Magic The Gathering: Эпоха артефактов (№1) - Война Братьев

– Скажем так, я очень хотел бы, чтобы все произошло иначе, – сказал Урза.

Руско показалось, что юноша говорит искренне, но все же в его словах чувствовалась какая-то недосказанность.

Повисла тишина. Нарушил ее Руско:

– Здесь, в Иотии, есть поверье, что у человека много душ. Ты знаешь об этом?

Урза покачал головой, но в уголках его рта заиграла улыбка. Часовщик сразу понял – Урза подумал: «О, как же мне надоел этот глупый Руско».

– Когда ты ребенок, ты носишь одну одежду. Когда ты вырос, ты надеваешь другую, – продолжал Руско. – То же самое и с душой. В детстве у тебя одна душа, в юности – другая, и потом, до самой старости, ты сменяешь еще несколько.

Урза пожал плечами:

– Одежду мне менять приходилось. Насчет души не уверен.

Руско почесал за ухом.

– Иотийцы верят, что, когда ты умираешь, каждую из твоих душ судят по отдельности. Допустим, три первые твои души были в основном хорошими. Затем ты стал разбойником и вором и вырастил четвертую, злую душу. Затем ты раскаялся и прожил добродетельную жизнь, вырастив пятую, добрую душу. Когда ты умираешь, твои души судят независимо. Первые три души вместе с пятой будут вознаграждены за добродетель, а четвертую отправят в ад, уничтожат или вернут обратно, в зависимости от того, какому богу ты поклоняешься.

– К чему это вы клоните? – спросил Урза, краем глаза рассматривая машину.

Руско улыбнулся:

– Только к тому, что ты чувствуешь себя виноватым в том, что произошло между тобой и твоим братом. И твоей покойной учительницей. Так вот, не стоит винить себя. С тех пор как ты прибыл сюда, у тебя есть новая душа – иотийская. Помни об этом, и тебе станет легче.

Урза задумался, взвешивая слова Руско. Затем покачал головой:

– Пока я вновь не увижусь с братом и не поговорю с ним, я буду считать себя виноватым. А за совет спасибо. Он очень… – Юноша запнулся, затем, подобрав слова, улыбнулся во весь рот. – Очень кроогский.

Руско улыбнулся в ответ, предпочитая принять эти слова за комплимент.

– Ну ладно, – сказал он, глядя на гигантскую фигуру. – Скажи мне теперь, работает твоя машина?

– Еще нет, – ответил Урза и вытащил из-под рубахи цепочку, висевшую у него на шее. Руско увидел, что к цепочке подвешен большой драгоценный камень, темный рубин, по которому бегали язычки разноцветного пламени. Урза залез на стремянку, дотянулся до головы гиганта и сунул камень внутрь. Встав на цыпочки, Руско сумел разглядеть, что молодой человек прикоснулся рубином к мертвому камню, заключенному в паутине проводов.

И тот медленно начал светиться, сначала неверным, мерцающим светом, затем как костер и наконец запылал так же сильно, как камень Урзы. Из кристалла полился сапфировый свет и посыпались белые искры.

Часовщик подумал, что все это было похоже на то, как спичку зажигают о спичку.

Едва новый камень засверкал, существо пришло в движение. Оно подняло одну руку, опустило ее, затем снова подняло. Механизмы существа мягко загудели. Урза опустил забрало чудища. Свет камня сиял сквозь глазницы.

– Вот, – сказал юноша. – Теперь и у машины есть новая душа.

Шел третий месяц состязаний. Для Кайлы он проходил так же, как и предыдущие два. Бесконечный вой рогов и звон гонгов. Толпы людей, проходящих перед ней и отцом, редеющие с каждым месяцем. Отряды мускулистых воинов, ожидающих своей очереди. Их тоже становилось все меньше.

В первый день состязаний все было как на большом празднике. Второе испытание – месяц спустя – было просто интересным. Сейчас, в третий раз, Кайла чувствовала одну только скуку.

