лицо Бекки, каким она видела его в последний раз, — милое, бледное, очень тревожное.

А ее голос — как он дрожал в тот серый сырой вечер, когда Кэтлин пришла в Давенпортский пансион, чтобы обнять сестру и проститься с ней.

— Но ведь ты скоро вернешься назад и заберешь меня отсюда, да, Кэти? Мне здесь очень плохо — все шепчутся о п-папе. Даже учителя такие ужасные.

— Я вернусь, как только смогу. Не обращай внимания на сплетни. Держи голову высоко и делай вид, что ничего не слышишь. — Именно так поступала сама Кэтлин, по собственному опыту зная, как это нелегко.

— Я постараюсь. — Бекки прижалась к ней и слегка сжала ее руку. — Все будет хорошо, правда же, Кэти?

Она тогда поцеловала сестру в щеку и пообещала, что действительно все будет хорошо. И она этого добьется — не важно, как именно, но добьется непременно!

— Остановите лошадей немедленно! — Кэтлин сердито посмотрела на мрачный профиль Уэйда Баркли, — Вы все время делаете какие-то намеки и держитесь весьма таинственно, ничего толком не рассказывая. Я больше ни минуты не желаю мириться с этим. Мы не поедем дальше, пока я не получу от вас ответы на все свои вопросы. Вы меня слышите? — Уэйд сидел с таким видом, будто не слышал ее, и она повысила голос. — Ответы! — крикнула она. — Это слишком важно — я не могу ждать несколько часов. Остановите повозку — или я выпрыгну!

Он бросил на Кэтлин скептический взгляд, но, должно быть, ее пылающее лицо и учащенное дыхание убедили его в искренности ее волнения, потому что, к ее великому удивлению, он подчинился приказанию. Лошади стали. Перед ними простиралась поросшая травой дорога, а дальше поднимались округлые сероватые холмы. Слева из зарослей выбежали три оленя и умчались прочь; небо приобрело еще более зловещий оттенок свинцово-серого цвета. Кэтлин, повернув голову, посмотрела на своего спутника.

— Вот и настало время, когда вы меня стали слушаться…

— Я делаю это не для вас, — оборвал он ее. — Я делаю это для Риза.

— О чем вы говорите?

Он сверкнул на нее глазами.

— Ему бы не хотелось, чтобы вы сильно огорчались.

При мысли о том, как он ошибается, грудь Кэтлин пронзила резкая боль, но она не позволила Уэйду Баркли заметить это. Пожав плечами, она расправила юбку.

— Я сильно в этом сомневаюсь.

— Напрасно.

— Мой отец был слишком эгоистичен и занят самим собой, чтобы хоть немного думать обо мне, когда был жив, так что я не верю, что он беспокоится обо мне теперь, когда его… Ах!

Он так внезапно схватил ее за руку, что Кэтлин ахнула.

— Больше ни одного плохого слова о нем. — Уэйд говорил голосом низким и сердитым. — Не советую вам отзываться о Ризе дурно в моем присутствии либо в присутствии кого бы то ни было.

— Как вы смеете угрожать мне! — Ее охватило негодование, но голос звучал ровно. — Уберите руку сию же минуту!

Уэйд заглянул в ее сверкающие от гнева глаза и почувствовал, как его охватило жаркое напряжение. Черт побери, как она может быть такой красавицей внешне и такой противной ведьмой по сути? Если бы он своими глазами не убедился в том, как она холодна и бессердечна, как вызывающе держится, словно она хозяйка ранчо, он поймался бы на это прелестное личико.

Уэйд сердито смотрел на нее, пытаясь одолеть свое негодование, как вдруг заметил, что нижняя губа у нее дрогнула. Ярко-розовая, полная, губа эта дрожала, и он не мог отвести от нее взгляд.

Губы у нее роскошные, и таким телом можно соблазнить кого угодно, кроме разве что слепого проповедника, — и при этом она настоящий дьявол в женском обличье, напомнил он себе.

