Пульс холода

– Тебе пора, – Элар кивнул в ответ. – До встречи, Древний!

– До встречи! – откликнулся Игорь и уверенным шагом двинулся в Приозёрный лес, вычерчивая на чистой скатерти снега две тонкие полоски.

Принц проводил его взглядом, вскочил на Мару, взял вторую лошадь под уздцы и медленно поехал назад, в Крепь.

…

– Чёрт, было больно! – покрытый испариной Плут ощупывал живот. – Но ты молодец, что показал! Теперь я знаю – это не иллюзия! Ты считал информацию с рюмки!

Я выругался про себя. Теперь его идея-фикс насчёт ракеты на картине только укрепится. Надо же из-за злости так потерять осторожность!

– А что было дальше?

– Дальше? Я очнулся с жутким похмельем! Показать?

– Нет! – Плута снова бросило в пот. – Я спрашиваю об Эларе, Дейри и этом… Игоре!

– Да я откуда знаю! Всё, что видел, тебе показал! – я нисколько не лукавил, хотя друг не особо мне верил.

Приёмные родители наверняка ведали больше, но делиться не спешили. Так что я знал ровно столько же, сколько и Плут. Элар с Дейри – легендарные личности прошлого – не поделили власть, что привело к исходу сторонников Элара из Крепи сюда, на юг.

– А больше не пробовал, с рюмкой? – нет, он определённо решил меня сегодня взбесить.

– Ни с рюмкой, ни без рюмки! Отец сказал – интересная способность, но, похоже, один предмет – одно воспоминание…

– Один предмет… – забормотал Плут. – А рюмку не спрятал?

– Стоит в моей комнате на столике, – мне пришлось сделать пару глубоких вдохов перед ответом. – Хочешь проверить?

– Нет, нет, я хочу проверить кое-что другое. И ты очень даже понадобишься. Будь в городе, пожалуйста. Я скоро! – друг вскочил и стал одеваться, путаясь в вещах и глядя не пойми куда. Такие затуманенные глаза у Плута бывали, когда он говорил о новой пассии.

Или о полётах в космос.

2

– Ну, что скажешь об этом? – Плут лучился, словно фосфорное месторождение, держа в руках плоский грязновато-бурый камушек вроде тех, что я любил запускать в воду, но с дыркой внутри.

– Скажи сам, будь добр…

– Этот каменюка с другой планеты! – в голосе не было и намёка на сомнение.

– И? – я настолько устал от космического психоза Плута, что мне давно стали безразличны любые его проявления.

– И ты это докажешь! – друг ткнул мне камнем в лицо так настырно, что я отшатнулся.

– Ты совсем спятил?!

– Ну, в некотором смысле я понормальней тебя буду! Давно ли кое-кто у нас в кому перестал впадать, устраивая битвы в своей голове?

Возразить было нечего: Плут постоянно оберегал меня во время явлений Стража, за что пользовался неограниченной любовью и доверием со стороны приёмных родителей.

– Ладно, что ты хочешь?

– Чтобы ты считал информацию! – камень снова оказался в опасной близости от моего носа.

– Ты знаешь цену? – я посмотрел другу прямо в глаза, но он не дрогнул.

– Ну, подумаешь, умрёшь капельку – быстрее станешь бессмертным!

– Я о настоящей цене! – интересно, насколько ему плевать?

– Так вероятность-то маленькая – могло и в первый раз случиться! – Плут отмахнулся.

М-да, всё-таки ему плевать. Было бы корыто, а свиньи найдутся!

– Прежде чем рискнуть, я хочу знать, почему ты решил, будто этот булыжник оттуда? – я понял, что он не отстанет и придётся уступить.

– Ярви, двадцать лет назад тут упал не метеорит, а корабль! Те кости, что мы раскопали, не человеческие! – друг воодушевился как актёр на премьере. – Это Стер сказала. А ещё она нашла с ними этот камушек. И он не из наших мест…

Стер, значит. В отличие от Плута его напарница по грёзам о космосе обладала взвешенностью суждений, безупречной логикой, и, главное, честностью. Кости, надо признать, и впрямь были странные… А уж как воняли!

