.. А я пришел в себя только когда Сетен мне тебя под мышку сунул. Ты на ладони тогда помещался целиком, и даже для второго такого же место оставалось... и все тыкался носом - щекотно так. И, прямо как сейчас, ни звука не издавал... что ж с тобой теперь-то делать? Страшновато мне, старичок, совсем без тебя остаться. Тебе, приятель, и самому скоро пятнадцать стукнет, а ваш, волчий, век короток, увы... Паском утверждает, что ты - это и есть твой отец, что и один из твоих щенков, если доведется, сможет стать твоим новым, молодым, телом... А тебе бы все трепать да валять здешних "красоток"... Не все же они так неказисты, некоторые...
      Тут дверь распахнулась, и в сектор впорхнула Танрэй. Впрочем, "впорхнула" - это преувеличение. После работы она уставала, как и все, но по земле ей помогали двигаться остатки вдохновения, так что утомленной она никогда не казалась.
      - Ой! Нат?! - Танрэй присела возле них и поглядела на очередную аккуратно зашитую рану. - Снова с этими... с со-ба-ка-ми? Ох... - она покачала головой и поднялась.
      Ал снизу смотрел на нее. Девушка раздраженно всплеснула руками:
      - Надо что-то с ним делать! Сколько я должна на это смотреть?! Не могу больше! Бедный мой, бедный пес! Ненавижу крыс!
      Астрофизик тоже поднялся на ноги. Нат зевнул, оторвал голову от пола и равнодушно поглядел на них.
      - А что с ним сделать, с этим засранцем? - Ал тоже воздел руки к небу, взывая к мудрости Судьбы и Природы. - На цепь его не посадишь: он же волк! Не могу я с ним так сделать...
      - А когда он погибнет - тебе будет лучше?!
      - Но однозначно - не на цепь!
      И только Танрэй набрала в грудь воздуха, чтобы с ног до головы засыпать его справедливыми доводами, как вдруг пес, причмокнув прилипшим к небу языком, приподнял заднюю лапу, кое-как изогнулся и с ленивой неторопливостью стал вылизывать себя.
      Ал и Танрэй переглянулись. Губы обоих дрожали от сдерживаемого смеха, но скрепиться они все же так и не смогли расхохотались.
      - Тьфу ты! - сказал астрофизик и без злости ругнулся на бессовестного пса. Намек Ната был понят: "Вы, хозяева, конечно, можете выдумывать все, что вам угодно, да только мне абсолютно без разницы, что вы там изобретете"...
      - Да... - оценила Танрэй и отправилась в зал. - На цепи он сидеть не сможет...
      Ал оглянулся на Ната. Тот оторвался от своего увлекательного занятия и многозначительно двинул бровью, дескать, все понятно? Повторять не нужно?
      - Ты еще не ужинал? - спросила Танрэй вполне будничным голосом.
      Астрофизик махнул рукой и пошел следом за женой.
      Пес облизнулся и, оставленный в покое, свернулся на своем коврике. Поспать не дадут бедному волку... У-у-у, люди!...
      Город Кула-Ори (Исцеленный Центр) рос, поражая туземцев своей красотой и божественной скоростью создания. Аборигенам не под силу было понять, как за два восхода и два захода светила главный из "великих Девяти богов Первого Времени" по имени "Возрождающий Время" воздвигал целый дом, в котором могло бы разместиться немаленькое племя со всеми пожитками и даже со своими хижинами. Такое не под силу смертным.
      На "двойном континенте" появлялось все больше и больше соотечественников "Великой Девятки". Танрэй обзавелась помощниками, и теперь они в новом здании обучали местных жителей, у которых Паском нашел присутствие древних "куарт". Врожденные задатки мудрых предков сулили развиться в личность, подобную Великому двойнику или даже эволюционировать дальше. Учить приходилось на приемлемом для дикарей уровне. Прежде всего, трудности начались с языком.
      Гортань оританян была уже не приспособлена к произношению тех звуков, которые выдергивали из себя туземцы. Язык Ори отличался сочетанием музыкальности и бесстрастности, со скользящими ударениями и без особенных тональных скачков. Особенность речи жителей южной оконечности Рэйсатру состояла в том, что у человека неподготовленного создавалось впечатление, будто они страшно ругаются между собой: обилие хрипящих, рычащих и квакающих согласных, приправленное эмоциональными (даже излишне эмоциональными) жестами и повышением голоса, заставляло чужаков шарахаться от всякого, кто пытался к ним обратиться на этом наречии. На второй день пребывания на материке бедная Танрэй едва не потеряла дар речи, когда один из мужей хозяйки племени, поднося ей глиняное блюдо с фруктами, неожиданно рявкнул:
      - Абсмрхын кррранчххи пакхреч рырррчкхан гу!
