- Что значит желание угодить собрату, - сказал Ригельт, вернувшись на свое место. Вид его был весьма комичен: брюки были залиты вином и левый лацкан пиджака тоже был мокрым. - Но и вы хороши... Я думал, вы мигом обернетесь, снял проволочки, держал пробку, как мог, но ведь Португалия страна пробки, они ее не жалеют, она стреляет у них как петарда... Пробуйте вино, мне можете не оставлять, ради вас старался...
      ...Штирлиц никак не мог проснуться, хотя понимал уже, что он летит в самолете, что рядом с ним сидит Ригельт, а за плечо его трясет стюард наверняка что-то случилось.
      Он спружинился, широко открыл глаза и сразу зажмурился: ослепительное солнце пронизывало салон, пыль в его лучах казалась фрагментом декорации какого-то балета; действительно, маленькие пылинки плавно, словно под музыку, перемещались в воздухе. <Они меня усыпляют, - подумал Штирлиц, будто какие щелкунчики; единственный балет, который мне удалось посмотреть с папой, там было какое-то действие, когда все засы...>
      - Сеньор, - стюард снова потряс его за плечо, - вам надо заполнить пограничную анкету, мы подлетаем к Рио-де-Жанейро...
      Штирлиц заставил себя подняться с кресла. Ригельта рядом не было, спал возле запасного выхода: <лишен страха>, чудо что за адъютант у Скорцени, с таким не пропадешь!
      - Давайте вашу анкету, - сказал Штирлиц и потер лицо пальцами. Сейчас мы ее одолеем, голубушку.
      - Вы знаете португальский?
      - Нет. А зачем мне это?
      - Вопросы напечатаны на португальском, сеньор, я переведу...
      - Так ведь он похож на испанский... Разберусь, - улыбнулся Штирлиц. Он полез в карман, за паспортом... В левом кармане паспорта не было, хотя он был убежден, что положил его с билетом именно туда; не оказалось паспорта и в правом кармане.
      <"Виньу верди" - понял он сразу же, - Ригельт специально открыл бутылку без меня, ай да Ригельт, ну, молодец, ай да адъютант Скорцени, как же он меня работнул, а?! И ведь в туалет его не потащишь! Ну, а что произойдет, если я все же затащу его в туалет? Да нет, у меня на это не хватит сил, он здоров, как бык. Да и наверняка он сжег мой паспорт в туалете, когда усыпил меня. Он не случайно в этом самолете, теперь это ясно. Я не мог себе представить игру, но игра идет. Участвует в ней Роумэн? Нет. А кто иной мог так быстро связаться с Лиссабоном? Ну, вопрос быстроты и надежности связи - это компромисс с самим собой, с моей верой в Роумэна. Если операция планировалась, то он вполне мог организовать весь этот спектакль с его похищенной девушкой заранее, за две или три недели до того, как я п о д д а л с я ему... Хорошо, а если все же нет? Зачем ты играешь с собой? - спросил себя Штирлиц. - Я играю с собой потому, ответил он себе, - что рухнула моя надежда: без паспорта никто меня не выпустит с аэродрома в Рио. И в Буэнос-Айресе меня не выпустят, если только я не обращусь к Ригельту за помощью. Все ясно, как божий день: я должен обратиться к нему, в этом смысл их комбинации. Их? Чьей же? Стоп, сказал он себе, - я не зря пытался отвести Роумэна от этой комбинации. Я имел к этому какие-то основания. Какие же? Не знаю. Но я чувствую, что я не просто так отводил его, не из-за того, что он мне стал симпатичен. Нет. Нет, - повторил он, - не только поэтому. Видимо, я споткнулся на другом. Ну, а на чем? Видимо, на том, - ответил он себе, - что Ригельт ответил: "Я работаю в ИТТ"... Он очень не хотел мне этого говорить, но я знаю, как заставлять их говорить правду, я их всех и г р а ю в себе, поэтому у меня получается с ними. Он не должен был говорить мне этого, но он не был готов к моему прямому вопросу и поэтому ответил правду, ибо боялся, что маленькой ложью, к которой он не успел приладиться, сорвет то дело, ради которого его отправили в этот самолет. Я нужен ИТТ. То есть Кемпу. А за Кемпом стоят немцы. Но кто меня убедит в том, что за теми немцами, которым я нужен, не стоит служба Роумэна?>
      Обернувшись, Штирлиц поманил к себе Ригельта. Тот показал ему глазами на анкету: мол, сейчас закончу и подойду, и спокойно углубился в заполнение полицейского бланка. <Весь мир уже учтен, причем не раз и не два, но все равно продолжают учитывать, хотя, с другой стороны, пойди не учти его - вот бы я через два часа и оказался на советской территории: собственность ли, аренда, не важно уже; можно лечь хоть на столе и спать несколько дней кряду; спать, ничего другого я сейчас не хочу, спать с п о к о й н о. Могу же я позволить себе такую мечту, не правда ли?>
      Ригельт засмеялся:
      - Да будет вам, право! А в портфеле смотрели? Я всегда сую билет в портфель, чтобы не рвать карманы: ведь у каждой двери вынь и покажи, можно разориться на подкладочном материале... А потом паникую...
