Кирби О'Доннелл приоткрыл дверь своей комнаты и выглянул наружу, крепко сжимая в руке свой острый кинжал. Где-то вдалеке тускло горел факел, едва освещая широкий коридор, по обеим сторонам которого тянулись массивные колонны. Промежутки между этими колоннами казались темными колодцами, в которых легко мог притаиться кто угодно.

Несколько мгновений американец вглядывался в полумрак коридора, но не заметил никакого движения и не услышал шороха. Огромный коридор казался пустынным. Однако он мог бы поклясться, что уловил звук шагов чьих-то босых ног и какое-то прикосновение к его двери.

О'Доннелл всем своим существом чувствовал опасность, незримо кравшуюся к нему из темноты. Он был первым белым человеком, когда-либо побывавшим в недоступном, запретном для чужеземцев древнем городе Шахразаре, спрятавшемся высоко в афганских горах. Он был уверен, что его облик ни у кого не вызывает подозрений и сомнений; он пришел в Шахразар как Али эль-Гази, странствующий курд, а сейчас он был гостем во дворце правителя города. Но крадущиеся шаги, разбудившие его, были зловещим знаком.

Он осторожно шагнул в коридор, закрыв за собой дверь, и в то же мгновение услышал легкий шорох одежды. Молниеносно, словно дикая кошка, он развернулся, и тут же к нему метнулась из тени между колоннами огромная черная фигура. Перед глазами О'Доннелла сверкнуло лезвие ножа, но он успел отскочить в сторону и избежать удара. В тот миг, когда нож со свистом скользнул мимо него, его кинжал по самую рукоятку вошел в черную грудь.

Предсмертный вопль нарушил тишину коридора, но тут же оборвался – из горла чернокожего незнакомца хлынула кровь. Нож негра со звоном упал на мраморный пол, и огромное черное тело, зашатавшись, рухнуло вниз лицом. О'Доннелл перевернул его и стал вглядываться в лицо того, кто хотел его убить. Негр дернулся несколько раз и замер на полу, обагренном кровью.

Американец узнал этого человека, и пока стоял, глядя на свою жертву, в его сознании пронеслась цепь событий, так неожиданно оборвавшаяся нынешней ночью.

Жажда обрести сокровища привела О'Доннелла, принявшего вид странствующего курда, в недоступный Шахразар. Со времен Чингисхана этот город хранил богатство давно умерших шахов Хорезма.

Многие искатели приключений пытались найти сказочную сокровищницу, и многие из них погибли. Но О'Доннелл нашел ее – только для того, чтобы потерять сокровища. Едва он пришел в Шахразар, как орда туркменов, во главе которых стоял Оркан Богатур, напала на город и захватила его, убив правителя Шайбар-хана. Пока на улицах города еще кипело сражение, О'Доннелл нашел сокровища, спрятанные в потайной комнате дворца, и был поражен видом несметного богатства. Но он не мог унести оттуда сокровища и не решился оставлять их Оркану.

В Шахразаре находился посол одной европейской державы, строившей захватнические планы в отношении Индии и пытавшейся использовать для этой цели богатства Шайбар-хана. О'Доннелл навсегда покончил с этими планами, но опьяненные победой туркмены тщетно продолжали искать сокровища.

Незадолго до этого О'Доннелл под видом курда Али эль-Гази спас жизнь Оркану Богатуру, и новый правитель, Шахразара принял мнимого курда в своем дворце, как почетного гостя. Никто и не догадывался о его связи с исчезновением сокровища, но только до поры, до времени – и О'Доннелл еще раз мрачно взглянул на неподвижное черное тело.

Чернокожий был суданцем, слугой посла Сулейман-паши, и звали его Бабер.

О'Доннелл поднял голову и обвел взглядом темные промежутки между колоннами. Ему почудилось легкое движение позади него в темноте. Быстро наклонившись, он схватил безжизненное тело и взвалил его себе на плечи – это удалось сделать только благодаря его стальным мышцам. Затем он двинулся по коридору. Если бы возле его двери нашли труп, то ему неизбежно стали бы задавать вопросы, но на вопросы О'Доннеллу отвечать не хотелось.

