15

Когда он приехал, Аня сразу поняла: что-то стряслось. Ключников без утайки рассказал ей о Бурове, она внимательно выслушала, не перебивая. Он ждал от неё каких-то суждений, но она промолчала, лишь обмолвилась кратко:

— Сам решай.

— Что?

— Как тебе быть.

Больше они на эту тему не говорили. Аня была спокойна, ни тени насмешки или привычной иронии.

Ни разу ещё, с тех пор, как они сошлись, не говорили они о своих племенах, он о русских, она о евреях — не было нужды. В часы свиданий ни ей, ни ему в голову не приходило вспоминать, кто из них какой национальности, как не приходит это в голову тем, кто под огнём сидит в одном окопе или бок о бок идёт в атаку: в любви, как в бою, национальность роли не играет.

С самого начала Ключников с отчётливой ясностью понял, что говорить об этом нельзя, если он не хочет её потерять: то был заповедник, запретная зона, нечто вроде минного поля, куда не стоит вступать — одно неосторожное движение и тебя разнесёт на куски, даже пуговиц не останется. И по естественному в природе инстинкту самосохранения Ключников уразумел, что нельзя вторгаться на заповедную территорию.

Вскоре он заметил в ней какие-то перемены — горечь в лице, печаль, заплаканные глаза; что-то происходило в её жизни, чего он не знал: спросить не решился, а она не сказала.

Спустя несколько дней, когда они на машине ехали в гости, Аня притормозила на красный свет у перекрёстка и обронила как бы невзначай.

— Если ты хочешь, можешь переехать ко мне.

— Как? — не понял Ключников и повернулся к ней с невысказанным вопросом в лице.

— Ты можешь теперь жить у меня, — ответила она, глядя на дорогу перед собой.

— А твоя семья? — Ключников непонимающе морщил лоб.

— Все уехали.

— А ты? — он смотрел на неё и не мог взять в толк, что произошло.

— Я осталась, как видишь, — усмехнулась она горько.

Ключников оцепенел, не в силах постичь смысл сказанного. Нет, он понял, но не мог говорить, это было неправдоподобно. Теперь понятно было, откуда у неё эта печаль, заплаканные глаза, горькие складки вокруг рта, надо думать, ей несладко пришлось.

Новость оглушила его, медленно, шаг за шагом он осторожно свыкался с ней, а иначе можно было задохнуться: тугая жгучая радость теснила грудь.

Он ещё додумался спросить, почему она передумала, и Аня несколько раз с осуждением покачала головой — ну и ну, мол, ума палата. Он поглядывал на неё, ждал ответа. В конце концов, он получил его.

— Из-за тебя, дурак! — отрезала она, удручённая его тупостью.

Ключников внезапно ударил себя по коленям.

— Поворачивай! — решительно приказал он ей.

Теперь недоумевала она: они ехали в гости, где их ждали — неделю сговаривались.

— Поворачивай! — твёрдо и настойчиво повторил Ключников. — Быстро домой!

— Нас ждут… — попыталась она урезонить его.

— Обойдутся! — неуступчиво возразил он и ладонью отверг все доводы. — Ты что хочешь, чтобы я тебя посреди улицы уложил?

Аня тотчас все поняла, вникла в самую суть.

— Я не против, прохожие советами измордуют, — ответила она, но послушно развернулась посреди улицы, нарушив дорожные правила, и покатила назад.

В тот день страсть захлестнула их с головой, могло сдаться, они угодили в невиданный шторм, волна за волной накатывались отчаянно, и жуть брала — выплывут или утонут?

Он был горд, что она осталась с ним, его просто распирало от гордости, он готов был расшибиться в лепёшку ради неё.

По ночам Ключников спускался с отрядом под землю. Он возвращался на рассвете, Аня ещё спала, он ложился с ней рядом, и она, сонная и тёплая, улыбчиво и томно обнимала его.

Каждое утро, несмотря на усталость и бессонную ночь, у него просыпалось желание, и каждое утро, прежде чем уснуть, они на рассвете любили друг друга.

Это было похоже на медовый месяц, на свадебное путешествие. Судьба благоволила к ним: они одни жили в пустой квартире, никто не мешал им, не вторгался, даже в гости они перестали ходить. Одно лишь досаждало ему: телефонные звонки её знакомых, которых у неё была пропасть; Ключников то и дело норовил отключить телефон.

Квартира была похожа на необитаемый остров, на котором, кроме них, не было ни души. Они наслаждались уединением, но иногда тонкой иглой грудь Ключникова пронзал острый мимолётный страх: так не может продолжаться вечно.

