Исаев дождался, когда пассажиры вошли в «боинг» – Айсмана он заметил сразу, – обогнул три лайнера, которые стояли возле домика диспетчерской службы, и поднялся по трапу последним. Он знал, что Айсман всегда летает в хвосте, надеясь при катастрофе остаться в живых.
      «Он может меня увидеть, когда я пойду в первый салон, – подумал Исаев. – Шляпу и пальто я захватил кстати, я пройду мимо в нахлобученной шляпе: впереди пусто. Старый идиот в нахлобученной шляпе, как из картин Хичхока. Аспиранты мои и аспирантки, где вы?»
      ...Айсман сидел около окна и деловито привязывался ремнями; он не обратил внимания на высокого старика в сером пальто и шляпе, который прошел вперед, поближе к пилотской кабине.
      Когда стюардесса закрыла дверь, ведущую во второй салон, Исаев поднялся, постучался к пилотам и, не дожидаясь ответа, вошел туда.
      ...Самолет взмыл свечой.
      Исаеву нравилось, как поднимались эти машины, они шли вверх, словно протыкая небо.
      Он не стал дожидаться, пока выключится световое табло: «Не курить, застегнуть привязные ремни», поднялся и, бросив пальто на кресло, пошел во второй салон. В руках он держал «посылочку», которую на аэродроме вручили пьяненькой девушке, улетевшей в Рим сорок минут назад. Он подошел к Айсману. Тот не видел его: он приник к иллюминатору и смотрел на землю, то появлявшуюся, то исчезавшую в разрывах облаков.
      – Айсман, – окликнул Исаев, – добрый день, старина.
      Айсман вскинул голову, увидел Исаева с «посылочкой» и рванулся с места. Он забыл, что привязан ремнями, и поэтому упал в кресло, и вокруг него засмеялись.
      – Пойдем ко мне в салон, – сказал Исаев, – надо поговорить.
      Исаев неторопливо двинулся в свой салон, но остановился, потому что Айсман закричал:
      – Нет, Штирлиц, нет! Она сейчас! Сейчас!
      В самолете стало тихо, к Айсману подбежали две долговязые стюардессы – они подумали, что ему плохо.
      – Когда? – спросил Исаев. – Над Германией?
      – Над Альпами! Но то раньше, с тем рейсом – над Альпами. А сейчас – прямо здесь! Это же для того рейса!
      – Тогда у нас есть десять минут, а мне больше и не надо. Пошли, в первом салоне нет людей, поболтаем.
      Айсман кинулся следом за ним, оттолкнув стюардесс. Лицо его стало белым, на лбу выступила испарина. Он всегда боялся летать, он мучительно ясно представлял себе, как самолет разваливается в воздухе и он, Айсман, целых пять минут летит вниз, чтобы удариться о маленькую синюю землю, и это страшное видение перестало быть навязчивым кошмаром, а сделалось близкой и жуткой явью.
      – Пойди к пилотам, пусть они ее выбросят! – прошептал он. – Штирлиц, иди туда! Штирлиц!
      – На, – протянул ему Исаев «посылку», когда они перешли в первый, пустой салон. – Иди сам. Скажи им, что это мина, что вы такими штуками взрываете их в воздухе. Только сначала скажи радисту адреса твоих ребят, которые будут передавать радиосигнал этой мине, а потом мне скажешь, где тело Кочева, и объяснишь, как вы убили Ганса Дорнброка и кто тебе отдал приказ убить его. А после того как радист передаст это на землю, мы выбросим мину через люк...
      – Ты сошел с ума, Штирлиц!..
      – Нет, я не сошел с ума.
      – Ты понимаешь, что она сейчас взорвется?!
      – Понимаю. («Я даже не мог надеяться, что он так испугается. Сколько ему? Шестидесяти еще нет, это точно... Иначе он бы так не испугался. А может быть, испугался б еще гаже».) Но у меня нет иного выхода, Айсман. Если ты не скажешь мне все то, что меня интересует, мы сдохнем за компанию.
      Айсман завороженно смотрел на «посылку». Зрачки его расширились, и пот теперь был не только на лбу, но и на кончике носа, на верхней губе и на подбородке.
      Исаев достал сигарету, потом сунул ее в пачку и вытащил трубку.
      – Хочешь курить? – спросил он.
      Айсман как-то странно посмотрел на него, а потом закрыл глаза и медленно опустился на кожаную ручку кресла.
      – Ты меня знаешь, Айсман... Я никогда не боялся смерти... Ты это должен помнить...
      – Она сейчас взорвется... Минут через пять...
      – Что же делать... Ты только не умирай от инфаркта, ладно? А то мне будет обидно... Мне хочется, чтобы ты ощутил ужас, когда она взорвется... Я хочу, чтобы ты падал вниз и орал... Это так страшно – падать в пустом небе...
