Рассвет тихо крался над побережьем, разливался, набирал ясности, новый день затоплял долины, тесня ночь в глубь материка.
      Пряхин и Рая неподвижно сидели в тишине, их клонило в сон, но расходиться не хотелось. Им казалось, что-то произошло, что - они сами не знали; была некая новизна, какая-то перемена, хотя ничего не изменилось и все осталось по-прежнему.
      - Пора... - вздохнула Рая и встала с трудом: руки-ноги свело.
      Пряхин молча поднялся. Он не хотел уходить, но покорно встал, готовый сделать, как скажет она.
      Минувшая ночь жила в них обоих, но был какой-то безотчетный страх, будто стоит им разойтись - все исчезнет, канет, словно в воду.
      - Иди, - тихо велела Рая. - После свидимся.
      Он скованно кивнул и, похоже, пребывал в сомнении, как поступить - не возразить ли? - но не решился, смолчал.
      Он как будто боялся словами испортить прощание, молчал, робея, точно набрал в рот воды, и сам в это не верил - никогда с ним подобного не случалось.
      Отойдя, Пряхин вдруг вспомнил что-то и окликнул ее:
      - Рая, ты на курорте бывала?
      - Бывала, а что?
      - Ничего, это я так...
      Они отправились к своим баракам, на полпути обернулись и, улыбнувшись, помахали друг другу; так и запомнились навсегда - он ей, она ему: взмах руки и улыбка в рассветном тумане.
      Барак спал, тишину нарушал громкий храп, доносившийся из дверей. В комнате было душно, спертый воздух напоминал жидкое тесто. Постояльцы лежали в неудобных позах, во сне все изнемогали от духоты и вони, дышали тяжело, и казалось, не выдержат, задохнутся.
      Один физик-химик без подушки лежал на спине, прямой, отрешенный, уставя бледное лицо вверх и вытянув руки по одеялу; он дышал легко и ровно, будто спал на лугу, и даже мнилось, что он не здесь, со всеми, а отдельно, сам по себе, и в отличие от остальных занят чем-то иным, своим.
      Пряхин лег, не раздеваясь, - все равно утро. Засыпая, он вспомнил Раю, ночной разговор и улыбнулся, ошеломленный непривычным чувством новизны.
      Он не знал, сколько прошло времени, спал как убитый и проснулся от того, что кто-то толкал его:
      - Миша, проснись! Миша!.. Да проснись же ты, охломон! Шатается неизвестно где, потом не добудишься!
      Пряхин открыл глаза: его тормошил Проша.
      - Вставай, ехать надо!
      - Куда? - не понял Пряхин и пялился недоуменно.
      - Совсем ополоумел... Давай быстро, тут не ждут!
      Пряхин вскочил, покружил по комнате, схватил чемодан и, не умываясь, как был, сонный и мятый, очумело кинулся в дверь.
      Сезонники уже сидели в автобусе, сухой белесый дым мотора поднимался и таял в тумане. Пряхин поставил чемодан и сел, растирая лицо и горбясь от холода. Он лениво зевал, тянулся спросонья, грел дыханием руки.
      - Что это они вздумали спозаранку? - спросил он недовольно.
      - Тебя не спросили, - огрызнулся Проша.
      - Спать охота...
      - Успеешь. Пароход пришел.
      - Как? - не понял Пряхин.
      - Отплываем, - пожал плечами сосед.
      Пряхин замер. Он вдруг остро, до боли, точно кто-то ударил ножом, вспомнил, что происходит: до него дошло, что он уезжает. Едва он понял это, сжалось сердце, он чуть не задохнулся.
      Он уезжал, а она оставалась, и не сегодня-завтра придет другой пароход за ней.
      Пряхин вскочил, хотел кинуться в дверь, но не успел: дверь захлопнулась, автобус тронулся с места.
      - Ты чего? - сонливо спросил Проша. - Забыл что?
      - Забыл, - скованно сказал Пряхин.
      - Теперь уже поздно.
      Он и сам знал, что поздно. Пряхин был в каком-то странном оцепенении, смертная тоска теснила грудь, щемила - вздохнуть больно. Только и оставалось, что сжаться в комок и застыть, не шевелиться, терпеть до упора, пока не отпустит; вот только воздуха мало, дышать нечем.
      До осени Пряхин работал в рыбном порту на Сахалине, Рая была на острове Шикотан. Она приехала в Екатериновку в октябре, но в пересыльном городке о Пряхине никто ничего не знал, и она отправилась дальше, в Смоленск: нужно было раздать долги.
      Спустя неделю в Екатериновку вернулся Пряхин, ему сказали, что его спрашивала какая-то женщина. Он кинулся искать, не нашел, конечно, и принялся искать наугад в портах и на рыбозаводах.
      Спустя три месяца Рая вернулась, ей передали, что он ищет ее, и тогда она тоже стала искать. Они переезжали с места на место, спрашивая друг о друге.
      Тем временем подошел новый сезон - они так и не встретились. Они вновь завербовались, Пряхин - матросом на сейнер, Рая - на краболов. Перед путиной каждый из них побывал в Екатериновке, правда, в разные дни: везенье вновь обошло их, они разминулись.
      Осенью после сезона и он, и она продолжали искать.
      И вот уже три сезона они ищут по всему побережью, хотя каждый из них понимает, что пора бросить. И он, и она не раз назначали себе последний срок, но подходил новый сезон, и вновь оживала надежда.
      В поисках они исколесили весь Дальний Восток, но встретиться им не удалось, и в глубине души они знали, что вряд ли удастся. Да и то сказать - в этих краях, где пространства вдоволь и больше, а люди снуют с места на место, искать человека все равно что иголку в сене.
      На побережье и островах о них уже шла молва. Она раскатилась далеко, до самых глухих углов. Я встречал их - его и ее, они расспрашивали меня, как расспрашивали всех, но проку от меня им не случилось: я встречал их порознь, в разное время.
      В последнюю осень Пряхин решил твердо: хватит, пора... Пора ехать на запад, в родные места, пора вставить зубы, съездить на курорт и купить дом, как задумано. Пора...
      Он знал, что нечего ждать и нельзя надеяться, и она тоже знала.
      Но снова после зимы открылась весна, впереди маячил новый сезон, и вместе с ним вновь брезжила надежда.