- Что же это был за случай?
      Витька хмыкнул и заявил, что этот случай он пока не вправе разглашать.
      А буквально на другой день после нашей беседы астрономы зарегистрировали какие-то сигналы, идущие из далекой галактики к нам. В газетах появились заметки и статьи, написанные крупными специалистами. Одни утверждали, что эти сигналы были искусственного происхождения и шли от разумных существ, а другие настаивали, что это недостойная шутка или обмолвка самой природы.
      Я сидел у Коровиных и поджидал Витьку, который ушел к Десяткину за какой-то интересной книгой, как вдруг входит Агафонычев с газетами. На лице его удовлетворение, словно не только специалисты, но и он тоже получил телеграмму с далекой звезды.
      - Да,- сказал он задумчиво,- прошло много миллионов лет, пока мы получили долгожданную весточку. Плохо же там работают почта и телеграф.
      Мне хотелось заступиться за жителей далекой галактики и в то же время я не хотел обидеть Агафонычева, уважая его старость.
      - Нет, не так уж плохо,- сказал я неуверенным голосом.
      К моему удивлению, Агафонычев согласился:
      - Может, мы и сами виноваты, поздно заметили их сигналы. Тогда они ни при чем.
      Агафонычев замолчал и углубился в чтение газет. Лицо его становилось все грустнее и печальнее. Потом он тяжело вздохнул и сказал:
      - Коротка жизнь человеческая.
      Я кивнул головой:
      - Да, коротка. Особенно по сравнению с этими сигналами.
      - Твоими устами говорит со мной истина,- похвалил меня Агафонычев. При этом он пристально посмотрел в мою сторону, а я оглянулся и тоже пристально посмотрел - не стоит ли тут рядом истина, которая говорит моими устами. Но рядом ничего не было, кроме столика с проигрывателем и электрического полотера в углу. Агафонычев еще раз посмотрел пристально на полотер, и я тоже.
      - Да,- задумчиво сказал Агафонычев,- полезная вещь, особенно если у кого старые и больные ноги.- И снова посмотрел сначала на полотер, потом на меня. И я подумал, что между мной, истиной и электрическим полотером есть какая-то не понятная мне связь, но спросить не решился.
      Потом Агафонычев надел очки и стал читать журнал "Крокодил". И это тоже было непонятно и странно - что он надел очки. Ведь газеты он читал без очков, натурально, одними глазами.
      Я долго ждал Витьку, наконец мне надоело, и я вышел на улицу подышать свежим воздухом. Только я спустился и вышел за ворота, как увидел его. Витька был не один, а с каким-то незнакомым мальчиком.
      Увидев меня, Коровин растерялся и прошел мимо своего дома, делая вид, что меня не замечает. Потом он что-то сказал незнакомому мальчику, и тот сразу же скрылся за углом. Витька долго стоял в задумчивости, потом оглянулся.
      - А, это ты? - заметил наконец-то он меня.
      - Нет, это не я,- ответил я сердито.- А мой однофамилец.
      - У тебя нет и не может быть однофамильца.
      - Почему?
      - Фамилия редкая.
      - Не такая уж редкая. А кто был с тобой?
      - Где? Когда? Со мной никого не было. Тебе показалось.
      - Ну, знаешь,- сказал я.- Показалось... Я ведь отлично его видел. Ты что-то ему сказал, а он сразу за угол. Не понимаю. Разве я сделал ему что-нибудь плохое? Зачем ему от меня прятаться?
      Витька замолчал. Он нередко прибегал к этому недозволенному приему. Замолчит, и все, как в пантомиме.
      - Хочешь, чтобы я переменил тему?
      - Угу,- кивнул Витька.
      - Я этого не сделаю.
      - Сделаешь.
      - Хочу знать, кто это был?
      - Слишком много хочешь знать.
      - А кто же он?
      - Невидимка.
      - Глупости.
      - Невидимка,- упрямился Витька.- Я же его не видел.