– Надеюсь, ты не перевираешь её слова.

– Ярви, ну, подумай, зачем мне это?! – друг возмутился, и, как показалось, искренне.

– Ладно, чёрт с тобой. Давай сюда булыжник! И выметайся! Засов закрыть не забудь!

Подготовившись, я присел на кровать, залпом опустошил рюмку и постарался не закричать от нахлынувшей волны боли. Кажется, удалось…

…

– Это у кого сколько духовных сил хватит, – фигура Монтаны терялась в тёмном углу деревянного сруба. – За себя три раза. Ещё за кого хотите – тоже три…

Пятеро мужчин – и я среди них – обступили квадрат колодца. Никто не улыбался, всех словно придавил низкий потолок.

– Обычно я, вынырнув, говорю «Слава господу нашему», – скрипучий голос старика скатился до бормотания. – Но это кто во что верит…

– Уже можно? – спросил сосед слева, и, не дожидаясь ответа, стал раздеваться.

Шустрик. Из тех, кто не любит терять ни секунды. Я и не заметил, когда он присоединился к нам. И откуда только взялся? По расписанию транспортов нет уже неделю, первый – сегодня в полдень. Нет и характерного красного загара, прилипающего ко всем, кто пробыл на планете хотя бы два дня.

Незнакомец оказался жилистым и худосочным, чем сразу напомнил Павла, нашего чемпиона-стайера, и, по совместительству, штурмана. Да, отпуск заканчивается послезавтра… Полгода пролетели на сверхсветовой.

Мужчина осторожно спустился по деревянной лестнице в купель. Вода обхватила его по грудь. Сложив руки на плечи крест накрест, незнакомец погрузился с головой, вынырнул, молча постоял и окунулся снова. После третьего раза он, что-то прошептав, поёжился и…

Ещё три!

Лица моих спутников вытянулись в удивлении. Ну, ладно…

Незнакомец неспешно вылез из колодца и вытерся большим махровым полотенцем. Предусмотрительный – мы не взяли, решив обсохнуть на солнце.

Хрустя налетевшим с ботинок колючим песком, я ходил вдоль оградки и наблюдал за купанием остальных. Один за другим они судорожно глотали воздух, и, как поплавки, выскакивали обратно, стуча зубами – кто громко, кто еле слышно.

Моя очередь. Резиновый коврик напитался сверху каплями и холодил пятки. Два шага, и я разбил чуть рябое зеркало, смыкавшееся над второй ступенькой. На третьей жгутом свело ноги, затем лестница кончилась, и талая вода облачила меня морозным доспехом.

Глубоко вдохнув, я примерил и ледяной шлем.

Раз!

От удара тысячи иголок, впившихся в голову, перехватило дыхание.

Два! Три!

Через силу! Вдох!

Шесть!

И – да! СЕМЬ!

Соскальзывая со ступенек, подтягиваясь за перила, я выпрыгнул из колодца, поймал иронично-насмешливый взгляд незнакомца из-под приподнятых солнцезащитных очков и трясущимися руками кое-как накинул одежду.

Монтана открыл засов и выпустил всех наружу. Когда я подошёл к двери, старик придержал меня за локоть.

– Для себя три раза, сынок. Ещё четыре для того, что аршинными буквами здесь написано, – он постучал мне по лбу грязным пальцем. – Гордыня!

И отпустил. Яркий свет ударил в глаза. Отчаянно жмурясь, я ухватился за поручни на крыльце. Пообвыкнув и отдышавшись, я огляделся. Женщины из нашей группы зашли внутрь. Незнакомца тоже не было.

– А где тот, что полез первым? – спросил я у Виктора, бортмеханика с «Тензора».

– Не знаю… Кто-то вроде авиетку видел.

Совсем интересно. Прилететь на Телег, чтобы нырнуть в колодец? Да, легенды о здешних исцелениях ходят уже и по Союзу, но разве они затмевают красоту озера? Четвёртый раз приезжаю сюда в последние дни отпуска, и каждый раз Телег радует по-новому.

