Утром Джерри встретил Никки на пороге её комнаты. Его лицо украшали огромный синяк на щеке и сильно рассечённая бровь, на которую были наложены пластиковые стяжки. Но в глазах Джерри появилось новое выражение: вместо тоски там поселился вызов. Никки внимательно посмотрела на него и сказала:
      – Ты вчера был как лев! Спасибо, ты один храбро встал на мою защиту.
      Джерри покраснел и сердито пробормотал:
      – Всё равно у меня ничего не получилось…
      – Наклонись ко мне, – попросила сидящая в кресле Никки, и, когда Джерри недоуменно склонился, она ласково поцеловала его в избитую щёку.
      Мальчик быстро выпрямился – алый как мак.
      – У тебя получилось, – уверенно и как ни в чём не бывало продолжила Никки. – Ты задержал его и дал мне время сконцентрироваться. А когда я увидела, КАК он тебя ударил, я стала… берсерком. Если бы не коляска, я бы разорвала эту свинью…
      – Так это… ты его? – спросил потрясенный Джерри. – Я, признаться, когда улетел, уже… кхм… не следил за ситуацией.
      – Я ослепила его струёй воды и ударила в шоковую точку, – кивнула Никки, – растянув правую руку и порвав швы под лопаткой. Уже потом его шокнули полицейские. Вроде никто не заметил моего удара – ну и славненько. Поехали завтракать.
      Джерри, избитый, но почему-то счастливый, сидел за столом вместе с Никки, а больное население вокруг них шумело, разглядывало их во все глаза и обсуждало арест начальника безопасности и последние происшествия. Никогда ещё пропахшая лекарствами скучная атмосфера госпиталя не была так наэлектризована новостями и слухами. Если бы Тона знала, что тут творится, она сломала бы себе что-нибудь ещё, лишь бы снова попасть в такую гущу событий.
      После завтрака Джерри и Никки пошли от озера вверх по ручью – подальше от чужих глаз и ушей. Тропинка вилась между деревьями и цветущими кустами, забегая на сочные зелёные полянки, где на скамейках сидели выздоравливающие пациенты с родителями, приехавшими их навестить. Раздавались громкие голоса и удары о мяч – самые шустрые больные играли в лунный бадминтон и мини-гольф.
      Лунный день длился две земные недели, столько же занимала лунная ночь. Но люди на спутнике Земли жили по привычному земному календарю, поэтому купола затенялись на восемь часов, имитируя обычную ночь, и снова светлели искусственным рассветом, оставаясь прозрачными шестнадцать часов подряд. Сегодня было редкое утро – настоящий лунный рассвет совпал с началом календарного дня. Поэтому все, кто мог ходить, спешили погреться на солнышке, которое две недели заменялось купольными лампами.
      Метров через пятьдесят тропинка выбежала к совсем уж крохотному озеру, из которого и вытекал ручей. Небольшой холм на противоположном берегу озерца бугрился мшистыми валунами, живописно разбросанными среди зарослей кустарников и низких деревьев. С отвесной двухметровой скалы медленно струился водопад, и по озеру гуляли неспешные волны и солнечные блики. Пахло водой и травой. К уютному плеску водопада примешивалось гортанное скрипение невидимой лягушки. Бремя от времени в общую звуковую гамму вплетались ещё какие то мелодичные звуки – пение другого вида лягушек, или птиц, или цикад.
      – Как тут здорово! – воскликнула Никки. – Теперь моя оранжерея кажется маленькой и даже смешной, а ведь она для меня была – полмира… Я там отдыхала, загорала, купалась, ловила рыбу, собирала урожай, возилась с рассадой – миллион дел и развлечений! Оказывается, я владела всего лишь теплицей…
      – Ты ещё Землю не видела, – улыбнулся Джерри, – потом тебе и этот парк покажется клумбой.
      – Расскажи о Земле! – загорелись синие глаза Никки.
      – Не-ет, – протянул Джерри, – сначала ты мне всё расскажи. Во-первых, я ничего не понимаю, где ты нахваталась всего этого…
      – Чего – этого?
      – Ну… такой рассудительности. Как ты вела себя у директора! Ты выглядела невероятно крутой! Я не мог узнать тебя.
