VII

Вечерело. Тени огромных, высотой в три-четыре человеческих роста, грибов (обилие наростов делало их похожими на оплывшие свечи) становились все длиннее. Коричневые, у основания словно подернутые сизым инеем, стволы стояли часто, сливаясь впереди в сплошную массу. Под ногами пружинил лиловый мох — или это все же была трава? В воздухе плавал пряный запах; вначале он показался приятным, но спустя некоторое время стал раздражать.

Инспектор облизал пересохшие губы. Он шел уже шесть часов и за это время позволил себе лишь два коротких привала. Хотелось есть, но еще сильнее его мучила жажда. Как он мог забыть о воде? Правда, во флайере ее наверняка не было, но он даже не захватил с собой никакой посуды, во что ее можно было набрать.

Местность понижалась, коричневые великаны стояли реже, реже, затем кончились, он вышел на открытое пространство. Перед ним, радуя глаза сочной зеленью, ярко-лиловым, оранжевым, лежала широкая долина. Там могла быть вода, но там же поджидала опасность: из гущи лиловых зарослей чуть правее его курса поднимались вершины нескольких вавилоидов. Он решил взять левее и, обойдя опасное место, выйти на противоположный склон — там, едва различимые, виднелись невысокие скалы. Возможно, среди них найдется место для ночлега. До сих пор он не задумывался о том, где будет ночевать, но с приближением ночи мысль, как и где он будет спать на чужой планете, начала его беспокоить.

Спустя час он достиг дна долины. Лиловая растительность исчезла, зато стали встречаться торчащие из земли зеленые листья, изогнутые, словно сложенная ковшиком ладонь. Он не удержался, потрогал: на ощупь мохнатый плотный лист напоминал лопух. Листья становились все крупнее, некоторые доставали ему до пояса. Ему захотелось остановиться, остаться здесь: в этом месте было как на Земле. Он мог бы укрыться и заснуть под огромными лопухами, как герой сказки, спрятавшийся под травинкой! Ведь он много прошел сегодня, устал, ушибленное колено болело. Но вода, здесь нет воды. Он пошел дальше.

Сумерки сгущались, приглушая краски, зато небольшой диск в южной части небосклона — Луиза, один из спутников Анны, — делался все ярче. Почва стала влажной, под ногами чавкало, ему показалось, что он слышит шум воды. Листья здесь росли плотно, сплошной стеной, мешая идти; он пробивался сквозь них, двигаясь все быстрее. Несколько раз он останавливался и прислушивался. Шум ручья слышался то слева, то справа, он менял направление. Внезапно трава кончилась, как отрезанная. Впереди была полоса голой земли, а за ней — нечто темное, словно стена или занавес, По темному волнами шли искры. И оттуда, уже совершенно отчетливо и близко, доносился шум воды. Он шагнул вперед, протянул руку. Пальцы кольнуло, он отдернул их, но успел почувствовать, как они прошли сквозь завесу. Это было силовое поле, впрочем, довольно слабое. Откуда оно здесь? Его поставил Карака? Или здесь побывала одна из экспедиций? Он никогда не слышал о полях такого типа. Зачем оно? Жажда гнала его вперед, долго раздумывать было некогда. Он закрыл глаза и шагнул сквозь завесу.

Тело пронзила дрожь, ноги, охваченные судорогой, подкосились, он упал — но уже по ту сторону. Перед ним была большая поляна, в дальнем конце которой виднелось русло ручья. Ближе к середине поляны ручей разливался, образуя озеро, посередине которого поднимался островок. Однако не это было самым важным из увиденного. Было здесь и нечто другое, что заставило его вжаться в землю, застыть, затаить дыхание: на островке и по берегам озера находилось множество миамов.

