Лестница была цела. Видимо, огонь не успел сюда добраться. У меня сложилось впечатление, что наверху пожар возник в результате возгорания какой-то горючей жидкости и причинил лишь поверхностные разрушения. Луч фонарика прорезал тьму и образовал узкую живую дорожку, выхватывая откуда-то из небытия странные предметы, до которых не хотелось дотрагиваться руками. Я очутилась внизу. Потолки были низкие; дом стоял уже более сорока лет, тянуло сыростью, всюду виднелись клочья паутины. Воздух спертый, словно в парнике, но в отличие от последнего здесь все давно вымерло; висел тяжелый запах старого пожарища, запустения и тлена.
      Я навела луч фонарика на балочное перекрытие, и мой взгляд наткнулся на дыру в потолке, сквозь которую пробивался дневной свет. Что, если пол прогорел насквозь и тело свалилось в подвал? Я подошла ближе и вытянула шею, чтобы получше рассмотреть отверстие. Мне показалось, что края досок словно спилены. Может, пожарные отправили образцы на экспертизу? Слева я заметила котел отопления – серую приземистую штуковину с расходящимися во все стороны трубами. На земляном полу утрамбованный бетонный щебень; везде какой-то хлам. Под лестницей свалены банки из-под краски и старые оконные рамы, в углу доисторическая оцинкованная раковина, труба у нее проржавела и отвалилась.
      Наводя страх на членистоногих обитателей подвала, я старательно заглядывала во все уголки и позже не без гордости вспоминала, какая я добросовестная. Но в тот момент мне не терпелось поскорее выбраться из этого склепа. В пустом доме тебя вечно преследуют странные звуки, так что поневоле начинаешь думать, не притаился ли где-то убийца с топором. Я посветила на дальнюю стену. Там оказались ступеньки, которые вели к двустворчатой дверце, выходящей во двор. Сквозь щели пробивались тонкие полоски света, однако свежий воздух сюда не проникал. Я вспомнила, что снаружи висит замок, но дверь давно рассохлась и выглядела крайне ненадежной. Впрочем, как сообщила Лили Хоуи, грабитель и не пытался взламывать двери. Он просто позвонил. Может, они дрались? Может, он убил ее, потому что запаниковал? Разумеется, убийцей могла оказаться и женщина, особенно учитывая, что орудием убийства послужила бейсбольная бита. После обретения женщинами равноправия они все более искусно обращаются с разного рода спортивным инвентарем, убивая при помощи дисков, копий, ядер, лука и стрел, хоккейных шайб... словом, выбор у них богатый.
      Возвращаясь к лестнице, я физически ощущала наваливавшуюся на спину темноту, от которой у меня буквально мороз по коже подирал. Перешагивая через одну ступеньку, я поспешила наверх и тут же ударилась головой о балку, от страха едва не лишившись чувств. Пробормотав проклятие, я кинулась вон из жуткого подземелья, словно за мной гнались, и уже в коридоре вдруг заметила, что по мне ползет какая-то мерзость. Это была всего-навсего сороконожка, но я, исполнив невообразимое па, принялась, точно объятая пламенем, отчаянно махать руками, пытаясь стряхнуть с себя бедную тварь. На что только не пускаешься, чтобы заработать на жизнь, раздраженно подумала я. Вышла во двор, закрыла за собой дверь и присела на крылечке, чтобы немного отдышаться и прийти в себя.
      Мне пришло в голову, что будет нелишним осмотреть задний двор. Не знаю, что я рассчитывала там найти, – ведь со дня убийства прошло полгода. Моему взору открылись заросли кустарника, который давно не видел садовых ножниц, и чахлое – видимо, от недостатка влаги – апельсиновое деревце, усыпанное пожухлыми прошлогодними плодами. Сарайчик оказался сборный, из тех, что можно заказать по каталогу "Сирс" и установить где угодно. На двери висел внушительных размеров замок, на вид достаточно надежный. Я подошла к гаражу, чтобы удостовериться. На самом деле это был обычный нарезной замок, который я открыла бы за пару минут. Но у меня не оказалось при себе отмычки, и к тому же нисколько не привлекала идея возиться с замком средь бела дня. Будет лучше вернуться сюда, когда стемнеет – посмотреть, что там держал Грайс или его племянник. Скорее всего ничего, кроме старой садовой мебели, там и не было, но стоило убедиться в этом своими глазами.
