— А мне кажется, у тебя шило в заднице, — зло отбривает Лека. — Гонишь, как на вражьи похороны.

Мне хватает света увидеть, как перекосило Юрку. Я пугаюсь. Я жалею, что этого не видит Лека — он смотрит назад, выглядывая в сумерках Вагрика на косматом вороном Ясмане… Как хорошо, отстраненной, чужой мыслью думаю я, что этим летом Вагрик взял с собой Волчка… А я дурак, я должен был вчера исхитриться и сказать хоть кому, должен был вчера еще понять, что дело нечисто!

Волчок стелется над серебристым ковылем серой тенью.

— Ого! — присвистывает Юрка. — А говорили, волков нет!

Я снова оборачиваюсь к Юрке и вижу, что у него в руках уже изготовлен лук.

— Нет! — кричу я. — Стой… — Шлю Барса вперед и хватаю Юрку за руку.

Стой, это друг, хочу сказать я… Юркин кулак сносит меня с коня и вышибает дух…

— Как ты смеешь, — откуда-то из далекого далека слышу я Лекин крик. Воздуха в груди почему-то совсем нет. А рука… оххх!

Волчок тычется холодным носом в шею, лижет лицо и лает могучим басом: мол, чего разлегся, друг? Вставай! Сейчас, шепчу я. Хочу прошептать…

— Король приказал вам вернуться, — откуда-то из-под самого неба зло чеканит Вагрик. — Всем троим.

— Ты еще кто такой, чтобы королевские приказы передавать! Я что ж, всякому шкету сопливому должен верить?

— Заткнись, — советует завтрашнему воину Лека. Он, оказывается, сидит на земле рядом со мной. — Оглобля стоеросовая, твое счастье… ведь убить мог!

— Что я слышу, — возмущается Юрка. — Нет уж, это его счастье! Чтобы всякий ублюдочный кутенок за руки меня хватал?! — Слишком старательно возмущается, думаю я. Радостно даже… Почему с Вагриком нет никого из стражи? Лека, он же нарочно подзуживает… я изо всех сил хочу сказать, предупредить… Лека пытается меня поднять, и я ору. А потом, наверное, теряю сознание…

Я прихожу в себя не сразу. И долго не могу понять — что со мной. Вроде что-то стряслось с рукой… Ясно помню дикую, невыносимую боль… сломал? Но сейчас рука не болит. Почти совсем… так, отголосок, память… зато мотает туда-сюда голову, горит лицо, и кто-то хрипло ругается.

Я открываю глаза. Почему так плохо видно? И почему — не предрассветное небо, а потолок из темных дубовых досок? Голова мотается, и никак не получается собрать мысли в кучу. Где я? И кто я?

— Анже, да очнись же!

Да. Анже. Я — Анже, послушник. Я слишком погрузился в очередное видение. Видно, опять сознание потерял. И Серж хлещет меня по щекам. Мог бы уже и перестать.

— Хватит, — прошу я. И не узнаю своего голоса. Странно, странно… что же не так?

— Давай садись! — Серж приподнимает меня, помогает сесть на застеленную одеялом койку. — Нечистый побери это дознание! Как ты?

— Подожди, — прошу я. — Дай подумать. Еще чуть-чуть, и я пойму.

Я и раньше видел, как летела под копыта степь… что же не так в этот раз? Нет, видно, я просто сильно головой ударился, когда упал с коня… когда… что?

— Когда я упал с коня, — повторяю я вслух. — Когда я схватил Юрку за руку, он меня ударил… И Я УПАЛ! Я, понимаешь, Серж? Вот что было не так! Этот мальчишка, Серый! Сережка, сын Юлии и Ожье! Я не просто вижу за него, представляешь? — Я вдруг пугаюсь того, что скажу сейчас. И все-таки говорю: — Все, кого я видел до него, — тогда я просто знал о них. А с ним я сливаюсь полностью… когда я там, я — это он.

— Но тогда тебе не стоит, — медленно говорит Серж. — Вдруг…

— Да ну, — отмахиваюсь я. — Поверь, Серж, это ничуть не страшно! Так же — только лучше. Полнее.

— Но ты рискуешь…

— Вот еще! Ничуть я не рискую. Это всего лишь видения, я в любой миг могу вернуться!

— Пойдем, — вздыхает Серж. — Сходим к брату библиотекарю.

А вечером я гляну, что было дальше.