Он прошел по безмолвному широкому коридору и спустился по мраморной лестнице в мерцающий полумрак, словно восточный демон, который тащит свою добычу в ад; затем через задрапированную дверь вышел в небольшой темный коридор и дошел до гладкой мраморной стены.

О'Доннелл ударил ногой по этой стене, и мраморная плита сдвинулась. Он вошел в круглую комнату с куполом и мраморным полом, стены которой были увешаны тяжелыми расшитыми золотом портьерами, между которыми виднелись стены, украшенные золотым орнаментом. Бронзовая лампа излучала мягкий свет, отчего купол казался еще более высоким, теряясь во мраке, а портьеры выглядели таинственно и даже зловеще.

Это и была тайная сокровищница Шайбархана, но почему она опустела, знал только Кирби О'Доннелл.

Когда он опустил на пол тело чернокожего слуги, у него вырвался вздох облегчения, потому что даже его стальные мышцы с трудом выдержали эту нагрузку. Он подтащил тело в середину комнаты и положил его на большой каменный круг в центре пола. После этого пересек комнату и взялся за золотую рукоятку, торчавшую из стены и казавшуюся частью золотого орнамента. Он потянул эту рукоятку книзу, и тотчас центральный круг, тихо повернувшись на невидимом стержне, открыл черную дыру, в которую скользнуло тело чернокожего. Из темноты донесся шум бегущей воды и смолк, потому что плита встала на место.

Пол комнаты снова превратился в единое целое.

Шорох за спиной заставил О'Доннелла обернуться. Лампа висела низко, наполняя комнату призрачным нереальным светом. В этом неясном свете он увидел, как дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошла какая-то темная высокая фигура.

На пороге стоял высокий стройный человек с длинными нервными руками и овальным лицом бронзового цвета с короткой черной бородой. Раскосые удлиненные глаза пристально смотрели на О'Доннелла, одежда вошедшего была темной, темным был даже тюрбан. В его руке угрожающе блеснул револьвер.

– Сулейман-паша! – растерянно пробормотал О'Доннелл.

Он до сих пор не смог понять, был ли этот человек уроженцем Востока, каким он казался, или переодетым европейцем. Может быть, ему удалось проникнуть в тайну самого О'Доннелла? Однако первые же слова посла показали, что это было не так.

– Али эль-Гази, – сказал Сулейман, – ты лишил меня дорогого слуги, однако выдал мне тайну. Никто больше не знает об этой открывающейся плите. Я тоже не знал об этом до тех пор, пока не пошел за тобой после того, как ты убил Бабера. Я видел, как ты вошел сюда, и думал, что здесь находится сокровищница.

До сих пор я подозревал тебя, а теперь утвердился в своих подозрениях. Теперь я знаю, почему сокровища до сих пор не найдены. Ты отправил их туда же, куда отправил тело несчастного Бабера. Ты почетный гость повелителя Оркана Богатура. Но если я расскажу ему, что ты лишил его сокровищ, как ты думаешь, защитит ли тебя его дружба от его гнева?

Назад! – прорычал он. – Я же не сказал, что я непременно расскажу обо всем Оркану. Не могу понять, зачем ты захоронил сокровища, разве что ты был фанатично предан Шайбар-хану.

Он все так же пристально глядел на О'Доннелла:

– Лицо, как у ястреба, тело словно из закаленной стали, – пробормотал он. – Я понял все, курдский щеголь.

– Ты понял, как использовать меня? – осторожно переспросил О'Доннелл.

– Ты можешь помочь мне в той игре, которую я затеял с Орканом Богатуром. Сокровища пропали, но я все же сумею его использовать, мне помогут феринги, пославшие меня сюда. Я сделаю его эмиром Афганистана, а потом и султаном Индии.

– И куклой в руках ферингов, – добавил О'Доннелл.

– Что тебе за дело до этого? – рассмеялся Сулейман. – Думать не твоя забота. Думать буду я, ты будешь выполнять то, что я прикажу.