      - У меня нет портфеля, дружище.
      - Ах, так... Ну-ка, еще раз тотальную проверку!
      Штирлиц послушно обыскал себя; ничего, конечно же, не было.
      <А если я сейчас попрошу у стюарда завтрак, - подумал Штирлиц, разверну маленькие вилки, а ножик суну ему в сонную артерию? Меня не интересует, как он будет вопить, а он будет вопить; он сделается отвратительным в своем страхе смерти, отвратительным - то есть явственным, зримым. Ну, и что тебе это даст? - спросил себя Штирлиц. - Ты в западне, поэтому думать надо абсолютно спокойно, всякая паника лишь усугубит дело. Что тебе это даст, кроме сладости отмщения человеку, в котором ты вновь увидел концентрированный ужас нацизма? Чего же тогда ты не пырнул Мюллера? Он фигура куда более серьезная. Ты ведь не сделал этого, потому что надеялся на выигрыш. Нет, - возразил он себе, - я просто выполнял приказ: "приказано выжить". А если я суну вилку в шею Ригельта - без содрогания и жалости. - меня передадут полиции в Рио-де-Жанейро, где я сделаю заявление, отчего я убил этого наци, и раскрутка дела приведет в ИТТ, к Кемпу, к их цепи, а у них крепкая цепь, если этот бес успел получить приказание п о д с к о ч и т ь ко мне в Лиссабоне и лишить документов. Ну и что? Какое дело Бразилии до их ц е п и? У них своих забот хватает. Да, но я потребую вызвать в тюрьму нашего консула, назову свое русское имя, объясню, отчего все случилось. Ну и как же ты это объяснишь? - спросил себя Штирлиц. - Почти год как здесь произошел государственный переворот, на смену президенту Жетулио Варгасу пришли военные, разгромили левых и начали травить коммунистов как "агентов Кремля". Народ, правда, смог остановить это, даже в сенат прошел коммунист на выборах, но ведь травля всего того, что связано с левыми, продолжается! И вот заявляешься ты, весь в крови этого борова, и говоришь: "Я - русский, я зарезал нацистского кабана, верните меня домой". Фи, Штирлиц, ты запаниковал, это недостойно, спокойствие и еще раз спокойствие>
      - Послушайте, Викель, - сказал Штирлиц, - а ведь у меня надежда только на вас... В силу понятных вам причин я не могу заявить о потере паспорта, это провал...
      - Куда вы летите?
      - В Асунсьон.
      - Это через Игуасу, - сразу же сказал Ригельт. - Вам здесь надо делать пересадку, лететь на маленьком самолете в джунгли, а из Игуасу это, правда, Аргентина: тоже требуют визу - вы бы легко добрались до Асунсьона... Здесь у меня нет контактов, Штир... Браун... В Игуасу вы пропустите самолет - уснете в сортире, напьетесь, придумаем что-нибудь, да и я попробую кое-что предпринять... Где ваш билет?
