В нем бушевали чувства. Не только страсть, изумленно понял Филип, но чувства – подлинные, истинные, сбивающие с толку, для которых у него не было названия.
Его взгляд скользнул по обнаженному телу Камиллы. Она была прелестна. И полна желания. Его глаза горели, глядя на нее. «А почему бы и нет? – горячо подумал он. – Мы оба этого хотим». И мысленно он уже предвкушал пьянящее наслаждение, которое им предстояло.
И в то же время он предостерег сам себя. «Не торопись, будь осторожен. Она заслуживает того, чтобы ее первый опыт был радостным, незабываемым и полным нежности».
Но, глядя на ее роскошное тело, он понимал, что ему потребуется вся сила воли, чтобы сдержаться.
Камилла под его пристальным взглядом покраснела с головы до ног. Когда Филип увидел ее густой румянец, он улыбнулся, и она еще сильнее покраснела, розовый цвет ее кожи приобрел более глубокий оттенок – оттенок розовых лепестков. Филип рассмеялся от восторга, наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
«Как в моем сне», – с изумлением подумала Камилла. Поцелуй становился все более глубоким, и Камилла вскоре признала, что реальность превосходит все ее сны. Перед ней был не бесплотный любовник, сотканный из тени, а настоящий сильный мужчина. Он провел языком по ее полураскрытым губам, повторяя их нежный контур, и Камилла застонала, закрыв глаза в экстазе, ее захлестнули ощущения, которые она прежде никогда не испытывала. Его язык, изящный меч, кидающийся в безумную битву, скользнул в ее рот и нашел ее язык. Камилла затрепетала от восторга. Даже в своих самых восхитительных, самых смелых снах она не могла себе и представить такого…
Филип пробовал ее на вкус, пил ее сладкий, восхитительный нектар, теплый и пьянящий, как кипящий мед. Ему хотелось взять ее тут же, быстро, прижать к себе покрепче и погрузиться в нее, ощутить ее всю, заявить на нее свои права, но он заставлял себя сдерживаться, действовать медленно, осторожно, чтобы не сделать больно или не испугать эту чудесную девушку, которая отдавалась ему так доверчиво и с такой готовностью.
Он встал над ней на колени, мощный, большой и сильный, полный магнетической страсти, и дал себе клятву, что не причинит ей боли. Нежно гладя ее пальцем по щеке, он внимательно рассматривал ее вытянувшееся тело. И едва сдержал стон. Господи, до чего она прекрасна! Матовая кожа, тело нежное и теплое, как шелк, глаза ярче и волшебнее всех драгоценных камней. Изящные изгибы ее тела ждали его прикосновений, и вся ее хрупкая фигура была соблазнительно женственной.
Филип вспомнил, как она выглядела на Мармеладке в тот первый раз, как ее бедра соблазнительно колыхались при каждом шаге лошади. Вспомнил о том, как грациозно она танцевала сегодня вечером. В нем закипела нежность, соединенная со страстью.
Камилла. Она вся состояла из контрастов, невинная девушка, ослепительная женщина, простолюдинка без средств к существованию и в то же время воплощение силы и здравого смысла, гораздо более мудрая, чем он сам. Он жадно и восхищенно всматривался в нее, а Камилла наблюдала за его лицом, тихо наслаждаясь восторгом, которое читала в его пристальном взгляде.
Его серые глаза потемнели, подернулись дымкой, когда взгляд их задержался на ее груди с розовыми бутонами сосков, тугих и острых, как пики. Он поочередно поцеловал их, медленно и ласково обведя вокруг них языком. Камилла затрепетала от его прикосновения.
Когда она уже думала, что сейчас взорвется от наслаждения, Филип медленно отстранился, глаза его блестели, а взгляд скользнул ниже, пробежал по упругой, белой округлости живота, мимо чувственных изгибов бедер, к темному треугольнику волос между ними.
Его палец прикоснулся к чувствительной точке и, дразня, нырнул в глубину. Камилла ахнула. Блестящая влага встретила его осторожно продвигающийся палец, и он скользнул глубже, в таинственную теплую глубину.