– Я не сказал, что буду служить тебе, – свирепо буркнул О'Доннелл.

– У тебя нет выбора, – спокойно ответил Сулейман. – Если ты откажешься, то я расскажу Оркану все, что узнал сегодня ночью, и он не выпустит тебя живым.

О'Доннелл подавленно наклонил голову. Он стал жертвой случайных обстоятельств. Вовсе не преданность Шайбар-хану, как думал Сулейман, заставила его сбросить наследство правителя Шахразара – золото и драгоценные камни – в подземную реку. Он знал, что Сулейман плетет интриги с целью сбросить британское владычество в Индии и принести при этом в жертву миллионы невинных людей. Он знал, что Оркан Богатур, этот искатель приключений, приблизивший к себе мнимого курда, всего-навсего игрушка в руках посла. Слишком грозным оружием могли оказаться сокровища в их руках.

Возможно, что Сулейман был русским или восточным орудием русских. Возможно, что у него были какие-то свои тайные планы. Сокровища Хорезма должны были послужить этой его игре, но даже без сокровищ близость посла к трону Шахразара была серьезной угрозой для мира в Индии. Потому О'Доннелл и остался в городе, всячески пытаясь не допустить того, чтобы Сулейман навязал свою волю Оркану Богатуру. А теперь он сам оказался в ловушке.

Он поднял голову и мрачно взглянул на Сулеймана.

– Чего ты хочешь от меня? – спросил он.

– У меня есть для тебя дело, – ответил Сулейман. – Час назад один из моих секретных агентов донес мне, что воины Курука нашли среди холмов умирающего англичанина, при котором оказались важные бумаги. Я должен получить эти бумаги. Я послал человека к Оркану, а тем временем отправился за тобой, с целью тебя убить.

Однако я переменил свои намерения, когда нашел тебя; ты мне нужен живым, а не мертвым, теперь я не боюсь, что ты будешь действовать против меня. Оркан, конечно, захочет, чтобы эти бумаги попали к нему, так как англичанин был, без сомнения, тайным агентом. А я уговорю правителя послать тебя с отрядом воинов, чтобы добыть их. И запомни – приказы ты получаешь от меня, а то, что приказывает тебе Оркан, не имеет значения.

Он шагнул в сторону и пропустил О'Доннелла вперед.

Они прошли по короткому коридору, фонарик в левой руке Сулеймана светил в спину угрюмого американца. Затем они поднялись по лестнице в. широкий зал, пересекли его, вошли в другой коридор и уже оттуда попали в комнату, в которой возле окна с позолоченными рамами стоял Оркан Богатур. Открытое окно выходило во двор, обрамленный арками. За окном уже брезжил рассвет. Правитель Шахразара был разодет в атлас и расшитый жемчугами бархат, но под богатыми одеждами угадывалось сильное тело.

Тонкие черты его смуглого лица просветлели при виде почетного гостя, однако О'Доннелл никогда не забывал о том, что из-под маски радушного правителя всегда может показаться дикий степной волк, что Оркан на самом деле повелитель варваров.

– Добро пожаловать, друзья мои, – сказал туркмен, радушным жестом приглашая их в свои покои. – Только подумайте, что я услышал! В трех днях пути отсюда к юго-западу в долине Курука лежат деревни Ахмед-шаха. Четыре дня назад его люди нашли в горах умирающего человека. На нем была одежда афганца, но в предсмертный час он выдал себя. Он оказался англичанином. Когда он умер, его обыскали и нашли при нем бумаги, которые ни одна собака не могла прочитать.

Перед смертью он говорил, что побывал в Бухаре. Мне кажется, что этот феринги был английским шпионом и возвращался в Индию с бумагами, которые были бы ценными для индийского правительства. Я хочу заполучить эти бумаги. Может быть, британцы неплохо заплатят за них. Однако мне не хотелось бы самому отправляться в дорогу, и кроме того, я не хочу отправлять слишком большой отряд.

Если вдруг в мое отсутствие найдутся сокровища, тогда мои собственные люди могут не впустить меня обратно.

