13

Беглецы уходили отстреливаясь. Одиночными выстрелами они стреляли из пистолетов и бежали в надежде оторваться. Отряд отвечал беглым огнём и продвигался вперёд ползком, бросками и короткими перебежками.

Иногда пальба прекращалась, понятно было, что беглецы пошли в отрыв. Першин поднимал отряд, они бежали следом по шпалам и обочинам колеи, рискуя угодить под прицельный выстрел; несколько выстрелов попали в цель, наружный слой кевлара на бронежилетах висел клочьями, а один из разведчиков получил ранение, к счастью, лёгкое. Фельдшер перевязал его. Першин оставил раненого у шахтного телефона, приказав связаться с диспетчерской, чтобы со следующей станции навстречу выслали подкрепление на перехват. Он рассчитал, что перекроет тоннели и возьмёт беглецов в клещи, но они неожиданно исчезли — как в воду канули.

Отряд тщательно осмотрел тоннель и обнаружил в стене панель, замаскированную под тюбинг, её открыли с трудом и увидели узкий чёрный лаз, соединяющий тоннель со старыми горными выработками, не обозначенными на схеме. Лаз прорезал толщу грунта — очевидно, его пробили, чтобы в случае нужды быстро убраться из тоннеля, такие скрытые лазы отряд находил в самых неожиданных местах: те, кто прорыл их, хорошо знали подземную географию.

Судя по всему, заброшенные штреки соединялись с древними подземельями, свежий лаз вёл в старинный, выложенный кирпичом ход со сводами. Отряд медленно продвигался, затенив фонари и освещал пол, чтобы не прозевать ловушки.

Беглецов было пятеро. Першин подозревал, что это посланная на задание команда — из тех, что крали людей. Отряд перехватил их в шахтном стволе, откуда сеть ходов вела в коллекторы водоканала, а те, в свою очередь, сообщались с подвалами окрестных домов.

Сотни шахт действующего метрополитена имеют выходы на поверхность по всей Москве — во дворах, парках, на улицах — сотни шахт, не считая множества тайных. Почти в любой московский дом можно попасть снизу, из-под земли, имея сноровку в земляных работах, достаточно из ближайшего коллектора или колодца вывести ход под фундамент или взрезать его; существуют буры и пилы, способные пройти бетон и стальную арматуру, как масло.

Невидимые команды рыскали в подземной Москве, не зная преград: они легко попадали в любое место города, проникали в дома и уводили людей. Это было всё, что удалось узнать, прочее — кто они, откуда, зачем? — оставалось загадкой.

Тайным чутьём, развитым у людей, подвергающихся опасности, отряд угадал в шахте чужое присутствие, вернее, почувствовал до того, как чужаки появились. Отряд погасил фонари и затаился во мраке — слился с ним, стал его частью, неразличимой на глаз. Незнакомцы появились в нижнем коллекторе — не пришли, нет — возникли, будто часть мрака обратилась в пять сгустков, которые приняли очертания людей: мрак выдавил их из себя, как пасту из тюбика.

Незнакомцы постояли, прислушиваясь, потом включили фонари и поводили ими по сторонам: фонари их были немощны и слабы, свет едва пробивал темноту. Незнакомцы один за другим бесшумно заскользили к железному трапу, ведущему в шахтный ствол; вероятно, они намеревались по стволу подняться наверх. Першин включил сильный фонарь и ярко осветил их — всех пятерых.

— Стоять! — крикнул он оглушительно, и они застыли на миг, застигнутые врасплох.

Из темноты он хорошо разглядел их, окаменевших на свету: бледные лица, мешковатые комбинезоны, грубые башмаки. Один к одному они выглядели, как беглец, покончивший с собой несколько дней назад — та же одежда, такие же мучнистые, белые, бескровные лица, в которых присутствовало что-то неживое, какая-то странная жуть: с первого взгляда они были похожи на оживших мертвецов.

