Либо – северный, либо – южный. И другие частицы, которые имеют второй полюс. Кюри дал некоторые описания симметрии таких частиц. После него возникли во время 20-го века сотни работ по этой теме. Никто никогда не видел магнитного монополя, но пытались угадать, какой вид он может иметь. Какие следы он оставит, как он будет взаимодействовать с электрическими зарядами, с обычной материей в мире. И среди этих работ была одна знаменитая, которая принадлежит известному английскому физику Дираку, который написал основное уравнение электрона. И Дирак доказал, что, исходя из очень общих рассуждений электромагнетизма, магнитный заряд, примерно, в 70 раз больше, чем электрический заряд. Если найти монополь, который этому закону не подчиняется, так это будет большой загадкой. Потому что это доказательство и другие, которые нашли позже, все они основаны на самых глубоких идеях об электромагнетизме. И надо сознаться, что если найти экспериментально что-то другое, то это будет глубокой неприятностью для теоретиков. Конечно, ясно, что если экспериментаторы докажут, что это неверно, ну так пускай, надо будет изменить весь электромагнетизм. Что я в этой области сделал. Написал уравнение для магнитного монополя, которое основано на уравнении электрона Дирака. То есть, я показал, я не говорю, что я доказал, я показал. Я показал, что можно смотреть на электричество и на магнетизм, как на некоторую гору. И один спуск будет электричество, а другой – магнетизм. Уравнение Дирака написано на одном склоне горы. И описывает только электричество. И значит, я показал, что можно ввести в уравнение Дирака другой термин, чем тот, который он ввёл в теорию электрона, и тем описать другую часть теории, которая описывает лёгкий магнитный монополь.

А.Г. То есть, восстановить симметрию, по сути.

Ж.Л. Восстановить симметрию. Но когда вы пытаетесь это делать, первое, что оказывается, это что такой симметрии нет. И что монополь не так похож на электрон, как можно было бы надеяться. Есть многие виды такой частицы, которая резко отличается от электрической частицы, и я их тщательно описал при помощи вычислений, то есть это настоящая физическая модельная теория, когда пишешь первые уравнения и первые принципы, потом остальное вытекает из того, что написали. Это можно охарактеризовать таким образом, что, во-первых, этот монополь очень лёгкий. В первом варианте теории он даже без массы, как фотон. Что резко отличает этот монополь от того, который открыли в общей теории элементарных частиц, известный монополь Т'Хофта и Полякова, который, наоборот, очень тяжёлый по теории. Во-вторых, есть как бы вершина этой горы. И есть надежда перейти с одной стороны на вторую. Я должен тут подчеркнуть, что перейти с одной стороны на вторую мне не удалось. Я не понял, что надо для этого делать. И это, может быть, удалось моему другу Уруцкоеву. Потом надо сказать ещё и другое. Что по этой теории оказывается, что основную роль играет то, что называют киральностью. То есть, способность быть левым или правым. И что монополь и антимонополь связаны только с вращением частицы и с вращением в левую или в правую сторону. Это означает, что частица проявляется, как то, что можно называть квантовым волчком. Всем известно, что такое волчок. Квантовый волчок – это волчок, в котором основные черты меняются дискретным образом, а не непрерывным, как это происходит с обычным волчком. Можно тут добавить, что эту идею изначально имел именно Кюри. И он смотрел на монополь не как на квантовый волчок, потому что он не знал квантовой теории, конечно. Но он выдумал эксперимент, чтобы найти магнитный монополь, который был бы основан на той же идее. А тут этот эксперимент, как известно, не работал, поскольку если он бы работал, это было бы всем известно уже больше, чем сто лет.

А.Г. И мы бы сейчас об этом не говорили.

Ж.Л. И об этом уже не говорили, когда следствие оттуда только. А тут это свойство волчка исходит из самой теории. И тогда получается одна фундаментальная черта этого монополя. Она состоит в следующем. Если волчок прецессирует одним или другим образом, он проявляется с известным зарядом. И что заряд, магнитный заряд, связан с этим вращением. А есть основное вращение. То есть, минимальное вращение этого волчка. Тогда магнитный заряд исчезает, он обращается в нуль, и монополь становится нейтрино. А нейтрино мы теперь очень хорошо знаем. Нейтрино – это очень лёгкая частица, которая производится при бета-распаде. То есть, в радиоактивности. И для этого я высказал гипотезу, что, может быть, эти монополи имеют то же свойство появляться в некоторых радиоактивных распадах. Если это правда, то значит, эти магнитные монополи могут влиять на радиоактивные распады и вводиться, в общем, в ядерную физику, несмотря на то, что по описанию они принадлежат миру атома и молекул, миру электрона, а не миру радиоактивности. Я думаю, что это, может быть, самая главная гипотеза. Ну что можно ещё рассказать. Много.