– Филип, – ахнула Камилла, и он остановился, глядя на нее с нежной и ободряющей улыбкой, обещающей еще большее наслаждение.
– Это только начало, любовь моя. Продолжать?
– Вечно, – выдохнула она с глубоким грудным смехом.
Он гладил ее, терзал трепетные соски, затем спускался дорожкой обжигающих поцелуев вниз, к болезненно чувствительному месту между бедрами, пробуждая в ней наслаждение, превосходящее все, что она знала прежде. Его рот и руки возносили ее на самые вершины страсти.
Она не испытывала ни страха, ни колебаний, только тепло и желание, которое стремительно нарастало в ней. Камилла все крепче прижимала его к себе, ослепленная желанием, и чувствовала, как напрягаются мускулы Филипа, как учащается его дыхание.
– Еще не время, Камилла, – хрипло прошептал он. Его желание становилось все отчаяннее, все нестерпимее. Он был сильным мужчиной, но даже Геркулес не смог бы дольше это выносить. Он с любовью погладил ее шелковистые волосы, рассыпанные по подушке, и прошептал: – Скоро, моя сладкая, невинная, любимая малышка, очень, очень скоро.
Он осыпал поцелуями ее плечи и шею и наконец лег на нее сверху, раздвинув ее бедра своими мускулистыми ногами.
Теплое дыхание коснулось ее губ, он поцеловал ее и вошел в нее. Она была теплой и влажной, и у нее вырвался только один еле слышный, потрясенный вздох, а ее бедра приподнялись навстречу его жаждущему телу.
– Правильно, Камилла. – Теперь его глаза блестели от страсти, которую он уже не мог сдержать. – Иди мне навстречу, люби меня, сливайся со мной!
Он дышал ее цветочным женским ароматом, ритм его движений убыстрялся, и толчки становились все более сильными и мощными. Камилла отвечала ему. Ее бедра раскачивались под ним, спина выгибалась, руки обвивались вокруг него, как змеи, прижимали к себе все сильнее и сильнее. Мир закружился вокруг них. Так вот что такое любовь, промелькнуло в голове у Камиллы, а потом она уже не могла думать. Ее пальцы впивались в его тело, терзали его. Он целовал ее лицо, ее шею, ее волосы, вовлекая ее в бурю своей всепоглощающей страсти.
Теперь существовало лишь заполнявшее ее блаженство, его толчки и стоны, вырывающиеся у обоих, а потом они слились в безумном взрыве экстаза…
Жемчужно-персиковый рассвет разогнал ночную тьму. Они лежали притихшие, без сил, удовлетворенные и радостно наполненные, их обнаженные тела переплелись.
– А у тебя это чудесно получается, – прошептал Филип. – Знаешь, с этих пор ты должна причислить к своим многочисленным талантам и этот – талант заниматься любовью.
Глава 20
Камилла медленно просыпалась на просторной кровати. Бледный утренний свет просачивался сквозь тяжелые шторы. Она закрыла глаза, чтобы продлить остатки сладких сновидений. Она находится в комнате Филипа, вспомнила Камилла, и он сейчас здесь, рядом с ней, охраняет ее, любит ее.
Она протянула к нему руку, ее тело сладко ныло в предвкушении его прикосновения. Филип…
Его там не было. Она открыла глаза и рывком села в постели. Оглядевшись, Камилла увидела, что в комнате она одна.
Девушка откинулась назад на подушки, оглушенная, испуганная. Потрогала свои покрасневшие, распухшие губы, вспоминая все, что происходило этой ночью.
Возможно, ей следовало стыдиться, но ей не было стыдно. Она чувствовала себя восхитительно, изумительно живой. Прошлой ночью Филип занимался с ней любовью с невероятной страстью. Он пробудил в ней такие чувства и ощущения, о существовании которых она даже не подозревала раньше, он заставил ее почувствовать себя любимой и желанной. Сладкое, обжигающее воспоминание. Чувства и ощущения из ее сновидений поблекли в сравнении с прошлой ночью. Их любовь была более радостной, более прекрасной, более насыщенной, чем в любом из ее снов.