А он обещал Ризу, что позаботится о ней.

— Уберите руку! — снова крикнула Кэтлин, и на этот раз он сделал так, как она просила.

Точнее, попросту оттолкнул ее.

— Полагаю, нам обоим лучше успокоиться, — сказал он. Кэтлин глубоко вздохнула.

— Мне очень важно понять кое-что сейчас же. Существует ли какая-то причина, из-за которой я не могу продать ранчо «Синяя даль»?

— Вы не продадите ранчо. — Ответ его был таким же твердым и многозначительным, как и его неподвижное лицо.

— Это смешно. — Кэтлин постаралась говорить непринужденно, но страх уже сжал ее словно тисками. — У меня есть все права на это имение. В письме адвоката отца ясно сказано, что я унаследовала ранчо — землю, дом, скот и все прочее, что там имеется.

— Вы хотите, чтобы я ответил на ваши вопросы, или будете слушать собственную болтовню о вещах, в которых ничего не понимаете?

От его резкого тона она вспыхнула. Снова ее охватило негодование — и вместе с тем зарождающееся смятение. Она должна обязательно продать ранчо! Ей необходимы деньги, чтобы уехать вместе с Бекки, чтобы они могли как-то жить, пока ей не удастся найти работу и устроиться в приличном месте.

— Ваши слова бессмысленны, — сказала она низким голосом, слегка дрожащим от дурных предчувствий. — Но продолжайте. Я слушаю.

— Эбнер Маккейн, адвокат Риза, должен был сегодня встретиться с нами на ранчо. У него какие-то дела в Ларами, и я думал, что он приедет, но получил телеграмму перед самым прибытием дилижанса. Он приедет только завтра утром, так что, похоже, вам придется узнать все от меня.

— Узнать что?

Воздух вздрогнул от громового раската. Тучи, казалось, стали еще темнее, тяжелее, ниже. Уэйд слегка нахмурился, глядя на них, потом бросил взгляд на Кэтлин, решая, как начать. Когда он все ей скажет, она взорвется, как зажженная шутиха. Пожалуй, раскричится да и расплачется, хотя и наговорила всякой ерунды насчет того, что никогда не плачет. А потом еще больше раскричится.

«Она заслуживает этого удара, — мрачно подумал он, — и сейчас получит его».

Но как бы ни был велик соблазн, он все же не мог заставить себя сказать ей это сейчас, посреди пустынной местности, когда вот-вот начнется гроза. Это было как-то неблагородно.

Она захочет остаться одна, когда все услышит, чтобы иметь возможность успокоиться и все как следует обдумать. Если они поедут побыстрее, может, еще и успеют добраться домой до грозы.

— Условия завещания вашего отца довольно сложны. Слишком сложны, чтобы объяснять их сейчас. Вам захочется самой увидеть завещание. Хотя от этого ничто не изменится, — ровным голосом сказал он.

— Но вы…

— Послушайте, гроза догоняет нас! — Уэйд снова взялся за вожжи. — Если мы сию же минуту не двинемся с места, вы промокнете. Полагаю, вам это не очень понравится. И потом, — добавил он, в то время как лошади беспокойно затанцевали на месте, — вам, наверное, понадобится глотнуть виски, когда я расскажу вам, что именно говорится в завещании. Уж поверьте мне.

— Я не пью виски, и я вам не верю и хочу услышать условия завещания прямо сейчас.

— Очень плохо. — Уэйд пустил лошадей рысью, потом быстро перевел в галоп, потому что порыв ветра, долетевший с гор, всколыхнул густую траву, согнул стволы деревьев.

Длинные пряди золотистых волос выбились из прически Кэтлин. Она почувствовала запах приближающегося дождя. Только этого ей не хватало! Вдобавок ко всему еще и вымокнуть. Мало того, что с завещанием, похоже, будут какие-то осложнения.