      - Ладно,- сказал я.- Черт с тобой... Сейчас такие события. У вас Агафонычев сидит. Принес газеты с известием о сигналах из другой галактики.
      - А какое дело Агафонычеву до этих сигналов?
      Меня удивил этот вопрос.
      - Сигналы же посланы человечеству,- сказал я,- а Агафонычев один из его представителей.
      - А откуда вы с Агафонычевым знаете, что эти сигналы адресованы человечеству? Ведь когда оттуда стали сигналить, на Земле, возможно, не было еще никакого человечества.
      - Но они могли предполагать, что человечество появится!
      - Ерунда! Эти сигналы адресованы не вам с Агафонычевым и не человечеству.
      - А кому?
      Витька смерил меня насмешливым взглядом.
      - Кому? Конечно, не тебе или мне и даже не тем ученым, которые сейчас спорят.
      - А кому же?
      - А может, тому, кого ты сейчас видел и кто скрылся за углом.
      - Какая чепуха! Чем же он лучше тебя, меня и этих крупных ученых?
      - Лучше, хуже... Не в этом дело.
      - А в чем?
      - В том, что это был необыкновенный парнишка. Таких парнишек никогда не было и не будет.
      Витька сказал это, и больше мне не удалось вырвать у него ни одного слова.
      На другой день, встретившись со мной в классе, Коровин спросил:
      - Ну, как вы там с Агафоиычевым, все еще думаете, что сигналы посланы человечеству?
      И спросил он это таким тоном, словно хуже нас с Агафонычевым не было никого во всей солнечной системе.
      Теперь несколько слов не об Агафонычеве и но обо мне, а о самой солнечной системе. Насчет солнечной системы вскоре произошел спор между Витькой и преподавателем физики Осипом Соломоновичем. И как выяснилось из спора, Витька оказался большим знатоком Солнца и солнечной системы.
      Вовсе не желая подлизаться к Витьке, а от всего сердца я сказал:
      - Здорово ты знаешь солнечную систему.
      А Витька хмыкнул носом:
      - Да, знаю. Наверно, не хуже вас с Агафонычовым.
      Мне стало очень обидно не за солнечную систему и не за себя, а за Агафонычева. Слушая Коровина, можно было подумать, что я, солнечная система и Агафонычев составляли одно целое. И поэтому я очень обрадовался, когда румяный пенсионер не стал больше появляться в Витькиной квартире. Правда, он исчез не совсем, а только пероехал куда-то к Средней рогатке, в новый пригород, получив там отдельную квартиру с мусоропроводом и ванной. Появился он лишь через месяц.
      - Воздух,- сообщил он Витькиной матери.- Два дерева под окном. Ванна. Лифт. И другие удобства.
      На Витьку, видно, его слова произвели не очень благоприятное впечатление. Когда Агафонычев ушел, Витька сказал мне;
      - У вас с Агафонычевым большое сходство.
      - Какое? - спросил я с испугом.
      - Оба вы очень удобства любите.
      Это было зря сказано. Удобства я вовсе не люблю. И обычно сплю на раскладушке, хотя у нас свободная кровать и диван. Просто Коровин но хотел отделять меня от Агафонычева и воспользовался случаем.
      Я стерпел и ничего не ответил. Стерпел я ради того, чтобы узнать о сигналах. Короче говоря, принес в жертву самолюбие ради истины.
      И вот когда наступил подходящий момент, я спросил Коровина:
      - Так что же предполагают ученые?
      - Одни ученые предполагают,- ответил Витька,- что это естественная радиация, а другие, что это сигналы далекой цивилизации.
      - А ты сам что думаешь?
      - Я не думаю, я точно знаю.
      - Откуда ты можешь точно знать?
      Я весь дрожал от нетерпения и тревоги, ожидая ответа.
      - От одного знакомого,- спокойно ответил Витька.
      - А кто этот знакомый?
      - Один мальчик.
      - Из нашей школы?
      - Нет, из 207-й.
      - А где эта 207-я?
      - Ну, скажем, на Васильевском острове.