      После такого подношения и приветствия, означавшего, как впоследствии выяснилось, всего-навсего "Златовласая богиня, спустившаяся с небес, мы рады принять тебя и твоих друзей-богов!", все опешили.
      - Ничего себе, признание! - высказался на сей счет даже бесстрастный мастер Зейтори, а это что-то да значило.
      - Абсмархын, абсмархын! - похлопав дикаря по щеке, сказал Тессетен, взял с блюда наливное яблоко и, захрустев им, неторопливо пошел "в народ".
      Интонация дикарей казалась подозрительной и Нату. Путешественники опасались, что это чревато дурными последствиями, но волк довольно быстро свыкся с человеческими причудами и не удивлялся: ведь все здесь было шиворот-навыворот - и выговор людей, и никчемный лай крысоподобных тварей. Тем не менее, от Танрэй он почти не отходил: еще чего не хватало! Хозяин за себя постоит, а вот она - вряд ли.
      Тут-то и пригодился синтетический язык, разработанный научным руководителем Танрэй во время ее обучения в Новой Школе. Девушка знала его в совершенстве - ведь это было ее, взлелеянное и выращенное в трудах, детище, а все, что рождается в трудах, должно иметь какую-то ценность. И вот наконец ей удалось доказать, что и она - не лишний человек в Миссии.
      Язык сочетал в себе музыкальность Ори и импульсивность своих древних предшественников - южных диалектов. В Рэйсатру, в Кула-Ори, он со временем пополнился более или менее произносимыми понятиями из местного словаря - по мере необходимости. Научить же дикарей истинному ори было невозможно: когда миссионеры разговаривали между собой, аборигены не могли вычленить из общего текста - фразы, а из фраз - отдельные слова. Ори казался дикарям непробиваемым монолитом. И все же если бы не Кронрэй, первым заговоривший с туземцами на языке искусства, работа Танрэй не пошла бы так гладко...
      Нат царапнул когтями тяжелую дверь. Светило клонится к ладоням горизонта, и пора бы уже им быть в другом месте. Кажется, хозяйка не услышала. То ли пойти отловить дикого кота да приволочь сюда, чтобы поорал?.. Волк уселся, задумчиво поглядел на дверь и решил, что это будет, пожалуй, слишком. Его усердия не оценят. Но те тяфкать же, как эти выродки волчьей семьи! Да о и не умеет. Гм, да... Решительно, им пора к хозяину: там сейчас без них такого натворят... Надобно навести порядок.
      Пес недовольно постучал тяжелым хвостом по каменным плитам пола. Нетерпение подкрадывалось все ближе и ближе. Он начал ворчать, поднялся и еще раз поскоблился в сектор. Что они там, в спячку впали? Ну так я вас сейчас разбужу!..
      Он отпрыгнул на самую середину коридора, стараясь наделать побольше шума. Угу, вот здесь эхо облюбовало себе место. И словно в подмогу ему, в недрах земли ощутилось легкое дрожание. Нат выгнулся и глухо завыл.
      Через несколько вдохов - если ты хорошенько пробежался под палящим солнцем - двери распахнулись. Ученики хозяйки с любопытством выглядывали наружу, а она сама с тревогой на лице пробивалась в коридор, пытаясь раздвинуть толпу. Уф-ф, но и как после этого за нею не присматривать, скажите пожалуйста? Маленькая, слабенькая... Все эти темнокожие человекообразные существа пусть и выглядят хилыми, тощими и уродливыми, а все же повыше нее и Природа их разберет, что там носят в голове.
      Нат не стал заканчивать свои песнопения: остановился на полувдохе, принял нормальную позу и, не оглядываясь, пошел по направлению к выходу. Понастроил Кронрэй этих путанных тоннелей... Кто же такие тропинки топчет? Отшиби у волка нюх ни за что наружу не выберется! Ох, люди-люди... И всему-то учить вас надо...
      Волку достаточно было завернуть острое ухо назад, чтобы уловить ее почти беззвучные шаги, торопливо догонявшие его.