– В этом деле дипломатия уместнее, чем сила, – флегматично заметил Сулейман-паша. – Али эль-Гази столь же остер умом, сколь бесстрашен. Пусть он возьмет с собой отряд в пятьдесят человек и отправится в путь.

– Сможешь ли ты сделать это, брат? – взволнованно спросил Оркан.

Взгляд Сулеймана ожег О'Доннелла. Если он хотел избежать пытки огнем и мечом, то должен был произнести единственно возможный ответ.

– На все воля Аллаха, – пробормотал он. – Я могу лишь попытаться.

– Хвала Аллаху! – воскликнул Оркан. – Будь готов отправиться через час. У нас отдыхает один из уроженцев Курука, Дост-шах, сородич Ахмеда, он будет твоим проводником. Я дружен с людьми Курука. Приди к Ахмед-шаху с миром и пообещай ему золото за эти бумаги, только не слишком много, иначе он заподозрит неладное. Впрочем, действуй по своему усмотрению. С отрядом в пятьдесят человек тебе не страшны мелкие племена между Шахразаром и Куруком. А теперь я пойду отбирать для тебя людей.

Как только Оркан вышел из комнаты, Сулейман придвинулся к О'Доннеллу и зашептал:

– Ты должен заполучить эти бумаги, но ни в коем случае не отдавай их Оркану! Придумай что угодно, говори, что потерял их в горах, но доставь их мне.

– Оркана это разозлит и сделает подозрительным, – возразил О'Доннелл.

– Да, но вдвое больше его прогневит, если он узнает, какая судьба постигла сокровища Хорезма, – ответил Сулейман. – Единственный для тебя шанс остаться в живых – это повиноваться мне. И будь уверен, если твои люди вернутся без тебя и скажут, что ты исчез, по твоим следам немедленно отправится сотня всадников. У тебя нет никакой надежды в одиночку перебраться через эти дьявольские горы. И не вздумай вернуться без бумаг, если не хочешь, чтобы Оркану стало все известно. Твоя жизнь зависит от того, как ты будешь играть в мою игру, запомни это, курд!

Действительно, единственный выход для О'Доннелла заключался в необходимости играть в “игру” Сулеймана. Так он думал и три дня спустя, когда под видом странствующего курда Али эль-Гази ехал по горной тропе мимо высокого скалистого хребта.

Впереди него на костлявой тощей лошаденке ехал курукский проводник, заросший волосами едва ли не До глаз дикарь в грязном белом тюрбане, а позади единым строем двигались пятьдесят вооруженных воинов Оркана Богатура. Когда О'Доннелл оглядывался на них, его сердце наполняла гордость от сознания того, что он ведет такой большой отряд. Эти воины не были крестьянами, оторванными от полевых забот, нет, это были высокие сильные люди с повадками и внешностью ястребов; кочевники и сыновья кочевников, родившиеся в седле. Под ними были лучшие кони в этой земле наездников, а их ружья были последнего европейского образца.

– Слушайте! – курук внезапно остановился.

О'Доннелл подъехал к нему и, приподнявшись в широких серебряных стременах, повернул голову в сторону. Порыв ветра вдоль горного хребта донес эхо отдаленных выстрелов.

Воины позади О'Доннелла тоже услышали эти звуки и все как один инстинктивно схватились за ятаганы.

– Это ружья! – воскликнул Дост-шах. – В горах кто-то сражается.

– Далеко ли еще до Курука? – спросил О'Доннелл.

– Еще час езды, – ответил курук, взглянув на полуденное солнце. – За этим хребтом начинается ущелье Акбара, граница территории Ахмед-шаха. В нескольких милях от него будет Курук.

– Тогда вперед! – скомандовал О'Доннелл.

Они объехали скалу, выдававшуюся из хребта, как овечий нос, и мешавшую видеть, что творится на юге. Здесь тропа сужалась, с одной стороны ее лежала пропасть, так что всадникам пришлось спешиться и осторожно вести за собой испуганных животных.