Оглядев кандидатов, принцесса усилием воли заставился себя не поморщиться. Эти ребята отлично смотрелись бы за плугом, точнее, им всем было впору не идти за плугом, а тащить его, злорадно подумала она. Что же касается способности вести за собой людей… «Впрочем, – мысленно пожала плечами Кайла, – какая разница?» После свадьбы все важные решения будет принимать она.

В первый день, наблюдая, как богатыри один за другим бросают вызов каменному истукану, она пыталась представить себе, что будет, если одному из этих тупых волов удастся выдержать испытание вождя. Какая, пыталась представить себе Кайла, у нее будет с ним жизнь? Когда в ее воображении несколько раз кряду нарисовалась одна и та же весьма далекая от радужной картина, принцесса решила, что лучше займется предсказанием и учетом телесных повреждений, которые наносил себе каждый, кто подходил к статуе. В тот день она насчитала десять растяжений мышц, из них три – в паху, два разрыва прямой кишки, семь потерь сознания и одну черепно-мозговую травму. Последнюю получил некий молодой человек из Полосы мечей, которого так расстроила собственная неудача, что он в отчаянии принялся биться о статую головой. Храмовые лекари едва сумели утащить его с арены за ноги.

Сейчас на площадь вышел какой-то крякающий субъект, который схватил статую руками и попробовал водрузить ее себе на спину. Кайле не нравилось кряканье, она больше предпочитала ревунов – они производили больше шума и быстрее сдавались.

Списки желающих испытать себя быстро редели, на скамьях для верноподданных было много пустых мест. Кайла задумалась, когда же отцу надоест продолжать эти бесполезные упражнения. Возможно, решила она, когда кто-нибудь из знати сделает наконец достойное брачное предложение. Отец обожал окутывать все свои дела покровом тайны.

Кайла была заранее готова подчиниться воле отца. Она всегда была верной дочерью, и если папа решит выдать ее за фалладжи, что ж, она поселится в пустыне, в палатке, вдали от цивилизации. Придворные интриги были ей не в новинку. Она хорошо понимала, что вся система ее воспитания была направлена на то, чтобы подготовить ее к политическому браку, который сделает Кроог сильнее. Тот факт, что первоначально намеченного жениха угораздило погибнуть прежде, чем этот брак был заключен, не менял ровным счетом ничего.

Принцесса взглянула на отца. Он внимательно следил за состязанием, у него был серьезный вид: неприветливый, задумчивый и царственный. Интересно, стал бы обычный люд думать о нем по-другому, если бы узнал, что по окончании первого дня он добрый час ругался, как пьяный извозчик, понося на чем свет стоит каждого, кто не смог поднять его колосса, и расшвыривая по сторонам мебель в королевских покоях? Поразмыслив, Кайла решила, что, видимо, нет. Ее отец был великим воином, храбрым вождем, и ей показалось, что он разыгрывает этот фарс только для того, чтобы доказать себе – в Иотии еще остались настоящие богатыри.

Кайла была уверена и в другом – отец искренне верил, что, будь он помоложе, он смог бы поднять эту статую.

Очередной ревущий гигант потянул мышцы паха, и Кайла увидела, что претендентов больше нет. Ах, она ошиблась – остались еще три человека – один тонкий, один толстый, а третий, завернутый в огромный плащ с капюшоном, возвышался над двумя другими.

К троице подошел сенешаль и, перекинувшись парой слов с двумя фигурами поменьше, возвратился к трону вождя и тихо сказал:

– У нас есть еще один кандидат, но уж очень необычный.

Сенешаль дрожал как осиновый лист – он любил вождя и боялся его. Повелитель крякнул:

– Это который? Вон тот, большой?

– Нет, господин, – ответил сенешаль. – Вон тот, худой. Он сказал, что, если вы позволите, он готов передвинуть статую с помощью силы своего разума.

Вождь кровожадно улыбнулся. Кайла знала, что выражение лица ее отца не предвещает ничего хорошего.