— Прекрасно, мистер Баркли. Когда мы доберемся до ранчо, вы сначала сообщите мне условия завещания, а потом я вас уволю, — заявила Кэтлин. Внезапно лошади бросились вперед, и повозка быстро и тяжело затряслась по неровной дороге.

Кэтлин молча сидела, напрягая всю силу воли, чтобы ни в коем случае не заплакать. Этот Баркли не должен заметить, насколько ей не по себе, как она встревожена, и совсем не потому, что они едут с бешеной скоростью, а из-за возникших перед ней неожиданных препятствий.

Разве ее жизнь и без того не слишком трудна? Следовало предвидеть, что отец усложнит ее еще больше — даже мертвый он был источником ее мучений.

Кэтлин было только три года, когда ее мать, Лидия, покинула маленькую хижину в глухомани штата Вайоминг и, забрав с собой Кэтлин, отправилась искать лучшей жизни. Риз Саммерз не интересовался ничем, кроме как своим бесценным ранчо, говорила ей позже мать. Он вознамерился превратить ранчо «Синяя даль» в самое крупное, самое доходное имение в этих краях, и ему было не важно, что его жена и ребенок жили, как нищие, посреди обширной безлюдной гористой местности, что Лидия ощущала себя ужасно одинокой, что зимы были чудовищно холодными и долгими и жили они, месяцами никого не видя, на окраине Серебряной долины. Риз не желал отказываться от своей мечты, уезжать из этого медвежьего угла, приютившегося в тени гор Ларами. И Лидия, оставив его, уехала на восток, где встретила Джиллиса Тамарлейна, бравого отпрыска железнодорожного магната, и вышла за него замуж. Джиллис не только устроил развод Лидии, но также обещал вырастить Кэтлин как свою родную дочь.

Кэтлин никогда больше не видела Риза Саммерза — с того самого дня, как Лидия, дождавшись, когда Риз уедет на ярмарку скота, отправилась с дочерью в город, взяв деньги, оставленные ей Ризом на питание, и там, ни разу не оглянувшись, села в дилижанс, направляющийся в Сент-Луис.

Но Кэтлин все же оглянулась — или попыталась оглянуться, но уже спустя годы, и ее воспоминания о раннем детстве в Вайоминге были смутными и расплывчатыми. Своего родного отца она почти не помнила — в ее памяти сохранился образ какого-то крупного человека с очень низким голосом и… сигарами. Она помнила крепкий запах его сигар. И ничего больше.

Не было даже его фотографии.

А Кэтлин очень хотела иметь его фотографию. Когда ей было восемь лет, она впервые написала Ризу, спрашивая, не пришлет ли он ей свое фото, не напишет ли письмо и нельзя ли ей как-нибудь приехать на ранчо «Синяя даль» покататься на пони.

Ответа не последовало.

Через несколько лет Кэтлин сделала еще одну попытку — и снова не получила ответа.

Отец ни разу не подтвердил, что получал от нее письма.

Она даже не знала, что ранчо «Синяя даль» действительно превратилось в самое процветающее хозяйство в тех краях, пока не пришло это единственное письмо — письмо, в котором Риз сообщал, что умирает, и спрашивал, не приедет ли она повидаться с ним.

Письмо пришло в тот самый день, когда она узнала, что Лидия и Джиллис погибли в море.

В тот день вся ее жизнь непоправимо изменилась. Ее мать и Джиллис Тамарлейн были людьми веселыми, приятными, интересными, из разряда вечно отсутствующих родителей. Погруженные в лихорадочный круговорот светской жизни, которую страшно любили, они очень редко проводили время дома с Кэтлин и с ее младшей единоутробной сестрой Бекки. Подрастая, Кэтлин и Бекки никогда ни в чем не нуждались, жили в самых лучших домах, у них всего было в изобилии — и одежды, и игрушек. Родители постоянно принимали гостей и сами почти ежедневно где-то бывали, но при этом не уделяли детям ни времени, ни внимания, и это было очень заметно. У Лидии и Джиллиса никогда, кажется, не было возможности побыть с дочерьми больше нескольких минут, потому что им предстоял бал, или опера, или домашний прием. Их очень часто навещали друзья, отнимая у детей даже то время, которое родители проводили дома.