      - Вот он.
      - Ну-ка, дайте... Значит, вы летите до Асунсьона, - он ткнул пальцем в талон. - Багажа у вас нет, пересадка с одного самолета на другой - всего лишь. Паспорт, думаю, не нужен - во всяком случае, до Игуасу...
      - А вы-то куда летите?
      - Я летел в Буэнос-Айрес, но теперь, видимо, придется сделать крюк, чтобы попробовать уладить ваше дело.
      <Пусти слезу, - сказал себе Штирлиц, - они ж все берут п о в е р х у, он будет убежден, что я тронут до глубины души его братством, это вселит в него убежденность, что я не заподозрил его, это поднимет его в собственных глазах - "Каков я профессионал!" Видимо, с ним надо вести себя именно так, сесть в бразильскую кутузку без документов неразумно>.
      - У вас есть деньги? - спросил Ригельт.
      - Нет, - ответил Штирлиц; деньги, по своей давней привычке, он сунул в задний карман брюк. <Посмотрим, предложишь ли ты мне деньги - если да, значит, к о м б и н а ц и я; важно - какую купюру ты предложишь; если долларовую, значит, версия непричастия Роумэна к этому делу летит ко всем чертям, а жаль>.
      - Погодите, а вы глядели под креслом? - спросил Ригельт.
      Вопрос был столь искренен, что Штирлиц даже оторопел от неожиданности, потом резко поднялся:
      - Ну-ка, давайте посмотрим! Черт возьми, конечно, он там!
      Они заглянули под кресло Штирлица, потом пошли на место Ригельта; паспорта, понятно, не было.
      Подплыл стюард:
      - Что-нибудь случилось, сеньоры?
      - Ровным счетом ничего, - ответил Ригельт на варварском испанском, ну и акцент. - Я ищу свой блокнот, но, видимо, он в портфеле, благодарю.
      <Я сделал ошибку, - понял вдруг Штирлиц. - Я слишком рано обратился к нему. Сначала я должен написать письма Роумэну и Спарку. Я должен объяснить им, что случилось, и предупредить, что и с ч е з а ю. Ригельт здесь оказался для того, чтобы я исчез>.
      Штирлиц поднялся, не ответив на вопрошающий взгляд Ригельта, и пошел в туалет; по пути достал из кармана одного из кресел конверты с эмблемой трансатлантического рейса <Испания - Аргентина> (реклама должна быть броской) и, запершись, написал два письма.
      Когда он вернулся, Ригельт передал ему сто франков:
      - Это - на всякий случай, Браун. Когда устроитесь - вернете.
      - Адрес оставьте.
      - Я думаю, вы вернете мне деньги лично, - сказал Ригельт. - Глядите, глядите, какая красота, весь город под нами!
      ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (ИТТ, сорок второй - сорок пятый) __________________________________________________________________________
      После того, как японцы разбили американскую военно-морскую базу на Перл-Харборе и Белый дом объявил войну странам <оси>, деятельность ИТТ сразу же попала в сферу пристального интереса Федерального ведомства связи. Одному из талантливейших аналитиков, Алану Сэйлеру, было поручено провести негласное изучение контактов ИТТ с противником; в секретном докладе, подготовленном им для Вашингтона в конце сорок третьего года, сообщалось, что <полковник Бэн продолжает поддерживать связи с врагом через нейтральные страны, поставляя Берлину стратегические товары и оказывая конфиденциальную помощь в информации нацистам, работающим в Испании и Латинской Америке, особенно в Аргентине, Чили и Эквадоре. Только в 1942 году аргентинская компания "Юнайтэд ривэр плэйс тэлэфон компани", купленная людьми Бэна у англичан, провела 622 телефонных разговора с Берлином из Буэнос-Айреса. Есть основания предполагать, что фирма "Ол америкэн кэйбл оффис", купленная ИТТ, также поставляет информацию Берлину. В "Компаниа унион телефоника" работает Руис де Беренбрух, который заявляет себя антинацистом, однако ночи он проводит в германском посольстве, а затем отправляется в компанию, где имеет возможность подслушивать телефонные переговоры американцев и англичан со всем миром.