      Я вернула мистеру Снайдеру ключ и поехала к себе в контору. Почту еще не приносили, на автоответчике тоже ничего не было. Я поставила варить кофе и вышла на балкон. Куда же могла запропаститься Элейн Болдт? И где, черт возьми, ее кот? Я не знала, что и подумать. Я подготовила контракт для Джулии Окснер и сунула в почтовый ящик. Потом налила себе кофе, села за стол и стала крутиться на кресле. Наконец, чтобы как-то отвлечься от нахлынувших сомнений, решила заняться черновой рутиной.
      Я позвонила в редакции местных газет Бока-Рейтона и Сарасоты и дала объявления. "Всех, кто что-либо знает о местонахождении Элейн Болдт – белая, возраст 43 года..." и т.д., "...просьба сообщить..." – дальше я прилагала свое имя, адрес, номер телефона, предлагая оплату за междугородный разговор переводить на меня.
      Замечательно. Что дальше? Я еще покрутилась на кресле. Из головы у меня не выходила миссис Окснер, и я позвонила ей.
      Она явно не торопилась брать трубку.
      – Алло?
      Ну слава Богу. Голос у нее дрожал. Вместе с тем мне показалось, она была как-то радостно возбуждена, словно, невзирая на свои восемьдесят восемь лет, все время ждала, что ей вот-вот позвонят и сообщат какую-нибудь сногсшибательную новость. Вот бы мне так научиться. Однако в тот момент повода для оптимизма у меня не было.
      – Привет, Джулия. Это Кинси из Калифорнии.
      – Минуточку, дорогуша, я только убавлю звук. Я как раз смотрела по телевизору свою любимую передачу.
      – Хотите, я перезвоню попозже? Я не хотела вам мешать.
      – Нет, нет. Мне куда приятнее поговорить с вами. Не кладите трубку.
      Я терпеливо ждала; посторонний шум исчез, в трубке было тихо. Джулия, должно быть, бежала со всех ног. Наконец...
      – Я оставила только изображение, – произнесла она, не в силах отдышаться. – Хотя с другого конца комнаты все равно ничего не видно. Как вы?
      – Совсем замоталась, – ответила я. – Хочу спросить у вас про кота Элейн, Мингуса. Вы не видели его эти полгода?
      – Бог мой, нет. Совсем забыла о нем. Раз ее нет, он, должно быть, исчез вместе с ней.
      – Похоже на то. Здешняя управляющая говорит, что в тот вечер у Элейн было что-то наподобие клетки для транспортировки кошек, так что если она в самом деле прибыла во Флориду, кот должен быть с ней.
      – Готова поклясться – его здесь не было, так же как и ее самой. Но я могу навести справки у местных ветеринаров и в питомниках. Вдруг она по какой-то причине решила его отдать.
      – Если вам не трудно. Мы сэкономили бы время. Вряд ли удастся что-то узнать, но по крайней мере наша совесть будет чиста. А я тем временем попробую разыскать такси, на котором Элейн уехала, и выяснить, был ли кот при ней, когда она прибыла в аэропорт. Кстати, Пэт Ашер о нем не упоминала?
      – Не припоминаю. Да ее же уже нет, знаете? Собрала пожитки и съехала.
      – Что вы говорите! Впрочем, это неудивительно. Только хотелось бы знать – куда. Может, она оставила адрес у Маковски? Я вам перезвоню через день-другой, только сами не вздумайте звонить Пэт. Ей ни к чему знать, что вы имеете какое-то отношение к этому делу. Возможно, вам еще предстоит немного пошпионить, так что не стоит обнаруживать себя раньше времени. А в остальном как у вас дела?
      – О, все прекрасно, Кинси. Не волнуйтесь. Ведь вы все равно не собираетесь взять меня в компаньоны после того, как мы обтяпаем это дельце?
      – Я подумаю, – ответила я. – Это не самая плохая мысль.
      Джулия рассмеялась:
      – Хочу почитать Микки Спиллейна – просто чтобы быть в форме. А то, знаете ли, у меня не слишком большой запас ругательств.
      – На этот счет можете быть спокойны – моего хватит на двоих. Если что, звоните. Я отправила контракт вам на подпись. Все должно выглядеть законно.
      – Правильно сделали, – сказала она и повесила трубку.