Эти миамы были какие-то другие, непохожие на виденных ранее — он даже не сразу понял, что это они. Прежде всего они были совершенно белые — молочная белизна их тел резко выделялась на фоне быстро темневшей земли. И потом, он видел быстрых, ловких, самоотверженно сопротивлявшихся — эти же были совершенно неподвижны, застыли, подняв вверх растопыренные щупальца, наподобие цветка. И было еще что-то… Да — они словно стали меньше. В чем дело? Он напряженно всматривался, стараясь понять, сгущавшаяся темнота мешала.

Внезапно стало светлее. Этот свет шел не с закатного неба — светились сами миамы. И этот свет быстро насыщался цветом, краски словно шли из земли, чтобы, скользнув по телам, уступить место следующим: вслед за нежно-сиреневым спешил лиловый, потом изумрудно-зеленый, зелень становилась ярче, гуще, и в этот момент он понял, что необычного было в этих миамах. Они не стояли на земле — они росли из нее. Он различал светящиеся отростки (корни?), уходившие в почву.

Они все еще были неподвижны, только цвет менялся, все быстрее: голубой — бирюзовый — синий — фиолетовый, он сгущался, уходя в черноту, сливаясь с ней, и вдруг — новая вспышка, но не белая, а ярко-зеленая. В этот момент пришли в движение щупальца. У каждого по-своему, каждое отдельно, но в едином ритме — это было похоже на танец. И что-то происходило со стволами, они тоже двигались — росли? или выбирались из земли? Стремясь рассмотреть получше, он приподнялся — и внезапно все остановились и обернулись к нему. У миамов не было лиц, не было глаз, но впечатление было именно таким: они глядели на него, они его видели.

Он вскочил и бросился назад. Не останавливаясь, проскочил — как сквозь огненно-ледяную воду — силовую завесу, в два прыжка преодолел пустое пространство и нырнул в траву. Согнувшись, то и дело меняя направление, бежал, ощущая на своей спине безглазый, изучающий, безжалостный взгляд — скорей, скорей! Нога, запутавшись в траве, подвернулась, и он упал плашмя.

Было тихо. Никто за ним не гнался. Он почувствовал, что смертельно устал. Лежать бы вот так, не двигаясь, на жестких стеблях, на мокрой земле, упираясь больным коленом в какой-то камень — пусть! Но где взять воду? Без воды он погибнет, сойдет с ума. Он с трудом поднялся, сделал несколько шагов, потом сообразил, что не знает, в какую сторону надо идти. Он поднял голову. На угольно-черном небосклоне виднелись два диска. Один маленький, величиной с монету, сиял высоко в небе, другой, покрупнее, слегка обрезанный с краю, стоял над самым горизонтом. «Ага, — сказал он, — вышла Мария, значит, значит…» Он долго не мог понять, что же это значит и в какой стороне искать ручей, потом все же решился и пошел.

«Значит, они могут укореняться, — размышлял он, пробираясь сквозь траву (здесь она росла реже, идти стало легче). — Но почему этого никто не наблюдал? Об этом не говорится ни в одном справочнике. И Росс об этом не пишет. Может, это не миамы? Но нет, я же ясно видел — это они. Возможно, существуют две разновидности? Или даже больше. А может, это часть их жизненного цикла? И еще это поле. Человек бы не поставил такое слабое. С нашей точки зрения оно неэффективно. Значит, это они?»

Под ногами чавкало все сильнее, потом он увидел внизу что-то блестящее, и прежде чем понял, что это, ноги погрузились в лужу. Впереди среди травы, отражая свет обеих лун, тоже блестела вода. Он не в силах был больше ждать: опустившись на колени, зачерпнул полную пригоршню, потом вторую, пятую… Вода отдавала гнилью и чем-то едким, почти наверняка она кишела смертельно опасными микробами, но как трудно было остановиться! Он поднялся, чувствуя себя значительно лучше. Теперь выбраться к скалам — да нет, хотя бы где посуше — и спать.