Впереди тропа опять становилась шире и полого спускалось к ровному плато, окруженному высокими скалами. Это плато, в свою очередь, заканчивалось узким входом в ущелье, по обеим сторонам которого высились скалы в сотни футов высотой. Возле входа в ущелье стояла каменная башня, в ней были люди, и они стреляли в других, окружавших башню и прятавшихся на плато за валунами и скалистыми уступами. Однако они не стреляли в башню, и О'Доннел почти сразу это понял.

Слева от башни начиналось извилистое ущелье. В этом ущелье прятались люди, и О'Доннелл увидел, что они загнаны туда, как в ловушку. Те, кто прятался на плато, образовали вокруг ущелья своеобразный кордон и придвигались постепенно все ближе, стреляя во время движения. Люди в ущелье отстреливались, и несколько тел лежали, распростершись между скалами. Судя по звукам выстрелов, в ущелье было всего несколько человек, и те, кто был в башне, не могли прийти им на помощь. Было бы равносильно самоубийству бежать от башни к ущелью по открытому пространству.

О'Доннелл велел своим людям остановиться на тропе, недалеко от того места, где она плавно переходила в плато, и подъехал к проводнику.

– Что все это значит? – спросил он. Дост-шах покачал головой, будто сам был удивлен.

– Это ущелье Акбара, – сказал он. – Башня принадлежит Ахмед-шаху. Иногда на нас нападают дикари, и мы отстреливаемся из башни. В башне и в ущелье могут быть только люди Ахмеда. Но...

Он опять покачал головой и, привязав своего коня к широко раскинувшемуся тамариску, направился вниз по склону, держа наготове ружье и бормоча себе в бороду что-то неразборчивое.

О'Доннелл последовал за ним туда, где заканчивалась тропа и начиналось плато, но он двигался гораздо более решительно, чем ку-рук. Теперь они были на расстоянии ружейного выстрела от стрелявших; над плато свистели пули.

Отсюда О'Доннелл мог уже хорошо разглядеть нападавших, которые прятались за валунами на плато. Они пока не замечали ни его, ни проводника и не могли видеть его отрад на тропе из-за скал. Все их внимание было направлено на ущелье, они все как один выкрикнули что-то свирепое, когда за скалой мелькнул чей-то тюрбан, окрасившийся багряным цветом. Из башни, напротив, донеслись крики отчаяния.

– Пригнись, болван! – крикнул О'Доннелл Дост-шаху, который вытягивал изо всех сил свою длинную шею над большими валунами.

– В башне должны быть люди Ахмеда, – неуверенно пробормотал Дост-шах. – Да другого быть не может, иначе – Аллах! – воскликнул он и выпрямился во весь рост, как безумный, словно позабыв обо всем на свете под влиянием собственной отчаянной мысли.

О'Доннелл, выругавшись, попытался потянуть его вниз, однако он продолжал стоять, поднимая ружье, в развевающейся на ветру одежде, словно демон гор.

– Чья же это работа? – воскликнул он. – Это не...

Пуля оборвала его на полуслове. Не сгибая ног, он упал на спину и замер.

– Что он хотел сказать? – вслух пробормотал О'Доннел. – Это была шальная пуля или его кто-то заметил?

Он не мог с уверенностью сказать, была ли эта пуля выпущена из-за валунов или из башни. Как и в любой стычке в горах, крики и стрельба сливались в единый гул, и их повторяло горное эхо. Одно было ясно: скоро для тех, кто прячется в ущелье, наступит конец, ловушка захлопнется. Они там были укрыты от пуль, но расстояние между ними и нападавшими сокращалось, и недалек был тот миг, когда могла начаться рукопашная схватка.

О'Доннелл вернулся к своему отряду, состоявшему из вольных туркменов, и быстро заговорил:

– Дост-шах убит, но он привел нас к границе территории Ахмед-шаха. В башне куру-ки, а те, кто напал на них, отрезали путь к башне какому-то их вождю – может быть, самому Ахмед-шаху – и заперли его в ущелье. Я понял это по тому грохоту, который они подняли. Едва ли они старались бы так, чтобы убить нескольких простых воинов. Если мы придем к нему на помощь и сможем его спасти, то мы заручимся его дружбой, и нам легче будет выполнить нашу задачу, Аллах помогает смелым!