Только умей получать эту радость – например, не прячься в трюм от грозы (даже такой сумасшедшей, как вчера), если можно залезть в прохладную чистую воду. И тогда от тебя не скроется похожая на белую нитку чёткая грань меж пухлыми тучами, а облака под ними представятся гигантскими клубами пыли, что поднимают мчащиеся всадники, ещё скрытые горами! А затем над противоположным берегом ты увидишь радугу! Стоя на залитых золотым сиянием скалах, она словно отрежет кусок небосвода, добавив ему с десяток альбедо.

Да, если побывал где-то один раз, это не значит, что ты всё видел…

– Хватит мечтать, Радко! – толкнул меня в бок Виктор. – Пошли к кораблю.

На берег мы спустились по дальней от водопада тропе – поток выстреливает столько брызг, что не нужно купаться, чтобы промокнуть до нитки.

Водная гладь озера, без малейшей рябинки, сегодня просто идеально подходила для «блинчиков». И камешки были что надо, ровные и плоские, как на подбор – с ними регулярно удавалось «испечь» десяток или дюжину, а один раз я сбился со счёта после двадцатого отскока. Когда вернулись женщины, мне попался интересный камень с аккуратным отверстием посередине – на моей родной планете такие называли «богом ящериц» и считали приносящим удачу.

Запихнув находку в рюкзак, я бегом забрался на уткнувшийся носом в гальку корабль. В путь! Курс на главную пристань!

Величие Телега захватывает с первого раза и навсегда, но с трудом поддаётся восприятию. Озеро словно издевается над глазомером. Горы и скалы, нависшие над водной скатертью, кажутся невысокими, и лишь в бинокль видно, что зелёная поросль на склонах не чахлый кустарник, а могучие деревья.

Наш причал там, где Телег поворачивает сразу на восемь румбов. Отсюда можно увидеть оба конца озера – до одного двадцать пять миль, до другого – тринадцать. Этакая огромная буква Г, начертанная линией в двадцать кабельтовых толщиной.

С группой я попрощался ещё на борту – они остаются на ночь, а мне нужно спешить. Как только опустили трап, я спрыгнул на берег и побежал к остановке.

Маршрутка, вся пыльная – только на заднем стекле протёрт квадрат для номера, – стояла с заведённым мотором. На Алекне большие запасы углеводородов, поэтому местные, не стесняясь, используют старинные двигатели внутреннего сгорания.

Ткано-перетканая, сшитая из лоскутов асфальта дорога знакома, как рубка «Энтара»: сейчас скала, здесь поворот, там подъём. Трасса идёт вдоль стремительной и мутной Каты, способной в половодье швырять восьмиместный рафт подобно куску пенопласта. Каждый вид вокруг исполнен магнетизма дикой и буйной красоты, за которыми так приятно следить с мягких удобных кресел, если бы не постоянная тряска на разболтанных рессорах.

Для очарованного пассажира машина врывается в Солт совершенно неожиданно. Город, стоящий на слиянии Каты и Гирки, растёт по узкой долине уступами. Многим с непривычки Солт кажется странным: разрозненные дома, неторопливые люди. Нет многоэтажек и суеты, как в крупных центрах Конфедерации, нет одинаковых зданий, а вместо улиц часто встретишь неспешно ползущие монорельсовые вагончики.

Большинство спутников выходят у Трёх Мостов, неподалёку и моя гостиница, но я еду до конечной, на Смотровую. Машина петляет по серпантину, грозно порыкивая на поворотах – и вот мы в полукилометре над городом, обрамлённым туманной дымкой на спинах горных хребтов.

Глядя с обрыва, трудно поверить, что вот эта ниточка – дорога, по которой ты только что ехал. Прямо под ногами бегут лёгкие игривые облачка, то открывая, то пряча изящные домики, роскошные парки и замки с ажурными башнями, словно перенесённые из древних земных сказок. Сверху всё кажется далеко-далеко, а внизу – два шага пройти. Только не заблудись на закрученных, как собачий хвост, улицах.