Филип! При мысли о нем глаза ее засияли. Он был великолепен. Как может такой сильный человек быть таким нежным? – подумала она с удивлением, и по телу ее пробежала сладостная дрожь. Как ей хотелось, чтобы он сейчас был здесь и они могли снова заняться любовью. Ей необходимо было чувствовать, как ее обнимают его руки, как ее целуют его губы, хотелось еще раз испытать то блаженство, которое они познали в объятиях друг у друга.
Но где же он?
Камилла лежала одна, и ей казалось, что сама тишина посмеивается над ней. Ужасная мысль омрачила ее радость. Может быть, Филип пожалел о том, что произошло между ними? Может быть, сегодня он прикажет ей покинуть его дом и никогда не возвращаться?..
Пока ее испуганное воображение рисовало картины одну мрачнее другой, дверь спальни открылась, и вошел Филип собственной персоной. Он выглядел невероятно красивым в бледном утреннем свете. Чисто выбритый, в темно-синем сюртуке из тонкого сукна, белом шелковом жилете, расшитом золотом, черных облегающих панталонах, он излучал силу, уверенность и беспечную властность высокородного дворянина. Его черные волосы были гладко зачесаны и блестели, накрахмаленная сорочка казалась ослепительно белой на фоне его смуглой кожи. Он запер за собой дверь и загадочно взглянул на Камиллу.
Сердце девушки сильно забилось, и она невольно натянула простыню до подбородка. Невозможно было определить по выражению его лица, что у него на уме.
Филип подошел к кровати и остановился, молча глядя на Камиллу.
Она открыла было рот, чтобы сказать «Доброе утро», но он внезапно присел на край постели и заговорил первым:
– Я прошу прощения, Камилла.
Сердце Камиллы застучало еще сильнее.
– За что? – спросила она упавшим голосом.
Она надеялась начать этот день сладкими поцелуями и нежными словами. Все, что угодно, только не эта холодная официальность.
– Вчера ночью я совершил ошибку. То, что случилось, – моя вина. Мне не следовало… – Голос его прервался, и Камилла увидела, как дергается мускул на его щеке. – Этого не должно было произойти, – медленно произнес он. – И больше это не повторится. Виной всему проклятое безрассудство Одли, Камилла, и мое неумение владеть собой. Я полностью принимаю на себя всю ответственность.
Так же, как он принял на себя всю ответственность за то, что сбил ее на дороге Эджвуд-лейн? Он думал о проведенной вместе с ней ночи как о каком-то несчастном случае. Настроение Камиллы окончательно испортилось.
Значит, он действительно всего лишь использовал ее, наслаждался ее телом, как наслаждался бы телом любой другой женщины, подвернувшейся под руку. То, что этой женщиной оказалась она, Камилла, не имело никакого значения. Им руководила одна лишь похоть. И теперь ему остается только сожалеть о своем безрассудном порыве.
– Постарайтесь об этом забыть! – Голос Камиллы звучал спокойно и даже слегка небрежно, в то время как ее сердце разрывалось от боли. – Я сама этого захотела. Вы меня ни к чему не принуждали. – Пронзительный неискренний смех сорвался с ее губ. – Моя одежда. Пожалуйста, дайте мне одежду.
Филип повиновался. Он чувствовал себя таким неловким и несчастным, как никогда в жизни. Наклонившись, он поднял с пола одежду и протянул ее Камилле. На секунду его охватило сомнение: ее глаза, всегда такие яркие, сияющие, сейчас казались потухшими. Взгляд их был печален. Филипу вдруг захотелось заключить ее в объятия, крепко прижать к себе, быть с ней нежным. Но это было невозможно. Больше между ними не должно быть близости. Он собирается жениться на Бриттани Девилл. Камилла знает об этом, напомнил он себе с отчаянием, и знала все время.
Черт возьми, во всем виноват он! Ярость на собственную слабость охватила его. Вчера ночью Камилла Брент оказалась в его объятиях, и он не устоял перед очарованием этой женщины.