– Пускай попробует, – сказал повелитель Иотии. – Но предупреди его, что время вождя стоит дорого, и если он думает, что может безнаказанно его тратить, то глубоко ошибается.

Сенешаль поклонился и отошел. Кайла пристально посмотрела на претендентов. Худой был симпатичен, но лишь на фоне своего толстого противника. Тут она вспомнила, где видела его раньше. Это был тот самый аргивский часовщик, чужестранец со снисходительной улыбкой и сильным акцентом.

На миг Кайла позволила себе вообразить, как, при случае, может сложиться ее жизнь с ним. Перспектива не была такой уж неприятной. Тогда принцесса задумалась: а сможет ли он в действительно передвинуть статую с помощью своего ума? И если нет, то что за травму он получит? Бывает, интересно, растяжение ума?

Кайла напрягла память. Вот оно! Урза – вот как звали молодого человека. У нее до сих пор был его ключ, он лежал в мешочке вместе с маминой музыкальной шкатулкой. Так, а как же зовут его толстого спутника? Кайла точно помнила, что слышала в лавке его имя. Как же его зовут?

Урза встал прямо перед статуей. За ним шагал толстяк, на него опиралась гигантская фигура в плаще. Все присутствующие замерли в ожидании. Аргивянин низко поклонился.

– Я благодарен Короне за предоставленную мне возможность попытаться преуспеть в деле, которое многим оказалось не по плечу, – сказал Урза.

Вождь махнул рукой, намекая, что молодому человеку стоит поторопиться. Кайла была уверена, что после сегодняшнего дня папочка откажется от неудачного метода подбора жениха.

– Сейчас я передвину статую с помощью силы своего разума, – провозгласил Урза. Отойдя назад, он дернул плащ, в который была укутана большая фигура у него за спиной. Плащ опустился на землю, и все присутствующие вздохнули.

Открывшаяся взору фигура была сделана из металла и походила на человека. Сначала Кайле показалось, что это живое существо, но она быстро поняла, что ошиблась. Это была машина. «Конечно, – подумала она, – в конце концов он же часовщик, и притом аргивянин. Аргивяне всю жизнь копошатся вокруг древних развалин и ищут могучие машины, надеясь обратить их мощь себе на пользу».

– Я изготовил эту вещь с помощью своего ума, – сказал Урза, и толстый человек издал фыркающий звук. – А также с помощью благородного Руско, создателя изящных часов, – добавил юноша. – Пусть же создание моего ума передвинет статую.

Человекообразная машина с грохотом двинулась вперед, и на мгновение Кайле показалось, что она споткнется о мостовую. Но аргивянин шел рядом с машиной и отдавал ей приказы, управляя каждым движением.

Пара дошла до изваяния. Урза показал на левое бедро статуи, и машина крепко взялась за него металлической рукой с пальцами из полированного дерева. Он показал на правое бедро, и машина взялась за него второй рукой.

Урза похлопал по боку машины, и она начала поднимать каменное изваяние. После всех ревущих, визжащих и крякающих богатырей, прошедших перед глазами зрителей, тишина, с которой металлический человек делал свое дело, была просто ужасна. Раздавалось лишь слабое жужжание. Железный гигант встал на колени, которые, как показалось принцессе, были вывернуты назад, и медленно оторвал статую от земли.

Когда место, где миг назад стоял постамент, залил солнечный свет, у зрителей вырвалось только тихое «ах!». Создание подняло статую повыше, примерно на фут от земли. Торс машины медленно повернулся вокруг своей оси, так что колени теперь смотрели вперед, и механический человек медленно понес свой груз через площадь.

Очень медленно. Машина, казалось, держала статую легко, но тут сработала мостовая, которая не выдержала вес металлического гиганта и статуи. Булыжники крошились у машины под ногами, в одном месте она резко наклонилась вправо – под тяжестью ее ноги камень треснул и рассыпался в пыль. Тросы со свистом наматывались на барабаны, раздался ноющий звук, и Кайла увидела то, что можно было считать растяжением паха у машин.

