Скажем, жрецы Атлантиды используют для религиозных эффектов инфразвук, плазму. И, естественно, у читателя едва ли не раньше, чем у участников экспедиции возникает предположение, что тут без вмешательства землян не обошлось. Что ж, прозорливость читательская будет вознаграждена: владыками Атлантиды, Сыновьями Бога действительно окажутся земляне гораздо более поздней эпохи. Темп повести в последней ее трети заметно убыстряется: стремительнее разматывается клубок тайн и загадок, активнее становятся персонажи. Распутывается, наконец, детективная интрига, и мы узнаем, что Сыновей Бога изображали из себя двое подонков, совершивших на Земле ряд преступлений. Под стать им их шеф, ученый Веркрюисс - злой гений, использовавший идеи своего учителя, убитого им, в корыстных целях. Веркрюисс доводит до кондиции начатую учителем машину прокола пространства и с ее помощью преступная компания попадает на Терру Инкогниту. Веркрюисс - маньяк с наполеоновским комплексом. "Стремясь стать сверхчеловеком, потерял родину, друзей, даже право человеческого общения... Фактически как человек он давным-давно умер, хотя и продолжал существовать..."Уединившись на острове в глубоком подземелье, он выводит новую человеческую породу - послушных людей-рабов, используя для страшных опытов юношей, которых жрецы Атлантиды регулярно приносят в жертву Сыновьям Бога. После захватывающих единоборств, погонь, пленения Сыновей Бога, сладостраствующих в Жертвенном храме, участники экспедиции добираются и до оборотня Веркрюисса... Все трое, в конце концов, благополучно возвращаются на исходную точку - кордон Линекера. Довольно сложна и композиция повести, что в какой-то степени способствует поддержанию детективно-приключенческой напряженности, сохранению читательского внимания до последних страниц, хотя и мешает целостности восприятия. А вот о повышенном интересе к личностям героев повествования, говорить, увы, не приходится, ибо полноценными художественными образами они не стали в силу явной своей условности, схематичности, этакой компьютерной смоделированное(tm), которая, рисуя четкий контур той или иной фигуры, не в состоянии придать ей необходимые глубину и объемность. Впрочем, чувствуется, автор не особенно-то и стремится к хорошо прописанным психологическим портретам и характеристикам. Это, конечно, снижает художественный уровень произведения, но, с другой стороны, надо учесть и то, что повесть "Миров двух между" держится больше острым сюжетом с неожиданной сменой ситуаций, атмосферой таинственности, фантастическими эффектами и антуражем, динамизмом, наконец, а это все как-то уравновешивает отсутствие самобытного лица у персонажей. Хотя и не компенсирует полностью, поскольку подлинно художественная вещь (а фантастика, надо не забывать, какой бы научной ни была, остается все-таки полноправным жанром художественной литературы) немыслима без полнокровных человеческих образов. Романтикой и приключениями насыщена и повесть "Пленники Черного Метеорита", написанная новосибирцами А. Бачило и И. Ткаченко. В ней группа старшеклассников, совершая экскурсию по краеведческому музею, который расположился в средневековом замке, вдруг попадает совершенно в иной мир. Мир этот причудлив. В нем смешались эпохи и исторические формации: древние пращи и мечты здесь запросто сосуществуют с пулеметами и бронетранспортерами, а средневековые обычаи и обряды - с... современным телевидением. Возникают и чисто литературные реминесценции. Но, как может поначалу показаться, что это не эклектическая смесь. Дело в том, что юные персонажи произведения под воздействием удивительных свойств находящегося в музее в качестве экспоната космического пришельца - Черного Метеорита - попадают в ту среду, которая материализовалась из их собственного неустоявшегося и противоречивого воображения. Тоже своего рода "параллельный мир", где, по словам одного из героев повести, "все, что там происходило, было, строго говоря, лишь усиленным вариантом, инсценировкой" той или иной воображаемой ребятами картины. "При полной достоверности ощущений... все реалии того мира были, вероятно, порождением... собственного сознания и подсознания. А. Бачило и И. Ткаченко данный прием понадобился не просто для создания сюжетного напряжения и возбуждения крутой приключенческой волны, но и для целей нравственно-этических. Юные персонажи повести "Пленники Черного Метеорита" получают возможность увидеть себя как бы в зеркале