Незнакомцы мгновение пребывали в замешательстве и вдруг все разом бросились на бетонный пол и покатились кубарем в полумрак. Отряд ударил из автоматов вдогонку, но били поверх голов в надежде взять живьём.

Из сумрака раздались ответные выстрелы, пришлось погасить фонари и лечь на пол, чтобы не маячить живыми мишенями.

Выложенный старым кирпичом ход привёл отряд в каменную галерею: массивные опоры поддерживали тяжёлый сводчатый потолок, узкие арочные проёмы соединяли одну палату с другой.

В галерее беглецы приняли бой. Отстреливались они скупо, отряд рассыпавшись цепью, поливал их огнём. Першин вдруг понял, что ответной стрельбы никто не ведёт.

Они нашли всех пятерых, тела их валялись в укрытиях, все пятеро были мертвы. Першин осмотрел их и не поверил глазам: каждый из них, похоже, последней пулей покончил с собой, все они предпочли умереть, но не сдались.

Это было непостижимо. Кто были эти люди в старых комбинезонах, бледнолицые, все как один низкорослые, с белыми волосами и нездоровой мучнистой кожей, которая как будто не знала не только солнца, но обычного дневного света?

Першин с горечью подумал, что предстоят новые жертвы, прежде чем отряд узнает хоть что-то.

Неожиданно один из них поморщился и слегка застонал. Першин мгновенно наклонился к нему, нащупал пульс: человек был жив. По-видимому, он был ранен раньше и потерял сознание до того, как остальные застрелились.

Фельдшер отряда расстегнул раненому комбинезон, нашёл проникающее ранение в грудную клетку, обработал рану и наложил давящую повязку, чтобы унять кровотечение. Пока фельдшер оказывал помощь раненому, разведка, рассыпавшись, осмотрела галерею и обнаружила в стене кирпичные ступеньки: узкая лестница вела наверх. Разведчики поднялись в глубокий подвал разрушенной давно церкви, теперь здесь стоял неказистый одноэтажный дом[8].

Дверь подвала была снаружи закрыта на висячий замок. Ключников просунул в щель штык-нож, поддел и оторвал щеколду. Крутая деревянная лестница поднималась к решётке, за которой лежал маленький замкнутый дворик, росли густые кусты и деревья, и была разбита маленькая детская площадка. Раненого с большим трудом подняли во двор, незнакомец не приходил в сознание и по-прежнему морщился и стонал.

Было раннее утро, в траве поблёскивала роса, верхние окна высокого соседнего дома отражали светлую пустоту неба. Прежде чем вызвать машины, Першин приказал Ключникову выйти на улицу и определить, где они находятся.

Прорезающая дом узкая тёмная арка вела в соседний двор-колодец, откуда сквозь другую арку можно было попасть на улицу. Двор был удивительно знаком, Ключников огляделся и понял, что был здесь недавно: в этом доме жила Анна, её машина стояла под окнами у подъезда. Да, они выбрались на Малой Знаменке, через дорогу от доходного дома в красивом особняке помещалось отделение милиции. Першин по рации вызвал машины, шум и голоса разбудили обитателей дома, на разных этажах в окнах появились сонные лица. Открывшаяся им картина могла напугать любого: из подвала один за другим поднимались рослые автоматчики в пятнистых комбинезонах, лица их покрывала комуфляжная краска; поднявшись, они тут же устало валились на землю. И уже вовсе перепугались жители, когда из подвала вынесли раненого и убитых.

Люди в Чертолье с давних пор подвержены беспричинным страхам. Необъяснимое беспокойство держится здесь неизменно, смутная тревога присутствует повсюду, никто не знает, в чём причина, но дурная слава издавна ширилась и росла. В разные времена московские ясновидцы, чуткие на чужой умысел, испытывали здесь смятение сродни тому, какое несёт человеку тайный соглядатай. Как будто постороннее внимание преследовало здесь человека на каждом шагу, тянуло оглянуться в смутном желании поймать чей-то взгляд.