Перед тем как Лидия и Джиллис предприняли то роковое путешествие домой через Атлантику, они прекрасно провели время на многодневном домашнем приеме в имении графа Уайслета в Суффолке.

Путешествие, которое коренным образом изменило жизнь Кэтлин.

Несмотря на то что родители постоянно разъезжали с одной вечеринки или приема на другую, что зачастую они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на повседневную жизнь своих дочерей и что отправили девочек в пансион, как только те подросли, эта потеря глубоко потрясла и Кэтлин, и Бекки.

Неудивительно, что потом, в горе и смятении, у Кэтлин не оказалось ни сил, ни желания принять приглашение Риза Саммерза — человека, который в течение последних восемнадцати лет полностью игнорировал существование Кэтлин. А вскоре после гибели родителей еще один удар заставил ее пошатнуться: выяснилось, что после Джиллиса Тамарлейна осталась куча долгов, расплатившись с которыми сестры оказались практически без гроша. Это превратило обеих в предмет жалости и презрения. Те, кого они когда-то считали друзьями, окружили девочек стеной молчания.

Капля дождя вывела Кэтлин из задумчивости, и она увидела, что лошади пересекают более холмистую местность по уступам — то поднимаясь вверх по зигзагообразной тропе, то проезжая по тропе над узким красным оврагом, от вида которого у нее захватило дух. Время от времени накрапывал мелкий дождик, но он набрал силу после очередного удара грома, раздавшегося на этот раз громче и ближе, чем предыдущий.

— Держу пари, сейчас вы особенно сожалеете об этой вашей шляпе, — заметил Уэйд Баркли, когда дождь полил по-настоящему.

Кэтлин не удостоила его ответом.

Они въехали в огромную долину, где высокая трава пригибалась под ветром, где вдали врезались в небо поросшие соснами горы и водопад срывался с высоких черных скал серебряными брызгами. Многочисленные стада бродили по обширным пастбищам и уступам скал, по каменистым склонам вдоль лощин, и еще больше скота паслось у пестреющих цветами подножий гор.

Кэтлин заметила косулю, взбежавшую на вершину холма. Цвели прелестные цветы — маки, лютики, незабудки, они казались самоцветами на фоне дороги, свернувшей к ряду деревьев, которые раскачивались под порывами ветра. Потом дорога пошла вверх по пологому склону, и наконец он появился перед ее взором.

Дом. Удивительный дом! Не маленькая квадратная хижина, которую Кэтлин ожидала увидеть и которую ей описывала мать много лет назад, а высокий, просторный, чудесный двухэтажный бревенчатый дом с большими окнами и покатой крышей, окруженный хозяйственными постройками: загонами для скота, амбарами и сараями. Из трубы вился серебристо-серый дым, в окнах весело горел яркий свет. Крыльцо было длинное, выкрашенное в белый цвет, с навесом — Кэтлин разглядела его, когда повозка оказалась ближе, проехав по подъездной аллее, обогнув загон для скота и какое-то низкое здание, где стоящий в дверях ковбой с рыжевато-каштановыми волосами помахал шляпой Уэйду Баркли в знак приветствия.

Как только повозка остановилась у дома, ковбой немедленно подбежал к ней. Большая черная собака, две передние лапы которой были белые, залаяла с террасы и замахала хвостом, когда Уэйд соскочил со своего сиденья.

— Ладно, ладно, Маркиз. — Уэйд обошел повозку, чтобы снять сундук Кэтлин. Раздался очередной удар грома.

— Недурная погодка, Уэйд. — Ковбой ухмыльнулся, торопливо подходя к лошадям.

— Лучше не бывает, Рустер.

Уэйд помог Кэтлин сойти на землю. Он сделал это без малейшего усилия, словно она весила не больше котенка. Едва ноги ее коснулись земли, она отстранилась от него и направилась к крыльцу.