      - Натаути! Это уже форменное безобразие с твоей стороны! возмутилась она.
      Ну, надо же! Учи своих учеников, хозяйка, будешь ты на мне еще упражняться...
      - Сколько же времени?.. - Танрэй догнала пса и пошла рядом.
      Откуда ж я знаю? Кто бы еще мне объяснил, что такое - это ваше Время... Напридумывали всяких словечек и считают, что все волки от них в восторге... Не ведаю уж, сколько этого самого времени, одно ясно: самое забавное мы с тобой, хозяюшка, пропустили. Благодари себя: увлеклась ты красивыми словами, которые втолковываешь человекообразным местным, и забыла даже о том, что желудок тоже не прочь был бы получить чего-нибудь... пусть и не слишком красивого, зато достаточно сытного. Мне-то что: я, когда мне понадобится, загоню какую-нибудь длинноногую с копытцами, завалю, если недостаточно прыткой окажется или дурой от рождения, а там уж и попирую - раз в недельку это еще никому не вредило. То-то весело бывает смотреть, как эти желтые крысы после подбираются к обсиженной зелеными мухами падали! Я ведь не просто так ее брошу, а все вокруг помечу, мол, моя территория, и потом в кусты залягу - поспать да полюбоваться на этот театр. Один раз они кружили возле нее от рассвета до зенита: подойти боялись. Потом вожак бочком-бочком все же подкатился. Вот радости было! Я думал, они ополоумеют от счастья, как их предки - горбатые пузатые падальщики с пятнами на рыжей шкуре, которые обожают оглашать ночные степи диким хохотом... К тому времени, помнится, я уже выспался и, растягивая от зевоты пасть, наслаждался их грызней. Меня до сих пор интересует вопрос: неужели они, будучи размером почти с меня, да еще и в такой сплоченной стае, не могут сами обеспечить себя жратвой?! Они, поди, в куче и неслабую длинноногую загнать смогут... Хотя догадываюсь: они ведь привыкли, что их кормят только хозяева. Правда, кормят эти хозяева исключительно тогда, когда сами считают нужным и когда появляются в еде излишки - видать, нечасто. А падаль я обычно закидываю комьями земли, как дерьмо: к чему она будет протухать да перебивать другие, более важные, запахи? То-то и оно!
      Нат почувствовал, как хозяйка прихватила его за холку, и вспомнил, что не успел поздороваться. Что ж, сделаю одолжение, если для тебя это так принципиально. И только он хотел толкнуть ее лбом с той грубой нежностью, на которую была способна его волчья суть, Танрэй остановилась, не дойдя до конца дороги, ведущей к тому зданию, которое Кронрэй воздвиг специально для общих сборов - очень простому полусфероиду безо всяких украшений, похожему на корабль "Сах", в котором все они прилетели сюда в первый раз.
      Нат навострил уши: чего это она?.. Танрэй смотрела на двух людей, покинувших здание с недовольными физиономиями. За ними вышел третий - ну у этот совсем "замороженный": рожа каменная, глаза расширены (а он-то их еще больше таращит, думает, наверное, что это придает ему значительности), вокруг губ презрительные складки. Ну, на днях волку встретился один такой. Только тот ходил, опираясь на длинные мохнатые руки, почесывая брюхо и скаля зубы. И все его жу-у-утко боялись. Ж-у-утко. Только почему-то с Натаути он связываться не захотел: зашипел, защелкал да и смылся на дерево. Вся его презрительность с рожи и спала в тот миг. А на дереве он осмелел, достал откуда-то круглые плоды и стал швырять их в волка. Суетился он при этом отчаянно, прыгал при каждом броске, радовался, хоть ни разу и не попал, хлопал руками над башкой (во дурень, а!) и показывал задницу. Другие тоже сидели на ветках и тоже хлопали, когда это делал он. В общем, скакала-скакала эта задница на суку, пока тот не обломился. Вот уж грохоту было!.. А воплей!.. И ведь остальные быстренько подобрались поближе - понаблюдать, как задницу будут есть. Короче говоря, Ната этот дурень утомил, он несколько раз проехался задними лапами по земле, закидал вожака комьями глины с песком и пошел по своим делам. Что задница делала дальше, его не интересовало.
      К чему это вспомнилось? Эти трое были совсем не теми длиннорукими из джунглей. И от них пахло родиной, а не всяким дерьмом. И сели они в самодвижущуюся повозку, как делали хозяева. Только лупоглазый так взглянул на Танрэй, что Натаути подумал: "Поехали за круглыми плодами. Будут кидаться", - и поглядел на хозяйку. Та пожала плечами:
      - Так быстро уехали?! Да что там происходит, наконец?!