Ладно, пора в гостиницу, Павел, небось, уже матерится про себя. Сейчас посидим у Мостов, а завтра полезем на Кунгут, где несут вечную вахту облака, похожие на следы рифлёных десантных башмаков. Вот такое традиционное окончание отпуска…

В двери «Звёздной» я заскочил под вечер. Штурмана в холле не наблюдалось.

– Подскажите номер Павла Беркутова, пожалуйста, – спросил я на регистрации.

Портье скучающе изучил список постояльцев и равнодушно бросил:

– Павел Беркутов у нас не останавливался.

Странно. Транспорт уже семь часов как на планете – Космофлот не опаздывает.

– Чудеса. Тогда дайте ключ от триста первой и подключите ГИС.

Портье всё так же безучастно кивнул и протянул два пластиковых прямоугольника, раздвинув их словно игральные карты.

«Звёздная» вообще забавная гостиница. Обстановка в ней даже спартанцу может показаться неуютной. Кровать, стул, стол – дёшево и сердито. Зато вид из окна! Здание прилепилось к склону, и парадный вход находится на четвёртом этаже. Поэтому из моего номера видны не соседние дома, а горы на горизонте. И все Три Моста!

Кинув рюкзак на койку, я засунул ГИС-карточку в терминал. Неспешно, как и всё на этой планете, выехала клавиатура. Монитор, словно издеваясь, разгорался ещё дольше.

Спасибо, новостей двухнедельной давности нам не надо. Да и свежих не очень хочется – телевидение лишает сопричастности, уменьшая великое до мелкого прямоугольника экрана. Глобальная Информационная Система тем и хороша, что она глобальная, но о чём-то действительно важном сообщат капитану по экстренной связи.

Так, проверим в местных гостиницах… Секунда. Другая.

Штурмана нет.

Куда он делся-то, чертяка? Ладно, посмотрим пассажиров сегодняшнего транспорта.

И здесь нет!

Получается, завтра вместе с бортмехаником? Но это с другой стороны Конфедерации! Павел изменил планы на отпуск? На него не похоже.

Результаты запроса вдруг исчезли с монитора, вытесненные узким лицом мужчины в зрелых годах.

– Явился, наконец, – недовольно буркнул он вместо приветствия, прищурив глубоко посаженные зелёные глаза.

– Привет, кэп! Что-то случилось?

– Так, небольшая загвоздочка, – капитан смешно дёрнул крючковатым носом, как обычно, когда что-то шло не по плану. – Вот что, собирай барахлишко и выходи, мы сейчас тебя подхватим!

– Кэп, ещё отпуск! – возмутился я.

– Я тебя отзываю! – мой недовольный тон не произвёл на него никакого впечатления. – Конец связи!

Забрав вещи из камеры хранения, я поднимался по винтовой лестнице и обескураженно ломал голову: зачем капитану понадобилось покушаться на святая святых – отпуск космофлотчиков? Да, я понимаю, у него отдых на полмесяца меньше – надо принимать корабль из ремонта, но раньше он таких фокусов не выкидывал.

Шеф ждал сразу за калиткой, поглаживая кончиками пальцев короткую белую шевелюру, особенно колоритную на фоне лица древнего индейца.

– Садись! – приказал он.

– Что происходит? – я забрался на заднее сиденье авиетки, не самое уютное в этой модели.

– Мы сегодня стартуем, – капитан устроился рядом с водителем.

– А Павел? – опешил я. – То есть штурман?

– Штурман… Есть у нас штурман! – шеф кивнул на рулевого.

Тот повернул тёмноволосую голову и натянуто улыбнулся, сверля меня из-под солнцезащитных очков тем же насмешливым взглядом.

– Привет, герой!

– Вы знакомы? – удивился капитан.

– Пересекались… – то ли скривился, то ли усмехнулся новый штурман. – Сегодня…

– На Телеге, что ли?

– Ага, – несмотря на выразительную мимику, его глаза казались какими-то потухшими.