— Вы, наверное, мисс Саммерз. — Ковбой коснулся кончиками пальцев своей шляпы, и с полей ее полились струи воды. Некоторое время он обозревал роскошные формы Кэтлин, облепленные мокрым платьем, но все же стыдливость заставила его покраснеть. — Очень приятно познакомиться, мэм. Жаль только, что при таких обстоятельствах.

— Взаимно.

Кэтлин ступила на крыльцо, даже не взглянув на ковбоя и на собаку, которая обнюхивала ее башмаки и мокрый подол. Она намеревалась войти в дом как можно скорее, но когда оказалась здесь, у самого входа в бесценное ранчо ее отца, ноги отказались ей повиноваться. Кэтлин только и могла смотреть, похолодев, на огромную двустворчатую дверь из крепкого дуба и блестящий медный дверной молоток в виде лошадиной головы.

Это дом, в котором она родилась. Мать всегда говорила о нем как об очень маленькой хибарке.

Внезапно девушка поняла, что Риз Саммерз, должно быть, сохранил первоначальную бревенчатую постройку, где они жили с Лидией, и достроил остальные части дома, когда ранчо стало приносить доход. Когда осуществил свои честолюбивые замыслы, принеся в жертву жену и дочь.

Она с трудом сглотнула.

— Входите же. — Кэтлин вздрогнула, услышав рядом с собой низкий голос Уэйда Баркли. — Риза уже нет, вам не придется с ним встретиться, — холодно сказал он.

Она ничего не смогла ему ответить. Вид этого дома, роковая роль, которую ранчо «Синяя даль» сыграло в ее жизни, так подействовали на нее, что она безуспешно пыталась заставить себя войти внутрь.

Многие годы ранчо «Синяя даль» и равнодушие отца отзывались болью в сердце Кэтлин — болью, которая не проходила ни на миг. И когда она приехала сюда, на это ранчо, значившее для отца больше, чем жена и дочь, боль эта, вызванная тем, что все это время он вел себя так, словно ее не существовало, вернулась вновь, заставив ее задаться вопросом: Насколько иной была бы ее жизнь, если бы Лидия не уехала отсюда или если бы Риз интересовался ее жизнью, поддерживая с ней связь?..

Иди же, сказала она себе, когда дождь начал захлестывать крыльцо, а ветер закрутил платье вокруг ног. Просто толкни дверь и войди.

— Что-то не так? — резко спросил Уэйд.

Кэтлин с трудом отвела взгляд от тяжелой двери и взглянула в его красивое нахмуренное лицо.

— Н-нет… вовсе нет.

Она заметила, что Рустер ведет лошадей к сараю, собака трусит следом за ним и теперь она осталась на крыльце одна с Уэйдом Баркли, а вокруг шумят дождь и ветер. Внезапно Кэтлин осознала, что он рассматривает ее фигуру, облепленную промокшим платьем. Ее груди, бедра — все четко вырисовывалось под мокрым шелком. Синие глаза Уэйда сузились, и их острый блеск заставил ее вспыхнуть.

Ей захотелось ударить его. И убежать от него… и из этого дикого, безлюдного места.

— Вы проехали такой путь, чтобы вступить в права наследства, — сказал он, и в его голосе она ясно расслышала сдерживаемое негодование. Он оторвал взгляд от ее тела и внимательно всмотрелся в ее лицо.

— Разве вам не хочется посмотреть, где жил ваш отец и где он умер? Или вы брезгуете?

— Не смешите меня.

Губы его скривились, неожиданно он распахнул дверь и, прежде чем Кэтлин что-либо поняла, схватил ее за руку и втащил внутрь, после чего рывком затворил за собой дверь.

— Ну вот, вы благополучно и прибыли сюда. Добро пожаловать на ранчо «Синяя даль»!

Глава 3

Увидев просторный холл с дубовым полом, Кэтлин на мгновение утратила дар речи.