      Ну, хозяйка, чтобы это узнать, нужно, по крайней мере, подойти поближе...
      Внутри здания было шумно. Нат, еще не войдя, по запаху, определил, кто там есть: хозяин, друг хозяина, спутница друга хозяина и все, с кем они путешествовали на эту землю, плюс еще человек пять, прилетевших после них. И, кажется, хозяин со своим товарищем хорошо рычали один на другого. Ого! На это не мешает посмотреть!
      - ...Еще раз говорю тебе: уймись! Каждый будет заниматься своим делом! - громко увещевал астрофизик. - Мы не для того уехали из Эйсетти, чтобы...
      - Зима тебя побери, братец! - перебил его не на шутку разгневанный Тессетен. - Ты и тут прохлопаешь все, что мы уже успели сделать!..
      - ...чтобы эти чиновники творили произвол, где им вздумается! - упрямо закончил свою фразу Ал, не замечая появления жены и Ната; он стоял у стола, напротив него экономист, все остальные сидели и взирали на них со своих тронов, а бесстрастней всех с виду были Ормона и эйрмастер Зейтори.
      - Мы не можем не считаться c этими чиновниками! - Сетен мотнул взлохмаченной головой и с недовольством взглянул на Танрэй, дескать, а тебя что сюда принесло, сестренка?! - И в чем-то они правы, между прочим! Я считаю, что порядка не будет ни в одной стране, пока мы не приведем твоих обезьян к пониманию, что есть только Природа, а сделанные ими божки навоз их же ублюдочных собак! В нашем случае, братец, нам важно сохранить то, что мы едва не потеряли - Культуру, Знания, Историю! Произойди что-нибудь - и твои вчерашние "многообещающие" ученики кинутся спасать ни в коем случае не реанимированные нами ценности, а своих истуканов, которым молятся день и ночь и которыми подменяют явления Природы! Ты ждешь, когда грянет гром?!
      - Историю?! Значит, плохо ты знаешь историю, Сетен! Ты помнишь, что она говорит о событиях доледниковой эры? Ты хочешь помочь нашему великолепному правительству повторить это?! черные глаза Ала горели; пожалуй, за всю свою долгую жизнь Нат еще ни разу не видел его таким взбудораженным: то ли он полизал стебель того самого растения, от которого дуреют длиннорукие задницы? Ввязываться мне, конечно, не стоит, но было бы для чего воздух сотрясать, хозяин... Как будто ты плохо знаешь своего друга! Переубедить его - все равно, что заставить родившегося щенка заползти обратно в брюхо матери. Попробуй, разумеется, а мы посмотрим. По-моему, спутнице твоего друга это нравится: она молчит и не шевелится, но я-то чую, что, будь она волчицей, в этот момент на запах, который она источает, сбежались бы все окрестные кобели. Она от тебя просто поскуливает, хозяин, а было б с чего: то-то делов, что языком во рту мотать! Так и я могу.
      - Ты забыл, - продолжал астрофизик, упираясь в стол и наклоняясь в сторону Тессетена, - что у Оритана этот опыт насаждения нашей веры среди дикарей уже был?! И Оритан от этого благополучно отказался еще три тысячи лет назад - а уже и тогда Север и Юг были достаточно сильны, чтобы подмять под себя всю планету! Люди меняются! Учатся на своих ошибках - и развиваются!
      - Ага, развиваются! Как плесень на нестиранных портянках! рявкнул Тессетен, и легкий смешок пробежал по сидящим на правой стороне; Нат видел, что оританяне, не избалованные в обычной жизни накалом страстей, получают от этого зрелища приблизительно такое же удовольствие, какое он сам получал от грызни собак возле падали. Ну-ну, хозяин и друг хозяина, видать, нравится вам быть посмешищем... - Кой хрен они развиваются, братишка?! Как были идиотами, так и останутся еще на тысячи лет - пока наш многострадальный шарик не треснет по всем швам от их усердия! Эй, Нат, пойди-ка ты сюда! - волк только шевельнул ухом, но с пола не поднялся: так и остался полулежать. - Интересно, твой Нат будет спрашивать тебя в случае опасности, каким образом ему вытаскивать тебя и Танрэй из сложившейся ситуации? Думаю, вряд ли. Верно, пес?