А.Г. У меня вот какой вопрос. Исходя из вашей гипотезы, из уравнений, которые написаны, – какой эксперимент нужно было бы поставить, чтобы доказать существование вашего монополя?

Ж.Л. К сожалению, я этого не знаю. Я должен даже добавить, что обычно предвидение элементарной частицы вам даёт только предвидение существования некоторых её свойств. Но совсем не обязательно помогает вам предсказать рецепт…

А.Г. Как это получить.

Ж.Л. Например, если вы возьмёте известное уравнение Дирака для электрона, так из этого уравнения исходят самые замечательные свойства электрона, которые все на сегодня проверены экспериментом. Но я вам могу сказать, что если бы не наблюдали электроны до Дирака, так он совсем не помог бы понять, что надо сделать, чтобы их найти. Так что, искренне говоря, я совсем не знаю, что надо сделать. А может быть, наш собеседник это нашёл.

А.Г. Я почему задаю этот вопрос. Потому что вы, проводя ваши эксперименты, никакого монополя не искали. Судя по всему, по вашим собственным словам, вы слышали о гипотетическом существовании монополя, но не сильно занимались этой проблемой. А что вас привело к экспериментам, в чём суть этих экспериментов и что же вы всё-таки получили?

Леонид Уруцкоев: Я постараюсь кратко рассказать, как я дошёл до такой жизни. Вообще начиналось всё, честно говоря, достаточно безобидно. Шёл некий совершенно не фундаментальный, а чисто прикладной эксперимент. Исследовались некоторые возможности электровзрыва бетона. Достаточно обычный эксперимент. Правда, он хорошо диагностировался. Этот эксперимент проходил в Курчатовском институте, в бывшем отделении физики плазмы. Начинался он где-то году в 97-м, когда приватизация в стране шла полным ходом. И наука достаточно сильно развалилась. Установку мы собрали из того, что было. Поэтому когда меня спрашивают, почему у тебя восемь кабелей, ну просто потому, что был вот такой кабель, такого диаметра. Который был, и другого у меня не было. А чтобы он каждый раз не рвался, я должен был поставить восемь. Почему такая энергетика, да потому что столько нашли конденсаторов. Нашли бы больше, было бы больше. То есть, эксперимент был в некоем смысле случайный. Но от старой советской жизни у нас осталось достаточно много различной хорошей диагностической техники. И мы на простой эксперимент навесили всю ту технику, которая у нас была. В частности, у нас была очень хорошая дорогая скоростная камера, которая позволяла нам делать 300 кадров в секунду. Не было бы её, мы бы, наверное, проморгали бы всё. Когда стали снимать электровзрыв бетона, то заметили некоторые странности. Я попросил бы показать первый слайд.

А.Г. Да вот его приготовили.

Л.У. Вот исходная ситуация, сейчас прозвучит выстрел. Он-то не прозвучит, мы его не услышим, но это будет видно. Время действия очень короткое, десять в минус четвёртой секунды, а время одного кадра равняется трём тысячным секунды. То есть, три на десять в минус третьей. Ток уже кончился. Дальше у нас должен идти разлёт этого самого кирпича. Вот видно несколько кадров. Вот пошёл разлёт. Обратите внимание на свечение. Уже тока нет давно на первом кадре. Тем не менее, всё это продолжается, всё это летит. На что мы обратили внимание? Масштаб понятен, время между кадрами понятно. У нас была возможность грубо оценить скорость, с которой летят эти куски. Когда оцениваешь скорость, перемножаешь квадрат скорости на массу, берёшь половину и получаешь некоторую среднюю энергию, которая сидит в кинетической энергии. И вот что получалось. Практически вся энергия батареи сидела в этой кинетической энергии. А экспериментаторы знают, что из батареи перевести в нагрузку можно примерно половину. Формального-то нарушения закона сохранения не было, но…

А.Г. КПД был очень высок.