      – Хм… знаешь, на астероиде у меня было мало развлечений. Набор старых книг и фильмов у Робби – это всё, что оказалось у меня в наличии. Почти все литературные и кинофайлы Робби потерял при аварии – у него осталась часть античных текстов и какое-то количество книг девятнадцатого и двадцатого веков.
      Глаза Никки мечтательно прищурились.
      – Но зато – какие это оказались книги! Марк Твен, Булгаков, Жюль Берн, приключения Шерлока Холмса, истории адвоката Перри Мейсона, а уж книги Рекса Стаута про сыщиков Ниро Вульфа и Арчи Гудвина я знаю почти наизусть! Часто, когда я спорила с Робби о чём-нибудь, то делала вид, что я – Ниро Вульф, и пыталась его припереть к стене логическими доводами, но этот старый абак – крепкий орешек, верно, Робби?
      – Ну, несколько раз тебе удалось меня переубедить, – донёсся голос Робби из рюкзака, – и это очень неплохое достижение.
      – Думаю, что да. Каждый человек растет как личность, вбирая что-то из поведения окружающих и из поступков героев фильмов и книг. Я часто замечаю, что подражаю кому-то из своих любимых персонажей. Это даже раздражает – чувствуешь свою вторичность. Думаю, с возрастом это пройдет и всё сплавится в единую личность, если до этого – хе-хе – её никто не пристукнет!
      – И что?
      – А то, что очень удобно иметь под рукой хорошо изученные стереотипы поведения. В кабинете директора я просто сыграла роль Ниро Вульфа и даже изобразила одну из сцен его знаменитого финального разоблачения. На самом деле я не такая!
      – А какая?
      – А вот такая. – Никки вдруг развернула коляску и направила её прямо в озеро. Девочка заехала в воду до середины колес, замочив босые ноги. – Держись, сухопутная крыса! – И она стала брызгать на Джерри водой, правда только здоровой левой рукой и стараясь махать ею не очень сильно.
      – Лиха, что и говорить, – улыбнулся Джерри, даже не загораживаясь от брызг.
      Вокруг колёс коляски закружились любопытные мальки. Никки опустила руку в воду.
      – Ах, как хочется искупаться… – с грустью вздохнула она. В госпитальном саду купание категорически запрещалось.
      – А ты знаешь, – поспешил Джерри поднять настроение Никки, – что в Нью-Йорке, на Тридцать пятой улице Манхэттена, стоит дом из красного кирпича с мемориальной доской: «Здесь жили великие сыщики Ниро Вульф и Арчи Гудвин»?
      – Ух ты! Расскажи! Ты сам это видел? – Сплин Никки как рукой сняло, и она выехала на берег.
      – Да, видел, но сначала ответь – почему этому роботу вздумалось нападать на тебя?
      – Я не знаю, – вздохнула Никки. – Десять лет назад кто-то обстрелял корабль родителей из электромагнитной пушки. Вся электроника полетела к чёрту, и именно поэтому корабль разбился об астероид. Родители погибли, а я сломала позвоночник…
      – Ты мне этого не говорила! – в ужасе воскликнул Джерри.
      Никки помолчала.
      – Я недавно узнала о причинах аварии. И совсем не хочется мне об этом говорить. Это покушение на меня… по-видимому, оно как-то связано с давним обстрелом корабля… Но почему? Чем и кому я сейчас мешаю? Я ведь даже не свидетель – я ничего не знаю и не могу знать о напавших на «Стрейнджер»…
      – Ты, случайно, не богатая наследница? – всерьёз поинтересовался Джерри.
      – Нет, – так же серьёзно ответила Никки.
      – Тогда ничего не понимаю, – развёл руками Джерри. – Слушай, а ты не думала…
      – Ты сам слушай! Дай отдохнуть раненому ребёнку! Я устала говорить, – почти сердито сказала Никки. Она действительно выглядела заметно бледнее обычного. – Давай о чём-нибудь повеселее… И ты обещал рассказать о Земле!
      Джерри смирился и стал рассказывать о своей планете. Он прожил земную жизнь в Северной Вирджинии, в деревянном доме, стоящем на склоне невысокой горы в старом дубовом лесу с примесью гикори, сосен и клёнов. Стены дома были сложены из тёсаных брёвен, крытых прозрачно-медовым лаком.