      Нат зевнул. Ладно, приятель хозяина, если уж так хочешь разводить антимонии - разводи, но мне мозги не напрягай. Мне еще вас по домам провожать.
      Танрэй молча стояла, но все были так увлечены распрей, что никто не догадался предложить ей сесть. Да она и сама не додумалась: чай, нечасто видела таким родного мужа. Ох, люди... Дети вы, щенки неразумные. Зубов на вас хороших нет, вот и собачитесь, как шавки, не из-за чего...
      - Так вот, и цивилизаторам не пристало церемониться с дремучими аборигенами из-за двух-трех деревянных или глиняных убожеств! И суть не в том, существуют ли эти силы или существует только Природа со стихиями, которые ни в коем случае нельзя персонифицировать - это уже тема для теологов-теоретиков. А мы - реалисты-практики. И нас интересует другое: Порядок в мире, который мы создадим. Так что эти чиновники правы: начинать нужно именно так, несмотря на провал трехтысячелетней давности! И забудь о нем, Зима его побери! Как у одного "куарт" никогда не бывает двух одинаковых воплощений, так и у одного деяния никогда не было, нет и не будет двух одинаковых последствий! Раз не вышло - выйдет потом.
      Ал дослушал его, не перебивая только из-за того, что еще помнил об учтивости, которую проповедовал кодекс мужей науки Оритана. Но едва тот смолк, котел терпения взорвался:
      - Это не аргумент! Если ты обжегся раскаленным железом, то скорее правилом, чем исключением, будет повторная травма при следующем опыте. Оританяне прекрасно могут сосуществовать с местными жителями и так. Я же не вижу целесообразности в затрате немыслимого количества сил на то, чтобы убедить людей: вы знаете, друзья, а ведь тот, кого ваши шаманы выплавляют из меди - человек с телом оленя и крыльями цапли - на самом деле не существует, это просто электрический разряд в атмосфере, происходящий потому-то и потому-то. В общем, по ходу дела прочесть им длинную лекцию по физике, желательно, на уровне слушателей выпускников Орисфереро. Увлека-а-ательно, слов нет! Друзья посмотрят на вас, покивают для приличия, а потом пойдут рассказывать своим идолам про ненормальных, которые убеждают добрый люд, будто их, этих самых идолов, не существует. И следующий шаг, Сетен?.. Ну? Верно: когда язык твой размахрявится от уговоров, в один прекрасный момент ты обозлишься - и любой обозлится. Что мы будем тогда делать? Крушить истуканов! И начнется война. По сути своей - из-за ничего.
      - А ты как хотел?! - Тессетен и сам словно пропитался электрическими разрядами. У хозяина слюна только-только начинает брызгать от говорильни, а этот скоро пеной захлебнется. Эк его развезло-то! Любо-дорого взглянуть! И Нат положил морду на лапы, глядя на происходящее снизу, из-под бровей. - Что ж ты так пренебрежительно поминаешь наших чиновников, братец? Не по их ли милости нам пришлось бросить Оритан в его, можно сказать, последние часы? Им хватило на это влияния, хотя ни один человек из Миссии не был мелкой сошкой на родине! Не ты ли из-за своего тупого упрямства проворонил обсерваторию и институт Эйсетти, а после негодовал в адрес правительства, осадившего главой ректората тримагестра Асгара?! Все знают эту милую историю и все согласятся со мной в том, что ты - немыслимый везунчик, каких мало на свете. Твоя удача, что тебе удалось найти таких же сумасшедших, под стать себе, готовых бросить все, что у них еще осталось, и катиться ко всем льдам и айсбергам, лишь бы не зависеть от дегенератов в правительстве!
      Тут Танрэй все-таки не удержалась:
      - Мы всё бросили, потому что это был наш шанс реализовать себя без помех всяких...
      Ал только что заметил ее и тоже, как и Сетен, не обрадовался присутствию жены:
      - Танрэй, не вмешивайся! Это не женский разговор!
      Нат фыркнул и покосился на Сетена. Уж хозяйский дружок не преминет зацепиться за слово...
      Угадал:
      - Что я слышу, братишка?! Мы затыкаем рты, мы не даем высказаться тем, кто, как считают некоторые, едва ли не выше нас по уровню развития?!