Знатоки, ведающие толк в свойствах рогатинки из лозы, с её помощью отыскивали по всему Чертолью подземную пустоту: лоза то и дело указывала в глубине земли ходы и тайники.

Какая печаль разлита в тихих изогнутых переулках, в раскидистых зелёных дворах, как ноет бепричинно душа и нет утешения, точно поразил её тайный сглаз. Не случайно много церквей было поставлено здесь в незапамятные времена, чтобы уберечь жителей от влияния тёмных сил. Так возникли на маленьком пятачке церковь Знамения, церковь Ржевской Божьей Матери, церковь Луки, церковь Пятницы на Нарышкином дворе, церковь Николы в Турыгине, церковь Всех Святых, не говоря уже о храме Христа Спасителя и соседней с ним церкви Похвала Богородице. Сколько их было здесь бок о бок, но не устояли, рухнули — одни от времени, а другие от слепой силы, и столетие за столетием отчётливая враждебность густеет и копится на Чертолье по укромным углам.

Между тем и раньше, до возведения храма Христа Спасителя, стоявший на этом месте Алексеевский монастырь был порушен и по указу царя переведён в дворцовое Красное Село. Не хотели уходить отсюда монахини, но принудили против воли, и настоятельница предрекла, что впредь ни одна церковь не устоит на этом месте: «Быть месту сему пусту!» Так и случилось, и никто не знает истинной причины, но, возможно, искать её следует в незапамятных дославянских временах, когда на этом месте располагалось племенное капище лесных язычников.

Одна лишь церковь Антипия, что на Колымажном дворе, устояла при всех превратностях, но видно, мало одной церкви Чертолью, и потому неприкаянно здесь человеку по всяк день и час.

…иногда они с Джуди ехали в музей, Бирс не подозревал, что местные музеи так богаты. Он увидел коллекцию Поля Гетти, но особенно ему понравилась картинная галерея во дворце «Легион чести» между 34 авеню и улицей Клемент, где выставлялось много картин итальянского Возрождения и французских импрессионистов.

Вечером Бирс и Джуди отправлялись в гости, на вечеринки — «парти», как говорили американцы, где Бирс становился «гвоздём» вечеринки. Все упрашивали его рассказать о войне в Афганистане, он видел, как Джуди гордится, что он в центре внимания, глаза её сияли от радости.

Она улыбалась всегда, более лучезарного существа Бирс не встречал. Практичность и расчёт в ней уживались с простодушием и наивностью, она была необычайно доброжелательна и улыбалась каждому, словно не подозревала ни в ком каверзы или подвоха, можно было подумать, что её никто никогда не обманывал.

Это были недели веселья. Они с Джуди все время смеялись и подтрунивали друг над другом, им было необычайно легко и празднично, и казалось, на свете исчезали все горести и печали.

Иногда на вечеринках появлялся Хартман. Обычно он приезжал позже всех, когда гости, разгорячённые выпивкой, теряли контроль и погружались в безоглядное веселье: громкие голоса, смех, звон посуды, музыка сливались в пёстрый шум, который под кровлю наполнял дом, зыбью плескался в окна и, угасая, растекался в темноте по окрестностям.

Хартман незаметно возникал в дверях — трезвый, сдержанный, его внимательный взгляд скользил по разудалой толпе и как бы остужал её: могло сдаться, из дверей внезапно потянуло прохладным сквозняком.

Когда Хартман пригласил Бирса поужинать, Антон удивился, но не подал вида, тем более, что Джуди сопровождала их.

Они приехали в китайский ресторан «Тсе Янг» на Дохени драйв, управляющий которого Боб Чанг, рослый тучный китаец, принял их как старых знакомых, радушно кланялся и улыбался сердечно.

Едва они вошли, Джуди отлучилась на несколько минут, чтобы привести себя в порядок; этого времени Хартману хватило для мужского разговора наедине.