      - А как его фамилия?
      - А тебе зачем?
      - Зачем? Ни зачем. А просто для достоверности.
      - Ну, хотя бы Громов. Тебе не все равно?
      Я сделал вид, что мне все равно, и больше не стал спрашивать, отложил до следующего раза. И зря. Всегда надо ковать железо, пока оно горячо.
      В газетах вдруг перестали писать о сигналах из другой галактики. Это иногда бывает. Ведь о плезиозавре, которого будто бы нашли в каком-то озере, тоже писали-писали, а потом вдруг замолчали, словно вовсе не было этого плезиозавра или он исчез вместе с озером.
      Об Агафонычеве и о солнечной системе мне Витька больше не напоминал, но и о сигналах тоже говорил редко. И все же о Громове, об этом "невидимке", мне кое-что удалось узнать. Оказывается, Громов тоже интересовался теорией вероятности ц даже ходил знакомиться с Витькой в Куйбышевскую больницу.
      Жил Громов на Васильевском острове, кажется, в очень обыкновенном доме, рядом с парикмахерской, но дальше все было необыкновенное. Отец Громова был археолог и сделал какое-то крупное научное открытие, но с опубликованием не спешил, чтобы не рассердить других специалистов, которые могли потребовать неоспоримых доказательств. Может быть, доказательств у него было маловато, не знаю. Когда я стал слишком подробно расспрашивать об этом Витьку, он хмыкнул носом:
      - У вас с Агафонычевым есть эта привычка: хвататься немытыми руками за чужую тайну.
      Я сразу замолчал, огорчившись, что для Витьки я опять перестал быть самим собой, а превратился в придаток Агафонычева.
      - Ты хотел рассказать об отце Громова и об его открытии,напомнил я немного спустя.
      - Отец Громова,- сказал Витька,- действительно совершил открытие. Его находки говорят, что на Земле задолго до человека и всех млекопитающих жило высокоразумное существо.
      - Ясно,- догадался я,- значит, этому существу и сигналят сейчас из другой галактики?
      - Точно,- сказал Витька.
      Тут мне пришла в голову мысль, от которой у меня закружилась голова и стало не по себе.
      - Значит, это разумное существо находится в квартире Громова?
      - Скорей всего так,- оказал Витька тихо и побледнел.
      Такой бледности на его лице я не видел, кажется, никогда, даже когда в него попала стрела. Мне даже показалось, что Витьку зазнобило.
      - А ты бывал в этой квартире?
      - Нет, не бывал. Но скоро попаду. Дело в том, что к ним дальняя родственница приехала. И заболела. И посторонних пока не приглашают.
      Слово "посторонний" меня страшно огорчило. Если уж Витька Коровин там посторонний, то я буду совсем чужим и лишним.
      - А пригласят, как ты думаешь, скоро?
      - Если не скоро, я и без приглашения пойду. Мне хочется выяснить истину.
      - А адрес помнишь?
      - Еще чего не хватало! Я Громова много раз до дома провожал и, хотя далековато, езжу в их дом в парикмахерскую подстригаться.
      - А он тебя ни разу не пригласил?
      - Родственница приехала. Как ты не понимаешь?
      - Понимаю. Все понимаю, отлично, но ведь не навсегда же она приехала! Уедет. Дело, наверное, не в ней.
      Витька посмотрел на меня и усмехнулся.
      - А ты думаешь, это существо живое?
      - Не знаю. Предполагать все можно. Мертвому не станут сигналить.
      - А ты слыхал когда-нибудь,- спросил меня Витька,- чтобы археологи нашли что-нибудь живое? Они всегда находят мертвые предметы, которые пролежали в земле много столетий и лет.
      - А что Громов говорит?
      - Громов хороший математик. Он занят тем, что вычисляет. А знает много. Мне ребята из его школы рассказывали, что педагоги не решаются его спрашивать.
      - Наверное, знает не меньше, чем в учебниках? - перебил я Коровина.