      В 1942 году в Мадриде была зафиксирована встреча вице-президента ИТТ Кеннета Стоктона с послом рейха в Мадриде и двумя представителями Геринга. Эта информация государственного департамента была тщательно перепроверена и подтвердилась полностью.
      В том же году представитель полковника Бэна, некий Грюн, посетил Швейцарию, где встретился с одним из высших чинов СС доктором Вестриком, принужденным в свое время покинуть США, поскольку был изобличен как нацистский агент. Во время этой встречи Грюн подготовил для доктора Вестрика торговую сделку, в результате которой Геринг получил необходимые для его <люфтваффе> цинк и Меркурий, категорически запрещенные к продаже не только странам "оси", но даже нейтральным странам. (Эти стратегические товары были затем переданы для нужд авиаконцерна "Фокке-Вульф", возглавляемого эсэсовцем доктором Танком.)
      Все это дает основание передать материалы об антиамериканской деятельности полковника Бэна, возглавляющего ИТТ, в соответствующее подразделение ФБР для начала постоянной р а б о т ы по этому преступному концерну>.
      ...Прочитав документ, сфотографированный людьми начальника службы безопасности концерна Грюна, полковник Бэн долго сидел в задумчивости, положив тяжелые кулаки на стеклянную полированную поверхность своего громадного - красного дерева - стола, потом усмехнулся чему-то и спросил:
      - Что, страшно, Грюн?
      - Ну, не то, чтобы страшно, - ответил тот (щупленький, близорукий, плешивый, он никак не походил на тот стереотип разведчика, который начал создавать Голливуд), - но думать есть о чем.
      - А я чем занимаюсь? Полировкой яиц? - раздраженно заметил Бэн.
      - Получается? - усмехнулся Грюн. - Научите.
      - Я ничему не учу бесплатно. Давайте взятку. Или приобретайте лицензию. Первое - дешевле, второе - дороже и ненадежней. Налейте-ка нам по глотку виски.
      Выпив, Бэн поднялся, походил по кабинету, остановился возле громадного американского флага, установленного за его креслом, повернулся в профиль и сказал:
      - Пусть сделают хорошие снимки и распространят в прессе. Фас у меня дурной, а в профиль смотрюсь. Эта страна любит, когда о патриотизме говорят крикливо. Пойдем им навстречу.
      Потом он подошел к телефону и, сняв трубку, заметил:
      - Учитесь у меня делу, Грюн. Я люблю вас, поэтому учу бесплатно.
      Набрал номер телефона генерала Стонера, руководившего в Пентагоне подразделениями связи и оповещения.
      Девять лет назад Стонер работал в наблюдательном совете ИТТ, потом концерн делегировал его в Пентагон; там он стал его представителем; рекордно быстро получил генеральские погоны и пост, который позволял ему передавать Бэну самые выгодные заказы для армии.
      - Добрый день, генерал, - сказал Бэн. - Было бы очень славно, найди вы время поужинать со мною. Если завтра свободны, я берусь зарезервировать столик в ресторане, который вы мне сейчас назовете. Я бы выехал в Вашингтон первым поездом и в двенадцать готов встретить вас там, где скажете.
      Уговорились встретиться в двенадцать тридцать, за полчаса до ланча.
      Бэн опустил трубку, постоял у телефона в задумчивости, поинтересовался:
      - Вы не находите, что я худею, Грюн?
      - Чуть-чуть.
      - Рак?
      - Не кокетничайте.
      - Я говорю серьезно. У меня появились боли под ложечкой.
      - Значит, надо лечь на обследование.
      - А кто будет обедать с генералом Стонером? Вы?
      - Мог бы. Он дубина, мне с такими легко договариваться.
      - Ошибаетесь. Он не дубина. Он играет эту роль и делает это ловко. Поверьте, я знаю его восемь лет, в ИТТ он был совершенно другим, вас тогда еще не было, Грюн. А теперь обсудим второй вопрос: кому мне звонить Вильяму Доновану, непосредственно в штаб-квартиру ОСС, или же Джону Фостеру Даллесу?