Шорох в траве заставил его обернуться. Кто-то, не слишком скрываясь, быстро приближался к нему. Он включил фонарик. В луче света застыло существо размером с крысу, с гребнем на спине. Оно раскрыло пасть, блеснули мелкие острые зубы. Свет задержал его лишь на секунду — крысоящерица бросилась вперед. Инспектор выхватил бластер, нажал на спуск — мимо! Вторым выстрелом он поразил зверька. Но тут же услышал шорох с другой стороны, в свете фонаря блеснули уже две пары глаз. «Сколько же вас…» — пробормотал он. Держа бластер наготове, стараясь избегать густых зарослей, он направился прочь. Он не знал, в какую сторону идет, было все равно, лишь бы кончилось болото, в котором обитали эти мерзкие существа. Они шли за ним по пятам, однажды бросились, но он уложил двоих выстрелами, остальные отступили. Заряд бластера вот-вот кончится, и что тогда?

Наконец стало посуше, местность повышалась. Он прибавил шагу, трава кончилась, впереди темнел небольшой холм. Под ногами уже не чавкало, а упруго пружинило — мох, наверное. Он обернулся — там, где кончалась трава, горели красные бусинки глаз. Крысоящерицы не преследовали его, видимо, опасаясь открытого пространства. Что ж, отлично. Правда, ноги погружались в мох все глубже, это было неприятно, но должно же это когда-нибудь кончиться, тут же возвышенность, должны быть…

Внезапно левая нога, прорвав мягкое, упругое, провалилась, и тут же ее словно охватило огнем. Он рванулся, освобождаясь — и правая нога разделила участь левой. Этот мох был как будто пропитан кислотой, кожу жгло, и при этом отвратительно податлив, не на что опереться, он провалился уже выше колен. Он включил фонарь. Пористая, похожая на поролон масса окружала его, и эта масса двигалась, вздувалась, образуя вокруг него нечто вроде воронки. Но это же вовсе не мох! Это… это… Огромный гриб — вот что это! Он выхватил бластер и направил луч себе под ноги. Ядовитые нити, охватившие его ноги, съежились и опали, но площадка, на которой он стоял, погрузилась еще больше, так что края воронки оказались выше его головы — гриб поглощал его. Поняв свою ошибку, он направил ствол бластера вверх: сжечь эту дрянь, не дать ей сомкнуться. Но луч, не описав и половины круга, потух — заряд кончился. Он был обречен. Через несколько минут гриб сдавит его, задушит и будет переваривать, как переварил, наверное, уже не одну несчастную ящерицу.

Наверное, края воронки уже сомкнулись. Он не видел этого: действуя бластером, как простым куском железа, он кромсал наступавшую на него массу. Это было бесполезно, но хоть что-то, хоть так…

Неожиданно что-то изменилось. Сдавившая его ядовитая масса отступила, воронка расширилась, он снова видел лунный свет. Гриб оседал, разрушался, опускаясь вместе с ним, он потерял равновесие, упал, левую руку тоже обожгло, фонарь погас, но это уже было не важно — гриб таял, как снег на сковородке, он лежал на камнях, и кто-то бородатый — наверное, тот техник с базы — склонился над ним, они все же нашли его, они…

Он очнулся от боли. Ноги сводило судорогой, левая рука горела. Его несли куда-то, наверное, на косилках. Надо сказать, чтобы наложили повязку, ему больно. Он поднял голову — и не увидел тех, кто его нес, словно носилки двигались сами. Он заворочался, пытаясь подняться, и движение тут же прекратилось, он оказался на земле. Сел, с удивлением оглядываясь: вокруг никого не было. Ни людей, ни носилок, лишь несколько валунов рядом с ним да две луны на небосклоне. Кто же его нес? Почудилось, наверное. Он попытался встать, но ноги не слушались, и он бы упал, если бы что-то не поддержало его — что-то гибкое, сильное. Это были щупальца. А то, что он принял за валуны, были вовсе не валуны — миамы.