собственного реализованного воображения, собственных мечтаний, во всей совокупности своих сильных и слабых сторон. Пережитое же ими здесь, кроме того, испытывает их на прочность. Ну, а в результате, под увеличительным стеклом Черного Метеорита, герои произведения приходят к пониманию того, какими следует, а какими не следует быть. Вот,, скажем, лидер, компании Арвид. В "параллельном мире" он попадает солдатом в центурию. Его спортивность, суперменистость помогают ему выжить, выстоять, закалиться, стать настоящим бойцом, воином. Но главное, что содрали с него жесткие здешние приключения лоск самоуверенности и эгоизма, заставили прийти к важному для него выводу, "что быть сильным не значит применять силу, а быть решительным - не значит решать, не думая". "Лоск самоуверенности и эгоизма" слетел и с первой красавицы класса Марины, убедившейся на собственном опыте, что кинотелевизионная популярность далеко не всегда связана с настоящим искусством, что чаще это - коммерция. Или вот "деловой человек" Боб, вечно что-то обменивавший, достававший, перепродававший. В стране, куда попадает он, ему также предоставляется возможность полностью реализоваться в соответствии со своими представлениями о жизни, развернуться на всю катушку. Боб становится королем подпольного бизнеса, всемогущим Маэстро, способным все достать, кого угодно подкупить, использовать в своих целях власть имущих. Но от этого он не получает удовлетворения, какое дает любимое дело. И в конце концов догадывается - почему. "Слишком легко все далось, так легко, словно все сговорились играть с ним в поддавки. Словно все решили играть на него, Боба, и посмотреть, что из всего этого выйдет, до чего он дойдет или... докатится". А "докатился" он не только до смертельной скуки и пустоты существования, но и, главное, до понимания того, что в мире сомнительного бизнеса, нечистоплотных связей нет места настоящей дружбе, чести, совести. Полезный нравственный урок извлекает для себя и активистка - зануда Зойка. По-своему это тоже весьма примечательный тип. Чуть ли не с первого . класса Зойка на командных постах школьной общественности. Поэтому иной жизни, кроме как наставлять на путь истинный, отдавать распоряжения, непременно регулировать в нужном русле жизнь товарищей она себе не представляет. Она внутренне справедливый человек, но понимание справедливости у нее извращено, искажено средой, в которой она с детства вращалась. (Ведь школьный коллектив - часть всего нашего большого и больного общества с его командно-административным механизмом, который еще совсем недавно задавал всем нам движение и направление). Не случайно поэтому символом порядка и справедливости становится для Зойки Ее Величество очередь (совершенно в духе времени!), ибо, уверена она, "только внутри стройной, упорядоченной системы, каковой является очередь, возможно установление полного равенства между людьми". Зойке тоже предлагается воплотить в жизнь свою идею, поверить на практике, чего она стоит. Очередь обретает при этом "глобальные масштабы". Сама же героиня (не без помощи, разумеется, авторов) приходит к выводу, что отнюдь не очередь решает проблему социальной справедливости. Хуже того - очередь - "образование еще более зловещее, чем толпа", ибо "толпою, по крайней мере, может двигать общий, лишенный корысти интерес. Очередью - никогда". В повести "Пленники Черного Метеорита" немало аллегорий и проекций на современность, однако сатирический образ нескончаемой очереди, теряющейся в глухих недрах неприступной Главной администрации, где население вынуждено проводить большую часть своего существования, - пожалуй, наиболее впечатляющ. Как видим, через поведение и поступки своих героев А. Бачило и И, Ткаченко удалось показать и определенные социальные типы, отражающие соответствующие общественные отношения, и окружающий их социальный и духовный климат. Вот только порой, может быть, слишком назидательно, прямолинейно-дидактично преподносятся нравственные уроки и звучат воспитательные мотивы. Но это, наверное, связано еще и с тем, что авторы, четко представляя себе читателя "старшего школьного возраста", к которому они адресуются, предпочитают говорить с ним доступно, просто, ясно, без недомолвок и околичностей (речь, естественно, о стилистике, а не о сюжетно-содержательной стороне). С чем в повести я бы все-таки решительно не согласился (что, кстати, тоже играет на прямолинейность и назидательность), так