      - Конечно, Даллесу.
      - Почему так категорично?
      - Потому что Донован плохо относится к вам, он вам не верит, считает европейцем, а не американцем, и к тому же подозревает в конспиративных связях с нацистами.
      - Аллен Даллес связан с наци более тесно, чем я.
      - Он связан лишь с теми, кто так или иначе стоит в оппозиции к Гитлеру. Донован слепо ненавидит фюрера. Он не допускает мысли о контактах с теми, кто относится к Гитлеру иначе. И главное - у него нет никаких интересов ни в ИТТ, ни в рейхе.
      Бэн набрал телефон Даллеса; один из руководителей республиканской партии, он, тем не менее, чаще всего работал в своей адвокатской конторе <Саливэн энд Кромвэл> на Уолл-стрите.
      - Здравствуйте, полковник, - пророкотал Даллес своим сильным, хорошо поставленным голосом, - рад слышать вас, что нового?
      - Как говорят, все новое - хорошо забытое старое. А что мы все позабывали? Дружество! Когда сможете найти для меня время?
      - Хотите поручить мне судебный процесс против врагов? - хохотнул Даллес. - Это будет дорого стоить, у вас сильные противники.
      - Можете назвать их поименно?
      - Поскольку по условиям военного времени нас могут подслушивать, и это не есть нарушение конституции, лучше бы сделать это при встрече.
      - Назначайте время.
      - Давайте завтра пообедаем.
      - Идеально было бы сегодня поужинать, завтра я занят.
      - К сожалению, у меня сегодня вечером встреча с людьми из Швеции. Впрочем, я бы смог освободиться, скажем, в пять. До шести я в вашем распоряжении.
      - Спасибо, Джон. В пять я буду у вас. Или встретимся на нейтральной почве?
      - Имеете в виду Швейцарию? - снова усмехнулся Даллес. - Мы не успеем туда добраться к пяти.
      ...Выслушав полковника, Даллес ответил не сразу; помолчав, сказал задумчиво:
      - Заманчиво, бесспорно заманчиво. Вы обговаривали это предложение с Донованом?
      - Нет.
      - Почему?
      - Потому что сначала я решил обговорить его с вами.
      - А с государственным департаментом?
      - Ах, Джон, это невозможно! Вы же прекрасно знаете, в чем сокрыта трагедия нашей административной машины...
      - В чем же? - улыбчиво поинтересовался Даллес.
      - Ладно, я - проклятый воротила, акула бизнеса и так далее, а вы соловей, все верно, легко заткнете меня за пояс, если нам случится соревноваться в красноречии, но в вопросах стратегии д е л а не тягайтесь со мной, положу на лопатки... Что получает чиновник государственного департамента от удачи той или иной внешнеполитической акции? Хрен в сумку, ноль. А я получаю. Вы как адвокат тоже. Если бы им платили с выгоды, если бы они хоть в малости были заинтересованы в результате своего труда, тогда бы я мог с ними говорить. А при нынешнем положении вещей это бесполезная затея, меня тамошние мыши не поймут.
      - Хорошо, отложим контакты с государственным департаментом до лучших времен. Пентагон?
      - Там все в порядке.
      - Военная разведка вас поддержит?
      - Да.
      - Как я понимаю, этот вопрос вы еще до конца не обговорили?
      - До конца - нет.
      - Когда решится?
      - Завтра.
      - Прекрасно. Я найду возможность связаться с Алленом. Если вы заручитесь поддержкой Пентагона, его интерес к доктору Вестрику будет вполне оправдан. Но... - Даллес полез за сигарой, заботливо обрезал ее, но раскуривать не стал. - Очень существенное <но>, полковник. Вестрик должен приехать к Аллену не с пустыми руками. Как вы сможете изложить вашему компаньону свой дерзкий план? Закажете разговор с Берлином? <Подумайте, дорогой Вестрик, как будет прекрасно, если вы уговорите Геринга стать агентом Аллена Даллеса?>
      Бэн засмеялся:
      - Сюжет можно продать Хичкоку, отчаянно веселая комедия... О Вестрике не беспокойтесь, он приедет к Аллену не с пустыми руками. И я вернусь к вам в Нью-Йорк с полными руками. В пятницу я готов подробно рассказать и про Вестрика, и про Пентагон, дело за вами.