      - В учебниках! - засмеялся Витька.- Он знает, чего не знал ни Дарвин, ни Эйнштейн.
      - А откуда?
      - Откуда... Ясно, ему тот рассказывает, которому сигналят из других миров.
      - Так это же мертвый предмет, археологическая находка,сказал я.
      - И Агафонычев так думает? - спросил Витька.
      - А при чем тут Агафонычев?
      - Отсталые вы с ним люди. О теории информации слыхали? Можно не только содержание книги записать, но и тебя вместе со всей твоей информацией клеточной, молекулярной, мозговой.
      - Теперь я понял,- сказал я.
      Хоть я и сказал Коровину, что понял, ничего я не понял. Ведь до других миров миллионы световых лет, как же могут оттуда сигналить какому-то таинственному субъекту, находящемуся в квартире Громовых на Васпльевском острове? Мысль эта не давала мне покоя. Из-за нее я получил двойку по русскому языку и по истории. Не приготовил уроки.
      Во время перемены я сказал Витьке, что мне необходимо побывать в квартире Громовых. Витька от удивления даже вытаращил глаза.
      - То есть как это необходимо? - спросил он.
      - Необходимо. И все.
      - Кто тебя такого туда пустит?
      - А что, там милиционер стоит, что ли, и пропуска спрашивает? Наверное, там звонок есть. А если нет звонка, постучу.
      - А как же ты объяснишь, зачем пришел? - хмыкнул Витька.
      - Неотложным интересом к истине. Я недавно читал в одном журнале, как ученые ради истины жертвовали даже жизнью.
      - Уж не хочешь ли ты пожертвовать жизнью? - спросил Витька.
      - Хочу,- ответил я не совсем уверенно и тихо.
      - Ну и дурак же ты!
      - А что?
      - Нужна истине твоя жизнь!
      - Нужна! Ты не читал статью в одном интересном научном журнале. Там про это написано, и про жизнь, и про здоровье.
      - Так ты что, чудило, вообразил,- сказал Витька,- что за дверью квартиры Громовых от тебя потребуют здоровье и даже жизнь? За кого ты их принимаешь?
      Я понял, что сказал глупость, но признаваться мне не хотелось, особенно перед Витькой. Еще недавно он мучил меня Агафонычевым, а сейчас будет смеяться над тем, что я хочу пожертвовать здоровьем и даже жизнью. Насчет жизни я, может, и сказал лишнее, но своим здоровьем я пожертвовал бы вне всякого сомнения, только чтобы узнать о таинственном существе, получавшем сигналы.
      Кстати, я спросил Витьку:
      - До другой галактики миллион световых лет и даже в сто раз больше, как же могут оттуда сигналить этому, который прячется в громовской квартире?
      Витька нахмурился. Видно, ему не совсем понравился мой вопрос, Я думал, что он поступит, как некоторые докладчики, сошлется на то, что это неизвестно пауке. Но Коровин любил смотреть в глаза правде. Он сказал:
      - По мнению Громова...
      - Сына или отца? - перебил я.
      - Сына... По его мнению, ученые ошиблись, и те сигналят не из далекой галактики, а с планеты, назовем ее икс или игрек, находящейся не так далеко от нас.
      - Это по мнению Громова... А по твоему собственному мнению?
      Витька перестал хмуриться. Этот мой вопрос ему очень понравился.
      - Видишь ли,- сказал он, - я резервирую свое мнение до того момента, когда войду в контакт с археологической находкой.
      Я был просто ошеломлен его ответом. Особенно мне понравилось слово "резервирую". Оно точно и сильно выражало то, что рано или поздно случится. Коровин любил точность. Но м'не не совсем понравилось слово "находка". В этом слове было что-то непочтительное и неуважительное. Находкой можно назвать какой-нибудь предмет, вещь. А тут речь шла о существе необыкновенном и загадочном.