– Радко, это Алексей Завьялов, – капитан сел вполоборота, неудобно изогнувшись. – А это наш драгоценный пилот – Радко Сербенин.

– Вот оно как, – новенький нахмурился, и вместо традиционного рукопожатия взялся за рычаги управления.

Тот ещё хам!

Пока авиетка набирала высоту, лицо Завьялова грустнело, уголки по-детски пухлых губ опустились. Он выглядел лет на двадцать пять – моложе всех нас – и плевать я хотел на его выходки, если бы не полумистическая роль штурманов в Космофлоте.

У нас разные зоны ответственности: моя – досветовые скорости, его – межзвёздные гонки. Обычно капитан называл пункт назначения, штурман делал расчёты на своём компьютере и выдавал программу полёта. Затем перед прыжком штурман – и только штурман! – должен подтвердить её личным кодом. Ходили слухи, что при ошибке корабль автоматически возвращался на главную базу Космофлота.

А если верить другим слухам, то штурмана – и вовсе представители Совета Безопасности. Я не раз спрашивал Павла, а тот уводил взгляд в сторону – то ли поддерживал ореол таинственности, то ли и вправду было что скрывать.

Тем не менее, это могло объяснить неожиданный Юрьев день, то бишь ротацию кадров! Самое удивительное: нарушилось неписаное правило Космофлота – менять экипажи только в случаях острой психологической несовместимости. А наш был на зависть всем крепко спаянный, дружный и сплочённый!

Авиетка зависла в густом тумане – слой облаков всегда окружал плато Ротберга. Скоро и перевал. Словно подслушав мысли, авиетка вырвалась из плена пелены, нырнула вниз, и стадо белых барашков скрылось за горами.

Космодром начинался сразу за перевалом и занимал всё плато целиком. Звучит внушительно, если не знать размеры – три на два километра.

Сейчас в порту стоял одинокий корабль. Наш «Энтар-М». Небольшой, приземистый, малозаметный даже здесь. Настоящий разведчик.

Штурман посадил авиетку у трапа. Я выбрался на ровный бетон и принялся разминать затёкшие ноги, любуясь кораблём. Как всегда после ремонта, он сверкал и блестел, и казался чуточку чужим.

– Пошли в рубку, познакомимся с ксенологом, – капитан вбежал по сходням и ждал в шлюзе.

Я забрал вещи и последовал за ним. Завьялов остался отогнать авиетку. Проскочив за полминуты узкий коридор, я оказался в тесной рубке, заодно служившей и кают-компанией.

– Здравствуйте, Лурвил! – Капитан стоял у дверей.

– Добрый вечер, – ответил надтреснутый голос.

Кресло старшего вахтенного неспешно развернулось. Я оторопел. Ксенолог и должен быть новый, но ринкшасец?!

Вот так сюрприз!

Странная раса. Не только внешне, хотя их безносые, безгубые, безухие физиономии поначалу вызывали неприязнь.

И судьба у них не менее странная. Если верить сохранившимся преданиям, они изобрели струнный двигатель примерно в одно время с людьми, но первая звёздная экспедиция где-то сгинула, даже не выйдя на связь. После чего ринкшасцы решили выяснить, кто устроил саботаж. Иногда, правда, виноватых лучше не искать…

В общем, в результате войны всех против всех уцелевшие доживали как разумная раса последние деньки, без передышки грызясь между собой.

И тогда напал Враг…

Да, это случилось двести семь лет назад. Исследователи вроде нас обнаружили Ринкшасу, когда силы планеты, наконец объединённые, давали решительный (кое-кто говорит и последний) бой Врагу. Вызванные на подмогу крейсера Военного Отдела обратили нападавших в бегство. К сожалению, в неизвестном направлении.

С тех пор ринкшасцы имеют ореол мучеников. Единственная раса, кроме человечества, испытавшая на себе, что такое схватка с Врагом – этим вечным пугалом для союзничков! Но если воспоминания людей о войне походили на туманные легенды, то Ринкшаса была ярким и совсем недавним примером.

– Радко, ты меня слышишь? – недовольный голос капитана вывел меня из ступора. – Пилот, что ты вытаращился, как младенец, которому соску мёдом намазали?