Но Урза был тут как тут. Он мигом все понял и отдал нужный приказ. Машина отозвалась, поджала ногу, пошла в другую сторону и так, постепенно, добралась до обозначенного вождем места. Урза отдал последнюю команду, и нефритовый колосс опустился на землю, обращенный лицом к возвышению, где сидел повелитель и его наследница.

Толпа взорвалась аплодисментами. Люди со всех ног побежали прочь с трибун, чтобы рассказать своим друзьям, что на их глазах королевская статуя была побеждена металлическим существом, созданным таинственным гостем из Аргива.

Кайла заметила, что стоит на ногах и хлопает в ладоши, но один-единственный взгляд, брошенный на отца, заставил ее замолчать и опустить руки. Лицо повелителя было похоже на грозовую тучу, на висках пульсировали вены. Не сказав ни слова, он поднялся с трона и покинул помост, топая как слон. Покорная Кайла последовала за ним, но позволила себе напоследок взглянуть на талантливого аргивянина.

Он стоял посреди площади, справа возвышалась его машина, слева часовщик. Простой люд обступил его со всех сторон и осыпал поздравлениями. На его лице сияла улыбка.

Она решила, что это приятная улыбка, и улыбнулась ему в ответ. Не тратя времени на то, чтобы убедиться, заметил ли он этот знак внимания, Кайла повернулась и поспешила вслед за отцом. Она искренне надеялась, что вождь успеет дойти до тронного зала прежде, чем лопнет его терпение. В тронном зале были достаточно толстые стены, чтобы снаружи не было ничего слышно.

В течение первых пятнадцати минут после того, как захлопнулись двери зала, лексикон вождя был ограничен исключительно ругательствами, способность же изрекать законченные предложения возвратилась к повелителю лишь через полчаса. Все это время перед ним безмолвно стояли Кайла, ее кормилица, сенешаль и еще пара придворных.

– Какая дерзость! – орал вождь на собравшихся. – Какое оскорбление! Как смел этот… этот… – Августейший рот беззвучно открывался и закрывался, пока его обладатель подбирал подходящее слово. – Сопляк! Как смел этот сопляк думать, что сможет обмануть меня! Он что думает, я в самом деле отдам ему руку моей дочери, я вас спрашиваю?!

– О повелитель, – сказал дрожащий сенешаль, – вы же сами сказали, что ее рука достанется тому, кто сможет сдвинуть статую.

Вождь громко произнес что-то нечленораздельное.

– И вы разрешили ему попробовать, – сказал сенешаль, собирая волю в кулак. – Он же сказал, что будет двигать статую с помощью силы своего ума.

– Но он же этого не сделал! – взревел вождь. – Все сделала эта подъемная машина!

– Что же, – сказал сенешаль, – можете выдать вашу дочь замуж за машину.

Кайла тихо захихикала, а вождь обрушил на собравшихся новый водопад непристойностей. Сенешаль ретировался и, как показалось Кайле, твердо решил не говорить больше ни слова.

– А ты! – поворачиваясь к дочери, прорычал вождь. – Что ты обо всем этом думаешь?

– Что я думаю?! – взвилась Кайла, возмущенная тем, что отец позволил себе кричать и на нее. – Тебе было плевать, что я думаю, когда ты решил выдать меня за того несчастного моряка. – Принцесса перешла в наступление. – Тебе было плевать, что я думаю, когда ты решил сделать меня наградой самому могучему жеребцу в королевстве. Но вот нашелся человек, который сумел обыграть тебя по твоим же правилам, и тебе вдруг стало интересно, что я думаю?! С чего бы это, а?!

Ошеломленный вождь уставился на Кайлу. В единый миг он осунулся, признавая поражение.

– Я хотел как лучше. Но отдать тебя этому… иностранцу. Этому… аргивянину. Этому… сопляку!