Он стоял на непослушных ногах, вглядываясь в окружающие его молчаливые существа. Щупальца мягко потянули его вперед, и он, спотыкаясь, пошел. Вскоре послышался плеск воды, они вышли к ручью. Он вошел в него и опустился в воду. Вымыл обожженные ноги и руки, долго пил. Выбравшись на берег, осмотрел карманы. Бластер, фонарик, компас — все исчезло: видимо, потерял, когда боролся с грибом. Но кубики концентрата были на месте. Он думал ограничиться одним, но не удержался.

Что теперь? Он попробовал встать. Сейчас это получилось значительно лучше, он стоял на ногах достаточно уверенно. Может ли он идти куда хочет? Но куда? Теперь, когда потеряно столько сил, сможет ли он дойти? Словно отвечая на его мысли, ближайший миам протянул щупальце, уцепился за край комбинезона («совсем как ребенок» — мелькнуло) и потянул его за собой. Ну что ж. Пожав плечами, он последовал за ним.

Некоторое время они шли вдоль ручья — он посредине, несколько существ, едва достававших ему до колен, впереди, несколько сзади — то ли почетный эскорт, то ли конвой, — затем свернули в сторону. Показались невысокие холмы. Когда подошли ближе, он узнал грибы-хищники. Провожатые уверенно шли между ними. Возле одного такого «холма» остановились. Сразу несколько щупалец протянулись к поверхности гриба, и она раздалась в стороны, образуя нечто вроде невысокого тоннеля. Передние миамы скрылись в нем, он колебался, потом, согнувшись, шагнул в темноту. Несколько шагов сделал вслепую, едва не упал — пол круто пошел вниз, — затем стало светлее.

Они действительно находились в тоннеле. В слабом фосфоресцирующем свете, исходившем от его спутников, можно было разглядеть гладкие, словно отшлифованные стены. Узкий вначале, тоннель затем расширился, образовав цепь пещер, и вновь сжался до размеров трубы. Они долго спускались, потом пошел ровный участок. В стенах стали появляться отверстия — другие тоннели, уходившие вбок или вверх, они встречались все чаще, чередуясь с залами самых разных форм и величины; стены этих залов светились. Конфигурация пространства усложнялась, временами трудно было сказать, находятся ли они в тоннеле или в зале: это были каменные соты, простиравшиеся во все стороны. Он понял, что они движутся внутри гигантской грибницы вавилоида.

Их путешествие продолжалось несколько часов. Коридоры расширялись и вновь сужались, они поворачивали, по наклонным тоннелям двигались вверх или вниз; он потерял всякое представление о направлении. От усталости он плохо соображал, все виделось словно сквозь сон. Был участок, где светились не только залы: стены тоннелей горели здесь лиловым, зеленым, желтым, откуда-то доносился слабый шум — удивительная вещь в этом царстве безмолвия. Несколько раз им встречались группы миамов, при их приближении жавшихся к стенам. По-видимому, они проходили вблизи вавилоида. Он решил, что это конец пути, но нет — миновав оживленный отрезок, они вновь углубились в лабиринт переходов. Ноги заплетались, он шел все медленнее, потом сел, вернее, упал. Они неподвижно стояли вокруг, ждали. Собравшись с силами, он поднялся.

Их странствие кончилось внезапно, без всякого предупреждения: свернув в боковой тоннель, они оказались в круглом зале, освещенном лучше других. Почти весь он был заполнен миамами, лишь у одной из стен оставалось свободное пространство. Проводив его туда, спутники слились с остальными, он не смог бы их теперь отличить. Собрав последние силы, он выпрямился. Сейчас он узнает, зачем они спасли его, зачем привели сюда.

Один из миамов отделился от остальных и направился к нему. Приблизившись на расстояние нескольких шагов, он развел щупальца в стороны. Инспектор успел подумать, что этот жест, независимо от его значения, выглядит скорее отталкивающе, — и тут миам, и зал, и вообще все окружающее исчезло. Перед ним был сверкающий, сложенный из лучей или из хрустальных граней кристалл сложной формы. Он быстро темнел, одновременно расширяясь, так что теперь он находился уже внутри него. В этом мраке возникла сияющая точка — звезда. Три планеты совершали свой путь вокруг нее.