Л.У. Да. Откуда такой КПД? И вот это сильно возмутило и заставило внимательно посмотреть.

А.Г. На одну секунду вас прерву, потому что, на мой взгляд, вы не уточнили для дальнейшего разговора необходимую часть эксперимента. Взрыв происходил, вы испаряли, по сути дела, фольгу. Мгновенно испаряли фольгу. Причём, в водной среде.

Л.У. Совершенно справедливо. Эксперимент достаточно простой. Такие эксперименты ставили давно и много. Наш отличался только тем, что было навешено много диагностики. Я просил бы запустить слайд-фильм. Второй момент, который нас сильно удивлял, откуда такое свечение. Почему так сильно светится и вылетает вода, возникает свечение. Этой яркости вполне достаточно было, чтобы снять оптический спектр свечения. Сняли спектр, света много, спектр получился легко, но очень сложный. Поскольку объект непонятный – бетон, что там светит, это было неясно. В некоем смысле было топтание на месте. С одной стороны, мы не могли расшифровать спектр, непонятно было, какие элементы всё-таки. А с другой стороны, неясно было, что дальше делать. Выручил случай. Случай совершенно простой: кончились деньги на покупку кирпичей. Поэтому решили пострелять на воде. То есть, на льду. Сделали лёд, и фокус состоял в том, что когда получили спектр, вышло, что спектр один и тот же. Что, вообще говоря, материал здесь ни при чём, что важен электрод и вода. Тогда мы быстро переделали схему эксперимента. Взяли бак, засунули туда восемь проволочек, нажали кнопку, рванули.

А.Г. А вода дистиллированная?

Л.У. Да, конечно. У нас она достаточно хорошей чистоты. И вот что странно. Если мы посмотрим сейчас на этот рисунок, видно, что над электродом возникает не очень понятное свечение. А чтобы была видна вторая проекция, то поставили зеркало под 45 градусов, так чтобы можно было убедиться, что это действительно шарик. Это съёмка уже очень быстрая. Время экспозиции – это минус в четвёртой секунды, то есть это время порядка самого электрического импульса. Таких кадров мы делали несколько – у нас была такая возможность. Это электронно-оптические преобразователи, которые срабатывали через тысячную долю секунды. Видна динамика. Вот второй кадр. Свечение живёт, этот шарик живёт и процветает. Ток уже давно закончился, а это его не смущает – он светит и светит достаточно серьёзно.

А.Г. И какое время жизни этого шарика?

Л.У. Время жизни раз в 50 превышает время электрического импульса. Поскольку я, будучи аспирантом, занимался достаточно интенсивно транспортировкой электронных пучков – мы, простите, сэр, – учились сбивать ваши самолёты. То очень хорошо знал, что задача состояла в том, чтобы провести мощный электронный пучок через атмосферу. И пучок был очень мощный, поэтому он через нейтральный газ не шёл, а ему нужен был плазменный канал, и его надо было как-то создавать. И я с этой задачей промучился несколько лет: ну не идёт пучок. Плазма рекомбинирует быстрее. Пока я успевал послать следующий, этот уже рекомбинировал. И я твёрдо знал, что времена рекомбинации – это микросекунды, ну, десяток микросекунд, а тут такое свечение при каких-то четырех киловольтах. Вот так живёт это плазменное образование. То, что я не мог годами получить, тут вдруг получается само собой.

А.Г. Простите, перебью вас, чтобы потом не отвлекаться на тему критики ваших экспериментов, сразу вставлю пять копеек своих. Это очень похоже на шаровую молнию, которая возникает при тех же самых условиях. А если вы знакомы с кластерной теорией возникновения шаровых молний, то вот классический эксперимент по получению шаровой молнии в лабораторных условиях, который блестяще подтверждает кластерную теорию. Вода есть, линейный импульс есть – вот, получите…