* * *

      Я оставила свой старенький "фольксваген" на стоянке за офисом и пешком отправилась на Дельгадо-стрит в таксомоторное агентство "Тип-топ", контору которого со всех сторон окружают многочисленные магазинчики и лавчонки, известные тем, что в них никогда не прекращается распродажа. Здесь можно по бросовым ценам купить обувь, мотоцикл или стереосистему для автомобиля или пообедать почти что даром; там и сям мелькают вывески салонов красоты и фотомастерских. Место не из приятных. По улице с односторонним движением каждый норовит проехать в запрещенном направлении. Поставить машину практически некуда. В самом здании облупившаяся краска на стенах и протертые до дыр ковры; видимо, хозяин не дерет с обитателей три шкуры, а по этой причине и особых удобств предложить не может.
      Агентство "Тип-топ" находилось между магазином поношенной одежды гуманитарного благотворительного общества и универсамом "Богатырь", на витрине которого демонстрировались костюмы, видимо, предназначенные для энтузиастов, сидящих на стероидных препаратах. Контора агентства представляла собой длинное и узкое помещение, разделенное пополам фанерной перегородкой с врезанной дверью. Меблирована на манер детского убежища: стол с одной короткой ножкой и два дивана вообще без ножек; к стене скотчем приклеены графики и объявления; в углу куча мусора; у входной двери свалены старые журналы "Роуд энд трэк". Удальней стены автомобильное кресло с драной и заклеенной старым пластырем светло-коричневой обивкой. Диспетчер сидел, неловко притулившись на табурете и облокотившись на стол, который более смахивал на верстак из-за обилия на нем всякой всячины. Это был молодой человек лет двадцати пяти с черными курчавыми волосами и тонкими темными усиками, в летних брюках из твида и светло-синей майке с выцветшей переводной картинкой на груди. На голове у него был козырек, отчего волосы с одной стороны неестественно топорщились. Из коротковолнового передатчика донеслись пронзительные нечленораздельные звуки, и диспетчер схватил микрофон.
      – Семь-ноль, – сказал он, впившись взглядом в карту города, прикрепленную на стене над столом, на котором среди прочего я успела разглядеть забитую до краев окурками пепельницу, пузырек с аспирином, картонный календарь из церкви Скорбящей Богоматери, ремень вентилятора, пакетики с кетчупом и лист бумаги с написанным от руки крупными буквами текстом: "Кто-нибудь видел мой красный фонарик?" На стене висел адресный список клиентов, уличенных в том, что они расплачивались фальшивыми чеками или вызывали несколько машин сразу, чтобы посмотреть, какая подойдет первой.
      Радио снова ожило, и диспетчер передвинул круглый магнит из одной части карты в другую. Он точно играл сам с собой в какую-то игру.
      Заметив меня, он, не вставая с места, развернулся:
      – Слушаю, мэм.
      Я протянула ему руку:
      – Меня зовут Кинси Милхоун.
      Мое предложение поздороваться за руку, казалось, немного шокировало его, однако он тут же опомнился и чинно представился:
      – Рон Коучелло.
      Я достала бумажник и предъявила свое удостоверение.
      – Хотела узнать, не могли бы вы навести кое-какие справки для меня.
      У него были темные, почти черные, глаза; по его смышленому взгляду я поняла, что он может навести любые справки – если, конечно, захочет.
      – На какой предмет? – спросил он.
      Я сжато, в лучших традициях "Ридерз дайджест", изложила версию случившегося, указав местный адрес Элейн Болдт и примерное время прибытия такси.
      – Если бы вам удалось найти записи за девятое января этого года и выяснить, принимало ли ваше агентство этот заказ, я была бы вам крайне признательна. Возможно, это была другая фирма – "Сити кеб" или "Грин страйп". Мне бы хотелось найти водителя и задать ему несколько вопросов. Рон пожал плечами:
      – Пожалуйста. Только мне потребуется какое-то время. Эта макулатура у меня дома. Давайте я вам позвоню – а лучше перезвоните-ка вы мне, идет?
      Зазвонил телефон, он поднял трубку и, приняв очередной заказ, взял микрофон и нажал кнопку.
      – Шесть-восемь, – произнес он и со скучающим видом уставился в потолок. Передатчик что-то проскрежетал в ответ, диспетчер скороговоркой выпалил: – Четыре-ноль-два-девять "Орион", – и отключился.