      Ночью дом светился в тёмном лесу огромными треугольными стёклами, как солнечный прозрачный кристалл. Зимой в окна заглядывали заснеженные голубые ели, посаженные родителями вокруг дома, а в самом доме вкусно пахло дымом от дубовых поленьев, горящих в камине.
      Бревенчатое шале скрывалось в тихой горной долине с узкой тупиковой дорогой, десятком таких же деревянных домов и небольшим искусственным озером с бобрами и форелью, из которого вытекал ручей с мини-водопадом. На берегу озерца стояла древняя заброшенная охотничья хижина.
      Невысокие горы вокруг назывались смешно – хребет Бычьего Ручья. Автомагистраль в недалёкий столичный Колумбийский округ проходила в километрах пяти, и шум от неё не доносился в долину. Тишину вокруг нарушали только самолёты из аэропорта Далласа, изредка пролетавшие высоко над домом, да звонкие крики и посвисты многочисленных птиц. Зверей в местных заповедных горах тоже водилось немало.
      – Представь, – увлечённо рассказывал Джерри, – завтракаешь у окна, а за ним – стриженая полянка, лес и кормушка для птиц, но едят там все голодные звери. Это такая умора – смотреть, как белки-акробаты грызут семечки, вися вниз головой. Олени тоже любят пожевать птичье зерно. Летом приходят по два-три оленя, а зимой – и с дюжину. Правда, их нельзя гладить, как Тамми и Томми, – они у нас дикие и пугливые, ближе десятка метров к себе не подпускают. У всех белые хвосты, а у маленьких оленят летом ещё светлые пятна по бокам и на спине. Жизнь у диких оленей не сахар – в жару их зверски мучают кусачие оводы, зимой им голодно и холодно… Их часто сбивают машины, очень жалко… Маму олени нередко расстраивали – подчистую съедали у неё цветы и декор-кустарник. Уж она ругалась-ругалась на них, но продолжала подкармливать. Иногда из окна я видел озабоченную, всё время куда-то спешащую лису. У неё недалеко была нора, и тощие лисята выпрыгивали прямо на дорогу. А скунс – с белыми нарисованными ушами на чёрной спине – ходит солидно, не спеша, роется в траве, фыркает, ищет жуков. Окно моей спальни в хорошую погоду открывалось на ночь… просыпаешься утром от бормотания, а это стая диких индюков идёт по лесу, кормится желудями и кудахчет. Но самые уморительные звери – это, конечно, еноты. Они похожи на горбатых пушистых собак и приходят обычно ночью. Еноты умные, отлично лазают по деревьям и легко забираются на дек, что и делает их самыми успешными ночными воришками.
      – Ночные воришки! – веселилась вовсю Никки, слушая с горящими глазами Джеррин рассказ, словно фантастическую сказку. Джерри и сам оживился, энергично жестикулировал, а его лицо посветлело от воспоминаний.
      «Вот странно, – думала Никки, удивляясь, – на одной и той же планете живут Фитасс, Спиро и такой мальчишка, как Джерри, рискнувший жизнью ради малознакомой девчонки…»
      – Иногда мне кажется, что звери гораздо умнее, чем принято считать… Однажды вечером к стеклянной двери снаружи подошёл енот и положил лапу на стекло. И я изнутри стекла прижал ладонь к его когтистой ладошке, посмотрели мы внимательно друг на друга и разошлись по своим мирам. Может, он спасибо за еду говорил… А вот ещё. Сидим как-то поздно вечером, ужинаем, окно в тёмный лес открыто. Вдруг слышим странный не то звон, не то стук – будто пустую банку пинают. Включили наружный свет, выглядываем – енот пришёл птичьих семечек поесть, а на передней лапе у него банка из-под колы. Видимо, соблазнился запахом сладкого, засунул лапу в узкую жестяную щель, а вытащить не смог. Так и ходит с банкой на лапе. Видимо, лапа уже распухла внутри жестянки. Мы всполошились – надо спасать енота! Да как? Он-то умный, но не настолько, чтобы нас к себе подпустить. Отец надел толстые перчатки – чтобы енот руки не покусал, не поцарапал – и стал подкрадываться к нему, прячась за стволами деревьев, как индеец Орлиное Перо на тропе войны. Подобрался на метра два, а ближе нельзя. Енот забеспокоился, от корма оторвался. Тут папа как бросится к еноту, в надежде схватить – да куда там! Енот на трёх ногах оказался быстрее отца на двух, опередил его, подскочил к ближайшему гикори и мигом забрался на него – даже банка не помешала. Вот чертяка! Устроился высоко вверху, банкой гремит, вниз осуждающе смотрит, мол, не дали человеку спокойно поесть.