Л.У. И нити-то подобные есть, по крайней мере, по двум параметрам. Во-первых, откуда берётся энергия? И совершенно не понятно, как образуется? Мне так и не удалось понять, как это образуется. Все съёмки, которые мы делали, это было сначала сплошное сверкание, потом он уже как нарисованный. Я так до сих пор и не знаю, как он образуется. Я знаю, как он разваливается. Разваливается на мелкие клочки. Но у нас и времени не было заниматься. Было понятно, что это какая-то аномалия. Но спектр мы к тому времени расшифровали. Этим занимался один из наших старых сотрудников. Он пришёл и первое что сказал: «Ты знаешь, если бы я не сам снимал этот спектр, я бы просто сказал – не морочь голову, это солнечный спектр». Они один в один: с такими же линиями самопоглощения. Приблизительно оценили температуру – солнечная. В общем, достаточно похоже. Но вот что меня сильно смущало. В спектре всего около 2000 линий, и тысяча из них принадлежит железу. Светятся даже самые слабые линии железа. Но стреляли-то мы на титане, проволока была титановой. У титана тысяча линий, а тысяча линий – железо. Это вызывало большое чувство негодования: откуда столько железа? И так мы долго-долго мучались, не могли понять, откуда мы видим столько железа. Пока мы не додумались отдать на масс-анализ фольгу и то, что остаётся. Тут было первое откровение: обнаружили это самое железо в заметных количествах.

А.Г. В фольге?

Л.У. В том, что осталось. В самой фольге – она была, слава Богу, из старых запасов – было 99 и 9, это была фольга советская, надёжная. Но на всякий случай, конечно, много раз проверили, стали отдавать воду на анализ, и всё, что было вокруг, убрали всё железо, проверили полиэтилен. Это обычные все те вопросы, которые очень любят задавать.

А.Г. Устраняли шум…

Л.У. Ну, да… очень любят задавать оппоненты-академики вопрос: а вы воду проверяли? Проверяли, конечно. Мы месяцев семь занимались, поскольку результат оказался настолько неожиданным.

А.Г. И сосуд проверяли, разумеется?

Л.У. Всё проверяли. Убрали всё из зала. Нас всё-таки в школе учили хорошо, и мы твёрдо знаем, что, если положил титан, то должен вытащить титан, если там нет ничего другого. И вот полгода ушло на то, чтобы как-то осознать этот факт. Причём процент-то был очень заметный. Это были не какие-то микропримеси. Это было процентов до 10.

А.Г. Здесь-то и заговорили про алхимию.

Л.У. Да. Но, может быть, не стали бы всерьёз увлекаться, если бы не одно обстоятельство. У титана пять изотопов. 48-ой титан – это примерно 74 процента, это естественная смесь. Так вот что было удивительно. Если появляется 5 процентов примеси, то на 5 процентов 48-ой титан исчезает. То есть происходит перекос изотопного соотношения, исчезает один изотоп. И поскольку проблема разделения изотопов, она не очень простая, то было не очень и понятно. Но прошло полгода, немного свыклись, проверили один масс-спектрометр, сделали все анализы, отдали на все методики. Сначала думали – ошибка масс-спектрометрии как таковой. Сделали достаточно много других измерений. Результат стоял. Тяжело было с ним согласиться, но решили так: если уж чудо происходит, и каким-то образом ядра переходят из одного в другое, то радиоактивности должно быть с избытком. Ведь кулоновский барьер-то никто не отменял, как-то его надо преодолеть. Поскольку мы с 86-го по 96-ой плотно занимались Чернобылем, то гамма-кванты мерить умели. И нейтроны мерить умели. Мы вообще-то выпускали профессиональную аппаратуру по этому профилю. И поэтому, конечно, всё это поставили. Какое-то превышение…

А.Г. По гамма?

Л.У. По гамма, да. Но количество частиц, которые трансформируются, это десять в девятнадцатой степени. Хотя бы по одному гамма-квантику, ну и нас бы уже давно не было. Значит этого нет. Детекторы молчат, ядра трансформируются. В общем, какая-то полная чехарда. И тогда совсем от безнадёжности поставили ядерные эмульсии. К счастью, к тому времени осталась ещё в нашем институте жива группа, которая этим занималась.

А.Г. А что за технология? Я просто не знаком…

Л.У. Это технология на самом деле не очень сложная, старая, её ещё, по-моему, Мысловский предложил, то есть на стеклянную пластинку поливается 100-микронным слоем эмульсия и ставится под излучение. Излучение оставляет следы, и по ним на основании карт и атласов можно сказать, что это за частицы. Поставили и результаты получили сразу же. Первые выстрелы дали. Но это не было похоже ни на что. Вся группа, которая занималась…

А.Г. Излучение было, но природу его понять невозможно.