      Я дала ему свою визитку. Рон посмотрел на меня с нескрываемым любопытством, как будто впервые встретил женщину, у которой имеются визитные карточки. Тут передатчик снова затрещал, и он вцепился в микрофон. Я кивнула, и он рассеянно махнул мне рукой.
      Я зашла в два других таксомоторных агентства, которые, на счастье, располагались неподалеку. Еще дважды оттарабанив ту же историю, я почувствовала, что у меня вот-вот отвалится язык.
      Прибыв к себе в офис, я включила автоответчик; пока меня не было, звонил Джоуна Робб.
      – Э-э, Кинси. Это Джоуна Робб из полиции по поводу того... э-э... вопроса, который мы обсуждали. Не могли бы вы перезвонить мне где-нибудь... э-э... днем, мы бы договорились о встрече. Сейчас двенадцать десять, пятница. Пока. Спасибо.
      Он оставил номер полиции и добавочный – в отдел пропавших без вести.
      Я позвонила, представившись, как только он взял трубку:
      – Насколько я поняла, у вас имеется для меня какая-то информация.
      – Точно, – сказал он. – Может, заедете ко мне вечерком?
      – Охотно, – ответила я, и мы договорились на 8.15 вечера, после ужина. Я подумала, что на данной стадии рановато устраивать приятельские посиделки, и, поблагодарив его, повесила трубку.
      Я решительно не знала, чем заняться, поэтому отправилась домой. Было только двадцать минут второго, и поскольку ничем особенным по работе в тот день не отличилась, решила посвятить себя дому. Вымыла валявшиеся в раковине чашку, блюдце и тарелку и поставила в сушилку, загрузила стиральную машину грязными полотенцами, вычистила ванну и раковину, вынесла мусор и взялась за пылесос. Время от времени я затеваю генеральную уборку, двигаю мебель, чтобы нигде не осталось ни пылинки, но в тот день лишь пару раз прошлась с пылесосом – меня ничуть не тяготил висевший в моем жилище странный запах не то машинного масла, не то слежавшейся пыли. Вообще-то я люблю чистоту. Когда живешь один, то либо зарастаешь грязью, либо привыкаешь изредка прибираться. Я предпочитаю последнее. Ничто так не угнетает, как возвращение после тяжелого дня в свинарник.
      Переодевшись в спортивный костюм, я пробежала три мили. Это был один из тех редких дней, когда бег доставлял мне необъяснимое удовольствие.
      Вернувшись домой, приняла душ, вымыла голову, немного вздремнула, оделась, сбегала в магазин и засела за карточки с бокалом белого столового вина и бутербродом с яйцом, обильно сдобренным майонезом "Бэст фуд". Чертовски вкусно!
      В восемь вечера, взяв пиджак, сумочку и отмычку, я села в машину и поехала на Прибрежный бульвар, который протянулся параллельно пляжу. Повернула направо. Джоуна жил в отдаленном микрорайоне, примерно в миле от Примавера. Я миновала пристань для яхт, и слева открылся Людлов-Бич. Даже в сгущавшихся сумерках я отчетливо увидела тот самый мусорный бак, в котором двумя неделями раньше меня едва не настигла смерть. Интересно, сколько еще времени пройдет, прежде чем я перестану невольно поворачивать голову налево, чтобы хоть краем глаза увидеть то место, где чудом осталась жива. На пляже догорали блики заката; серебристо-серое небо прочерчивали бледно-розовые и лиловые полосы, которые ближе к горам сгущались, превращаясь в пурпурные. Поднимавшиеся из океанской глади мелкие острова, казалось, притягивали последние солнечные лучи, которые, точно золотые ручейки, впадали в волшебное озеро живого горячего света.
      Дорога пошла в гору, вдоль прибрежного парка, затем я повернула, очутившись в лабиринте улочек по правую сторону бульвара. Близость Тихого океана означала холодные туманы и едкий, насыщенный солью воздух – знания, усвоенные еще в начальной школе. Район был далеко не самый фешенебельный, но Джоуна на свое жалованье полицейского содержал семью, так что, видимо, ему приходилось с этим мириться.