      Никки уже всерьёз беспокоилась за енота. А Джерри вспоминал:
      – Мы стали думать, что делать, но так ничего и не придумали стоящего. У енота ведь нечеловеческое терпение – он на дереве хоть сутки просидит! Наконец отец говорит: «Давайте попробуем енота напоить спиртным – последний шанс ему дадим… где-то я читал про такой способ охоты». Взяли мы пластиковую миску, вылили туда бутылку пива – у отца только немецкое было, но он решил, что енот не такой уж патриот, чтобы вето на него наложить, – и поставили под дерево с недоверчивым зверем. «Ну вот, он спустится, налакается и тут же заснёт, а утром мы его возьмём тёпленьким и спасём…» Увы, расчёт был хил и не оправдался: поутру лохматого гостя не было ни на дереве, ни возле угощения. Миска же стояла насухо вылизанная и даже с насквозь прогрызенным дном.
      – Что же было дальше с енотом-бедолагой? – спросила Никки.
      – Мы его больше ни разу не видели, – вздохнул Джерри. – Полагаю, он погиб. Дикий лес – место жестокое…
      – Что такое дек? – Никки вспомнила незнакомое слово из Джерриного рассказа.
      – Это широкая деревянная веранда вокруг дома на уровне второго этажа – как настоящая палуба… А ты смотришь с треугольного носа дека, как капитан корабля, а лес кругом – как зелёное море… В креслах на деке я любил загорать, а за деревянным столом – завтракать в тёплую погоду. Сидишь, пьёшь утренний кофе с бутербродами, а вокруг зелень, солнце, птицы цвикают, бабочки суматошатся. Иногда услышишь низкое гудение – колибри прилетела, крыльями машет так, что их не видно. Может лететь очень быстро – еле заметишь глазом, а может спокойно висеть на месте – неяркая, но симпатичная, спинка в зелёную крапинку, а нос длинный, чтобы удобнее цветы на нектар проверять… А как-то осенью к нашему дому повадилась ходить четвёрка чёрных медведей…
      – Врешь! – не выдержала такого Никки.
      – Клянусь Большим Аттрактором! Это была звериная семья – медведица с кожаными пролысинами на заду и три уже больших беломордых медвежонка. Детёныши игривые – друг с другом возятся, на задние лапы встают, на деревья лазают… Они сначала приходили, когда стемнеет, но потом осмелели и шлялись свободно и днём. Обычная их еда – жёлуди в лесу… идут себе и жуют как коровы! – но птичье зерно с подсолнечными семечками тоже любят, как и мусорные баки с остатками еды… Распотрошат их так, что собирай потом пластиковые мешки по всему лесу, всё прокусано и прогрызено… Часто они ещё и развлекались – придут, разорят птичью кормушку, столкнут возле дома всё, что только можно столкнуть или развалить. Медвежатам нравилось гнуть всякие торчащие железяки – прочный стержень, на котором висела кормушка, они каждый раз сгибали до земли. Приходилось вечером из дома выходить с опаской, да и днём оглядываться почаще… На следующий год, после спячки, они снова появились, только старший мальчик-медвежонок отделился от остальной семьи, стал самостоятельным.
      – Невероятно, – восхищённо слушала Никки, – а я думала, что медведи если они и остались, то только в зоопарках.
      – Вовсе нет… Ещё мне нравилось бывать на океане, – продолжал увлекшийся Джерри. – Мама и папа не любили шумных мест, популярных курортов, вроде Оушен-Сити, и мы уезжали в заповедник на остров Ассатиг, оставляли машину на парковке возле берега и шли пешком по песку вдоль океана. Народ ходить ленится, оседает возле автостоянки. Если отойти хоть на полкилометра, остаёшься один на длинном песчаном пляже. Над ним всё время висит солёный туман от прибоя, ведь океанская волна никогда не успокаивается… В море дельфины прыгают, да и акулы опасно пошаливают. Могут запросто укусить за ногу в мутной воде – даже возле самого берега…
      – Да, это не рыба Эрик… – живо переживала Никки рассказ.