Мы обменялись приветствиями с ксенологом, и тот сразу уткнулся в переносной компьютер. Работоголик.

– Я здесь, – в дверь засунулся штурман. Тёмные очки куда-то исчезли. – Пора!

– А Олег? – я ничего не понимал. – Что, и его не будет?

– Ну, не можем мы ждать вечность! – шеф сначала словно умолял в отчаянии, затем вернулся к нормальному тону. – И на короткие перелёты бортмеханик необязателен!

– Знаете, Цезарь тоже поспешил к Помпею в Грецию! – память услужливо подсказала подходящий пример. – И проиграл сражение при Диррахии!

– Радко у нас – знаток истории, особенно древней, – капитан вопреки обыкновению не улыбнулся. – Алексей, Лурвил, займите, пожалуйста, места в своих каютах, мы взлетаем. Пилот, ты вещи занесёшь потом.

Ксенолог поднялся и вышел вслед за штурманом. Я занял место старшего вахтенного и принялся готовить корабль к запуску под чутким контролем капитана.

– Выйдешь за атмосферу – сразу к зоне струны.

– С какой скоростью?

– Достичь в течение часа.

Вот и ответ, почему ремонтная база находится на этой далёкой немноголюдной планете – здесь очень спокойная гравитация. На самой Алекне сила тяжести составляла три четверти от стандартной, и сейчас Комп потихоньку – промилле за промилле – её увеличивал.

Я выжал из антигравов требуемую скорость. Корабль на всех досветовых парах мчал к месту, где капитан запустит струнный двигатель, и мы, как объясняли в школе, преобразуемся в гравитационный пакет. И прыгнем по струне, ведущей от начальной до конечной точек маршрута. А чтобы с нами по пути ничего не случилось, генераторы создадут сферу стабильной гравитации.

Остаётся, правда, опасность угодить в область резких изменений напряжённости гравиполя – настоящий ночной кошмар космонавтов. Там струна может расслоиться, а гравпакет – деформироваться из-за передачи частей с разной скоростью. Поэтому главное на любом звездолёте – датчики напряжённости гравиполя, которые в случае необходимости тормозят корабль.

Я посмотрел на них: показания почти в нуле. Взлёт с Алекны – рутинное мероприятие, проделываемое раз в пятый. Только обычно так резвиться не дозволялось. В общем, я управился за установленный час, к исходу которого в рубку явился штурман.

– Объявляю полётное задание! – капитан не стал ждать ксенолога, так и сидящего, наверное, в обнимку с компом. – Наша цель – система в пяти парсеках к скоплению Рёша. Расчётное время прибытия – завтра в 16–30.

– Через сколько? – воскликнул я, сделав в уме нехитрые подсчёты. – Это же на предельной!

– Пререкаемся? – ехидно произнёс новенький. Глаза без очков оказались серыми. – Дисциплине в школе не учили? Только истории? Или трудно повнимательней следить за датчиками?

Всё ему не так! Явно из Военного Отдела!

– Назначаю порядок вахтенных, – капитан подчёркнуто проигнорировал выпад Завьялова, – я, ксенолог, штурман, пилот. Учитывая скорость, напоминаю – только при исправности датчиков напряжённости мы будем в безопасности.

Он что, издевается? Этот шустрик старший надо мной?!

– Часы отдыха сокращены, – шеф сочувственно поджал губы.

Да, отсутствие бортмеханика всё сбило. Обычный график в полёте – десять часов вахты, пятнадцать – отдыха. На разных планетах суточные циклы, конечно, отличаются, но в Космофлоте использовали стандартные двадцатипятичасовые сутки, близкие к древнему циклу Земли.

– Принеси поесть! – капитан тактично напомнил, что моя миссия выполнена, и пора освобождать кресло. Опять я не увижу самого интересного: в каютах прыжок совсем не ощущается. – И штурману тоже. Пока тебя искали, перехватить было нечего.

Желание старшего вахтенного – закон!