      В тот же день Грюн вылетел в Буэнос-Айрес, к Арнолду, генеральному представителю ИТТ в Аргентине.
      Наутро тот устроил Грюну телефонный разговор с Вестриком (был использован шифр, которым компаньоны обменялись за два дня перед катастрофой на Перл-Харборе): <Полковник Бэн просит доктора Вестрика найти возможность приехать в Швейцарию и посетить в Берне мистера Даллеса для того, чтобы обговорить с ним возможность постоянных контактов. Вопросы, которые надлежит обсудить, касаются интересов ИТТ в рейхе и тех странах Европы, которые ныне стали частью Германии. При этом дальнейшее развитие предприятий ИТТ в рейхе гарантирует поддержку мистером Даллесом тех проектов по приобретению запрещенных предметов экспорта, в которых заинтересованы дочерние предприятия концерна, в том числе и заводы "Фокке-Вульф". Однако для обеих сторон представляется целесообразным оформлять эти деловые контакты не как встречи, связанные с бизнесом, но как обмен политической информацией секретного характера>.
      Доктор Вестрик записал шифрованное послание, пообещал позвонить завтра вечером, поехал с текстом в штаб люфтваффе, был принят Герингом и получил от него санкцию на действия.
      Через двенадцать часов он позвонил Грюну и, используя тот же шифр, сообщил, что отправится в Швейцарию на следующей неделе; было бы идеально встретиться там с полковником или его наиболее доверенным представителем накануне беседы с мистером Алленом Даллесом. <Лучшее место встречи - отель "Гельвеция". Мои друзья сожалеют, что информация о выходе британских судов со стратегическими товарами стала поступать в Берлин нерегулярно; активизация этой работы поможет мне заручиться еще большей поддержкой у тех, кто питает традиционные чувства уважения к полковнику и тому делу, которому он служит>.
      Когда Грюн позвонил в концерн, ему передали, чтобы он вылетал не в Нью-Йорк, а в Вашингтон, полковник ждет его незамедлительно.
      Назавтра Грюн - злой, помятый и невыспавшийся (плохо переносил полеты) - был в Вашингтоне. Вечером генерал Стонер поздравил Грюна с присвоением звания майора вооруженных сил США и определил его на работу в военно-воздушную разведку Пентагона.
      Через семь дней Аллен Даллес сообщил в штаб-квартиру ОСС, что им <привлечен доктор Вестрик, понявший неизбежность краха Гитлера>. Даллес подчеркивал, что доктор Вестрик принял на себя обязательство охранять используя свои связи в нацистском партийном и дипломатическом мире интересы ведущих концернов США не только во время войны, но и после ее окончания. О том, что Вестрик возвращался в Берлин с контрактом, подписанным для него представителем ИТТ, на поставку заводам бомбардировщиков <Фокке-Вульф> радиоаппаратуры и механизмов слежения за караванами союзников, он, естественно, в Вашингтон не сообщил, там далеко не все понимали, что политика - это политика, она меняется, а вот бизнес неизменен и сиюминутным интересам не подчинен.
      ...Когда доклад Алана Сэйлера был, наконец, отправлен в государственный департамент и ФБР, верхние этажи Пентагона и ОСС встали на защиту человека, который <так много делал и делает для американской армии и разведки; лишь понятная некомпетентность А. Сэйлера, который не допущен к высшим секретам, позволила ему поставить под сомнение искренность выдающегося патриота, каким по праву считается полковник американской армии С. Бэн>.
      ...Когда первые американские части 25 августа 1944 года вошли в Париж, Бэн вместе с сыном Вильямом въехал в город в военной форме; джип был набит ящиками с шампанским; он сразу же направился в здание, где помещался французский филиал ИТТ.