      – Я больше всего любил кувыркаться в разбивающихся волнах. Как схватит тебя волна, закрутит вверх ногами и выбросит на берег… Сила! В гладком прибойном песке копаются шустрые рачки, живущие в маленьких ракушках. Сколько узорных раковин я насобирал на том пляже! Бредёшь по песку вдоль прибоя – солнце печёт, а океанский бриз охлаждает… прибой шумит, воздух пахнет солью. Безлюдье и безмолвие, как на другой планете… В песке – масса нор серо-жёлтых крабов, валяется чёрная рогатая скорлупа личинок морских скатов, почти резиновые водоросли и панцири от «лошадиных копыт» – это здоровенные морские не то крабы, не то пауки… может, родственники трилобитов. По дюнам острова Ассатиг бродят стада диких пони – красивых, свободных, разноцветных. Пасутся в траве на песчаных холмах, носятся по пляжу, разлохматив хвосты… Как пристанут целым стадом – ну-ка, дай поесть! – так страшнее медведя!
      – Какие чудеса – лес, медведи… океан, дюны с дикими пони… – Никки была потрясена. – И ты всё это видел, счастливчик!
      В ответ Джерри почему-то помрачнел.
      Никки захотела ещё раз поцеловать Джерри в мягкую щёку, но не решилась. Кажется, она начала приобщаться к цивилизации.
      На следующее утро Никки открыла дверь на стук Джерри очень серьёзная.
      – Звонил полицейский Горбин, – сказала она. – Громилу Джонса нашли мёртвым в камере. Причины пока неизвестны. Уже возникла нелепая, но многозначительная версия о самоубийстве…
      – Ничего себе! – побледнел Джерри.
      – Да… ОНИ не останавливаются ни перед чем. Мне совсем не хочется завтракать, поехали в парк.
      Они устроились в тени большой акации с нежно-розовыми пушистыми цветами.
      Никки спустила босые ноги на землю и ласково поерошила ими мягкую зелень. К траве девочка испытывала самые тёплые чувства – они долгие годы жили вместе, спасая друг друга от удушья.
      – Офицер Горбин успокаивает меня: говорит, что за госпиталем установлено наблюдение полиции. Но если ОНИ достали Джонса даже в тюрьме, то, как только я выйду из госпиталя, ОНИ сразу меня прикончат…
      С этого времени Никки часто говорила так: «ОНИ»… Джерри не нашёл что возразить.
      – Робби, нужно найти безопасное место для жизни… Что ты посоветуешь? – спросила Никки. – Как насчёт этих детских приютов?
      – По официальным данным, в приютах находятся дети, которым нужен медицинский уход или социальный контроль, – немедленно откликнулся Робби. – Это скорее детские колонии. Там охрана направлена на то, чтобы оттуда не убегали, а не на предотвращение угрозы снаружи… Более подходящий для вас вариант – хорошо охраняемая частная школа, где студенты и учатся, и живут. Это и юридически легальная альтернатива приюту, и, одновременно, возможность получить приличное образование. Многие родители, улетая в космос на годы, оставляют Детей не у родственников, а в таких школах-колледжах. Большинство таких школ расположено на Земле, самые старые – в Англии. Но самый знаменитый колледж – школа Эйнштейна на Луне. Да, точно – Лунный колледж! Это супершкола! – радостно воскликнул Джерри, но сразу приуныл: – Туда невозможно попасть: сумасшедший конкурс и совсем уж безумные цены…
      – Сначала давай решим, стоит ли туда попадать! – рассудительно сказала Никки. – Что ты думаешь о безопасности Школы Эйнштейна?
      – Сильнее охраняется только форт Нокс, – уверенно заявил Джерри. – В Колледже учатся сотни детей из самых элитных семей. Да их берегут как зеницу ока! Я смотрел тивипередачу про Лунный колледж – он расположен совершенно изолированно, рядом находится лишь маленький посёлок Шрёдингер для обслуживающего персонала. Там каждый человек проверен, и новые люди появляются крайне редко. Но главная защита заключается в самом уровне родителей учеников. Любая мафия или преступная группировка, поднявшая руку на детей Лунного колледжа, будет неминуемо отслежена и уничтожена. Думаю, что часть студентов сама из мафиозных семей, и это охраняет школу сильнее, чем любые стальные запоры.