В один из дней они поехали в общежитие за вещами. Аня осталась в машине, Ключников направился внутрь. Бурова, к счастью, в комнате не оказалось, можно было спокойно собраться. Но видно, Провидению не угодны были покой и ровный ход событий.

С двумя сумками Ключников вышел из общежития и направился к машине, когда увидел Галю. Она торопилась в потоке людей, видимо спешила в общежитие. Почти полтора месяца не виделись они, он не был в Звенигороде, лишь звонил иногда матери на работу, чтобы известить — жив, здоров… Мать каждый раз упрашивала его послать весточку Гале, которая тревожилась за него и, что ни день, забегала к ним в беспокойстве.

Ключников страшился встречи, хотя понимал, что она неизбежна, рано или поздно надо держать ответ. Ему нечего было сказать Гале, как ни тщись, любое слово будет ложью.

Он предполагал, они встретятся наедине, с глазу на глаз, но вот людная улица, толпа, час пик, гомон и толчея. Галя быстро шла, постукивая каблуками, углублённая в свои мысли, на лице внятно угадывалась озабоченность. Ключников понял её тревогу и беспокойство и почувствовал страх перед неизбежной встречей. При желании он мог её избежать, он увидел Галю раньше, чем она его, нырнуть в машину было делом мгновения. Но он оцепенел — шага не мог ступить.

Галя неплохо смотрелась в городской толпе — миловидная, пушистые светлые волосы, чистая белая кожа, которая, казалось, излучает свет, что и понятно было: другой воздух, несуетная жизнь. Даже на расстоянии от неё исходило ощущение тишины, опрятной прохлады, свежести, душевного равновесия и здоровья.

Но было в ней вместе с тем что-то неуловимо провинциальное, не поймёшь сразу что, какие-то мелкие признаки — выражение лица, причёска, детали одежды… Наблюдательный глаз мог определить в ней приезжую, сродни тому, как даже издали определяют иностранца: слова не сказал, а понятно.

Разумеется, она не случайно оказалась здесь, вероятно, спешила в общежитие в надежде что-то узнать. Она вдруг замедлила шаг и подняла голову, наверное, почувствовала взгляд, потом повела глазами по сторонам, словно кто-то окликнул её.

Галя заметила его, удивилась, обрадовалась, но тут же острым женским чутьём поняла, что он не один, и побледнела, замерла в растерянности, как ребёнок. Она быстро совладала с собой, лицо у неё стало спокойным, молча и неподвижно смотрела она на Ключникова, словно обдумывала что-то и старалась понять.

Вокруг шумно жила оживлённая московская улица, они стояли в людском потоке, суетная толпа огибала их и текла мимо, тугой городской гул висел над мостовыми.

Ни упрёка не было в её взгляде, ни осуждения, лишь тихая печаль и смирение, когда все ясно без слов и нет нужды объясняться. Никому в толпе не было до них дела, ни один человек не остановился, головы не повернул, никто их не замечал; гомон и шаги толпы, пёстрая разноголосица, рёв моторов и рокот колёс шумным облаком взбухали над ними, однако для них сейчас не было никого вокруг, царила полная тишина; не замечая толпы, они смотрели друг на друга, словно в беззвучии остались на улице одни.

Никто не знал, сколько длилась эта немая сцена. Сидевшая за рулём Аня заметила его, стоящего в столбняке посреди тротуара с сумками в руках, вышла из машины и открыла багажник.

Ключников не двигался, Аня глянула на него удивлённо, проследила его взгляд и уразумела все в тот же миг. Как опытная цыганка, Аня тотчас определила, что было, что есть, а что будет, она решила дождаться, не вмешиваясь в события.

Оставив багажник открытым, Аня села за руль и ждала, не двигаясь. Ключников с трудом оторвал взгляд от Гали, оцепенело словно во сне, обошёл машину, сунул сумки в багажник и захлопнул крышку. Галя не стала дожидаться, пока машина отъедет, быстро направилась к метро.

Сергей скованно залез в машину и сжался, замер, словно окоченел на морозе; можно было подумать, что его разбила неведомая хворь.

Аня повременила немного, как бы давая ему возможность подумать, он мог ещё выскочить, побежать следом, настичь и объясниться. Но он сидел, горбясь, словно от холода, и она, помешкав, спросила:

— Поехали?

Вопрос с трудом дошёл до него, наконец Ключников уразумел, кивнул рассеянно, оставаясь во власти раздумий. Аня завела мотор и покатила вдоль улицы, которая жила шумно, как прежде, впрочем — как вся Москва.