Мне показалось, что нападающих не больше сотни; конечно, это вдвое больше нашего отряда, но обстоятельства складываются в нашу пользу. Во-первых, наше преимущество будет в неожиданности, во-вторых, люди в ущелье, конечно, выйдут оттуда, если мы нападем на их врагов. Сейчас куруки заперты в ущелье. Выйти они не могут, они только отстреливаются.

– Мы ждем приказаний, – ответили туркмены.

Туркмены вообще-то недолюбливали курдов, но всем всадникам было известно, что Али эль-Гази – почетный гость их повелителя.

– Десять человек пусть останутся с лошадьми! – распорядился он. – Остальные за мной!

Спустя несколько мгновений люди уже ползли за ним по спуску к плато. Он расположил туркменов вдоль хребта, проследив при этом, чтобы каждый из них был надежно укрыт за валунами.

Через несколько минут туркмены, оказавшись уже на плато, вскочили на ноги и бросились на осаждавших ущелье с дикими криками и визгом, как стая волков, жаждущих крови; кривые клинки их сабель сверкали на солнце. Ружья в очередной раз выплюнули свинец, и трое из осаждавших упали замертво. Из башни донесся устрашающий многоголосый крик.

О'Доннелл отдал короткий приказ, и туркмены выстрелили. Все они были опытными воинами и не тратили зарядов понапрасну. Половина осаждавших ущелье упала, словно людей сбил с ног чей-то огромный невидимый кулак. Остальные в замешательстве повернулись туда, откуда появились туркмены, заблестела сталь длинных ножей. Туркмены продолжали стрелять.

Туркмены О'Доннелла были воинами, закаленными во множестве кровавых сражений, и их пули били без промаха. Людей на плато охватила паника, теперь они оказались в ловушке – их обстреливали с трех сторон, и казалось, что все они должны неминуемо погибнуть.

Кто-то выкрикнул команду, и они устремились к западному краю плато беспорядочной толпой, пытаясь по дороге укрыться за валунами и редкими кустами. На ветру развевалась их потрепанная одежда.

Вдогонку убегавшим туркмены послали еще один заряд. Из башни на плато выбежали люди.

О'Доннелл бросил последний взгляд на убегавших и крикнул, чтобы привели лошадей. Он прекрасно понимал, какое впечатление должны произвести его туркмены на великолепных турецких жеребцах. Через несколько мгновений он вполне смог насладиться удивленными и восхищенными взглядами и возгласами. Туркмены гарцевали на конях в своих: астраханских шапках с ружьями за плечами. Из ущелья тоже вышли люди и тоже удивленно смотрели на отряд О'Доннелла, так неожиданно спасший их.

О'Доннелл, уверенный, что предводитель куруков находится среди людей, вышедших из ущелья, подъехал прямо к оврагу, тянувшемуся вдоль хребта.

Свое ружье он забросил за спину и поднял правую руку в знак того, что пришел с миром; люди, выходившие из ущелья, опустили ружья и двинулись ему навстречу вместо того, чтобы преследовать бежавших. Те уже успели скрыться среди скал.

Не доехав до оврага шагов десяти, О'Доннелл натянул поводья и прокричал приветствие на языке пушту. Ему ответил низкий хриплый голос, и из ущелья показался высокий широкоплечий человек, следом за которым шли его воины.

– Да снизойдет на тебя милость Аллаха! – крикнул вождь.

Его окрашенная хной борода, как пламя, а глаза бешено сверкали. Палец одной руки он держал на курке ружья, а другую засунул за широкий шелковый пояс, обхвативший мощный живот. С этого пояса свешивалась широкая кривая сабля и три или четыре ножа.

– Машалла! – прокричал вождь. – Я думал, что это мои люди загнали бешеных псов в ловушку, пока не увидел ваших шапок. Вы, конечно, из Шахразара?

– Да, меня зовут Али эль-Гази, я названый брат Оркана Богатура. А ты, должно быть, Ахмед-шах, повелитель Курука?