– Ты – вождь Кроога, – холодно сказала Кайла. – Ты волен поступать как хочешь. Решишь прогнать его – прогоняй, никто тебе и слова поперек не скажет. Но если тебе в самом деле интересно, что я думаю, то вот, пожалуйста. У него приятное лицо, опрятный вид, и он, кажется, весьма умен. Я совсем не против стать его супругой.

Вождь нахмурил брови, и Кайла задумалась – какие из ее слов глубже запали ему в голову? Слова о том, что она не прочь выйти за Урзу замуж или о том, что он может, если хочет, выгнать аргивянина взашей? Но тут скрипнула дверь, и в щель просунулась голова сенешаля, который, оказывается, успел незаметно выскочить из тронного зала.

– В чем дело? – огрызнулся вождь. Кайла подумала, что сенешаля может на месте хватить удар. К ее удивлению, трусливый чиновник устоял на ногах и довольно уверенно прохныкал:

– Милорд, к вам посетитель. Он просит аудиенции.

– Сопляк? – буркнул вождь. – Скажи ему, что мы еще не решили, законен ли его трюк.

– Это не… – Сенешаль сглотнул и продолжил: – Это не аргивянин. Его, хм, покровитель.

Вождь посмотрел на Кайлу, принцесса решительно закивала головой. Ее отец мог насмерть запугать большую часть прислуги, так что у пухлого часовщика, незнакомого с дворцовыми обычаями, будет больше шансов решить дело Урзы в его пользу.

Когда он вошел, Кайла решила, что ошиблась – прежде чем приблизиться к вождю, часовщик отвесил три полных, земных поклона. При его весе он очень медленно разгибался и сгибался, а меж тем время шло и терпение повелителя подходило к концу. Поэтому когда Руско разогнулся после третьего поклона, Кайла подошла к нему, взяла грузного лавочника под руку и подвела его к трону.

– О ваше величество, – с придыханием произнес маленький толстяк. – О великий вождь, завоеватель Полосы мечей, источник процветания и повелитель наших судеб!

Вождь нетерпеливо махнул рукой, а Кайла задумалась – часовщик так разговаривает и в обычной жизни?

– Я принес два послания, – сказал Руско. – Первое – от моего многообещающего помощника и компаньона, благородного Урзы, аргивянина. – Он сделал паузу в ожидании ответа.

– К делу! – рявкнул вождь, выплевывая слова, словно куски непрожеванного мяса.

Часовщик прокашлялся.

– Сир, Урза велел мне передать, что понимает – вы вольны объявить испытание недействительным, хотя он был бы очень расстроен, если бы оказался лишен общества вашей прекрасной дочери. – Он поклонился Кайле, принцесса кивнула в ответ, задумавшись, правду ли сказал часовщик и в самом ли деле Урза будет расстроен.

– Это все? – буркнул вождь.

– Первое послание – да, – ответил Руско.

– А второе?.

– Второе – от меня, – сказал часовщик и вдруг заговорил очень тихо, заговорщицким тоном. – Вот оно. – Он засунул руку в жилетный карман и вытащил оттуда пачку бумаг. Он протянул их сенешалю, тот передал их вождю.

Правитель пролистал их и спросил:

– Что это еще?

– Чертежи, ваше величество, – сказал Руско. – Чертежи летающей машины, аргивской летающей машины, составленные благородным талантливым Урзой.

Вождь посмотрел на часовщика, на чертежи, снова на часовщика.

– Аргивянин знает, как строить летающие машины? Они у него действительно летают?

Часовщик низко поклонился.

– Я не могу сказать с уверенностью. Два месяца назад я не верил, что его механический человек сможет поднять статую. Но вы все сами видели.

Вождь в третий раз посмотрел на бумаги.

– В голове у этого аргивянина могут храниться и другие секреты, – сказал он в воздух.

– Я допускаю это, – сказал Руско. – Он скрытный человек, никого, кроме самых близких людей, к себе не подпускает. Я уверен, что только женская ласка даст ему возможность проявить себя во всей красе. – И он снова поклонился Кайле.