      – Что ж, звучит очень хорошо… но, Джерри, ты сам понимаешь, – сказала Никки, пристально смотря на него, – что я – мишень для каких-то могучих врагов. Рядом со мной находиться опасно. Свидетельство этого грустного факта – у тебя на физиономии…
      Она кивнула на лицо друга, всё ещё не пришедшее в норму после схватки с Джонсом.
      – Ты действительно хочешь и дальше… держаться вместе?
      – У меня нет другого выхода, – театрально-тяжело вздохнул Джерри. – Я всё понимаю, но ты без меня просто пропадёшь – дикий Маугли беспомощен в современном мире. Его нужно учить пользоваться лифтом, телефоном, шнурками… Это мой долг цивилизованного человека! Ну и вообще – с тобой интересно… гулять, разговаривать…
      – Короче, я настолько интересный собеседник, что ты готов рискнуть своей жизнью? – улыбнулась Никки.
      – Да! – с вызовом сказал Джерри.
      – У-у… ты – настоящий лев…
      Никки задумчиво уставилась на покрасневшего Джерри и, не отрывая от него взгляда, спросила в пространство:
      – Робби, что ты знаешь про Школу Эйнштейна?
      – Посмотрите видеоролик о Лунном колледже, не забывая, однако, что он рекламный… – посоветовал Робби.
      Передняя стенка Робби-чемоданчика засветилась и превратилась в экран, на котором появилось изображение Луны. Камера стремительно приблизилась к кратеру с крупным зелёным пятном посередине. Пятно оказалось куполом, укрывающим старинный замок на берегу озера и обширный парк размером в квадратную милю.
      … На экране замелькали картины аудиторий с арочными потолками, прекрасно оборудованных лабораторий, впечатляющей библиотеки старинных бумажных фолиантов и стадиона диаметром в полкилометра, над которым летали десятки огромных плавных птиц.
      Когда одна из птиц подлетела ближе, Никки вскрикнула от неожиданности. Это была не птица, а человек с крыльями и очень счастливым лицом.
      После этого видеоряда Робби выдал на экран следующие строки:
 
       Школа Эйнштейна.
       Срок обучения – пять лет.
       Число студентов – 500 человек.
       Количество принимаемых каждый год – 100 человек.
       Количество пытавшихся поступить в прошлом году – 109 060 человек.
       Стоимость обучения – 1,5 миллиона золотых долларов в год.
 
      – Ну вот – тысяча сто человек на каждое место… – Джерри присвистнул, – да ещё полтора миллиона золотых в год…
      Он повернулся к Никки, но та ничего не слышала. Она тяжело дышала, широко распахнув глаза, где плавало отражение крылатых людей. Наконец Никки очнулась и посмотрела на Джерри.
      – Мы туда поступим! – громко сказала она.
      – А ты знаешь, какие у меня школьные баллы? – скептически хмыкнул Джерри.
      – Ну и что, я вообще никогда не училась в этих ваших школах!
      Джерри с тяжёлым вздохом посмотрел на наивную Никки, совершенно не представляющую реалий новой для неё жизни, в том числе – размера суммы в полтора миллиона золотых долларов. Умножать на пять это фантастическое число Джерри даже не видел смысла.
      Они пошли обедать, а потом Никки заявила, что каникулы закончились, и уехала в свою комнату.
      С тех пор Джерри видел Никки только в кафетерии, но даже за столом она была задумчива, неразговорчива и смеялась заметно реже обычного, несмотря на все забавные истории, изо всех сил вспоминаемые Джерри.
      Так длилось целую неделю. За эти дни Джерри остро осознал, как ему не хватает совместных с Никки прогулок и длинных обо всём разговоров. Со всей силой своего беспросветного одиночества он привязался к этой девчонке, у которой тоже никого в этом мире не было. Она за короткое время стала ему самым близким другом. Когда Джерри смотрел на Никки, у него в груди загорался тёплый радостный огонёк.