      Прозвенел звонок. Урок начался. Но я слушал учителя невнимательно. Моя мысль была там, на Васильевс.ком острове, возле дверей квартиры Громовых. Пусть Коровин резервирует, думал я, а мне хочется, чтобы все это выяснилось поскорей. Витька пугает меня родственницей. Подумаешь, родственница... Сейчас мне просто нужно узнать от Витьки точный адрес Громовых, хотя бы номер дома... А на их родственницу мне наплевать.
      Я написал Витьке записку, хотя сидел с ним рядом: "Напиши на этой бумажке адрес Громова. Мне необходимо его знать". Витька порвал записку, а ответа не дал.
      Из школы мы вышли вместе с Витькой и Сидоровым. Витька, видно, был немножко смущен, что порвал в клочья мою записку. Когда Сидоров отделился от нас и свернул за угол, Коровин спросил:
      - Ты куда?
      - В парикмахерскую надо,- ответил я.- Но тут поблизости плохо стригут, и очередища огромная. Ты, кажется, на Васильевском подстригаешься, скажи, на какой линии? Я туда сейчас съезжу.
      Витька взглянул на меня с таким видом, словно поймал за руку карманного воришку.
      - Ишь, чего захотел! Та парикмахерская в одном доме с Громовыми. Подстригайся лучше здесь.
      - Нет, мне бы лучше там. Здесь очередища и стригут плохо.
      - Хочешь с Громовым познакомиться? Придется потерпеть, пока родственница не уедет.
      - А ты меня познакомишь?
      - Это будет видно,- сказал Витька.- Большой вопрос, еще захочет ли он с тобой знакомиться.
      Вскоре случилось необыкновенное событие, изумившее весь мир. Люди вступили в контакт, но не с разумными существами другой галактики, а с жившими здесь же рядом с нами на Земле. Одному крупному нейрофизиологу почти удалось расшифровать звуковой и ультразвуковой язык дельфинов и почти вступить в сношения с этими загадочными животными.
      Ничего не подозревая, я возвратился из школы и вдруг вижу возле газетного киоска необыкновенно длинную очередь. Впереди всех стоит старик с толстыми, похожими на лисий хвост, усами, за ним две домашние хозяйки и Агафонычев, а за Агафонычевым весь проспект. Агафонычеву я не удивился. У него здесь были старые и налаженные отношения с газетчицами, а там, возле Средней рогатки, он еще не акклиматизировался и очень страдал без дефицитных изданий.
      Я поздоровался с Агафонычевым и спросил:
      - Тиражную таблицу опубликовали?
      - Нет,- ответил не без важности пенсионер,- передавали утром, дельфин по-человечьи заговорил. Ждем подробностей.
      Меня охватило сильное волнение. Волнение и обида на преподавателя биологии. Он, наверное, понятия не имел о дельфинах и, отстав от науки, считал самыми умными животными слона и обезьяну.
      Я решил место в очереди не занимать, рассчитывая, что Агафонычев даст прочесть заметку. В ожидании газет рыжеусый старик и Агафонычев затеяли научный спор. Меня больше всего поразило, что оба спорящих старались не употреблять слова "дельфин", а почтительно и вполголоса называли этих животных в третьем лице - "они".
      - Они,- сказал рыжеусый,- проводят все время в воде, в жидкой стихии, с твердыми предметами имеют дело редко. Значит, у них понятие о твердом другое. СомнеБаюсь, есть ли в их грамматике имена существительные.
      - На одних глаголах,- возразил Агафонычев,- не проживешь даже в воде.
      Мне возражение Агафонычева показалось не очень убедительным, но я промолчал, боясь обидеть Агафонычева и взять сторону рыжеусого, который и без этого побеждал в споре, будучи более осведомленным в науках.
      Рыжеусый высказал несколько глубоких мыслей, попрежнему избегая произносить слово "дельфин".
      - Через его посредство,- сказал старик,- с нами заговорила, возможно, сама природа.
      - Позвольте,- перебил его молодой интеллигент, чем-то немножко похожий на Лермонтова и даже на Гоголя.- А мы с вами кто такие? Разве мы не природа?
      - Нет, не природа! - сказал старик строго.