Теперь он ненавидел себя за то, что потерял самообладание. Но он постарается загладить свою вину перед Камиллой, будет продолжать расследование, которое уже начал вчера после того, как она рассказала ему о своем талисмане.
Это самое меньшее, что он может сделать.
– Я должна вернуться к себе в комнату. – Одной рукой Камилла прижимала к себе одежду, которую ей подал граф, другой придерживала простыню. – Слуги начнут болтать, если…
– К черту слуг, Камилла. Я беспокоюсь о вас. – Он схватил ее за плечи так неожиданно, что простыня соскользнула с ее плеч, явив его взгляду полные, округлые груди.
Филип тотчас же отпустил Камиллу и отступил назад.
– Пожалуйста, уходите, чтобы я могла одеться в одиночестве, – поправляя простыню, проговорила она, ненавидя себя за алый румянец, заливающий ее щеки. Теперь Камилла чувствовала себя совершенно униженной. – Почему бы вам не… поехать навестить леди Бриттани… или… или покататься в Гайд-парк, или понюхать табаку – сделать что-нибудь, что у вас, людей из высшего света, так виртуозно получается, и не оставить меня в покое!
Вот он и разрушил возникшую было между ними дружбу. Филип усмехнулся с горьким презрением к самому себе: а чего он ожидал?
Выражение его лица стало жестким.
– Вы хотите уехать? Аннулировать наше соглашение и отправиться в Париж? Что ж, я не стану вас удерживать. – Он сделал глубокий вздох. – Вы должны меня ненавидеть.
Ненавидеть его?
В Камилле проснулась гордость, и неожиданно она заговорила с графом в том же тоне, в котором обычно разговаривала с Диббсом:
– Мои личные чувства здесь ни при чем. У нас деловое соглашение, и я не желаю его нарушать. Если вы, конечно, хотите продолжить наше сотрудничество.
– Я хочу продолжить.
– Договорились. А теперь уходите, пожалуйста. Скоро полдень, – Камилла с вызовом посмотрела на графа, подбородок ее был вздернут.
Она высокомерна, как герцогиня, отметил Филип, одновременно забавляясь и испытывая отчаяние. Потом резко повернулся и направился к выходу.
Но он не мог заставить себя забыть о том, как простыня соскользнула с ее плеч, обнажая соблазнительную грудь. Он оглянулся. Если бы она только знала, как страстно ему хочется сорвать с нее снова эту простыню и сжать в объятиях ее обнаженное тело. Проклятие, если бы она только знала, как прекрасны ее рассыпавшиеся по обнаженным плечам волосы, ее матовая кожа, только и ждущая его прикосновений.
Лучше ему поскорее уйти, а не то он еще больше испортит все дело. Камилла Брент слишком красива, к несчастью для себя – и для него тоже.
Дверь за Филипом захлопнулась. Камилла запустила в нее подушкой. Пальцы ее в отчаянии вцепились в покрывало, и она прошептала: «Скатертью дорога!» А через секунду разрыдалась.
Филип ее не любит. «Конечно, не любит, – шепнул насмешливый внутренний голос, очень похожий на ненавистный голос Гвиннет Диббс. – Ты никто и ничто. С чего это ты взяла, что он сможет тебя полюбить?»
Камилла незамеченной добралась до своей спальни, вымылась, оделась и стала ходить взад и вперед по комнате, сосредоточенно размышляя. Он ее не любит, это было очевидно. Но ведь она знала об этом с самого начала. И только собственная глупость заставила ее поверить в невозможное. Но разве она не может сделать вид, что события прошлой ночи для нее не имеют особого значения? Она остановилась и прижала пальцы к пульсирующим болью вискам.
Ей придется притвориться, будто то, что между ними произошло, – случайный эпизод, что лишь обстоятельства и импульсивность характеров бросили их в объятия друг друга. Ей надо заставить его поверить, что они могут вести себя, как прежде, словно ничего особенного не случилось. Но сумеет ли она?