В ответ раздался громоподобный смех.

– Ахмед-шах за последние четыре дня успел убраться к дьяволу, – проревел гигант. – Я Афзал-хан, и люди зовут меня Палач.

О'Доннелл скорее почувствовал, чем услышал ропот за спиной. Большинство туркменов понимали язык пушту, а о делах Афзал-хана можно было услышать немало рассказов в туркменских караван-сараях. Даже в этой не знавшей законов земле он был изгнанником, жестоким убийцей, чей дикий путь был отмечен дымом пожарищ и обагрен кровью.

– Но это ущелье ведет в Курук, – обескуражено произнес О'Доннелл.

– Да! – живо согласился Афзал-хан. – Четыре дня назад я пришел в долину с востока и разогнал курукских собак. Ахмед-шаха я убил своими руками – вот так!

Его глаза налились кровью при этом воспоминании, и он разрядил ружье в сухую ветку тамариска, которая с легким треском обломилась от выстрела. Воспоминание об убийстве, казалось, разбудило в нем дьявола. Он хищно усмехнулся в бороду.

– Я сжег деревни Курука, – спокойно продолжал он. – Моим людям не нужна крыша, которая будет отделять от них небо. Деревенские псы – те, кто остался в живых, – попрятались в горах. Сегодня я выкурил некоторых из их убежищ и охотился за ними, но им удалось отрезать меня от крепости и запереть в этом ущелье. Мы оборонялись. Когда я услышал ваши выстрелы, я думал, что это стреляют мои люди.

О'Доннелл не сразу ответил. Конь под ним нервно приплясывал, видимо, напуганный свирепым видом афганца. Бросив быстрый взгляд в сторону крепости, он увидел по меньшей мере семьдесят человек вполне бандитской наружности, диких, заросших волосами, с хищным волчьим оскалом, с ружьями в руках. Он успел разглядеть ружья – они были много хуже тех, которыми были вооружены туркмены.

Если бы началась схватка, преимущество было бы за конными туркменами. Однако следующий взгляд на ущелье показал О'Доннеллу, что это не так. Из ущелья продолжали выходить люди, их набралось уже около сотни.

– Псы все-таки подобрались к нам! – прорычал Афзал-хан. – Они вернулись по горам в долину. Будь я навеки проклят, если только я ожидал от них этого возвращения. Брат! – Он взялся рукой за стремя О'Доннелла, не обращая внимания на то, как нервничал горячий турецкий жеребец. – Брат, отправляйся со мной в Курук! Сегодня ты спас мою жизнь, и я не хочу оставаться перед тобой в долгу.

О'Доннелл не оглядывался на своих туркменов. Он отлично знал, что они ждут его приказаний и будут им повиноваться. Он мог бы выхватить пистолет и пристрелить Афзал-хана, и потом они проложили бы себе путь через плато в ущелье. Можно было с уверенностью сказать, что многие из бандитов при этом остались бы в живых. Впрочем, у Афзал-хана сейчас были причины вести себя дружелюбно, а кроме того, если он убил Ахмед-шаха, то было логично предположить, что он завладел бумагами, которые О'Доннелл должен был доставить в Шахразар.

– Мы поедем с тобой в Курук, Афзал-хан, – принял решение О'Доннелл.

Афганец потеребил пальцами рыжую бороду и проворчал что-то вполне миролюбиво и удовлетворенно.

Ряды оборванных головорезов сомкнулись за ними, когда они двинулись к ущелью, толпа людей в одеждах из овечьих шкур и засаленных тюрбанах, составлявшая резкий -контраст всадникам в высоких меховых шапках и разукрашенных кафтанах.

От О'Доннелла не укрылись завистливые взгляды, которые бросали оборванцы на его туркменов, на их полные патронташи, на прекрасных коней. Оркан Богатур позаботился о том, как должны были выглядеть его воины; он снарядил их с таким расчетом, чтобы они могли победить в небольшой войне.

Афзал-хан все еще держался за стремя О'Доннелла и громко разглагольствовал. Было похоже, что его не интересует ничто на свете, кроме звуков собственного голоса.