это со стремительной и безусловной перековкой в конце повести некоторых ее героев. Пожалуй, более всего логичны изменения, происшедшие после посещения "параллельного мира" с Арвидом и Ростиком, поскольку им пришлось по большей части не переделывать резко себя, а развивать и совершенствовать лучшие свои качества, в них преобладавшие, и отбрасывать все лишнее, ненужное, мешающее. Каждый из них (а к ним можно отнести и Марину) как бы преодолевал свои детские болезни: один - зазнайство, эгоизм (Арвид, Марина), другие (Ростик) - робость и неуверенность в себе, ощущение собственной неполноценности. А вот резкая перемена Боба и Зойки (он решительно и бесповоротно бросает свое "деловое королевство", она - столь же решительно ликвидирует Главную Администрацию, свое детище) кажется искусственной, психологически неподготовленной. , Существует в повести А. Бачило и И. Ткаченко еще один любопытный герой Черный Метеорит, странствующий по просторам Вселенной вопреки всем законам физики, посещающий с загадочными целями обитаемые планеты. С одной стороны, Черный Метеорит в повести выступает как своеобразная машина времени (ребята и попадают в другой мир после того, как Ростик, обидевшись на Арвида, стукнул по метеориту-экспонату кулаком), а с другой - в качестве этакого генератора, материализующего человеческое воображение. Но это, так сказать, функциональная сторона. Есть еще одна грань проявления его чудодейственности. Черный Метеорит становится как бы катализатором-ускорителем, заставляющим человека раскрываться с максимальной полнотой в кратчайшие сроки. И не просто раскрываться, но и достаточно четко определяться в краеугольных человеческих ценностях и ориентирах.
      4
      В начале статьи я говорил о воздействии нынешней общественно-политической ситуации на оживление современной фантастики. Но происходящие в нашей стране процессы обновления, освобождение литературы и искусства от идеологических шор способствуют еще и тому, что в словесности нашей вообще, а в фантастике (особенно молодой), в частности, стало явно нарастать социально-политическое звучание. Проявляется оно по-разному, в том числе зачастую и в форме социально-политической сатиры, к которой охотно прибегают как приверженцы НФ, так и поклонники "фэнтэзи". Элементы такой сатиры хорошо видны в "Пленниках Черного Метеорита". Но, пожалуй, еще более красноречивым примером такой сатиры может служить повесть А. Шалина "Путешествие Тимофея Авоськина за пределы Солнечной системы". Несмотря на космический антураж и детективно-приключенческую сюжетную канву, это яркий политический памфлет. Вместе с главным героем произведения аспирантом Тимофеем Авоськиным читатель попадает сначала на планету Арис, а затем на Свербу. Планеты эти разительно похожи, но обе становятся сатирическими объектами. И, как убедимся, не случайно. Взять Арис. Планета уникальна тем, что все ее жители "одинаково талантливы", а "искусство на Арис стало этаким двигателем прогресса". "Жителям планеты не приходилось, как, например, землянам, покорять природу, бороться с голодом, холерой, засухой, наводнениями. Поэтому, очевидно, все технические достижения Арис шли от искусства и совершенствовали его... Возникла очень интересная, даже экзотическая форма общества, цивилизации, у которой техника искусства, образное мышление развились настолько, что само искусство превратилось уже в некое чародейство, всемогущую силу, для которой нет ничего невозможного. Жители Арис научились силой воображения не только придумывать героев, ситуации, пейзажи, различные предметы, но и могут делать этих героев и придуманный мир реальными. Они научились вписывать свои фантазии в действительность планеты, научились материализации, овеществлению образов". В ."Вакансии", вспомним, А. Шалин изобразил доведенный до логического абсурда технократический рай, в котором, в итоге, оказалось вакантным место человека. В "Путешествии Тимофея Авоськина..." писатель предложил другую фантастическую версию, когда человек становится способным пересоздать реальность на основе искусства. Но в сущности это две стороны одной медали: как то, так и другое без человека подлинно творческого, целеустремленного, - ущербно. На планете Синкс в "Вакансии" мы видим полностью копирующих, но оттого вовсе не заменяющих человека кукол. Арис же наводнили химеры примитивного обывательского воображения: "здесь на планете и в ее окрестностях развелось столько всякой нечисти - и бандиты, и контрабандисты, и пираты, и маньяки..." Вся эта убогая, халтурная... вторичная реальность" воссоздается жителями Арис не без помощи землян. "Было время, когда наши звездолеты поставляли для жителей Арис (а многие материализованные объекты их воображения имеют своим источником земную литературу - А. Г.) в огромном количестве исторические и приключенческие романы, фантастические повести и детективы. Мы тогда не подозревали с кем имеем дело, и просто привозили требуемую информацию..." Что ж, и в таком не совсем обычном свете можно предположить влияние одной цивилизации на другую. И дело не во влиянии как таковом, а в том, что всякие эскалация, экспорт пошлости, безнравственности, цинизма при отсутствии подлинно творческого начала рождают далеко небезопасные эрзацы и суррогаты псевдокультуры, убивающие самобытность и оригинальность. Поучительную эту мысль автор иллюстрирует притчей, рассказанной возлюбленной Авоськина Терзалией. Однажды к известному на Арисе художнику пришел некто в сером и за огромную сумму заказал изобразить мираж. Если учесть, что "раж" на Арисе - денежная единица, а "ми" - обозначает миллион, то "неизвестный миллионер заказал картину, которая бы изображала миллион ражей - мираж. Так сказать, богатство в натуральную величину". Художник взялся за дело. Он тщательно выписывал все новые и новые банкноты и алчно любовался ими. Заказ, наконец, он выполнил, но после этого, за что он ни брался, у него выходили только купюры. Художником быть он перестал. Серый человек в этой притче - символ потребительского отношения к искусству, и приходит он к тем, кто забывает о высоком предназначении последнего, кто на халтуру разменивает свой талант... Но проследим за дальнейшим развитием сюжета. Посадка на Арис н^ прошла бесследно. Кто-то в отсутствие экипажа загружает в звездолет два контейнера с электронными "мышами-киборгами, которые в пути захватывают корабль и вынуждают экипаж совершить посадку на Свербу. Здесь и разворачиваются основные события повести, которые сводятся к следующему. Военно-диктаторскому режиму, установившемуся на планете, земляне нужны для сборки и наладки савробов - киборгов новейшего поколения, способных из любого подсобного материала производить любые вещи, в том числе, если на то их запрограммируют, и оружие (что особенно прельщает свербских правителей). Захваченные в плен земляне ищут выход из создавшегося положения, а попутно вынужденно знакомятся с устройством здешней жизни. А оно заслуживает того, чтобы и нам к нему повнимательнее присмотреться. Вот как, например, описывает автор государственную структуру Свербы: "Во главе правительства планеты стоит громдыхмейстер Хопс Двадцать Девятый Дробь Один... личность незаурядного темперамента, всеобщий благодетель, отец народа... Существует всепланетный парламент, в котором представлены три главные официальные силы общества Свербы: правительственная партия (или, как ее называют, Партия Всеобщего Процветания), оппозиционная (или Партия Умеренных Вздохов и Нежных Чувств) и так называемая партия "Молчаливое Серое Большинство". Все программные различия между первыми двумя группировками сводились к количественным установкам. Так, правительственная партия собиралась, защищая интересы Свербы, завоевать ни больше, ни меньше как весь окружающий сектор галактики и устремиться дальше. Оппозиционная партия ограничивала свои притязания планетой Арис и десятком других планет близлежащей системы звезд. Молчаливое же серое большинство никакой определенной программы завоеваний не имело и всегда руководствовалось двумя девизами в своей политике. Первый девиз - "Когда нам хорошо - мы молчим", второй девиз - "Мы молчим - потому что нам хорошо". Как правило, "молчаливые серые" присоединялись к партии, стоящей у власти. Были в социальной организации общества Свербы и другие странности. Так, громдыхмейстер планеты, он же учредитель и вдохновитель правящей партии, одновременно считался и лидером оппозиции, а также избирался пожизненным почетным опекуном и меценатом партии "молчаливое Серое Большинство", что якобы было необходимо "для сохранения единства населения Свербы перед военной угрозой с Ариса". В чем она - никто на Свербе толком не знал, но верили в нее чиновники свято. Сегодняшний, крепко политизированный читатель без труда найдет в картине государственной жизни Свербы черты многих существовавших и существующих на Земле политических режимов (здесь и доморощенный тоталитаризм сталинского пошиба, и пиночетовщина, и полпотовский социализм, и брежневский застой), а также явные приметы нынешних реалий. Говорит это о том, что перед нами собирательный, типизированный, хотя одновременно и гротескно-утрированный сатирический образ жестко-авторитарной власти, образ, сфокусировавший в себе все худшее, зловещее и антигуманное, что несли и несут в себе антинародные режимы. В самом деле, разве не что-то хорошо знакомое звучит в свербских лозунгах типа "Если природа не отступает перед свербским гением, ее уничтожают!", или "История - это то, какими бы мы желали видеть себя в прошлом!" И не программу ли "всеобщей идиотизации населения" осуществляли в свое время в полпотовской Кампучии, Китае времен "культурной революции", да и в известные периоды и у нас тоже? И уж до боли знакомое ощущается в "грандиозных по своей нелепости проектах и планах", находивших у свербских чиновников, отметавших "все более-менее рациональные и разумные решения", горячую поддержку. Я уж не берусь, дабы не утомить читателей, анализировать самих представителей свербской верхушки, хотя есть среди них очень яркие и колоритные экземпляры (один громдыхмейстер, живо напоминающий незабвенного Леонида Ильича Брежнева, чего стоит!), выписанные автором с убийственным сарказмом. Скажу лишь, что они обобщенный образ тоталитарной власти конкретизируют, углубляют, добавляя в него сочные сатирические штрихи. Являясь составляющими цельной картины, они, однако, имеют и вполне самостоятельное художественное значение, что выгодно отличает персонажей А. Шалина от героев произведений многих других фантастов. Демонстрируя читателю галерею власть предержащих планеты Сверба в контексте общественно-политической ее жизни, автор не просто высмеивает, шантажирует, создает прозрачные ассоциации и параллели, но и подводит к серьезной и важной мысли: "Во Вселенной пока еще не появилось ничего более глупого и страшного, чем обладающие властью тщеславные дураки". То, что это действительно так, с потрясающей силой сто лет назад доказал в "Истории одного города" М. Салтыков-Щедрин. Подтвердил это, заглянув далеко в будущее, используя научно-фантастические средства, и А. Шалин. И снова вернемся к сюжету. Намеренно, нет ли, но повесть "Путешествие Тимофея Авоськина..." распадается на два сюжетных потока, один из которых связан с планетой Арис и Терзалией, а другой - со Свербой. В критический момент красавица Терзалия появляется на Свербе и спешит на помощь Тимофею Авоськину и его друзьям. Как и почему оказалась здесь Терзалия? Она именно была "автором того нелепого приключенческого романа", в который угодили земляне. "Планета Сверба, .громдыхмейстер Хопс, генерал Ниве и другие - все они созданы воображением самой Терзалии... А потом туда, на Свербу, попали и мы, пришельцы из обычного мира. А затем и сама Терзалия уже в качестве героини своего же произведения (вспомним, жители Арис способны материализовать собственное воображение - А. Г.) кинулась нас спасать, пытаясь выправить свой же сюжет..." Иначе говоря, Терзалия становится как бы "редактором придуманных действительностей". А их в повести кое-где явный перебор, хотя, надо отдать должное автору, в причудливости фантазии ему не откажешь, финала заранее не предугадаешь. Правда, читая А. Талина, иной раз ловишь себя на ощущении, что люди отдаленного будущего, а с ними разумные существа далеких планет, живут и действуют слишком уж по-земному, слишком по образу и подобию представителей страны Советов второй половины XX столетия. И невольно возникает вопрос - а нет ли тут авторской натяжки? В какой-то степени - да. Но есть и своя логика. Помнится, С. Лем, размышляя о труде писателя-фантаста, писал: "В сущности, говоря о будущем и жизни на других планетах, я говорю о современных проблемах и своих современниках, лишь облаченных в галактические одежды". Я думаю, что слова эти применимы и к А. Шалину. К тому же, как мне показалось, А. Шалин в реализации своих замыслов не в последнюю очередь исходит из известной теории И. Ефремова, согласно которой жизнь разумной Вселенной, в будущем интенсивно осваиваемой человеком Земли, основана на принципах сходства и всеобщности процессов и явлений. То, что когда-то происходило или происходит на нашей планете, может по аналогии возникнуть в любом обитаемом уголке космического пространства. "Не следует забывать, что все мы, в сущности, герои и соавторы одной и той же истории, которая называется историей человечества, а потому, помогая друг другу в беде и творя добро, мы исправляем наш общий сюжет", - говорит на последних страницах повести "Путешествие Тимофея Авоськина..." капитан звездолета Прохор. Но меньше всего хотелось бы, чтобы читатель в этих словах увидел лишь вариацию классического - "весь мир - театр". За внешней похожестью уже иной поворот мысли, за которым земной мир расширяется до бездонных пределов космоса, где, как и на Земле, все взаимосвязано, взаимозависимо, и нарушение единого космического сюжета - великой гармонии Природы - чревато непредсказуемыми последствиями.