— Тони, вы оказывается, сердцеед, — заметил он с усмешкой.

— Почему вы решили? — удивился Бирс.

— Как же… Все женщины только о вас и говорят.

— Ах, если бы! — мечтательно произнёс Бирс. — Бросьте, Стэн! К сожалению, это не про меня.

— Не притворяйтесь. На самом деле вам ничего не стоит увлечь женщину.

— Какую женщину? Вы о чём? — изобразил непонимание Бирс, но про себя решил, что Хартман приревновал его к Джуди.

— Одна моя знакомая совсем потеряла из-за вас голову, — продолжал Стэн.

«Так, — подумал Антон. — Сцена у фонтана. Неужто будем выяснять отношения?» Он молча смотрел на Хартмана и ждал продолжения.

Но оказалось, все обстоит иначе, Бирс даже предположить не мог развития событий.

— Тони, она все уши прожужжала мне о вас. Просила познакомить. Я не мог ей отказать. Надеюсь, вы не против?

Бирс растерялся и пребывал в замешательстве, Хартман, не дожидаясь ответа, на ходу сказал что-то официанту, который тотчас поспешил куда-то.

Зал был похож на сказочный китайский дворец: в полумраке светились разноцветные фонарики, отражаясь в покрытых лаком деревянных стенах, украшенных причудливой резьбой, на столах горели маленькие настольные лампы, в глубине мерцали стеклянные витражи и огромные напольные вазы из тонкого фарфора.

Боб Чанг усадил их за удобный стол в углу зала и убрал со стола табличку с надписью «зарезервировано».

«Вот как! — подумал Бирс. — Значит это заранее задумано. А если бы я отказался?»

Но видно, Хартману даже в голову не приходило, что кто-то может ему отказать.

Боб Чанг с поклоном предложил меню в кожаной папке, Бирс открыл и подумал, что ему не хватит вечера, чтобы дочитать меню до конца.

— Вот она, — неожиданно произнёс Хартман.

Бирс рассеяно поднял голову. На мгновение ему показалось, что в зале вспыхнул яркий свет: к столу приближалась писаная красавица.

Девушка была на редкость хороша. Когда Бирс встречал таких женщин, он начинал подозревать, что их специально выводят где-то, в тайных лабораториях, сама по себе природа не могла создать подобного совершенства.

— Позвольте представить вам: мисс Эвелин Аранс, — поднявшись, сказал Хартман, Бирс встал и пожал ей руку.

Разумеется, она появилась здесь не случайно, вероятно, ждала в ресторане или сидела в машине, и Бирс лишний раз убедился, что Хартман всегда все продумывает и устраивает заранее.

Эвелин была начинающей актрисой, прокладывала себе путь в Голливуд, приглашение Хартмана могло означать для неё поворот в судьбе.

Стол был на четверых — два стула с одной стороны, два с другой, Хартман усадил Эвелин с Бирсом, и понятно было, что Джуди сядет с ним.

«Умник, — подумал Бирс. — Все рассчитал».

Да, это был точный расчёт — каждому показали его место, расписали роль: Бирс с Эвелин, Хартман с Джуди — все пристойно, две пары, как две семьи.

«Интересно, знает ли об этом Джуди?» — подумал Бирс с любопытством.

Едва Джуди появилась, как тут же остолбенела, лицо у неё стало удивлённым, точно она увидела какую-то диковину: судя по всему, появление Эвелин было для неё полной неожиданностью.

— Вот так сюрприз! — воскликнула она.

— Эвелин любезно согласилась пересесть за наш столик, — с усмешкой объяснил Хартман. — Чтобы Тони не скучал.

«Благодетель», — подумал Бирс.

Конечно, это было лихо придумано, расписано, как по нотам: Хартман отодвинул Бирса на причитающееся ему место, в то же время благородно позаботился о своём госте.