Вождь замолчал, и Кайла поняла, что он размышляет, взвешивает все «за» и «против». Наконец он сказал:

– Дочка, ты не шутишь? Ты в самом деле не против выйти замуж за этого… талантливого… сопляка?

Кайла слегка кивнула и сказала:

– Я сказала правду. И в любом случае, он лучший кандидат из имеющихся.

Правитель глубоко вздохнул, протер глаза, протянул чертежи обратно толстому часовщику и произнес:

– Ну что же, раз так, то нечего нам тут рассиживаться. Давайте выйдем и поприветствуем моего будущего зятя.

Изысканность церемонии даже по иотийским стандартам выходила далеко за пределы разумного. В Крооге было более тридцати больших храмов и целая уйма храмов поменьше, и настоятель каждого считал, что должен принять участие в свадьбе. Кайла пыталась сосчитать число ведущих обряд священников, но сбилась после пятнадцатого или шестнадцатого.

Все длилось невыносимо долго. Читались проповеди. Распевались молитвы. Изгонялись нечистые духи. Призывались боги. Снова читались проповеди. Снова пелись молитвы. Молодые целовали иконы. Молодые возлагали руки на священные книги. Молодые танцевали вокруг церемониального костра. Молодые окунались в святую воду и пили освященное вино. Молодые выпустили на волю голубку и сожгли свиток с перечислением всевозможных напастей. Молодые прошествовали сквозь анфиладу обнаженных клинков. Тут и там молодых благословляли и желали счастья. А поскольку Урза был родом из Аргива, то жениху и невесте возложили на лоб по золотому венцу, которые вдобавок были скреплены друг с другом серебряной цепочкой.

Кайла так и не узнала, в какой же именно момент того бесконечного дня она официально сочеталась браком с Урзой, ученым из Аргива, отныне Главным изобретателем Кроога. Все, что она могла сказать, – это что к концу дня ни у кого не осталось ни малейших сомнений в том, что она вышла замуж на самом деле и по всем (о, сколько же их оказалось разных!) правилам.

И ко всему Урза отнесся с пониманием, без единого намека на раздражение, столь свойственное мужчинам в таких ситуациях (папочка едва мог усидеть на одном месте уже после седьмой молитвы). Молодой человек ни разу не заскучал, ни на миг не дал понять, что лишь терпит все это безумие. Казалось, он делает в уме заметки по поводу всего, что видит, но ничего не хочет ни осудить, ни одобрить. Кайла предполагала, что будет лицезреть его снисходительную улыбку во время отправления самых старинных иотийских обрядов, на взгляд обычного аргивянина просто диких, но даже в эти моменты жених и бровью не повел.

Длившаяся, казалось, целую вечность церемония завершилась не уступавшим ей в неторопливости шествием по улицам города, где счастливый народ размахивал руками и подбрасывал в воздух разноцветные ленты, а за шествием последовал пир на несколько дюжин перемен блюд. Торжественная подача каждого кулинарного шедевра сопровождалась безумно длинными тостами со стороны всех, кто считал, что в ряду славословий все еще остался невысказанный комплимент в адрес принцессы и до сих пор мало кому известного человека, которому выпало счастье столь удивительным способом завоевать ее руку.

Наконец, когда давно забылся звон и полночного колокола, когда закончились и церемония, и процессия, и пир, молодых отвели в предназначенное для них крыло дворца, в свадебные покои. Там уже находилось приданое, к которому добавились дары от могущественных государственных мужей. Брачное ложе было застелено простынями из алмаазского шелка и усыпано лепестками роз. В нескольких жаровнях курились благовония, горели свечи.

Удостоверившись, что новобрачные ни в чем не нуждаются, сопровождавшие пару слуги поклонились и чинно закрыли за собой двери.