      Найдя нужный номер, я подъехала к дому. Чистенький, ухоженный двор, на крыльце горит фонарь. Выкрашенный серовато-голубой краской, с синими наличниками, дом походил на ранчо. Должно быть, три спальни и внутренний дворик. Я позвонила. Джоуна не заставил себя ждать. Он был в джинсах и рубашке от Л.Л. Бина из плотной оксфордской ткани в узкую розовую полоску. В руке Джоуна держал бутылку пива и, взглянув на часы, жестом пригласил меня в дом.
      – Однако вы чертовски пунктуальны, – заметил он.
      – Это не так уж далеко. Я ведь живу как раз под горой.
      – Знаю. Давайте ваши вещи.
      Я протянула ему пиджак и сумочку, которые он не церемонясь бросил на кресло.
      С минуту мы оба пребывали в замешательстве, не представляя, о чем говорить. Джоуна поднес бутылку ко рту. Я сунула руки в задние карманы, точно не знала, куда их деть. Интересно, почему в такие моменты чувствуешь себя ужасно неловко? Это похоже на свидания двух школьников, которых чья-то мамаша подвозит до кинотеатра, и никто не знает, как себя вести.
      Я огляделась:
      – Хороший дом.
      – Идемте. Сейчас все вам покажу.
      Я покорно поплелась за ним. На ходу он рассказывал, обращаясь ко мне через плечо:
      – Когда мы въехали, здесь творилось нечто невообразимое. Дом снимали какие-то извращенцы из тех, у кого в кладовке живет хорек и которые никогда не сливают воду в унитазе, потому что это противоречит их религиозным убеждениям. Вы, должно быть, встречали этих типов в городе. Ходят босиком, на голове – красные или желтые тряпки, словно сошли со страниц Ветхого Завета. Хозяин говорил, они практически никогда не платили аренду, но каждый раз, когда он напоминал им об этом, брали его за руку, проникновенно заглядывали в глаза и что-то бубнили. Хотите вина? Я купил для вас – с настоящей пробкой, без дураков.
      – Весьма польщена, – с улыбкой произнесла я.
      Мы прошествовали на кухню, где Джоуна откупорил бутылку вина и налил мне в бокал, на донышке которого я увидела еще свежий ценник. Проследив за моим взглядом, Джоуна смущенно улыбнулся.
      – Пришлось купить, – объяснил он. – У меня ведь были только пластмассовые стаканчики. Дети пили из них, когда играли на заднем дворе. Это моя кухня.
      – Я догадалась.
      Мне здесь нравилось. Не знаю, что я ожидала увидеть, но кто-то до меня сделал правильный выбор. Во всем чувствовалась любовь к простоте: деревянные, натертые до блеска полы, мебель с прямыми линиями, ровные поверхности. Почему Камилла сбежала отсюда? Чего ей не хватало?
      Джоуна провел меня по дому, продемонстрировав три спальни, две ванные комнаты, террасу на крыше и небольшой задний дворик, огороженный заросшей диким виноградом каменной оградой.
      – Буду откровенен, – сказал Джоуна. – Когда она уехала, я собрал ее вещи и отдал все Армии спасения. Мне не хотелось, чтобы меня окружали дурацкие побрякушки. В детских я все оставил как есть. Может, она устанет от них, как устала от меня, и они вернутся ко мне. Но ее барахло мне ни к чему. Когда она узнала об этом, то пришла в бешенство – но что я должен был делать? – Он пожал плечами и замолчал.
      Только теперь его лицо начало обретать для меня узнаваемые черты. До этого момента я могла бы сказать про него, что он человек по натуре мягкий и добрый. Я обратила внимание на его склонность к полноте и видела, что общаться с ним не только легко, но даже забавно. Он был искренен, и это подкупало. Но помимо этого я подметила в нем черту, которую уже встречала у некоторых полицейских: некую мечтательную самоуверенность – словно он смотрел на мир откуда-то издалека, и ему это нравилось. Камилла – совершенно очевидно – продолжала занимать большое место в его жизни, и каждый раз при упоминании о жене по лицу его пробегала улыбка – не потому, что ему было приятно вспоминать о ней, просто так было проще скрывать свой гнев. Я подумала, что ему не повредило бы общение еще с несколькими женщинами до встречи со мной.
      – В чем дело? Почему вы так посмотрели на меня? – спросил он.
      Я улыбнулась:
      – Осторожно, злая собака.
      Но, по правде сказать, сама не была уверена, к кому больше относились мои слова – к нему или ко мне.