      Привезли газеты. Все очень заволновались, боясь, что для них не хватит, и даже те, кто стоял впереди. Агафонычев протянул рубль, получил сдачу, пересчитал ее. А я ждал, от нетерпения поглядывая в киоск - много ли там газет.
      Потом Агафонычев положил кошелек в карман, пожал руку рыжеусому и развернул газету. И в тот миг я узнал о межвидовых контактах и о двух представителях дельфинов по имени Джек и Марта. Это были супруга, жившие в океанариуме под наблюдением исследователя, американского физиолога Даунса.
      Заметка разочаровала нас. В ней было сказано, что исследования продолжаются и код с большим трудом поддается расшифровке. Опечалены были не мы одни. Молодой интеллигент сказал:
      - Боюсь, чтобы не получилось то же, что с плезиозавром, якобы найденным в одном из шотландских озер.
      - А что с ним?
      - Немножко поспешили.
      И все же я был очень взволнован сообщением. Контакты начались, а это главное. Скоро супруги Джек и Марта с помощью нейрофизиолога Даунса и сложной аппаратуры передадут человечеству привет.
      Побежал я, разумеется, не домой, а к Витьке Коровину сообщить ему о межвидовых контактах. Рассказал я ему И о споре между стариком и молодым интеллигентом.
      Коровин внимательно выслушал и сказал:
      - Я об этих межвидовых связях знаю немножко побольше твоего старика и молодого интеллигента.
      - Откуда?
      - Откуда? - Витька хмыкнул носом.- От Громова.
      - А откуда Громов знает? Не может же он знать все!
      - Попал пальцем в небо. Громов как раз и есть тот человек, который все знает. У него налажен контакт, знаешь, с кем?
      - С другими видами?
      - Обыватель! - выругался Витька.- Нужны ему межвидовые связи, когда он пользуется межпланетными. Он использует археологическое открытие своего отца. Об этом открытии я пока не имею права говорить.
      - Кто тебе запрещает?
      - Совесть.
      - Понятно,- сказал я.
      - А раз понятно, так и катись колбасой. Чего пристал!
      Это уж было совсем обидно, тем более, я не приставал и не расспрашивал.
      - Ладно, - сказал я. - До свиданья. Пойду наведу справки насчет дельфинов.
      Витька опять насмешливо хмыкнул носом:
      - А у кого ты наведешь?
      - У специалистов.
      - А что, ты знаешь их адрес?
      - В справочном киоске мне дадут адрес Громова. Оя же археолог и живет на Васильевском острове.
      С Витьки сразу сошла спесь.
      - Не делай этого,- оказал он.- Я тебя прошу.
      - Нет, сделаю. Я тоже хочу быть в курсе и все знать.
      - Не делай.
      - А почему мне не делать того, чего я хочу?
      - Я тебя, кажется, обещал познакомить и познакомлю.
      - Так ведь это не скоро. А я хочу, чтобы сейчас.
      - Ладно. Завтра или послезавтра познакомлю.
      Вот он стоит наконец передо мной.
      - Громов,- говорит он тихо и протягивает руку.
      Витька тут же. Лицо у него недовольное. Нетерпеливо он смотрит на меня, потом говорит.:
      - Ну, спрашивай. Ты, кажется, хотел задать Громову один вопрос?
      - Не один. А много!
      - Ну и задавай. Только побыстрей. Чего же ты молчишь?
      - Сейчас. Пусть автобус пройдет. Сейчас я задам.
      - Ну,- торопит Витька.- Автобус прошел. Задавай! От растерянности мне не приходит в голову ни одной мысли. Я стою молча и смотрю на Громова. Он обыкновенный. Вполне. Не новое коричневое пальтишко. Серые глаза смотрят то на меня, то мимо, на автобусную вывеску. И улыбка вежливая, даже чуточку смущенная.
      - Ну, задавай свой вопрос,- толкает меня Коровин.- Нам некогда. Есть дела и поважнее твоего вопроса.