Кайла глубоко вздохнула и протянула руку юноше, который отныне был ее мужем. Урза нерешительна протянул ей свою, и принцесса заметила, что стройный молодой человек дрожит, и при каждом прикосновении по его телу словно ток проходит. Принцесса задумалась, а понимает ли он, что она все это видит.

Отбросив эту мысль, наследница сказала:

– У тебя сильные руки.

– Для работы с машинами, – прохрипел он, – требуются сильные пальцы.

– И глубокий ум, – добавила принцесса и обняла его, не преминув отметить, что все мускулы на теле юноши сжались, как пружина ее музыкальной шкатулки.

– Кайла, – прошептал Урза, зарывшись в ее волосы, – мне нужно кое-что тебе сказать.

Кайла замерла, но лишь на мгновение.

– Ты можешь сказать мне все, – томно сказала она.

– Мне… – начал было Урза, но затем выскользнул из объятий жены, чтобы заглянуть ей прямо в глаза. – Мне говорили, что я разговариваю во сне.

Она улыбнулась и прижала два пальца к его губам.

– Это ничего, – сказала принцесса заговорщицким шепотом. – Я очень хорошо умею слушать. – И поцеловала его.

Когда же закончилось то, что последовало после этого, Кайла заснула. Ее дыхание было глубоким и спокойным. Она лежала на боку, вытянувшись вдоль долговязого тела Урзы. Он ласково прикоснулся к ее лбу. Она изогнулась, перевернулась на другой бок и заснула еще крепче.

Урза осторожно соскользнул с брачного ложа. До рассвета оставался еще час, столица Иотии мирно спала за стенами спальни. Невидимый из окон его нового дома город, вволю повеселившийся на празднике, устроенном в его честь, был погружен в сон. Между дворцом и рекой Мардун горело лишь несколько огней.

Юноша медленно пересек комнату. Одну за другой он погасил оплывшие свечи, оставив лишь единственную. Затем он подошел к приданому. Оглядев принадлежащие ему теперь сокровища, Урза опустился на колени и, стараясь не дышать, извлек из-под рассыпающихся драгоценностей тяжелую книгу с транскими знаками на корешке. Книгу неведомого Джалума.

Урза отнес ее на стол у дальней стены спальни. Вставив свечу в подсвечник, он сначала долго смотрел на свою молодую жену, безмятежно спящую во тьме алькова. А потом раскрыл древний фолиант и погрузился в чтение.

Глава 7: Мак Фава

– Вставай, раб, – прорычал надсмотрщик, ткнув Мишру кнутовищем в бок. Коренастый юноша застонал и попытался увернуться, за что заработал еще один тычок. Человек с кнутом повторил приказ на фалладжи: – Ракик! Кайим!

Мишра прокашлял в ответ, что не спит, и приподнялся на локтях, чтобы убедить в этом надсмотрщика. Тот плюнул и отправился к следующему рабу, а Мишра уселся протирать засыпанные песком глаза.

Ему снилась тьма, беспросветная и черная. Он был один, совсем один, без Токасии, без Урзы, без остальных. Они бросили его на произвол судьбы. А из самого сердца тьмы звучало пение. Красивое, сладкое пение – голос его зеленого камня. Который у него отобрали. Отобрали вместе с надеждой на будущее. И отобрали навсегда, он был убежден в этом.

Мишра несколько раз моргнул, стараясь вытряхнуть из головы тьму, которая, казалось, и наяву не желала покидать его. Потянувшись, младший брат огляделся вокруг и вновь удостоверился, что мир, в котором он бодрствует, немногим лучше того, в котором ему снятся сны. Он был в лагере сувварди. Они взяли его в плен. Теперь он был просто вещью, чьей-то собственностью. Он был рабом, ракик.

Как только Мишра понял, что Токасия погибла, он со всех ног бросился прочь. Сначала он не понимал, куда бежит, но вскоре осознал, что направляется на север, в пещеры Койлоса. Ноги сами собой отыскивали дорогу в пустыне вдоль длинной горной гряды, по собственной воле вели его к затерянному каньону. Беглец даже нашел воду – ее источником послужили мясистые листья неведомых низкорослых растений, в изобилии украшавших границы пустыни. Тем не менее, когда его поймали разведчики сувварди, он был тощ и изможден.