      - Граждане, друзья, братья! - сказал он собравшимся там работникам. Поздравляю вас с освобождением от мерзкой нацистской тирании! Американцы всегда были, есть и будут самым надежным гарантом вашей свободы! Да здравствует Республика!
      Через пять дней Бэн воссоздал форпосты своей империи во Франции. Затем он ринулся в направлении Брюсселя и Антверпена, захватил и там плацдармы. Как только войска союзников вступили в рейх, Бэн встретился в Берне с доктором Вестриком, однако после с и г н а л а, который получил от своих друзей из разведки Пентагона, контакты с ним временно прервал, поручив текущую работу по Германии своим вице-президентам Гордону Керну и Кеннету Стоктону; этому было легче работать, потому что Бэн добился - с помощью руководства Пентагона - присвоения Стоктону звания бригадного генерала. Люди Бэна захватили громадные заводы <Лоренц>, выпускавшие телефонное оборудование, сообщив прессе, что это сделано в интересах американской армии, поскольку оккупационным властям необходима надежная связь для <продолжения борьбы с нацистами и их последышами, а никто не сможет помочь армии в этом деле, кроме ИТТ, традиционно сотрудничающей с Пентагоном>. С п о д а ч и Вестрика люди ИТТ наложили руку на филиалы концерна <Сименс> и на предприятия авиационного гиганта <Фокке-Вульф>. Это и переполнило чашу терпения конкурентов, которых Бэн обошел на две головы; <обиженные> банки и концерны имели своих людей в министерстве юстиции; удар против Бэна был нанесен сложный, обходный: от Белого дома потребовали - уже заранее, до победы, - продумать поэтапную декартелизацию и денацификацию германской промышленности, чтобы она никогда впредь не стала орудием в руках маньяков типа Гитлера. Замах был хорош, только удара не получилось: конкурентам удалось договориться лишь о декартелизации <И. Г. Фарбениндустри>, было решено разделить гигант на семь фирм; ни <Лоренц>, ни <Сименс>, ни <Фокке-Вульф>, готовившие Гитлеру базы для производства самолетов, фау, радиостанций и средств связи, не подпадали под проект закона о декартелизации и денацификации. Тем не менее <драка под одеялом> продолжалась: генеральный прокурор Том Кларк незадолго перед окончанием войны подготовил заявление:
      <"Интернэшнл стандард электрик компани" (ИСЭК), являющаяся европейским филиалом ИТТ, поддерживала постоянные контакты с нацистским агентом доктором Герхардом А. Вестриком. Это позволило ИТТ передать нацистам огромное количество стратегических материалов и лицензий, что нанесло существенный урон не только престижу Соединенных Штатов, но и частям нашей армии, сражавшимся в Европе против гитлеровской тирании. Все это происходило по прямому указанию президента ИТТ Состенса Бэна>. Джон Фостер Даллес позвонил Бэну и, по своей привычке посмеиваясь, сказал:
      - Полковник, надо продержаться пару месяцев, это последние всплески... Деловую сторону вопроса я беру на себя, а вы придумайте какой-нибудь спектакль для публики; хлеб у вас есть, устройте зрелище.
      И через три дня после обеда Состенса Бэна с генералом Стонером и Форрестолом, обеда, который перешел в ужин, Пентагон объявил о награждении Бэна высшей наградой Соединенных Штатов <за заслуги перед армией>.
      ...А после этого он срочно вылетел в Швейцарию, на встречу с Алленом Даллесом.
      ...Поскольку провинциализм въедлив и трудно изживаем, Бэн, конечно же, устроил прием в роскошном <Паласе>; закрыл ресторан для посетителей, откупив его на ночь только для себя; отправил за Даллесом два роскошных <Паккарда>, хотя тот предпочитал ездить в неприметном <Фордике> (бензин в Швейцарии нормировался, жестокая к а р т о ч н а я система была введена еще после того, как немцы оккупировали вишистскую Францию, - последняя артерия подвоза топлива из Марселя была прервана, английская блокада давала себя знать); зачем-то повелел остаться музыкантам, и поэтому помимо двадцати официантов на гостя полковника таращились скрипачи, трубач, пианист, ударник и тромбонист, игравшие арии из оперетт вперемежку со старомодными фокстротами конца двадцатых годов.