В служебном коридоре я остановился перед дверью в столовую и прислушался к тонкому пению силовых установок, особенно хорошо слышному здесь. Словно гудит улей на медосборе. Вообще, корабли Исследовательского Отдела всегда напоминали мне маленьких трудолюбивых пчёл, кружащих на границах Межзвёздного Союза в поисках его новых членов или планет, пригодных для заселения.

Взяв три стандартных обеда, я осторожно вернулся в рубку, стараясь не уронить громоздкие пакеты.

– Не прошло и полгода! – отблагодарил капитан, забирая еду. – Радко, поделись, как ты смог пройти пять метров за пять минут? Тебе бы вместо Павла в соревнованиях участвовать! Немедленно спать, курица сонная!

Я не обратил внимания на его подколки. Похоже, он чувствовал себя немного не в своей тарелке. Отдав штурману пакет, я получил в ответ короткое «Спасибо!», после чего пожелал всем спокойной вахты, прихватил вещи и отправился в каюту насыщать свой желудок.

Конечно, синтетическая еда так себе, и поэтому любой экипаж берёт запасы консервированной натуральной пищи. Тоже не большая вкуснятина, но, по крайней мере, не вызывает неприятных ассоциаций. Кинув обёртки в утилизатор, я улёгся на койку и задумался.

Что всё-таки происходит?

Старт без бортмеханика, запредельные скорости, внеплановая замена штурмана. И как вишенка на торте – ринкшасец.

Вообще-то, пять парсеков – это инспекционная поездка. Хотя нет, звёздные системы к скоплению Рёша считались бесперспективными в поисках жизни и ресурсы на них решили не тратить. Всё-таки исследование? Зачем тогда экипаж перетряхивать?

Предположим, Космофлот непричастен к ротации. Вполне вероятно, что и Совбез, и Совет Науки – ни для кого не секрет, что ксенологи на исследовательских кораблях, вроде нашего «Энтара», это люди (или инопланетяне) СН – решили заменить своих представителей, а Космофлоту осталось лишь подчиниться. Но почему ринкшасец?

СБ и СН не то чтобы враждуют, но преследуют разные цели – Совет Науки всегда стремился к равноправному положению всех рас в Межзвёздном Союзе, а Совбез последовательно выступал за доминирующее положение Земной Конфедерации. Самое интересное, что оба течения возглавляют люди, а остальным вроде как всё равно. Кроме ринкшасцев.

Учитывая обстоятельства, новоявленных мучеников быстренько приняли в Союз, и со временем они стали занимать всё более видное место в Совете Науки, благо их природные способности не ниже людских. Стакнувшись с людьми-экуменистами, ринкшасцы подняли вопрос о переводе Космофлота из-под юрисдикции Конфедерации под юрисдикцию Союза. Разговор вёлся о дискриминации других членов Союза (которым опять же, по большому счёту, было по барабану), о недопущении других рас к управлению космическим транспортом, на что Конфедерация предложила создать собственный флот, если им так хочется чем-нибудь порулить. СН отступил, не желая портить отношений с Космофлотом.

Затем некстати случился бунт на Терсофии, и Совет Науки получил поддержку большинства послов Союза. Чрезвычайное Высшее собрание решило принять Космофлот в дар, на что Совбез, естественно, сразу наложил вето. С тех пор два Совета недолюбливают друг друга, а Космофлот делает вид, что ничего не произошло и не происходит.

Экуменисты в чём-то, конечно, правы. Например, в школе пилотов на главной базе Исследовательского Отдела можно встретить курсанта любой расы. Мы жили в настоящем вавилонском смешении народов и языков. Рядом бурлил такой же фонтан школы бортмехаников. Где учат штурманов, для меня и по сей день секрет, а ксенологов всегда поставлял Совет Науки. Но капитанов готовили на нашей планете, только в другом полушарии – мы иногда приезжали к ним. И вот загвоздочка, как говаривает шеф.