Сначала Мишра решил, что это спасители, друзья, фалладжийские землекопы, которых послали за ним Ахмаль или Хаджар. Но наткнувшиеся на него всадники оказались куда сильнее землекопов, это были крепкие, безжалостные люди с обветренными лицами. На головах они носили знаменитые на всю пустыню суввардийские шлемы – бронзовые уборы с невысокой тульей и широкими полями, по краям которых были начертаны письмена – клятвы в бесстрашии перед лицом врага. И всякий обнаруженный ими чужак был тем самым врагом.

Воины забрали пленника к себе в лагерь, но лишь потому, что тот располагался неподалеку. Других несчастных не только обирали до нитки, но и убивали, так что Мишре повезло – ему сохранили жизнь, отобрав только сияющий камень. Сувварди, впрочем, не понимали, что это такое, приняв камень просто за привлекательную безделушку, У Мишры хватило сил, чтобы вскрикнуть, когда разведчики сорвали с его шеи драгоценный мешочек с силовым кристаллом, но в ответ он получил удар локтем в лицо – молчи и повинуйся.

Мишру заставили работать вместе с другими рабами. В основном это были фалладжи из других племен, захваченные в плен с целью получить выкуп или заставить вождей пойти на нужные сувварди уступки. С этими обращались более или менее сносно. Были и несколько чужестранцев – караванщики, которые не заплатили причитавшиеся за проход через земли сувварди пошлины. Этих держали за скотину, которую не жалко заморить голодом или забить до смерти. Из семи чужестранцев-рабов, в палатку к которым Мишру швырнули три месяца назад, не выжил ни один. Время от времени у Мишры появлялись новые товарищи по несчастью, но и они прожили недолго.

Некоторое время назад последний из них испустил дух, и с тех пор Мишра остался в палатке один. Вероятно, сувварди надоело брать чужестранцев в плен.

А Мишра выполнял свою рабскую работу. Строил. Копал. Таскал тяжести. Не задавал вопросов – какой-то чужестранец осмелился о чем-то спросить надсмотрщика, и тот выбил ему кайлом все зубы. Младший брат ел, что давали, зная, что даже собакам кадира достаются куски получше, и спал, когда позволяли хозяева.

Во сне ему являлась тьма. Тьма и осколок кристалла. Утраченный зеленый камень пел ему песни. Мишра хотел было отправиться на поиски пропажи, но понял, что слишком изможден – собственное тело стало для него тюрьмой.

Днем, возводя стену из булыжников, копая новую выгребную яму или могилу, младший брат вспоминал свои сны Сегодня он копал канаву. Изредка его заступ ударялся о куски старого металла – металла эпохи транов, но он кидал их в ту же кучу, что и камни, и прочий мусор.

Он копал, размышляя, и поэтому не расслышал, как кто-то позвал его по имени, сначала один раз, потом другой. И только когда говоривший взял его за плечо, коренастый юноша пришел в себя. Инстинктивно он дернулся и закрылся рукой, чтобы было не так больно. В лагере сувварди всякое прикосновение к чужестранцу предвещало побои.

– Господин Мишра, тебя ли я вижу! – воскликнул Хаджар.

Мишра посмотрел на обратившегося к нему человека и узнал молодого землекопа из лагеря Токасии, который сопровождал его в ту ночь. В ту самую ночь, когда все рухнуло. Но теперь на голове у Хаджара был суввардийский шлем, а за спиной висела пара мечей. И он улыбался.

– С тобой все в порядке? – спросил Хаджар на фалладжи.

Мишра подождал мгновение, затем кивнул. Последние несколько месяцев он ни разу не открывал рта – хозяева-сувварди только отдавали приказы и не ожидали, что он будет им отвечать.