      Джоуна улыбнулся в ответ, похоже, понял, что я имела в виду.
      – У меня все готово. – Он указал на альков в гостиной.
      Я села за стол, оказавшись в ярком пятне света и чувствуя себя Гаргантюа с заложенной за воротник салфеткой, вооружившегося ножом и вилкой. Джоуна не только снял ксерокопии документов, но и умудрился сделать дубликаты кое-каких фотографий. Мне не терпелось своими глазами увидеть место преступления.

      Сначала я бегло просмотрела все документы, чтобы составить общее представление о случившемся, после чего вернулась к деталям, которые показались мне наиболее заслуживающими внимания. Официальная версия – как я ее знала, – так же, как и показания Леонарда Грайса, его сестры Лили, соседей, пожарного инспектора, а также полицейского, который первым прибыл на место преступления, более или менее совпадала с тем, что я уже слышала. Грайсы, как и всегда по вторникам, планировали отправиться на традиционный ужин с сестрой Леонарда, миссис Хоуи. Однако Марти неважно себя чувствовала и в последний момент решила остаться дома. Леонард и Лили пошли без нее; они вернулись домой к миссис Хоуи около девяти вечера и тогда же позвонили Марти, чтобы она не беспокоилась. С ней говорили оба – и мистер Грайс, и его сестра. Марти прервала разговор, так как услышала, что в дверь к ней постучали. По словам Леонарда и Лили, они выпили по чашке кофе, около десяти часов он вышел от сестры и примерно в 22.20 прибыл к себе на Виа-Мадрина и увидел, что дом его горит. К тому времени пожарные уже сбили огонь, из частично сгоревшего строения извлекли тело Марти. При виде жены Леонард рухнул без чувств, и "неотложка" оказала ему первую помощь. Дым заметила Тилли Алберг, которая и подняла тревогу без пяти десять. Через считанные минуты прибыли две бригады пожарных, однако огонь был таким, что проникнуть в дом через переднюю дверь не представлялось возможным. Пожарные вошли с заднего крыльца. Им потребовалось около тридцати минут, чтобы ликвидировать пожар. Тело, обнаруженное в передней, переправили в морг.
      Опознание провели на основании предоставленных местным дантистом рентгеновских снимков зубов Марти, а также на основании анализа содержимого желудка. Видимо, в ходе телефонного разговора с Леонардом она упомянула, что приготовила себе суп из консервированных томатов и сандвич с тунцом. Пустые консервные банки найдены на кухне в мусорном ведре. Было установлено, что смерть наступила в промежутке между телефонным разговором и прибытием пожарных.
      Заключение патологоанатомической экспертизы пестрело специальными терминами. Угольная пыль в дыхательных путях или в легких отсутствовала; в крови и тканях не обнаружено следов отравления угарным газом. Отсюда следовало, что к тому времени, когда начался пожар, Марти была уже мертва. В ходе дополнительных лабораторных анализов в организме не было обнаружено алкоголя, хлороформа, наркотических препаратов или ядов. Причину смерти отнесли на счет множественных переломов черепа, явившихся следствием ударов, нанесенных каким-то тупым предметом. Характер ранений позволял говорить об объекте толщиной четыре-пять дюймов. Патологоанатом предположил, что орудием убийства послужила бейсбольная бита или какая-то дубинка, возможно, металлическая, и что требовалась недюжинная сила, чтобы нанести такие удары. Орудие убийства не нашли. Конечно, им могла быть и деревянная доска, которая затем сгорела в огне, однако ничто не указывало в пользу такого предположения.
      Пожарные эксперты единодушно склонялись к версии о поджоге. В ходе лабораторных анализов подтвердился факт использования керосина, на что указывали и выгоревшие доски. Эксперты, так же, как позже и я, обратили внимание на обуглившиеся участки пола, где была разлита горючая жидкость. С помощью сложных методик были установлены как место первичного возгорания, так и маршрут распространения огня. Леонард Грайс показал, что хранил в подвале небольшой запас керосина – для двух ламп и керосиновой плитки, которую они с Марти время от времени брали на пикник. Таким образом вопрос: откуда у убийцы оказался керосин? – отпадал. Скорее всего преступник пришел, имея орудие убийства при себе, однако вряд ли в его первоначальные планы входил поджог. Видимо, эта мысль появилась позже, экспромтом, когда он решил замести следы. Одно обстоятельство представлялось очевидным: о том, что Марти осталась дома, похоже, никто не знал, поэтому трудно было поверить в версию о предумышленном убийстве.