Л.У. Во-первых, расстояние регистрации достигало нескольких метров. Туда ни бета, ни альфа не долетает, гамма не даёт треки – должна была бы быть засветка. Совершенно непонятные следы. Характерная черта – есть параллельный след. Вот какой-то ужасный трек. Если считать по энергии, то это гигантских энергий частица. Это должен был бы быть Гэв – если по плотности почернений считать. Но не получается. Если бы это была такая частица, то, во-первых, почему она летит непременно в плоскости? А во-вторых, у неё должны быть усы. Такие от трека отходят дельта-электроны, ядерщики их называют «волосатая нога». Трек типа «волосатой ноги», то есть, она очень энергична, выбивает электроны. А тут всё чисто, всё гладко. Можно было бы сказать: это какой-то артефакт. Но их тысячи. Вот в одном выстреле поставлены две эмульсии и получены совершенно одинаковые картинки, их различить нельзя, ту и эту. Но понятно, что царапины и артефакты с такой точностью воспроизвести нельзя. Значит, это всё-таки физический эффект. Что это такое? Не очень понятно. Если считать в кулоновском приближении, кулоновский механизм торможения, то тогда это несусветная энергия. А другого механизма мы не знаем. В общем, в такой ситуации мы находились, пока я не пожаловался одному из своих коллег Циноеву на то, что на эксперименте происходит чёрт знает что: и ядра трансформируются, треки какие-то получают, магнитные петли сходятся… А он в качестве шутки сказал: слушай, а может, это у тебя магнитный монополь? Я говорю: какой магнитный монополь? Дираковский. Я что-то слышал когда-то ещё в студенческие годы, но к нему никакого касательства не имел. Но пошёл, почитал. Чем больше я начинал читать, тем больше это по некоторым параметрам начинало уже ассоциироваться с экспериментом – что-то подобное здесь, что-то похожее там. Надо отметить, что теоретики здесь постарались. Может быть, только по общей теории относительности работ больше, чем по магнитному монополю. Гигантское количество! Я сидел месяца три-четыре непрерывно. Всё это охватить нельзя, но основные вещи как-то по типам для себя разложил. И тогда уже нужно было ставить какой-то эксперимент.

Ж.Л. Многие всё-таки говорят одно и то же.

Л.У. Безусловно. Основные работы я для себя разбил на три части. Тогда был поставлен, по предложению Циноева, вполне прямой эксперимент. Воспользовались одной из работ, сделанной теоретиками в нашем институте – Мартемьянов-Акимов: если такие частички существуют, то они должны застревать в железе. А для этого можно взять 57-ое железо и с помощью эффекта Мёссбауэра аккуратно измерить величину поля на ядре. Если такие частички застревают, то тогда это должно сказаться на поле. Измерение достаточно тонкое, но оно было сделано и привело к результату. Дальше было много дискуссий, так это или не так. На сегодняшний момент это повторили в Казани и получили тот же результат. Причём они уже достаточно уверено получили сдвиг поля на ядре кило-гаусс при плюс-минус 30 гаусс, то есть, далеко за 10 ошибок вылезает. Их можно поздравить с результатом. Как его интерпретировать? – это уже вопрос к уважаемым теоретикам. Собственно говоря, дальше ждать было особенно нечего, и было принято решение – публиковать в таком виде, как есть, куцем и недоделанном. Конечно, весь огонь критики, который можно было, всё вылили. Вместо того чтобы взять и проверить эксперимент.

А.Г. Эксперимент в общем несложный.

Л.У. Конечно. Он достаточно извращён диагностически, но сама по себе установка, она не очень сложная. Появилась рабочая гипотеза. А вот слово «монополь», оно всех раздражает. Неважно, как это называть, важно, какие свойства это проявляет. Первое, что больше всего всех раздражает – трансформация. Трансформация, она, как оказалось, идёт по совершенно определённым законам, не так вот – взял и золото посыпалось. Нет. Увидели, что из одной фольги, например титановой, получается свой строгий набор элементов. И не просто набор, а набор, если посчитать энергии связи исчезнувших материнских ядер и возникших дочерних, то сбалансированный по энергии связи. И непонятно, как из одного состояния в другое перескочило. Прямого противоречия с законом сохранения нет. Есть ошибочка чисто экспериментальная. И это понятно, это связано с масс-спектрометрией. Но катастрофы нет. Понятно, что это можно вытянуть. Но вопрос остаётся: как это произошло? Это же должны быть огромные энергии. А их нет. Как это? Кто отменил кулоновский барьер? Итак, давайте посмотрим свойства: первое – трансформирует ядра, второе – меняет поле на ядре, третье – оставляет следы, четвёртое – мы провели опыты с радиоактивностью: видно, что влияет на бета-распад и достаточно заметно. Вот альфа-распад, тут не хватает точности измерений и уверенности сказать, но с бета-распадом мы точно видим, что ситуация плохая, ну просто катастрофа.