Ее решимость росла. Филип Одли, граф Уэсткотт, был самым добрым человеком из всех, кого она знала. Несмотря на все его богатство и воспитание, несмотря на холодность, сумасбродство и вспыльчивость его натуры, он всегда обращался с ней как с леди, рядом с ним она чувствовала себя спокойно и уверенно. Она была главным партнером в осуществлении его сумасбродного плана. Губы ее слегка изогнулись в улыбке, когда она вспомнила, как он учил ее ездить на Мармеладке, как подхватывал на руки всякий раз, когда опасался, что у нее болит нога, как подшучивал над ней, вспоминая историю с подсвечником. Он защитил ее от головорезов в переулке и танцевал с ней вальс в комнате Доринды, и все это делал с одинаковой спокойной уверенностью. Она вспомнила, как он нежно целовал ее в беседке в Уэсткотт-Парке, вспоминала, как прошлой ночью его мощное тело пылало горячим желанием, которое она с большой готовностью удовлетворила. Она не могла перестать думать об этом черноволосом разбойнике, уверенная, что именно она могла бы сделать его счастливым.
Но об этом не может быть и речи. И кроме того, напомнила себе Камилла с грубой прямотой, он любит Бриттани. Не ее, а Бриттани.
Около полудня Камилла явилась в детскую, где мисс Бригэм с улыбкой сообщила ей, что Доринда быстро поправляется.
И это была правда. Девочка сидела в постели, ее черные волосы были причесаны и схвачены желтой лентой, на коленях она держала блокнот для рисунков. Заглянув в него, Камилла увидела, что девочка рисует Щекотку, спящую на ее кровати.
– Я и не знала, что ты такая талантливая художница, – воскликнула Камилла. Доринда расплылась в улыбке, и Камилла с радостью увидела, что ее лицо порозовело, а в глазах больше нет лихорадочного блеска.
– Сегодня я поеду домой в Уэсткотт-Парк, – радостно сообщила ей Доринда.
– Вот как?
– Сегодня рано утром заходил Филип и сказал мне. Со мной поедут мисс Бригэм и Джеред. А вы приедете завтра.
– Как славно. В Уэсткотт-Парке так красиво. Я знаю, что мисс Бригэм там тоже нравится.
– Нам там будет весело, – согласилась Доринда. – Мы можем вместе ездить на прогулки верхом и ходить пешком, ведь ваша нога уже зажила.
– Да, мы чудесно проведем время, – пробормотала Камилла, с внезапной болью подумав о том, как ей будет недоставать Доринды – да и всех остальных, – когда настанет время расставаться.
Через некоторое время Камилла спустилась вниз, хотя совершенно не чувствовала голода. В столовой она встретила Джеймса под руку с Шарлоттой, подошла к ним и заговорила.
Однако не успела она сказать и двух слов, как появился Дарджесс и подал ей на серебряном подносе письмо.
– Это, наверное, послание от Филипа. Он просил нас сегодня выполнить одно его поручение, – сказал Джеймс. Камилла взяла в руки письмо и увидела, что оно написано на плотной матовой бумаге графа Уэсткотта с его титулом и гербом в верхней части листа.
– Поручение? – рассеянно переспросила она, глядя на письмо.
– Да, что-то насчет пожертвования работному дому на Порридж-стрит, – сказала Шарлотта. – Он все объяснил Джеймсу.
Камилла услышала в ее голосе напряженные нотки, подняла глаза от письма графа и с беспокойством заметила припухшие глаза Шарлотты и болезненную бледность ее лица. Джеймс тоже казался чем-то озабоченным и держал себя с принужденной веселостью. Камилла почувствовала неладное, но от расспросов удержалась.
– Филипу пришлось срочно уехать по какому-то делу, – заметил Джеймс. – Прочтите письмо, я уверен, оно вам все объяснит.
Бумага дрожала в руках Камиллы. Она положила письмо на стол и стала читать.
Дорогая Камилла!
У Дарджесса хранится корзинка с продуктами и документ, свидетельствующий о существенном пожертвовании работному дому. Джеймс и Шарлотта лично отвезут и то и другое на Порридж-стрит и поговорят с миссис Тумбс, если вы согласны. Прошу прощения, что не смог заняться этим лично, но сегодня мне предстоит одно неотложное дело.