Пища в ресторане была весьма причудлива, Бирс ел с опаской. Проворные официанты-китайцы принесли множество немыслимых салатов, горы рачков, трепангов, лангустов, всевозможные травы, орешки и невероятное количество соусов, которыми следовало приправлять еду.

Боб Чанг открыл на пробу несколько бутылок с вином, чтобы гости могли выбрать по вкусу, и Бирс подумал, что в России такой обычай не привился бы: хозяин живо вылетел бы в трубу.

Славный вечер плыл в полумраке и цветных огнях, как мирная ладья по тихой воде: лёгкий флирт, лёгкое вино, непринуждённый разговор, беззаботный смех… Такими они и смотрелись со стороны — две прекрасные пары, красивые, молодые, хозяева жизни, олицетворение удачи и успеха.

Неподалёку курились на подносе ароматные травы, дым благовоний кружил голову, поднимал над землёй и уносил в невесомый полет. Стоило слегка забыться и казалось, это и есть твоя жизнь, привычное существование.

Бирс понимал, что когда-нибудь он с тоской будет вспоминать эти минуты и посетует с грустью на их мимолётность. Но стоило сейчас отчётливо представить, где он и с кем, как верилось с трудом. Да, в нынешнем его существовании было что-то нереальное, — даже в самих названиях: Лос-Анджелес, Калифорния, Голливуд, Беверли-Хиллс… И если соотнести это с его прежней жизнью, свихнуться можно: неужели это он и неужели здесь?!

Эвелин Аранс ошеломила всех вокруг. Едва она появилась, мужчины в зале потеряли покой: она притягивала их взгляды, как магнит.

Эвелин не портила компанию, напротив, тотчас подстроилась и сразу же усвоила правила игры: ей выпал Бирс, так тому и быть, она постарается не разочаровать его. С первой минуты она взяла роль верной подруги, — смотрела преданно и восхищалась каждым словом; Бирс опомниться не успел, как забыл, что они едва знакомы.

Это не понравилось Джуди, но она держала себя в руках и не подавала вида: светской выдержки ей было не занимать. И все же Антон не раз перехватывал её неодобрительный взгляд, когда Эвелин касалась его, изображая влюблённость. О, делала она это ловко, умело, словно на самом деле влюбилась с первого взгляда и всю жизнь мечтала о таком мужчине.

По правде сказать, Бирсу льстило, что его обхаживает голливудская звезда. Пусть не звезда, но все же… Будущая звезда. Во всяком случае, женщина с ослепительной внешностью. Такая кого угодно может сразить наповал. Не будь здесь Джуди, он бы охотно приударил за красавицей, тем более, что это как бы и полагалось по отведённой ему роли, но он сдерживал себя, зная, что огорчит Джуди.

И все же он испытывал нечто вроде гордости: Эвелин привлекла общее внимание. На неё поглядывали отовсюду, а стоило ей подняться и направиться в холл, как все мужчины, сколько их было, вывернули шеи и пялились вслед.

Их можно было понять: длинные, немыслимо длинные ноги, крутое бедро, шёлковая кожа, тугой, рвущийся на волю бюст… А походка, осанка, спина!.. В Эвелин все как будто было предназначено вызывать восхищение, кружить голову — похоже, она для того и появилась на свет, чтобы нравиться и сводить с ума. Это была сама чувственность, обольстительный сон.

Понятно, что завидев Эвелин, мужчины теряли головы и готовы были на глупости: уже один вид её будил желание, разжигал вожделение. Но сегодня она была с ним, была его дамой, Бирс чувствовал, как тщеславие переполняет его до краёв.

После ужина Джуди хотела отвезти Бирса домой, но Хартман предложил поехать к нему, до его дома было рукой подать, несколько минут езды. Джуди заикнулась было, что им с Бирсом с утра на студию, но Хартман отмахнулся: «Рано ещё!»

Сам Бирс был не прочь поехать, Хартман вызывал у него интерес — магнат как-никак, воротила. И если представился случай своими глазами увидеть, как говорится среду обитания, зачем отказываться?