      Еще один, облаченный в "галактические одежды", сатирический детектив с социальной начинкой являет собой повесть новосибирского фантаста Олега Чарушникова "Пункт проката". Еще один, однако, увы, во многом знакомый по многим другим подобным произведениям. Все тот же молодой ученый в качестве главного действующего лица бороздит просторы Вселенной, все те же криминальные страсти на чужих планетах в исполнении уже неоднократно встречавшихся космических типажей... Даже плутовато-нахальный, хотя и преданный робот, словно взят напрокат. (Только у Шалина он зовется Филимоном, а у Чарушникова - Гришей). Такая похожесть - беда не одного О. Чарушникова. Чем больше читаю я молодых фантастов, тем чаще ловлю себя на, подозрении, что существует в их среде некая негласная биржа типовой научно-фантастической номенклатуры, которая снабжает готовыми литературными схемами и конструкциями или отдельными их узлами, стандартными НФ-шаблонами и деталями, вроде тех же прохиндеев-роботов или непременного бластера. Впрочем, есть в ассортименте и типовые идеи, и художественные приемы (желающие .могут сравнить произведение О. Чарушникова с повестями А. Шалина, а его вещи, в свою очередь, с "Пленниками Черного Метеорита" А. Бачило и И. Ткаченко. Меньше всего хотелось бы обвинять молодых фантастов в том, что они подглядывают друг у друга, заимствуют, списывают, однако факт остается фактом: похожести у них и в общем, и в частностях предостаточно. Хотя, если вспомнить, что почти все они долгое время варились в одном котле НФ-клубов и творческих семинаров, связаны личными контактами, это не особенно и удивительно. Напротив, наверное, и не могло не сказаться, не сформировать какую-то общность взглядов, традиций, не создать спонтанно и научно-фантастическую литературную биржу. Так что, как видим, помимо положительной стороны творческого взаимовлияния молодых фантастов, существует и отрицательная, которая выражается в недостаточной самостоятельности художественного мышления, что грозит потерей индивидуальности, самобытности. Это, в свою очередь, при тесных корпоративных связях молодых фантастов может привести к тому, зачатки ,чего наблюдаются уже сегодня, - к унифицированности, обезличенности фантастической продукции, конвейерности, поточности ее изготовления. Я не берусь утверждать, что в творческой этой корпоративности корень зла. Просто хочу напомнить, что литература - дело штучное, а индивидуальность приобретается только в собственных художественных поисках, только под гнетом собственного строгого критического взгляда на свою работу и постоянных сомнений. Банальности? Но они из ряда тех вечных истин, которые вроде бы прекрасно известны, но так же прекрасно забываются. Как, кстати, забывается и то, что первооснова любого художественного произведения - язык. Именно благодаря ему научно-фантастическая идея обретает живую плоть, а ее автор - "лица необщего выражение". Однако как раз язык многих начинающих фантастов оставляет желать лучшего. И далеко не всегда потому, что очень уж коряво и косноязычно пишут (говорить скорей приходится о гладкописи), и не так, чтобы уж очень наукообразно и скучно - хватает и легкости, и раскованности, и ироничности, но... Читая и В. Пищенко, и А. Шалина, и, особенно О. Чарушникова (я уж не говорю о многих других, менее способных и интересных авторах), приходишь к мысли, что вот как раз для того, чтобы представить хотя бы в общих чертах, как станут изъясняться между собой персонажи будущего, молодым писателям воображения зачастую и не хватает. А потому и изъясняются они у них, в основном, на жаргоне интеллектуальных курилок НИИ и академических институтов 80-х годов двадцатого столетия. Да и ассоциации у большинства героев молодежной НФ возникают слишком уж сегодняшние, от нынешнего