Я последовал вашему совету и рассказал Джеймсу и Джереду о состоянии дел, оставшихся после отца. Они были поражены и возмутились, что я им до сих пор ничего не рассказывал. Их не только испугало то, что мы чуть было не разорились, теперь они не хуже меня осознают, как опасна порывистая, импульсивная натура Одли, если ее не держать в узде. Я также сообщил Джереду, что они с Дориндой должны вернуться в Уэсткотт-Парк немедленно. Он даже не стал со мной спорить – полагаю, он счел это наказанием за историю с Уимпнеллом. Я решил, что лучше всего нам всем завтра вернуться в Уэсткотт-Парк под предлогом подготовки к балу.
Простите меня за все. Я никогда не хотел вас обидеть и надеюсь, что мы все же сможем остаться друзьями. Для меня это очень важно: вы первая женщина, с которой я мог говорить о своих проблемах, о своей жизни, своих семейных заботах. Мне очень не хотелось бы потерять то ощущение душевной близости, которое установилось между нами, хотя я понимаю, что именно этого и не заслуживаю.
Камилла, на карту поставлено очень многое, больше, чем мы оба можем себе представить. До тех пор пока все не решится, нам надо держаться вместе. Я постараюсь не создавать для вас излишних трудностей. Но ради вашей собственной безопасности вы должны сегодня оставаться на Беркли-сквер. Вечером я вернусь и отвезу вас на бал к леди Астерли. Никуда не выезжайте ни с кем, кроме Джеймса или Кирби.
До вечера, и будьте очень осторожны.
Филип.
Если бы даже он был судебным приставом, и то не мог бы написать более официального послания, мрачно подумала Камилла. Но чего она ожидала?
Девушка аккуратно сложила письмо пополам и подняла взгляд на наблюдавших за ней Джеймса и Шарлотту.
– Достойно восхищения, как вы стараетесь помочь детям из работного дома, – заметил Джеймс, ставя кофейную чашку на блюдце. – Особенно этой маленькой девочке, Хестер. Доринда мне сегодня утром призналась, что она хотела бы познакомиться с ней, особенно после всех этих ваших рассказов о ней. Судя по всему, это необыкновенно умная, добрая девочка.
Мысли о Хестер отвлекли Камиллу от собственных страданий.
– Да, мне бы и самой хотелось ее повидать. – Ей стало тоскливо. Она представила себе радость малышки, когда та получит подарки. Интересно, увидит ли она еще когда-нибудь Хестер снова? – Но если миссис Тумбс заподозрит мое участие в этом пожертвовании работному дому, она задаст вам сотню вопросов, и на одни только ответы ей у вас уйдет уйма времени.
– Мы обо всем позаботимся, Камилла, – заверила ее Шарлотта, которая так и не притронулась к еде, рассеянно ковыряя вилкой.
– Что-нибудь случилось? – Камилла не смогла удержаться от вопроса.
Джеймс кашлянул. Потом сложил салфетку и положил ее рядом с тарелкой.
– Шарлотта устала. Эти рауты и приемы совершенно выбили ее из колеи. Мы ведем в Хэмпшире тихую жизнь и привыкли к ней.
– Или, может быть, сказывается напряжение от страха, что ее «кузина» назовет пэра не тем титулом или опозорится во время танца, – улыбнулась Камилла.
– О нет, вы прекрасно справляетесь. – Шарлотта дружески прикоснулась к плечу Камиллы. – Жаль, что вы и правда не моя кузина – или сестра, – прибавила она с тоской в глазах.
Камилла была растрогана.
– Я тоже чувствую себя так, будто вы – моя семья, – застенчиво призналась она. – Вы были ко мне так добры – вы оба.
Джеймс встал.
– Эта дурацкая затея моего брата имела, как ни странно, самые положительные результаты. Вы оказываете на него необыкновенное влияние, Камилла. Филип очень изменился за эти дни, что он провел с вами.