С этой минуты она совершенно забыла о Уэйде Баркли с его грубостью и неотесанностью. Ощущение комфорта, простора и тепла поразило ее. Значит, это и есть ранчо «Синяя даль» — этот большой дом с высокими балочными потолками и натертым до блеска деревянным полом и красивой мебелью.

Неожиданно словно комок застрял у Кэтлин в горле — она догадалась, что это помещение было когда-то единственной комнатой хижины. Комнатой, где она жила с матерью и Ризом Саммерзом.

Теперь это был великолепный холл. Дубовые полы были тщательно натерты, с потолка спускалась затейливая медная люстра, у стены стояли стол орехового дерева и квадратное зеркало. Широкая лестница вела на второй этаж.

Она глубоко вздохнула. В воздухе пахло лимонной политурой. И… жареной говядиной, поняла она. И свежим хлебом. Соблазнительное сочетание.

Она внезапно ощутила себя очень надежно и уютно, особенно когда увидела большие удобно обставленные комнаты, выходившие в холя: гостиную с акварелями в позолоченных рамках на стенах, с изящным каменным камином, кабинет с висящими друг над другом книжными полками, с дубовым столом и огромным турецким ковром, покрывающим почти весь пол.

Да, пожалуй, ранчо «Синяя даль» — не примитивное спартанское жилище. На свой лад этот дом так же удобен и красив, как и их последнее жилище в Филадельфии.

И почему-то от этого ей стало опять тяжело дышать.

— Франческа! Мы приехали! — позвал Уэйд, поставив сундук Кэтлин у стола.

— Кто такая Франческа?

— Наша кухарка и экономка. А вот и она.

Впервые за все это время суровое лицо Уэйда смягчилось. В холл торопливо вошла невысокая женщина; кожа у нее была оливкового цвета. На вид ей было лет пятьдесят с лишним, она казалась довольно привлекательной, с темными седеющими волосами, скрученными в тугой пучок на макушке, и волевым точеным лицом.

— Сеньор Уэйд! Господи, вы же вымокли до нитки, — нахмурилась она. Испанский акцент придавал особую живость ее речи. Она всплеснула руками, испачканными мукой, но едва ее взгляд упал на девушку, как вся ее ласковая заботливость исчезла. — А, значит, это и есть дочка сеньора, — пробормотала она.

Темные глаза Франчески, обрамленные густыми ресницами, оглядели Кэтлин с головы до пят. Во взгляде этом было явное неодобрение. Она фыркнула.

— Ради сеньора Риза, сеньорита, добро пожаловать. — Она произнесла эти слова весьма равнодушно, даже неприязненно. — Если хотите, я провожу вас в вашу комнату.

— Благодарю вас, — спокойно сказала Кэтлин. — Боюсь, что закапаю водой ваши великолепные полы.

— Хм. — Экономка с каменным лицом пожала плечами. — Вы не виноваты, что гроза. И потом, — добавила она, — мне сказали, что полы теперь принадлежат вам.

«И вы крайне недовольны этим», — подумала Кэтлин и повернулась к Уэйду:

— Я решила, что вы можете остаться, пока мы все не обсудим… и пока не кончится гроза. После чего я хочу, чтобы вы немедленно покинули мое имение.

— Не может быть.

— Может.

Кэтлин говорила надменно, но, внезапно заметив, что его льняная рубашка намокла, как и ее платье, несколько сбавила тон. Мокрая ткань облепила мускулы его торса и рук — и какие же развитые у него мускулы, тут же подумала она. Такую мускулатуру можно нарастить и поддерживать только при ежедневной тяжелой работе. Кэтлин почувствовала, что у нее перехватило дыхание. Не смотри на него, велела она себе и решительно перевела взгляд с мощного тела Уэйда на его лицо. На его мрачное, спокойное, красивое лицо.

— Будьте добры, отнесите сундучок в мою комнату. Это будет моим последним поручением.