      Я молча стараюсь вспомнить все, что мне казалось еще недавно загадочным, но сейчас такое чувство, словно на свете нет ничего интересного и спрашивать не о чем. Витька хмурится, и я задаю вопрос:
      - А на Марсе водятся люди?
      - Нет, пока еще не водятся.
      - Дурак! - попрекает меня Коровин. - Нашел, о чем спрашивать. Обыватель. И без того всем известно, что на Марсе пет никого. Климат не допускает...
      Затем я остаюсь один возле автобусной остановки. Витька и Громов уходят. Да и зачем им терять драгоценное время? Вопрос был задан. Ответ получен. А теперь можно идти домой. Коровин был очень недоволен моим вопросом и, прежде чем повернуться, сказал мне:
      - Ну, мы пошли. До завтра.
      - До завтра,- ответил я унылым голосом.
      Дома я решил составить вопросник, чтобы не попасть опять впросак. Я вырвал из тетрадки чистый лист и стал думать, о чем буду спрашивать Громова при следующей встрече. Знакомство все-таки состоялось. А это главное. Теперь мне посредник не нужен, особенно такой нетерпимый, как Коровин.
      Вопросник я составил из ста вопросов. Но главный вопрос я все же не решился включить. Я понимал, что не деяикатно спрашивать Громова об археологическом открытии его отца, раз об этом нет ничего в газетах. Но мне очень хотелось узнать об этом научном открытии. Я положил вопросник в карман, чтобы иметь его под рукой, когда в следующий раз встречусь с Громовым. Витьке решил пока не показывать своего вопросника. Перед тем, как познакомить меня с Громовым, Витька предупредил, чтобы я наивных и детских вопросов не задавал. А то Громов станет меня презирать, а заодно не уважать и его, Витьку Коровина.
      Достав из кармана свой вопросник, я стал проверять - не попал ли туда случайно какой-нибудь детский вопрос. Нет, вопросы показались мне серьезными, вполне заслуживающими, чтобы их задать кому угодно, даже самому Громову. Правда, один вопрос меня немножко смущал своей прямолинейностью: откуда он, Громов, знает то, чего не знает еще мировая наука?
      Я безжалостно вычеркнул этот вопрос как лишний. А зря. Как раз на него-то я и получил исчерпывающий ответ. Причем очень скоро. Даже намного скорее, чем можно было этого ожидать.
      Витька Коровин показал мне самую обыкновенную тетрадку в синей обложке с портретом Пушкина.
      - Для чего? - спросил я.- Для математики или для русского?.
      Коровин бросил на меня взгляд, полный великого презрения.
      - Ты в своем уме? Это, понимаешь, до-ку-мент. Он в миллион раз ценнее тех, что хранятся в архиве. Садись, я тебе почитаю. Только сначала дай слово и повесь у себя на губах замок. Об этом документе не должна знать ни одна душа.
      Я дал слово. А Витька закрыл дверь в столовую, где сидели его мать и Верочка, и стал читать из ученической тетрадки, которую он называл документом.
      Про кого же он читал? Про мальчика. Если верить Витькиному документу, этому мальчику было много миллионов лет. Дело в том, что он родился в космическом корабле, летевшем на Землю с другой планеты и прилетевшем в тот геологический период, когда на Земле еще не было млекопитающих, за исключением каких-то мелких крысоподобных зверьков.
      - Раз на Земле не было млекопитающих, - прервал я Витьку, - так не могло быть и ученических тетрадок. А что на другой планете точно такие же тетрадки, как в пищебумажном магазине на Большом,- это трудно допустить. Так же, как я не могу допустить, что у них тоже был точно такой же Пушкин.
      Витька со страдающим выражением лица терпеливо выслушал мою реплику, потом сказал:
      - А откуда ты взял, что эта тетрадь с другой планеты? Она принадлежит Громову. Он записал в нее все, что узнал от того, кого они пока там изучают. Понял? А теперь не мешай мне читать.