– Не знаю, что вы имеете в виду. Я старалась стать его другом…
– Вы стали другом для всех нас. С вашим появлением в Уэсткотт-Парке стало светлее, теплее и веселее. Мы почувствовали себя раскованно. Прежде здесь царило напряжение. За это мы вам благодарны, и я, и Филип.
Камилла была поражена.
– Он вам так сказал?
Джеймс кивнул.
– Он сказал это сам сегодня утром. – И Джеймс прибавил, не обращаясь ни к кому: – Я только надеюсь, что когда он наконец завоюет Бриттани, а он ее обязательно завоюет, она принесет в нашу семью хотя бы половину того солнечного света, который принесла эта девушка. – Обойдя вокруг стола, он взял руку Камиллы, поднес к губам и поцеловал кончики ее пальцев. – Мы у вас в долгу, мисс Смит, – тихо произнес он, затем повернулся к Шарлотте: – Я прикажу подать карету. Лучше нам съездить в работный дом сейчас и вернуться, пока дождь не разошелся.
Только тут Камилла заметила, что небо затянуто свинцово-серыми тучами и первые капли дождя ударили в окно. Но несмотря на мрачную погоду, настроение у девушки поднялось после неожиданных слов Джеймса.
Оставшись в столовой наедине с Шарлоттой, Камилла внезапно почувствовала радостное волнение при мысли о том, что Хестер и другие дети наконец-то получат ощутимую помощь.
– Спасибо вам за то, что согласились отвезти эти вещи в работный дом. Не могли бы вы сделать для меня еще кое-что?
– Все что угодно, – немедленно ответила Шарлотта.
– Пожалуйста, найдите возможность поговорить с Хестер наедине. Скажите ей, что эта помощь от меня, что я помню ее и люблю. – Камилла задумчиво посмотрела в окно. – А что касается миссис Тумбс, то вам, наверное, лучше всего сказать ей, что это пожертвование от знакомого покойных родителей Хестер, – медленно произнесла она. – После такого известия миссис Тумбс будет обращаться с Хестер, как с драгоценностью.
– Она для вас много значит, эта девочка, правда? – тихо спросила Шарлотта. Они сидели в столовой одни, слышалось лишь тиканье часов на каминной полке да шум дождя за окном.
– Она такая славная, вот увидите! Я хотела бы повидать ее снова, но… – Камилла вздохнула, понимая, что вряд ли теперь у нее будет такая возможность. – Башмачки и одеяла – это то, что нужно детям. И вы должны потом рассказать мне, какое будет у Хестер выражение лица, когда она получит подарки и узнает, от кого они.
– В таком случае, – тихо сказала Шарлотта, – мне необходимо ехать вместе с Джеймсом. Мужчины обычно не замечают деталей, которым женщины придают такое значение. Если Джеймс поедет один, он, конечно, вручит корзину и документ миссис Тумбс, но он не заметит, сказала она спасибо или нет.
– Джеймс не хотел, чтобы вы ехали в работный дом? Надеюсь, вы не из-за этого поссорились, – быстро спросила Камилла, огорчившись при мысли, что невольно могла быть причиной размолвки между супругами.
– О нет. Мы вовсе не ссорились. Просто… Ничего.
Камилла видела, что Шарлотта едва сдерживает слезы, что ей хочется довериться Камилле, но она не может решиться на это. Понимая всю неловкость положения, Камилла взяла нож, намазала маслом булочку и как ни в чем не бывало сказала:
– Доринда выглядит сегодня гораздо лучше, правда?
Казалось, Шарлотта ее не слышит. Ее нежно-голубые глаза медленно наполнялись слезами, и тут самообладание покинуло ее: кофейная чашка перевернулась, ложечка со звоном покатилась на пол, Шарлотта закрыла лицо руками и зарыдала.
– Что случилось? Дорогая Шарлотта, что с вами?
Камилла немедленно подбежала к ней и обняла за плечи. Шарлотта трясла головой, слезы лились сквозь пальцы в три ручья.
– Это… та сказка… которую вы рассказывали Доринде, – сквозь рыдания сказала она.