А.Г. А что происходит?

Л.У. Сегодня мы с Жоржем смотрели, я ему показал, что замедляется. Можно сказать, что такое впечатление, что меняются вероятности переходов, где-то надо здесь копаться. Слишком всё сыро, чтобы сейчас что-то можно было сказать. Понятно, что на бета-распад это излучение влияет гораздо сильнее, чем на альфа-распад. И в этом смысле оно больше склонно к слабым взаимодействиям, нежели чем к сильным. Обычно мы ищем в сильных, а вот здесь совершенно не ясно, откуда такие гигантские сечения в слабых. То есть вопросов больше, чем ответов. Но мой подход достаточно простой. Надо потихонечку набирать факт за фактом, селектировать, проверяя, далее двигаться вперёд. Потом уж придумаем, как его назвать.

А.Г. А вы пробовали применять какие-либо другие материалы, кроме титана в качестве исходного для фольги?

Л.У. Конечно.

А.Г. И что там со спектром?

Л.У. Каждому исходному материалу соответствует свой спектр. Более того, дубнинцы сделали совершенно нетривиальный ход, на мой взгляд. Мы проверяли только по энергии связи, а они задали таблице Менделеева другой вопрос. Берём титан 48-ой. Какие мы можем набрать комбинации элементов, не нарушая при этом чётности и самых основных законов. И оказалось, к удивлению, что это единственный вариант. У них получилось, что это на самом деле единственный вариант. Не знаю, насколько правильно составлена программа и подходы, но это, действительно, имеет право на существование. Просто никто до них не додумался задать такой вопрос. Оказывается, можно и вот так посмотреть. Поэтому называйте это как хотите, хотите – алхимия, кстати, не очень плохое слово и надо помнить своих предков. И вся фармакология пошла от алхимии, и химия тоже. Почему всё время поливаем. Да, алхимия развивалась под идею производства золота. Но я вас уверяю, человечество, оно утилитарно. Деньги всегда были у одних, а исследовать хотелось другим. А деньги богатые дают только под то, что может принести доход. И так было всегда. И человечество с тех пор не изменилось ни на йоту, и это будет и в будущем – я уверен.

А.Г. У меня вопрос к нашему гостю. Познакомившись с результатами эксперимента, вы подумали о том, что это тот самый монополь, или у вас есть другие объяснения тому, что происходит в лаборатории?

Ж.Л. Вы знаете, я лично не специалист в ядерной физике. Так что я по ядерной физике слушаю то, что мне объясняют. И у меня других объяснений нет. У меня другие заботы, другие вопросы, чтобы ответить на основной вопрос, на мой взгляд, являются ли они монополями или нет. Так можно сказать несколько вещей по этому поводу. Во-первых, можно задать вопрос: вообще являются ли эти частицы монополями или нет? А если да, так являются ли они «моими» монополями или нет? Потому что если вы обнаружили где-то электрический заряд, – это совсем не доказывает, что это электрон. Это может быть совсем другое, например, протон или какое-то ядро. Значит, есть несколько вопросов. Чтобы ответить на вопрос, является ли это вообще магнитным монополем, по-моему, надо глубже изучать поведение этих частиц в электромагнитном поле. В группе Уруцкоева поместили монополь в магнитное поле, и проверили взаимодействие с атомами железа. Но надо поместить и в электрическое поле. Потому что не забудьте, если это магнитные монополи, так они не должны двигаться по полю, а должны заворачиваться вокруг него и вдобавок при одной энергии они должны заворачиваться намного сильнее, в 70 раз сильнее, чем электрон. Это такие характеристики, которые нужно обязательно найти.