      Не было никаких улик, которые указывали бы на то, что для поджога использовался некий механизм замедленного действия и что, следовательно, пожар мог устроить сам Леонард Грайс. Подозрения против племянника Грайса, Майка, также отпали. В критический отрезок времени, когда, по мнению экспертов, и возник пожар, несколько незаинтересованных свидетелей видели Майка в центре Санта-Терезы в местном притоне, который называется "Часовой механизм". Других подозреваемых или свидетелей не было. Материальные улики, включая отпечатки пальцев, уничтожил огонь. В списке лиц, подлежащих допросу, значилось имя Элейн Болдт; отмечалось, что пятого января лейтенант Долан разговаривал с ней по телефону и что десятого она должна была прибыть в полицию – однако так и не появилась. По имевшейся у меня информации накануне вечером она улетела во Флориду.
      Одно место отпечатанного на машинке полицейского протокола показалось мне особенно любопытным. Как следовало из показаний служащей, которая в день убийства дежурила в полицейском участке, в 21.06 она приняла странный телефонный звонок. Вполне возможно, это была Марти Грайс. Звонила женщина, она была в панике и успела лишь выкрикнуть просьбу о помощи, после чего связь оборвалась. Будь это служба спасения, можно было бы установить адрес. Однако почему-то позвонили именно в полицию. Дежурная оставила соответствующую запись, а когда стало известно об убийстве, сообщила о звонке лейтенанту Долану. Он спросил об этом Грайса. Если это была Марти, то почему она позвонила именно в полицию, а не в службу спасения? Леонард объяснил, что у их автоответчика есть функция мгновенного набора определенных абонентов и Марти ввела туда номера полиции и пожарной части. Автоответчик нашли; он стоял на столике в конце коридора и оказался неповрежденным. Указанные номера были аккуратно вписаны в специальные графы. Похоже, Марти почувствовала неладное и хотела поднять тревогу, но не успела. Если звонила действительно она, то время смерти можно считать установленным – 21.06 или чуть позже.
      Я еще лелеяла надежду, что Леонард все же причастен к убийству. В конце концов, по моим данным, его алиби основывалось лишь на показаниях Лили Хоуи, его сестры. Можно было предположить, что он вернулся домой раньше, убил Марти, поджег дом, после чего затаился неподалеку, чтобы появиться в нужное время. Если Леонард действовал в сговоре с сестрой, естественно, оба будут твердить, что он находился у нее. Однако моя версия рассыпалась в прах, как только мне на глаза попалась запись беседы Долана с соседями Лили, супругами, которые как раз в девять вечера зашли, чтобы вручить ей подарок. Оба – и муж, и жена – независимо друг от друга заявили, что Леонард был там и ушел около десяти. Они запомнили время, так как уговаривали его остаться и посмотреть телевизионную передачу, которая начиналась в десять часов. Выяснилось, что это повтор, и, поскольку Леонарду не терпелось вернуться к жене, он ушел.
      Проклятие.
      Странно, почему это обстоятельство так меня злило, спрашивала я себя. Видимо, потому, что втайне надеялась: Леонард в чем-нибудь да виновен. В убийстве, в заговоре с целью убийства, в соучастии в убийстве. Мне нравилась эта версия, она была очень удобна хотя бы потому, что вписывалась в общестатистическую картину. В Калифорнии ежегодно свыше трех тысяч человек становятся жертвами убийства. Две трети из них – это те, кто пал от рук друзей, знакомых или родственников. Невольно задаешься вопросом: а не лучше ли в этом штате быть круглым сиротой? В том смысле, если где-то случается убийство, то в нем зачастую замешаны близкие покойного.
      Словом, идея меня привлекала и отказаться от нее было нелегко. Может быть, Грайс нанял киллера? Возможно, конечно, хотя непонятно, что он выигрывал с ее смертью. Тем не менее полиция – не одни же там безмозглые шуты – проверила и эту версию, однако ничего не нашла. Никаких неизвестно откуда взявшихся денег, никаких встреч с сомнительными личностями, никакого очевидного мотива или видимой выгоды – ничего.