Встреча оглушила Ключникова, он кротко сносил контузию, лишь отвечал иногда невпопад. Аня обращалась с ним, как с больным, и, чтобы развлечь, вечером взяла в гости.

Они приехали в большую богатую квартиру, набитую книгами и гостями, книги стояли на полках и лежали повсюду, гости слонялись по комнатам и вели нескончаемые разговоры, от которых Ключников заскучал. Он видел, что Ане здесь интересно, она живо включилась в беседу и развеселилась вскоре.

Неожиданно для себя Ключников заметил среди гостей своего напарника по отряду Антона Бирса.

— Ключ, ты как здесь? — удивился Бирс.

…остаток ночи они провели в разъездах. Бирс удивлялся, как на любой вызов к месту происшествия со всех сторон, как гончие на звук рожка, слетались патрульные машины — иной раз с десяток и больше, кроме того, над местом происшествия нередко зависал полицейский вертолёт, и яркий сноп света мощного прожектора, вспоров темноту, падал отвесно вниз.

На исходе ночи сержант отправил гостей в дивизион, где они оставили машину. На прощание Майкл сделал несколько снимков «поляроидом», который тут же выдал готовые снимки: Бирс и Джуди стояли рядом на фоне полицейской машины.

Отвезти гостей в дивизион сержант поручил Вилли, миловидной негритянке из парного патруля, а сам пересел в её машину, на которой она работала с напарником. Бирс и Джуди сели на заднее сидение, Вилли неторопливо повезла их назад, на бульвар Венеции. Было ещё темно, но близился рассвет, небо на востоке окрасила заря, и бледный холодный свет рос и набирал силу над вершинами гор.

Вилли неожиданно притормозила возле стоящей на обочине в зарослях акации и жимолости тёмной машине. Осветив номер, Вилли набрала его на компьютере и озабоченно покачала головой: машина значилась в угоне. Придерживая кобуру с пистолетом, Вилли насторожённо обошла машину, вызвала по рации буксир и, сев за руль, принялась ждать.

Джуди вспомнила, что поблизости есть ночной бар, и предложила выпить кофе. Вилли отказалась, сославшись, что ей надо дождаться буксир, Бирс и Джуди вылезли, разминая затёкшие ноги. Из низин за обочинами тянуло сыростью, вязкий туман заволок дорогу. Джуди ёжилась от ночного холода, куталась в плащ, Антон обнял её, и они медленно побрели в густом тумане.

Дверь бара была закрыта, но не заперта, в слабо освещённом зале теплилась жизнь, в полумраке за одним из столов сидела пёстрая компания — длинноволосые юноши и единственная девица. Все курили, передавая окурок из рук в руки, будь Бирс и Джуди повнимательнее, они заметили бы неестественную бледность лиц, странный блеск в глазах. Однако они не обратили внимания и направились к стойке, за которой дремал бармен. Джуди заказала два кофе и страшно удивилась, потому что бармен по непонятной причине отказал им и делал глазами какие-то знаки, как будто хотел о чём-то предостеречь. Джуди повторила заказ, бармен помешкал и, вздохнув, нехотя покорился.

— Эй, парень, не одолжишь нам свою подружку? — поинтересовался один из длинноволосых юношей, остальные с интересом обернулись к стойке.

— Тони, я прошу тебя, — Джуди накрыла его руку ладонью, и Бирс смирился, промолчал.

За столом, хихикая, совещались, Джуди и Антон пили кофе, как вдруг тот же парень поднялся и направился к стойке. Он приблизился к Джуди и положил руку ей на плечо.

— Если хотите, я могу заплатить, — сказал он, чуть покачиваясь, движения его были скованно-тягучими, Бирс понял, что компания курила марихуану.

Поднявшись с высокого табурета, Антон вывернул курцу руку за спину, подталкивая, отвёл к столу и, вернувшись, сел на место. Он услышал за спиной грохот отодвигаемых стульев и увидел испуганное лицо бармена.

— Тони! — вскрикнула Джуди, обернувшись.

Четверо курцов, поднявшись из-за стола, достали ножи и сообща направились к стойке.

— Полезай в бар! — приказал Бирс, Джуди вскочила ногами на табурет и перемахнула через стойку.

Все четверо медленно сходились к стойке, Бирс ждал, когда они приблизятся, как вдруг у входа зазвенел колокольчик и на пороге появилась Вилли. Она сразу все поняла, выхватила из кобуры пистолет и хладнокровно приказала им бросить ножи, потом поставила парней лицом к стене и держала под пистолетом, пока не прибыл вызванный барменом патруль.

— Я тебе обещала бессонную ночь, — напомнила Джуди, когда они пересели, наконец, в свою машину.