Великий князь сидит подле короля, мы трое стоим между капитаном и Шкодой. Вчера в деревню за Кудрявкой пришли вильчаки. Стая была маленькая, даже не стая, наверное, а одна семья. И то удивительно, с чего бы оборотни забрались так далеко — обычно дальше Немалой Степи не забредают. Но деревни больше нет, а вильчаков перебили не всех.

И выходит, что наша дурость вполне могла оказаться последней дуростью в жизни…

Потому и послали за нами Вагрика — степняков вильчаки не трогают. Хоть и дальняя, а все же родня. Потому же Летний Стан, едва мы вернулись, окружили защитным наговором, а отец Вагрика, вождь Снежных Лисиц, поехал искать уцелевших оборотней. А найдет — мирно и без обмана доведет до Степи. Степнякам ни к чему нарушать мир крови. Нарушат — не выживут, они с вильчаками соседи…

Все это рассказал нам король, прибавив немало о выкрутасах, которые слишком долго сходили нам с рук.

— Я не знал, — жалобно запинаясь, выдавливает из себя Юрик. — Я не хотел… честное слово, я не хотел! Я не виноват, что принцу захотелось испытать себя в состязании с завтрашним воином! Мой король, отец… посудите сами, ведь я и дороги на плес на этот не знаю!

Завтрашний воин… смотреть ведь противно!

— Сережа, как рука? — спрашивает король.

Я пожимаю плечами… вернее, одним плечом. Что рука… висит себе на перевязи и покалывает иголочками. Но ответить я не успеваю.

— Это не я, — едва не в голос воет Юрка. — Он сам!

— Что — он сам? — с веселым удивлением спрашивает великий князь.

— За руки меня хватать стал! А мне что, и отмахнуться нельзя?!

Противно же слушать… Господи, да это хуже любого наказания! Скулеж и сопли… и это — будущий великий князь! Тьфу…

— С рукой все нормально, мой король, — говорю я. — Отец настоятель полечил. Сказал — день не трогать, и все.

— Небось, и вовсе притворяется, — бурчит поднос Юрка.

— Хватит, Юрий, — говорит король. — Тебя я выслушал и понял. Теперь очередь Валерия.

Юрка, шмыгая носом, умолкает. Король смотрит сыну в глаза и рявкает:

— Ну?

— Виновен, — пожимает плечами Лека. — Без оговорок.

— В чем? — шевелит бровью король.

— В том, что хотел с ним состязаться. — На Юрия Лека и не глядит. — Вот уж дурацкое желание. Мне стыдно. И даже не из-за вильчаков. Из-за Сереги.

— Понимаю, — кивает король. — А ты, Сережа?

Мне тоже стыдно, могу ответить я. Ведь почти сразу жалеть начал… ну что бы нам тогда же назад не повернуть! Ведь как чувствовал! Но все, о чем я думал и что чувствовал, я успел рассказать отцу Еремию. Он передаст королю без лишних ушей…

— А я потому за руки его хватал, что он чуть Волчка Вагрикова не пристрелил, — хмуро отвечаю я. — А в остальном… в остальном я согласен с Лекой.

Король тяжко вздыхает. Поднимается с кресла:

— О том, пристало ли состязаться воину, хоть даже завтрашнему, с мальчишкой, я оставляю судить вам самим. Скажу только, что незачем было отправляться на плес тайком. Я так думаю, многие бы захотели посмотреть на ваше состязание. — Король поворачивается к брату: — Юрий сегодня еще в твоей власти, брат мой великий князь. Тебе и определять его вину и наказание.

— Хорошо, брат мой король, — кивает князь Алексий. — Я решу. Иди в наши комнаты, сын, и жди меня там.

Юрий выходит бодрячком. Похоже, отцовского наказания не боится.

Король снова смотрит на Леку.

— Капитан Сергий!

— Да, мой король? — В голосе капитана явственно слышится неодобрение… вот только к кому оно относится?

— Раз уж моему сыну взбрело на ум состязаться с воином, — король усмехается чуть заметно, — я и наказание ему назначаю воинское. Десять суток строгого ареста, Валерий.

— Да, мой король, — чеканит Лека.

— А Сережа… — Король думает… или делает вид, что думает. Очень уж насмешливо он на меня смотрит! — Вроде выходит у нас сегодня, что отцы решают… ну да ладно! Не вызывать же твоего отца ради такой мелочи? Да ты, в общем, и так уж наказан… натерпелся с рукой-то, чай?