быта неотъемлемые, будто и нет никакой временной дистанции. Я говорю не о проекциях на современность и не о параллелях с настоящим, а о конкретных ощущениях действующих лиц в передаче их авторов. У того же О. Чарушникова, например, читаем, что межпланетный корабль, стоявший на дворе пункта проката, напоминал Пизанскую башню, "только не ту, красивую, итальянскую, а так... скорее водонапорную в каком-нибудь заштатном районном городишке, где летом, кажется, никто, кроме курей, не живет". Само по себе сравнение с водонапорной башней и курями вокруг никаких возражений не вызывает, но корректен ли образ во временном смещении почти на столетие, не оказывается ли он для второй половины следующего века глубоким и малопонятным анахронизмом? Ведь автор ведет повествование не от себя лично, а от имени своего героя. Или вот обращается главный герой "Пункта проката" к читателю, давая портрет одного из жителей планеты Большие Глухари, на которой он очутился: "Представьте себе на минутку: Уинстон Черчилль, только жгучий брюнет и без сигары. Измаил очень стеснялся исторического сходства и отрастил себе грозные турецкие усы". Мне думается, что и сам-то О. Чарушников едва ли сможет отчетливо представить себе Черчилля. А вот инопланетянин Измаил, оказывается, может, да и настолько еще, что стесняется "своего исторического сходства". Поистине чудеса! Еще пример. Герой-рассказчик размышляет о том, что стоит только задуматься на работе о футболе, философии и т. п., как вызывают "затащить на этаж новый полуторатонный сейф! Приходится срываться с места и до конца дня топтаться вокруг стальной громадины с криками: "Заводи краем! На себя принимай! Бойся, падает!..." Без сомнения, очень зримая институтско-итээровская ситуация, но каким бы ни стремился показаться парадоксальным автор, никак не вяжется она с далеким будущим. Как не вяжется, например, и такая деталь. "Я сидел в пилотском кресле, методично тер цепь наручников о напильник, зажатый в щели пульта управления"... - читаем мы, радуясь счастливому избавлению героя от инопланетной мафии, но тут же сомнение охватывает: уж, наверное, на космическом корабле, каким бы ветхим и допотопным он ни был, да еще при наличии умного робота, нашлись бы иные способы освобождения от наручников. И подобных примеров в повести О. Чарушникова несть числа, что, конечно же, достоверности художественной ей не добавляет. Вообще же стиль, язык и все, что касается художественного обеспечения научно-фантастических произведений - тема отдельного серьезного разговора, поскольку и у молодых, и не у молодых писателей это самое больное, самое уязвимое место. Это тот, часто непреодолимый барьер, который мешает фантастике из ширпотребовского чтива превратиться в настоящую литературу. Одним из популярнейших образов у фантастов новой волны, пробующих свои силы в социальной сатире, стало изображение в том или ином виде командно-бюрократической системы, в чем мы уже успели убедиться по произведениям А. Шалина, А. Бачило и И. Ткаченко, О. Чарушникова. Однако если у них это лишь звено в художественно-образной структуре, то в повести красноярца Михаила Успенского "В ночь с пятое на десятое" подобный подход становится уже не листиком или веткой на художественном дереве, а самим стволом. Вместе с героем-рассказчиком, отправившимся искать средство от "кровососущих", то бишь клопов, мы попадаем в некую чиновничье-бюрократическую Управу в виде гигантской башни-цитадели, где знакомимся с целой галереей типов, порожденных, ло едкому, но меткому определению автора, "эпохой попустительства и развитого алкоголизма". Вот техника-грубиянка, которая понимает, что она в большом дефиците и оттого "ей за хамство ничего не будет, вот и старается, чтобы посетители не забывали, где находятся". А вот архаичный, но все еще живучий "человек в белых бурках" - специалист по "прорывам, проранам, узким местам". Колоритен и некто "невеликий", словно хамелеон меняющийся и перестраивающийся по команде сверху. Есть в этой галерее и горе-знатоки русского языка, ориентирующиеся на газетные штампы, и кинодеятели, работающие не на зрителя, а на "закрытые просмотры"... Все они, несмотря на фантастическую условность и сатирический гротеск, очень узнаваемы, жизненно убедительны и очень точно отражают свое время. Избранная автором композиция - путешествие главного героя по "лабиринту порядка" - дала возможность вскрыть и высмеять самые различные общественные пороки.