— Вы сдержали слово, мисс Джуди, — согласился Бирс. — Столько удовольствия и всего за одну ночь.

В один из дней Джуди привезла Бирса в Диснейленд. Машину они оставили на необозримой, заставленной автомобилями стоянке, слева от которой высился отель «Диснейленд», справа монорельсовая дорога делала кольцо. Они направились к светлым, резным, похожим на русские деревянные теремки кассам, где играла бравурная музыка, и хотела купить билеты, но администратор объявил им, что они гости компании и выдал бесплатный жетон на аттракционы и на ланч в летнем ресторанчике «Голубой залив».

На весь день они впали в детство, хохоча до упаду и радуясь, и когда под вечер, обессиленные, они сели в машину, само собой получилось, что они осторожно и целомудренно поцеловались, благодаря друг друга за проведённый сообща день.

В следующий уик-энд они поехали к океану в поместье родителей. Прибрежное шоссе тянулось вдоль гряды холмов, на которых стояли виллы кинозвёзд. Джуди показывала Бирсу, где чья вилла, но вилла её родителей ничем не уступала прочим: огромный дом из валунов, дерева и стекла, стоящий на крутом склоне над океаном.

Они проехали тридцать миль на север и свернули налево. Большой земельный участок террасами спускался к воде, дорожки были выложены галечником и деревянными кругляками, в некоторых местах склон подпирали отвесные стены из дикого, поросшего мохом, камня.

Бирса определили в отдельный домик для гостей, тропический бунгало, стоящий на сваях под пальмами поблизости от воды. Весь день они с Джуди загорали на берегу, удили рыбу и плавали на доске под парусом, вечером ужинали при свечах в гостиной и расстались заполночь. Бирс спустился в бунгало и под плеск волны, лёжа в постели, смотрел по телевизору ночные новости, когда неожиданно пришла Джуди.

— Подвинься, — улыбчиво сказала она, отогнула одеяло и легла рядом.

Выглядело это естественно и непринуждённо, как всё, что делала Джуди. Антон обомлел и скованно молчал, не в силах что-либо произнести; сквозь паузы в речи дикторов доносился мерный плеск волны. Бирс не двигался, чувствуя себя полным идиотом. Джуди с улыбкой взглянула ему в лицо.

— Я тебе нравлюсь? — спросила она просто.

— Очень, — чистосердечно признался он.

— А тогда, что же? — она удивлённо вскинула брови.

— Я… понимаешь… — ему вдруг стало недоставать слов в английском языке, он мялся, не зная, как ей объяснить. — Я не хочу приключений… я хочу всерьёз…

— Да, всерьёз. Я тоже всерьёз, — подтвердила она и смотрела на него озадаченно, не понимая в чём дело.

— Всерьёз — мы слишком далеко живём: ты здесь, я там.

— Ты можешь остаться, — предложила она. — Захочешь, я приеду к тебе.

— Я не могу остаться, — возразил Бирс, сгорая от стыда. — А ты не сможешь жить у нас.

— Почему? — на её лице прочно держалось недоумение; она силилась понять причину и не могла. — Ты говорил, ты в разводе. У тебя там девушка?

— Нет. У меня там сын.

— Мы возьмём его сюда, — предложила Джуди, не мудрствуя лукаво.

Любое препятствие мнилось ей пустяком, она искренне старалась понять, что мешает им быть вместе, и не могла.

— Наверное, я просто тебе не нравлюсь, — сказала она огорчённо.

— Джуди! — он поцеловал её ладонь. — Ты мне очень нравишься. Поверь, я ужасно хочу тебя.

Она без промедления сунула руку под одеяло, пошарила там и, потешно округлив глаза, воскликнула:

— О, Тони! В чем же дело?!

Даже сейчас она была естественна и бесхитростна, ни намёка на притворство.

— Джуди, Америка — прекрасная страна, но жить я могу только в России. Там плохо, но там интересно, — попытался он ей объяснить.

Она наморщила лоб, как будто решала трудную задачу и не могла решить. Не могла осилить своим американским умом, хоть тресни.

— Я не хочу, чтобы ты была несчастной, — сбивчиво пробормотал Антон.

Он отдавал себе отчёт, что все его знакомые и, вероятно, большинство соотечественников сочтут его вполне слабоумным.

— Кто тебе сказал, что я буду несчастна? — таращила на него глаза Джуди. — С чего ты взял?

— Но… если мы больше не встретимся?

— Почему?

— Я не знаю, что будет у нас завтра. Каждый день все меняется.

— Политика? — спросила Джуди, которая так и не выпростала руку из-под одеяла и не разжала кулак.