      Конечно же, на столе стояла серебряная ваза с икрой (не менее двух фунтов), омары; вместо горячей закуски принесли лобстеров', огромных, как ботинки; на хрустальных подносах (совершенно диковинной работы) высились тропические фрукты, даже плоды авокадо, которые и в Штатах-то стали роскошью в дни войны.
      _______________
      ' Л о б с т е р - средиземноморский рак.
      Бэн произнес тост; поначалу он был витиеватым, затем, однако, обрел форму п о в е с т к и д н я, ибо он умудрился заложить туда все пункты, которые намеревался обсудить с <личным представителем президента Соединенных Штатов>, с тем, кто бесстрашно направляет борьбу народа на той линии огня, которая выдвинута далеко вперед, ибо будущее Америки немыслимо без Европы, которая восстанет из пепла, превратившись в бастион демократии и прогресса, старая вражда уступит место новой дружбе, поскольку, воистину, существует время бросать камни и время собирать их, есть время уклоняться от объятий и время заключать в них тех, кто помнит заповедь, гласящую: <Род приходит и род уходит, но земля пребывает вовеки>.
      Даллес ответил экспромтом на отвлеченную тему, спросил, какой чудесник доставил сюда лобстеров, поинтересовался, сколько времени потребовалось Бэну на то, чтобы организовать такую сказку Шехерезады в Берне, выслушал ответ (<Всего два дня, пока еще есть деньги на то, чтобы оплатить самолет в Касабланку и Танжер>), понял, что за это время стол мог вполне быть оборудован звукозаписывающей аппаратурой, - кому не хочется узнать, о чем говорит ИТТ с разведкой, - и поэтому за все время приема ни на один з а х о д Бэна прямо не ответил, много шутил, а когда полковник, не выдержав размытых дипломатических штучек, прямо поставил вопрос, какой Даллес видит послевоенную Европу и что он, Бэн, может сделать для того, чтобы не повторилась трагедия Версаля, Даллес, мягко улыбнувшись, спросил разрешения прочесть стихи любимых им китайцев, и, естественно, получив это разрешение, продекламировал:
      - Милее нет осенних хризантем,
      Весной сплету венок из орхидей...
      Но с этим после. Надо между тем
      Предвидеть все. Нигде не проглядеть.
      А император? Если против он?
      И вот стою, в раздумье погружен.
      Бэн слушал Даллеса несколько по-детски, чуть приоткрыв рот от восхищения (<Не любит читать, - сразу же отметил Даллес, - видимо, относится к числу тех, кто предпочитает слушать или смотреть, для таких людей кинематограф сделался главным источником информации; довольно опасно, если они сделаются неуправляемыми, слишком сильными, но в то же время крайне удобно, если удается взять верх над такого рода характерами>); когда тот закончил стихотворение, полковник искренне и громко - по-детски - захлопал в ладоши.
      - Кто ж это такое сочинил, а?!
      - Синь Цицзи, воин и поэт, романтик, мечтатель и стратег, совершенно поразительная фигура в гирлянде китайских талантов. Заметили, как тонко и точно он проводит свою линию, обращаясь к императору? Весь смысл этого стихотворения в том, чтобы император впредь не допускал несправедливости; неужели ему. Синю, придется прожить жизнь в стороне от политической борьбы? Он оставил это стихотворение в императорском дворце, на том столе, который обычно готовили к чайной церемонии самые доверенные слуги монарха, поэтому был убежден, что стихи будут доложены н а в е р х... Как и всякий истинный поэт, он был наивен, полагая, что слуги императора имели непосредственный выход на верховную власть... Нет, главный соглядатай точно дозировал ту информацию, которая обязана появляться на столе живого бога; радостные новости легко шли в спальню, а грустные предавались уничтожению, как и те, кто пытался отправить их наверх...