— Боюсь, избавиться от меня будет не очень легко, мисс Саммерз.

— Посмотрим.

— Совершенно с вами согласен. — И, подняв сундучок, он прошел мимо нее к лестнице. — Встретимся в кабинете Риза через час. Не заставляйте меня ждать — нужно обсудить завещание до обеда.

Кэтлин досадливо поморщилась. Можно подумать, что он — владелец ранчо «Синяя даль», а не ковбой, с возмущением отметила она. Тем временем Уэйд уже поднимался по лестнице, шагая через ступеньку, а потом исчез за углом.

Ладно, скоро она положит конец этой самонадеянности.

— Пойдемте, сеньорита. — Экономка жестом указала на лестницу. — Вы, должно быть, устали с дороги. Сеньор Риз хотел бы, чтобы вы отдохнули.

«Устала» — это было слишком слабо сказано о том, как она себя чувствовала. Она опасалась, что нервы ее не выдержат, такими противоречивыми были впечатления сегодняшнего дня. Кэтлин пошла за Франческой вверх по лестнице — ее комната была расположена на втором этаже. Уэйда нигде не было видно, но дверь была приоткрыта, и ее сундучок стоял посреди комнаты на полу, рядом с кроватью с четырьмя медными столбиками для балдахина.

— Я принесу вам горячей воды, чтобы умыться, — отрывисто сказала Франческа, остановившись на пороге. — Потом мне нужно вернуться на кухню.

И она хотела уйти.

— Подождите, Франческа, — сказала вдруг Кэтлин. Экономка остановилась и посмотрела на нее своими темными глазами.

— Кажется, вы не очень рады моему приезду. Экономка пожала плечами.

— Не понимаю почему, ну да это и не важно. Я здесь надолго не задержусь — мне нужно только продать ранчо.

Наступило молчание, во время которого Кэтлин слышала только шум дождя и свист ветра за окном. Франческа медленно покачала головой.

— Дело не в том, рада я или нет видеть вас, сеньорита. Это меня не касается. — Она выпрямилась. — Просто вам понадобилось слишком много времени, чтобы приехать сюда. Вот и все.

И прежде чем Кэтлин успела что-либо ответить, она вышла в холл.

С глубоким вздохом Кэтлин закрыла дверь и прислонилась к ней. Комната была большая, с широким окном, задернутым чистыми белыми занавесками, на кровати лежало толстое стеганое одеяло желтого цвета. Все выглядело красивым и новым. Огонь, горящий в маленьком камине напротив окна, сразу же поманил ее к себе. Наверное, его разжег Уэйд Баркли, когда принес ее сундучок.

Дрожа, Кэтлин поспешила к пляшущему жаркому пламени и принялась стягивать с себя мокрую одежду.

Пожалуй, этот человек не так уж плох, подумала она, исполнясь благодарности за этот добрый жест и стараясь быть справедливой, но потом покачала головой. Нет, плох. Что ни возьми, все плохо. Он красив так, что словами этого не выразишь, груб до невозможности, высокомерен и до смешного любит командовать. Меньше всего на свете ей нужен человек, который постарается управлять ею, — этого с нее достаточно. Ни один мужчина больше никогда не будет властвовать над ней, поклялась Кэтлин, наклоняясь поближе к огню. Она продрогла до костей и жаждала тепла.

Внезапно ей вспомнился отвратительный Доминик Трент с торжествующим выражением на лице в ту ночь, когда он, решив, что загнал Кэтлин в угол, хотел взять ее силой…

Она вздохнула и отогнала омерзительные воспоминания.

Доминик Трент дорого заплатил за то, чтобы понять — ее не так-то просто заставить покориться. Уэйд Баркли тоже скоро поймет это.

Растирая руки, чтобы согреть их, Кэтлин принялась размышлять о том, что ждет ее впереди. Она разберется с этими неожиданными сложностями и велит Уэйду Баркли складывать пожитки и без лишних слов убираться с ее ранчо.