О'Доннелл оглядел его и его головорезов. Сам Афзал-хан был юсуфом, афганцем, а вот его люди представляли собой довольно пеструю толпу: здесь были патанцы, ораки, суданцы, африди, гилзы – все такие же отверженные, как их вожак.

Они прошли ущельем – это был узкий проход между скалами, напоминавший лезвие кривого ножа, сорок футов шириной и сотни три ярдов в длину – и оказались возле башни, где Афзал-хан и несколько его приближенных взгромоздились на коней. Вожак отдал приказ своим людям; пятьдесят человек остались в башне, а остальные вышли вслед за ним и его гостями из ущелья на узкую тропу, извивавшуюся среди диких скал.

Афзал Хан замолчал, да и впрямь было не до разговоров на узкой извилистой тропе, нужно было следить за тем, чтобы кони спокойно ступали по ней. Окружавшие тропу скалы были так круты и остры, что О'Доннелл понял все стратегическое значение ущелья Акбара.

Любой человек, на коне или пешком, мог пройти сквозь горы только по этому ущелью. О'Доннеллу было немного не по себе, будто за его спиной захлопнулась некая тяжелая дверь, и он с затаенной опаской поглядывал на Афзал-хана. Стремена у Афзал-хана были такие короткие, что он, сидя в седле, напоминал огромную жабу. Вожак, казалось, был сосредоточен только на дороге.

Когда они добрались до второго ущелья, солнце уже опустилось и стояло низко. Этот проход среди гор даже нельзя было по строгому счету назвать ущельем. Скалы стояли вокруг этого прохода и нависали над ним, как огромные фантастические клыки какого-то чудовища. Проехав мимо всех этих каменных зубов, О'Доннелл взглянул вперед, на долину Курука.

Эта долина была неглубока и окружена отвесными скалами. Она простиралась с востока на запад и выглядела почти идеально круглой; Афзал-хан со своими людьми и О'Доннелл с туркменами въезжали в нее с востока. Западный край долины закрывали скалы.

В долине не было видно ни возделанных полей, ни жилых домов – кругом, сколько мог охватить глаз, лежала обугленная земля. О'Доннеллу стало ясно, что курукские деревни выжжены дотла. В середине долины стояло квадратное каменное ограждение, на одном углу которого высилась башня. Такие сооружения нередко встречались среди холмов и во времена бедствий служили крепостями.

Словно в ответ мыслям О'Доннелла, Афзал-хан указал на каменную башню и сказал:

– Я налетел, как ураган. У них не было времени укрыться там. Их часовые уже ничего не могли сделать, они были слишком беспечны. Мы налетели на них и подняли их на ножи; потом, на рассвете, мы напали на деревни. Конечно, некоторые уцелели, мы не могли перебить их всех. Теперь они будут охотиться за мной, как сегодня, до тех пор пока я всех их не переловлю и не перебью.

О'Доннелл ничего не говорил ни о каких бумагах; это было бы непоправимой глупостью – прямо спросить о них Афзал-хана и вызвать тем самым его подозрения; и О'Доннелл решил подождать удобного случая.

Случай представился неожиданно.

– Ты умеешь читать на урду? – внезапно спросил его Афзал-хан.

– Да! – ответил О'Доннелл и невольно напрягся, его чувства обострились.

– Я не умею; но то, что мне подвернулось, написано не на пушту, – проворчал афганец. – На теле Ахмед-шаха я нашел бумаги, и мне кажется, что они написаны на урду.

– Я смогу их тебе прочитать.

О'Доннелл пытался говорить с безразличным видом, но, по-видимому, ему это плохо удалось. Афзал-хан пристально взглянул на него, потеребил бороду и сменил тему разговора. Больше он не заговаривал о бумагах и не предлагал своему гостю взглянуть на них. О'Доннелл про себя проклинал нетерпеливые нотки в своем голосе, которые выдали его заинтересованность. Но теперь он, по крайней мере, знал, что нужные ему бумаги находятся в руках бандита и что их содержание пока Афзал-хану неизвестно.