      Я замер от напряженного интереса. Да, речь шла о мальчике, родившемся на космическом корабле во время длительного полета и ступившем вместе со своими родителями и спутниками на Землю.
      Мальчик помогал ученым, в том числе и своим родителям, давать имена и назвадия всему, что они увидели на Земле. Ведь до их появления на этой еще молодой планете ничто не имело ни имен, ни названий - ни реки, ни озера, ни деревья. Все было безыменным и оттого казалось немым и глухим.
      Мальчик ходил и называл и записывал названия в тетрадку, которую постоянно носил с собой. Он с ней не расставался даже во сне и очень боялся ее потерять.
      - Почему? - перебил я Коровина.- Разве трудно снова придумать имена и названия?
      Витька даже не счел нужным ответить на мой вопрос. И я догадался, что это трудно. Ведь мальчик и его взрослые спутники не давали названий предметам пропзвольно, а искали сходство между словами и тем, что они выражают.
      И только одно смутило мальчика, прилетевшего с обжитой и густонаселенной планеты сюда, в этот дикий мир: что здесь не было ему подобных. Взрослые дали понять мальчику, что он должен набраться терпения и обождать семьдесят миллионов лет, пока нынешние примитивные млекопитающие, постепенно эволюционируя, дадут начало разуму и появится существо, которое даст название всему, что его окружает.
      - А как же с моими названиями? - опрашивал мальчик взрослых.- Разве я их давал зря?
      Но взрослые не торопились отвечать на этот вопрос. Ведь они должны были вернуться на свою планету и увезти с собой имена и названия, которые они дали здешним растениям, животным, морям и рекам. Может быть, они догадывались о том, что мальчику станет грустно, он уже успел полюбить все окружающее, даже неуклюжих ящеров. И сознание, что здешний мир, неразумный и не имеющий ни малейшего представления о самом себе, снова погрузится в длительное немое и глухое существование, одно это сознание не дает ему покоя.
      Впрочем, мальчик и не знал, что такое покой. Он был то вместе со своей матерью - ботаником, то с геологом отцом, то с зоологами и химиками, а иногда и с главным философом экспедиции, прилетевшими на Землю, чтобы здесь все глубоко понять, осмыслить и объяснить. Был в экспедиции и композитор, очень любивший мальчика и исполнявший ему свои произведения. Композитор больше всего тосковал по своей планете и ждал того дня, когда космический корабль, забрав специалистов и команду, возьмет курс домой, к далеким звездам. Тосковал п философ тоже, хотя и должен был скрывать свою тоску от всех и прежде всего от сурового командира космического корабля, никогда не простившего бы философу его слабости. Кому-кому, а философу нельзя тосковать, ведь его специальностью была мудрость и глубокое понимание всего окружающего, и он должен быть таким же мужественным, как командир космолета, если не больше. Но философ однажды признался мальчику, что он очень скучает по семье, оставшейся на родной планете, и во сне часто видит свою жену и детей. И мальчик сказал философу:
      - Познакомь меня со своим сыном, когда мы вернемся домой.
      - Сын к тому времени станет пожилым человеком, а я - глубоким стариком, если доживу. До дома очень далеко - несколько десятилетий.
      - Я ведь родился на корабле,- напомнил мальчик.
      - Знаю,- улыбнулся философ,- я же держал тебя маленького на руках. А позже рассказывал тебе сказки. Разве ты забыл?
      - Помню,- сказал мальчик.- Но ты рассказывал очень трудные философские сказки. И я их не понимал, хоть и слушал.
      Философ рассмеялся.
      - Я забывал о том, что ты можешь не понять, но теперь ты, кажется, все понимаешь?
      - Нет, не все,- ответил мальчик.- Сколько я ни думаю, я не могу понять, как будет жить Земля, когда мы улетим.
      - Так же, как жила до нас,- сказал философ
      - Значит, все опять станет не названным?
      - Почему? Мы же увезем с собой карты и записи. И не только ученые, но даже школьники в наших школах будут стараться запомнить все эти названия и имена.