Я никогда не встречал капитана, ранее служившего штурманом или ксенологом! Либо пилоты, либо бортмеханики. (Мне работа пилота пока нравится, но когда-нибудь – кто знает?) И самое главное – все они были людьми. Все капитаны, а также штурмана. Полный контроль над межзвёздными сообщениями оставался в руках землян. Привилегия, с которой мы никак не желали расстаться, несмотря на попытки Совета Науки раскулачить Конфедерацию…

– Просыпайся!

Кто-то энергично тряс меня за плечо. Гравпакет, в который я был преобразован, почувствовал себя неуютно.

– Ты что делаешь в моей каюте? – спросил я наклонившегося надо мной штурмана.

– Тебя бужу! – буркнул он. – Хватит дрыхнуть – десять часов провалялся!

– Моё время! – возмутился я спросонья. – Хочу – все пятнадцать сплю!

– Пилот, какие пятнадцать?! – Завьялов неподдельно изумился. – Ты, кроме истории, что-нибудь помнишь? Твоя вахта!

Он вышел, покачивая головой. Я бросился за ним, на ходу одеваясь и злясь на свою забывчивость.

– Штурман, вы не ответили, – ещё в коридоре я услышал голос ксенолога. – Почему именно люди?

Разговор, видимо, длился давно.

– Ваш вопрос, Лурвил, некорректен, – штурман занял свободное место старшего вахтенного. – Постараюсь объяснить, как я вижу проблему. Человек так устроен, что рано или поздно он должен бросить вызов тому, что выше его сил – только это сможет оправдать в его глазах собственное существование. И если он бросает правильный вызов, то к нему непременно начинают присоединяться другие, объединённой силой стараясь укротить невозможное. Именно это оправдывает человечество!

Безгубый рот ринкшасца странно зашевелился, когда он спросил:

– Допустим, Гитлер – самый одиозный политик вашей истории – тоже объединил множество людей. Вы хотите сказать, он оправдал этим своё существование?

– Почему вы всё время передёргиваете? – судя по с трудом скрываемому раздражению Завьялову разговор поднадоел. – Что такого невозможного в возбуждении у людей низменных эмоций и устремлений? Борьба с ними – вот правильный вызов!

Лурвил напряжённо стоял, облокотившись на кресло второго вахтенного. Будь он человеком, я бы сказал, что он кусает губы.

– Безусловно, программа, и сама идея Союза содержат миссионерские мотивы. Но почему вы ничем не делитесь?

Штурман удивлённо приподнял густые брови.

– Вы, полагаю, считаете, что только наличие у граждан оружия даёт гарантию того, что правительство управляет с согласия управляемых?

На синем безносом лице не промелькнуло и тени улыбки. А ведь ринкшасцы не из тех рас, которые не знают, что такое смех. Кажется, лучше перенаправить разговор.

– Каждая жизнь во Вселенной священна! – Спорящие дружно повернулись ко мне. – И оружие не должно раздаваться всем желающим! Это так же точно, как то, что Юлия Цезаря убили 15 марта 44 года до нашей эры!

– А тебе это откуда известно? – протяжно вздохнул штурман.

– Что? – не понял я.

– Про Юлия Цезаря!

Вот как! Новенький не уставал удивлять.

– Это всем известно!

– Говори конкретно за себя! – Завьялов сделал ударение на последнем слове.

Опять ему не так! К чему он клонит?

– Из книг по Древней истории! – этот форменный допрос начинал злить. – Римская хронология, вообще, самая достоверная!

– Она случайно не основана на датировании по консулам? – штурман развернул кресло ко мне.

– Ну, да! Это датирование употреблялось ещё в пятом веке, – а ты не полный профан, как остальные. Но и я не зря до дыр зачитывал толстенные фолианты в библиотеке. – Дионисий, который и предложил эру от Рождества Христова, датировал своё «Вычисление пасхалий» годом консула Проба Младшего. И там же он 562-й год ставит в соответствие двадцать первому году после консульства Василия. Дальнейшее, имея полные списки консулов за тысячу лет от Брута и Коллатина до этого Василия, дело техники!

– А ты сам когда-нибудь заглядывал в эти списки? – кажется, Завьялову было просто любопытно.