– Что? – Пораженная Камилла пыталась понять. – Та сказка, что я рассказала Доринде вчера вечером, – о фермере и его жене? Но почему она заставила вас плакать?
Плечи Шарлотты затряслись еще сильнее.
– Я не могу… говорить об этом. Джеймсу не понравилось бы…
Камилла взяла ее под руку и подвела к маленькому диванчику у окна.
– Шарлотта, я не хочу, – тихо начала она, усаживая рядом с собой Шарлотту, – чтобы вы посвящали меня во что-то очень личное, но если я могу хоть чем-то помочь…
– Никто не может помочь. – Шарлотта прерывисто вздохнула. – Камилла, я так несчастна! А когда мы с Джеймсом услышали вчера вечером ту сказку, мы еще сильнее ощутили свою боль. Мне бы хотелось… ох, как бы мне хотелось, чтобы появилась цыганка, которая могла бы продать нам ребеночка… больше всего на свете хотелось бы… Господи, не выдавайте Джеймсу, что я вам рассказала. Он не любит об этом говорить…
Камиллу осенила догадка. Она обняла плечи рыдающей Шарлотты.
– У вас с Джеймсом не может быть детей, – медленно произнесла она, и это был не вопрос, а утверждение.
Шарлотта отняла пальцы от покрасневших глаз и кивнула.
– Мы пытались… один раз. Я потеряла ребенка… доктор сказал, что если мы еще раз попытаемся, я, вероятно, умру, и ребенок тоже. – Голос ее прервался. Слезы текли по щекам.
– Шарлотта, мне очень жаль.
– Джеймс говорит, что ему все равно. Говорит, что нам не нужны дети, нам и вдвоем хорошо. Но я знаю, что он страдает. Он так ждал ребенка… а потом… – У нее задрожали губы. – Он никогда мне не жаловался, никогда не обвинял, ни разу. Но мы оба чувствуем эту… эту пустоту. Нам хотелось попросить Филипа, чтобы он разрешил Доринде проводить некоторое время с нами в Хэмпшире. Я знаю, что ее место в Уэсткотт-Парке и что Филип с Бриттани создадут для нее хороший дом, но… иногда так приятно слышать детский смех, видеть это личико, такое милое и оживленное. Конечно, я знаю, что всего лишь ее невестка, а не мать, но… иногда я могу представить себе, что…
Сердце Камиллы разрывалось от сострадания. Та дисгармония, которую она иногда замечала в их отношениях, была вызвана не гневом, а печалью. Они оба страдали, и ни один из них не хотел обременять другого собственной болью. Камилла гладила Шарлотту по волосам и старалась ее успокоить.
– Вы любите друг друга. Вам надо искать утешения в этом, – шептала она, понимая, что ее слова звучат неубедительно. – И я уверена, Филип разрешит Доринде проводить часть времени у вас в Хэмпшире. Она обожает вас, Шарлотта, и ей будет с вами хорошо.
– Вы и правда думаете, что Филип согласится? Когда мы в первый раз приехали в Уэсткотт-Парк, мы были уверены, что он откажет, презрительно посмеется над нами и скажет, что нам нельзя доверить Доринду. Он все еще думает, что Джеймс – беспечный мальчишка, на которого нельзя положиться. Но это не так! – воскликнула она, и из глаз ее снова брызнули слезы при мысли о несправедливом отношении Филипа к своему мужу. – Джеймс – самый верный, самый надежный человек из всех, кого я знаю. Он, то есть мы – очень заботились бы о Доринде!
– Я в этом уверена.
– Может быть, Филип согласится. – Слабая надежда вспыхнула в глазах Шарлотты. Она достала из кармана носовой платок и вытерла слезы. – Он изменился, знаете ли. Сегодня утром граф встретился с Джеймсом и Джередом и разговаривал с ними на равных. – Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и бросила на Камиллу внимательный взгляд. – С тех пор как вы появились, он стал другим. Потерял ту злобную вспыльчивость, которая так меня пугала прежде. Он мог быть таким жестоким…