      – Что я должен сделать? – спросил Айсман и поднялся.
      Открыв дверь пилотской кабины, Исаев пропустил Айсмана и сказал командиру:
      – Пусть ваш радист примет заявление этого мерзавца, а потом, если можно, выбросьте этот сверток через люк.
      – Что в нем? – спросил командир.
      – Мина! Мина! – закричал Айсман. – Радиомина! Сделайте что-нибудь! Ее сейчас взорвут!
      – Идите к микрофону, – сказал пилот Айсману.
      – Мы же взорвемся, понимаете, мы сейчас взорвемся! – Айсман перешел на шепот. – Я скажу все, только сначала выбросьте это!
      – Сколько до границы? – спросил командир второго пилота.
      – Сорок минут.
      – Но она должна была взорвать тот самолет! Осталось семь минут! Понимаете? Семь!
      – Мы не можем выбросить мину, – сказал командир. – Если я открою люк, нас разорвет воздухом. Вот вам радиомикрофон, мы связаны с землей, все аэродромы слушают нас: передавайте на ваш центр, что вы отменяете взрыв... Скажите им, что, если наши родные и родные людей, которые в этой машине, и родные тех, кто погиб, когда летел Берг, найдут их, – им будет плохо. Ну, давайте! У нас есть возможность влезть в городскую телефонную сеть.
      – Алло! – закричал Айсман в микрофон. – Дайте 96-56-24. Вальтер! Отмени взрыв! Мина у Штирлица. Он здесь со мной в самолете!
      – И адрес, – попросил Исаев, – нас слушают полиция и репортеры... Быстренько, их адрес...
      – Тиргартенштрассе, три. Он слышит меня?!
      – Так! – сказал Исаев. – Повтори это громче в микрофон. Скажи «полиция», ну и так далее. Адрес и телефон. А потом уж мы соединим тебя с друзьями.
      Айсман, оцепеневший, белый, сказал адрес штаба и телефон центра, а потом, взглянув на часы, вырвал микрофон из рук радиста и закричал:
      – Вальтер, не делай этого! Полиция! Скорей туда! Вальтер, ты слышишь? Молю тебя!
      – Кто взорвал самолет с Бергом? – спросил Исаев.
      – Вальтер! Не я – Вальтер! Бауэр санкционировал!
      – Где тело Кочева? – продолжал Исаев.
      – Он сожжен в Бромбахе в лесу.
      – Зачем вы убили Дорнброка?
      – Он все сказал Кочеву.
      – Что он сказал Кочеву?
      – Про водородную бомбу для Лима. Про все... Про нас... Про партию...
      – Про какую партию?
      – Про национал-социалистскую рабочую партию Германии! – закричал Айсман. – Штирлиц, что ты делаешь?
      – Вы сделали водородную бомбу для концерна Лима?
      – Да.
      Исаев взял микрофон и спросил:
      – Земля, вы записываете показания?
      – Да, – ответили ему.
      – Пресса у вас?
      – Да. Здесь Кроне из «Телеграфа».
      – Передайте им, что все будет хорошо, – сказал Исаев. – Только успейте взять Вальтера. И поторопитесь на их наблюдательный совет. У них сейчас заседание. Позвоните туда. Вам скажут, что Айсман сейчас выступает и сможет говорить с вами через три-четыре часа. Это алиби на то время, пока Айсман в Италии. Обязательно позвоните к ним. Я хочу послушать, как вам будет врать Бауэр... А с нами все будет хорошо. Не волнуйтесь, земля. Я вынул радиозапал еще на аэродроме... Мы с пилотами решили поиграть с жизнелюбивым Айсманом. Да, Айсман? Ты хорошо заглотнул червячка? До встречи, земля...
      Айсман упал, подломив левую руку под живот, ставший вдруг рыхло бесформенным. Исаев вспомнил ту страшную глубинную рыбу, которую они вытащили на «самодуре» около Гагры с резиновой лодки вместе с Мишаней ранним утром, когда еще не было солнца и снег был виден на Авадхаре...
      «Господи, когда же это было? – устало улыбнулся Исаев. – Скорее бы это повторилось там, в Гагре или в Удомле, но чтобы обязательно с Мишаней и без этой глубинной рыбы, а как всегда в сентябре, когда идет ставрида и чайки летают за лодками рыбаков, гомонливо переругиваясь в зыбком сине-розовом небе, и слышно, как в санаториях люди выходят на зарядку и деловитые культурники растягивают потрепанные мехи своих аккордеонов...»
      – Очухается, – сказал Исаев пилотам. – Веко дергается. Это форма истерики. Или время хочет выгадать. Поворачивайте, ребята, на аэродроме нас ждет полиция... Если полиция прихватит меня заодно с этим ублюдком, вы, хочу надеяться, дадите показания в мою пользу. Нет?
 
       Москва – Нью-Йорк – Сингапур – Берлин
       1970