А.Г. То есть, уже есть один из экспериментов, который необходимо поставить – это обнаружение того, что получается в электронном поле.

Л.У. В магнитном поле мы сделали. И, собственно говоря, почему возникла гипотеза? Вы меня правильно поймите. Я и не утверждаю, что это монополь. Вот те длинные треки быстро свернулись вот в такую комету.

А.Г. Это в магнитном поле?

Л.У. В магнитном поле. В слабеньком магнитном поле треки качественно сразу изменились. То есть поверхность почернения осталась той же, а вид качественно изменился. Поэтому это добавило некоторой уверенности, что вот эта самая штука по крайней мере взаимодействует с магнитным полем. То есть, аргумент в пользу того, что это излучение. Раз оставляет трек, значит излучение. Видно, что оно корпускулярное, это не волна. След достаточно странный, он такой точечный. В этом смысле волчковая модель Лошака подходит качественно, на интуитивном уровне. Какие же есть аргументы в пользу того, что это магнитная частица? Первое, что она явно не электрическая, она бы не добежала. Оставляет взаимодействие, значит, это должна быть, скорее всего, магнитная. Реагирует с магнитным полем. Захватывается железом, меняет поле на ядре. И вот, пожалуй, все экспериментальные аргументы в пользу магнитных зарядов.

А.Г. Ещё один вопрос. А вы исследовали влияние этого странного излучения на живые клетки? Поскольку вы всё-таки имеете дело в эксперименте с каким-то видом излучения, и тут мало ли что может произойти? Вы, слава Богу, тьфу-тьфу, живы и здоровы, но мало ли что.

Л.У. Да, Александр. Когда сообразили. Но это было года через два после того, как начали эксперимент. Были некоторые пилотные опыты. В общем, влияния отрицательного не оказывает, по крайней мере, на том уровне мощности, как у нас. И даже, как говорят биологи, и наоборот. По крайней мере, на мышах они видят, что это достаточно благотворно влияет на организм. Влияние есть, и это сейчас то, что можно было бы отнести к фактам. Работа выполнена ими достаточно аккуратно, и эффект явно вылезает за ошибку.

А.Г. А кто эти работы выполнял?

Л.У. Работа выполнялась челябинским медицинским центром. Потому что мы были связаны по старой тематике, и у них большой опыт по изучению…

А.Г. Влияния радиации…

Л.У. Да, влияние радиации на организм. Поэтому они к этому делу и подключились. Эффект есть. Но там-то дело совсем безнадёжное. Потому что если мы ещё хоть как-то, на понятном объекте, всё-таки плёнка – понятный объект, сцинцилятор понятный. То там-то ещё и объект сам непонятен, то есть непонятно, что влияет на клетку, которая непонятно как устроена. Но сам факт меня поражает. Потому что у нас вот такого размера сцинциляторы, и мы с большим трудом что-то видим, а тут вот такие маленькие, по нашим понятиям, мало атомов, и вдруг здесь это влияние ловится достаточно «дубово», методы их были очень просты. И в чём дело, я, откровенно говоря, не понимаю, почему это столь эффективно взаимодействует – излучение с клеткой.

А.Г. Грубо говоря, обычный биологический эксперимент: есть контрольная группа…

Л.У. Да. Заводится стадо – я их терминологией немного овладел, линейных мышей, штук 400 сразу покупается, и их по партиям, по весу. Это большая, тяжёлая работа, как я понял. И ужас в том, что ты никогда не можешь привести в исходное состояние. Если я могу, то организм назад уже в эту точку – нет. И дальше уже статистика, и пошло, и пошло, поехало. То есть, труду их позавидовать нельзя. У нас гораздо проще – с неживой-то материей работать.

А.Г. У меня вот какой вопрос. Теоретически обоснованное существование монополя заставляет, по крайней мере, с точки зрения элементарной логики, попробовать обнаружить его в окружающем мире. Верно? Провести ряд каких-то экспериментов, которые касались бы не столько ядерной физики, скажем, и не столько электромагнетизма, но затрагивали бы астрофизику. И затрагивали бы всё что угодно. Да? Ну, есть же космос, он огромный, почти необъяснённый, с огромным экспериментальным полем. Чёрт его знает, что существует… Такие вопросы космологам и астрофизикам задавались?

Ж.