Я холодею. И, утопая в беспомощности — я поспорил бы и с королем, но не при Юркином же папочке?! — оглядываюсь на капитана. Что же это?! Разве не сам король говорил всегда: «Вместе шкодничаете, вместе и получайте»? И разве по-другому — честно?!

Наверное, что-то видно по моему лицу — а если и нет, все равно капитан понимает. И соглашается.

— Мой король, — говорит капитан, — ведь Сережка мне не чужой. Не раз поручали мне приглядеть за ним. Пожалуй, могу и сегодня послужить за отца.

— И то правда, — соглашается король. — Если только сам он согласится, что так будет справедливо. Что, Сережа, признаешь ты право капитана Сергия определить твою вину?

— Да, мой король, — выдыхаю я. — Без оговорок.

— Что ж… — Король садится и откидывается на спинку кресла. — Огласи свой приговор, капитан. Боюсь, будет он суровее, чем решил бы я, но тут уж ты в своей власти.

— Конечно, мой король, — кивает капитан. — Думаю я, Сережка виноват не меньше остальных. И правильно будет, если хлебнет он с Валерием одной мерой. Десять суток строгого ареста, Сергий. Я тебя, сопляка, научу, что такое военный порядок…

— Да, капитан, — отвечаю я. И облегченно перевожу дух.

Почему так — знает, верно, лишь Господь. Но я убедился — так оно и есть. Я сливаюсь в одно с мальчишкой из Двенадцати Земель, из Смутных времен… и скажи мне кто, что я не испугаюсь такого, — не поверил бы. Но — не страх чувствую я сейчас. Ни капельки страха. Только радость.

— Если появляются вильчаки, оглянись, не маячат ли вдалеке ордынцы, — задумчиво говорит Шкода. — Есть у них такая манера — пускать оборотней пощупать врага на зуб. Но бывает, что вильчаки охотятся на людей и сами по себе. Даже когда хватает и другой дичи. И брехня это, что они никогда раньше не заходили так далеко от Степи… — Шкода замолкает, словно ожидая возражений. Дураков не находится. Заспоришь — лишишься занимательной истории. Шкода знает их уйму и рассказывает — куда там всяким менестрелям. — Да, — повторяет Шкода. — Брехня. Я сам хоть из Славышти, но есть у меня родня в Солигарде, и как-то я гостил там на свадьбе. И услышал занятную историю…

Странное нам выпало наказание. Суровое, да… Но ни я, ни Лека не отказались бы повторить. Десять суток капитан гонял нас, как гоняют ни к чему не пригодных новобранцев. Утро начиналось с чистки конюшни. А потом, вывезя навоз за ограду, застелив полы свежей соломой и, сменив в поилках воду, мы надевали легкие кожаные доспехи и весь день, обливаясь потом, бегали, прыгали и кувыркались, держали в вытянутых руках кирпичи, приседали, отжимались, стреляли из лука и метали дротики. Конечно, не наравне с отборными стражниками королевской роты. Но нам хватало. Когда дежурный честь честью отводил нас на сеновал (единственная в Летнем Стане настоящая тюремная камера предназначалась, как объяснил нам Сергий, для птиц поважнее двух пацанов), мы валились с ног. Никогда раньше у меня не горела огнем грудь, не болела каждая жилочка… никогда не было такой каменной усталости по утрам, что страшно было вставать и выходить снова на эти муки! Зато ребята Сергия поглядывали на нас сначала удивленно, а потом — уважительно. Особенно после того, как великий князь Алексий увез сыночка служить в собственном отряде, и девчонка Таська, убиравшая их комнаты, рассказала: Юрий хвастал, что отец одарил его несильной оплеухой — дабы можно было сказать, не кривя душой, что без наказания сына не оставил. И смеялся над принцем и его дружком…

На одиннадцатый день мы спали почти до обеда. А чем еще можно было заняться? Вагриков отец нашел вильчаков, взял сына — срок гостевания все равно подходил к концу — и уехал. Спасибо Сергию, пустил Вагрика к нам попрощаться! Защитный наговор сняли, но на плес нам не хотелось. Пусто было… так и промаялись до вечера. И следующее утро показалось мне хуже тех десяти, когда надо было вставать, сжав намертво зубы, и выходить на утоптанный двор казармы. Намного хуже!