Одна из них быстро приближалась, и вот он уже парил над окрашенной в лиловые тона равниной — это было болото. Затем возникли существа, много существ, и они менялись с необыкновенной быстротой. Он не узнавал их, не узнал вначале и миамов, лишь когда над высохшей к тому времени равниной поднялись величавые гиганты, он понял, что это вавилоиды. Миамы стали основными героями следующего цикла изображений. По-видимому, ему сообщали об их развитии и общественном устройстве, однако картины менялись настолько быстро, что он не успевал их осознать; лишь однажды мелькнуло нечто знакомое: миамы, вросшие в землю, меняющие свой цвет; он узнал картину потому, что она повторилась несколько раз. Потом изображение усложнилось: это были уже не фигуры, а символы, менявшие свой цвет в определенном ритме. Может быть, ему хотели рассказать об их взглядах? Понятиях? Во всяком случае, они хотели сообщить нечто важное, может быть, самое важное для них — это был контакт, долгожданный контакт!

Внезапно все погасло. Несколько секунд пространство оставалось темным, а затем в нем появилась ракета. Это был «Резерфорд». Рядом стоял человек. Его лицо непрерывно менялось — мелькнул сержант, Аттила, еще кто-то знакомый — не человек, а люди, коллективный портрет. Корабль исчез, зато рядом появились миамы. И тогда человек достал бластер… Сам момент убийства не был показан — вместо этого вновь возникли какие-то символы, окрашенные в багровые и темно-фиолетовые тона. Изображение человека с бластером и символа убийства повторилось многократно. Затем все погасло, уже окончательно. Однако кристалл не исчез — он лишь уменьшился, так что теперь он вновь видел зал и миамов. Все как бы ждали чего-то. Теперь его очередь? Но как? И что?

Он попытался представить себе Солнце, Землю, леса, в воображении возникла сосна, птица в ветвях… Не то, не то! От него ведь ждут рассказа о человечестве, они отождествляют человечество с этим маньяком и его подручными, надо исправить… Он стал думать об истории Земли — о мудрецах и праведниках, поэтах и ученых. Правда, помимо его воли в сознание лезли какие-то воины на слонах, рыцари в блестящих доспехах, кресты с распятыми… Нет, не умеет он так, как они! Но хоть что-то ведь получилось? Он разлепил сжатые в напряжении веки. Кристалл был темен, мертв. Он что, все время оставался таким? Или только сейчас погас? Может, попробовать еще раз?

В этот момент, без всяких усилий с его стороны, кристалл вновь осветился. Снова возникла ракета. Но теперь она выглядела как пустой, не заполненный ничем контур. Такой же пустотой мерцал и расположенный рядом ангар. Лишь маскировочная сетка была хорошо видна. Что они хотят — знать устройство того, что их убивает? Хорошо. Он представил флайер. Теперь он не закрыл глаза и увидел, что флайер действительно возник, видный снизу и чуть сбоку. Он подумал о кабине, и изображение послушно повернулось. Так, летим. Видите — он может лететь высоко, а может идти над самой землей, вынырнуть внезапно возле поселка, чтобы сеять смерть. А сеет смерть вот это — он вызвал изображение лазерной пушки. Страшная штука, но кремниевый панцирь вавилоида он, видимо, пробить не может. Еще есть огнемет, бластер… Бластер бьет на 100 метров, вот так. Кажется, все.

Нет, не все, ответили ему: вновь возникло пустое изображение ракеты. Хотят знать устройство? Но зачем? Ладно, пусть. Стараясь не вдаваться в подробности, он представил дюзы, грузовые и жилые отсеки, командную рубку, кают-компанию… Реактора он решил не касаться, вспомнил о ракетных шахтах, но и это воспоминание пригасил. Ну, все.