Промаявшись всего каких-то полчаса, мы с Лекой пошли в казармы и пристроились в хвост парням, наматывающим по двору круги с тяжелыми камнями в руках. Благо, наши кирпичи так и лежали в общей куче…

— Может, это лет двадцать назад было, — неторопливо говорит Шкода. Мы с Лекой сидим в кругу Сергиевых ребят. Как равные. — Тревогу подняли солевары. Старшина артели пришел к капитану гарнизона и попросил выделить охрану. Потому что каждое утро глина на берегу ручья испятнана огромными волчьими следами, а вчерашним вечером, когда артельщики возвращались с работы, мелькнула совсем рядом серая тень — и все как один решили, что не простой это был волк. Капитан, хоть и не поверил, все-таки отрядил десяток парней в охрану, а сам вывел остальных прочесать лес.

Шкода снова замолкает.

— Ну? — нетерпеливо кричат сразу несколько голосов.

— Ну и вышло так, — отвечает Шкода, — что одно крыло облавы накрыло оборотня, а другое — вышло прямиком на логово. Из логова слышался скулеж, и кое-кто из парней подумал, что лучше бы им навстречу выпрыгнул взрослый вильчак. А капитан влез в логово и вынес оттуда малыша.

— Волчонка? — жадно спрашивает Юрка Рыжий.

— Мальчишку, — без тени улыбки отвечает Шкода. — Ему было на вид с полгода, и худой он был — страсть. Капитан завернул его в рубашку и отнес жене. Никто в городке и окрестных деревнях не терял ребенка, никто не мог сказать, откуда взялся пацаненок в логове вильчака и почему оборотень не разорвал его. Правда, тот человек, что рассказал мне эту историю, считает, что капитан не слишком старался объяснить все эти непонятности. Он отправил волчью шкуру князю, а найденыша его жена вскормила своим молоком вместе с родным сынишкой.

Не просто так Шкода перескочил с вильчака на мальчишку, думаю я. Что-то с пацаном окажется не так!

— Мать не делала различий между родным сыном и приемным. Сначала мальчишки вместе учились ходить, потом в полном согласии переворачивали вверх дном дом… и вот настал день, когда капитан привел их во двор казармы, чтобы впервые посадить в седло. И всегда смирная кобылка шарахнулась от мальчишек, как Нечистый от Света Господня… Вы, наверное, уже догадались почему?

— Почему? — переспрашивает Ясек.

— От них пахло зверем, — тихо говорит Лека.

— Да, мой принц, — так же тихо отвечает Шкода. — Жаль, что капитан не понял этого сразу. Он попросил кого-то из своих парней придержать лошадь и подсадил сына в седло.

— И что? — шепчет Мелкий.

— Лошадь забилась и сбросила мальчишку. Капитан, конечно, не дал ему упасть, поймал. Но на руках его оказался волчонок.

Шкода снова держит паузу. Парни галдят один другого громче. Я уже знаю, почему Шкода часто замолкает. Это же так интересно — угадать, что дальше! Но в этот раз мне не хочется угадывать. Что гадать… все ясно. Люди и вильчаки не щадят друг друга никогда.

— Время вышло, Шкода. — Капитан встает, потягивается. — Парни, хорош прохлаждаться! Разбираем копья.

— Чем хоть дело кончилось?! — возмущается Юрка Белобрысый.

— Разрешите, капитан? — усмехается Шкода.

— Коротко, — кивает капитан.

— Ладно, если коротко… Пусть пацан оказался оборотнем, он все-таки был капитановым сыном. Никто не кинулся убивать его. Капитан раздобыл для него «лошажью душу», и мальчишки вместе учились скакать верхом. А чем закончилось все это, никто не знает. Шила в мешке не утаишь, прознали и про мальчишку-оборотня. А если люди чего-то боятся, лучше не становиться на их пути. Хорошо, нашелся человек, не испугавшийся предупредить! Капитан собрался быстро. Увез жену с детьми, только их и видели. Благо, уже выслужил срок, в дезертиры не записали. Вот и все, если коротко.

Парни встают, берут копья… а я задерживаюсь спросить у Шкоды:

— Что такое «лошажья душа»?

— Не догадался, Серый? Амулет на ласковую заездку. С ним-то конь и оборотня в седле не испугается!

Я киваю. Больше всего на свете мне хочется сейчас узнать, что стало с двумя пацанами дальше!

Больше всего на свете мне хочется сейчас узнать, что стало с двумя пацанами дальше… это правда. Один из них — герой сказания наряду со святым Карелом, и я должен собрать его жизнь ради порученного мне деяния. О другом не слышали мы раньше, но мне он интереснее и ближе. Мне кажется иногда, что он — это на самом деле я. Настоящий я.