      Ну, слава всем блохам: хоть сам хозяин наконец-то начал успокаиваться. Правда, до нормального состояния его мозгам еще далеко:
      - Рот никто никому не затыкает. Есть вещи - такие, как деньги и политика, - о которые не должны пачкаться женщины. Даже думать о них они не должны, как будто этого нет. Это наше дело - предоставить им все в готовом виде... И будь проклят этот мир, если в нем когда-нибудь кто-нибудь допустит, чтобы было иначе!
      О, хозяин! Дело говоришь! Ну хоть раз за всё свое пламенное выступление. Как я это разумею: если бы у меня была волчица и щенки, то кому бы из нас приходилось ловить длинноногих бегуний на пропитание? Кроту слепому понятно, что не ей: еще чего не хватало? Этак пока она вместе со мной носилась бы за длинноногими, щенки болтались бы без присмотра? Или ее бы придавил какой-нибудь косолапый? Хорош будет волчий род, если позволит себе вымереть из-за глупых предрассудков...
      Тессетен отмахнулся:
      - Сам и допустишь! Проповедник хренов. На словах ты всемогущий - дальше некуда. А эти чиновники теперь сделают все, чтобы выжить нас и отсюда. Сначала мы бежали от зимы, теперь будем бежать от людей из обжитого благодатного края. Из тебя политик и дипломат, братишка, как из священного вола твоих дикарей - летательный аппарат: вроде и крылья есть, а брюхо вниз тянет...
      Всё. Пора это прекращать. Посмеялись - и будет. Нат оглянулся на хозяйку и, усевшись, толкнул ее мордой в бедро.
      Оскорбленная жестким отпором Ала Танрэй вдруг ощутила новый прилив убежденности, что вмешаться ей все-таки стоит несмотря ни на что, и, коснувшись рукой лба волка, бросилась между спорщиков. Накидка, так славно защищавшая ее от москитов, соскользнула с плеч и упала меж ними. Покраснев от негодования, чуть не задыхаясь от распиравших ее мыслей, Танрэй вдруг совершенно четко и внятно, повелевающим голосом, глядя то на одного, то на другого, произнесла:
      - Замолчите оба и не смешите людей!
      Самое странное, что при этом оба они спасовали и ни один не решился перебить ее. Девушка повернулась к остальным и приподняла руку:
      - Оставьте нас втроем. Пожалуйста.
      Как зачарованные, оританяне поднялись со своих мест и покинули помещение. Шествие замыкал Нат, ленивой походочкой удалившийся вон. Одна Ормона осталась сидеть на своем месте, словно просьба-приказ жены Ала ее не касалась. Танрэй ее присутствие, как видно, не беспокоило, и она продолжала:
      - Думаете, вы непревзойденные ораторы? Думаете, что если ты достиг определенных высот как инженер, а ты - как экономист, то отныне вы умнее всех и все обязаны слушать тот бред, который вы тут только что несли?! Мы остались без родины - так что, это повод, чтобы окончательно расколоться на чужбине? Или дружба забывается, едва появляются трудности? Вы хотите развала Миссии, я вас спрашиваю?! - девушка ощущала, что говорит она как бы не совсем сама, её мысли как-то необычно путаются с залетевшими извне и упорядочиваются благодаря им; раздумывать же над этой странностью было некогда. - Ты говоришь, женщины не должны пачкаться... А зачем же вы делаете так, что деньги и политика становятся грязными?! А теперь посмотрите на тех, кого вы собираетесь перевоспитывать, "педагоги-практики"! Главы их общин - женщины. Они не гоняются за добычей, но все, что происходит в их племени, происходит с их ведома. Зато никто в этом краю и не припомнит, что такое война. А теперь вспомните Оритан. Это уже не тот Оритан, где жили наши "куарт", не тот, которому принадлежат наши сердца и души. И мы - уже не те "куарт", что жили на том Оритане. Уже пятьсот лет, пятьсот - со времени Катастрофы - мы только и делаем, что без продыху грызем друг другу глотки: Юг скубится с Севером, Север - с Югом! Вы можете припомнить хоть один год за последний век, чтобы нигде на Земле не было бы войны? Я тоже - нет! Сетен, я обращаюсь к тебе... - он вздернул бровь и угрюмо посмотрел на жену друга. Ведь ты же умный человек, умнее нас всех... Неужели какие-то глупые недомолвки, косой взгляд, неудачно брошенное слово способно задеть тебя? Как получилось, что вы, словно двое мальчишек, выпендриваетесь друг перед другом и делаете вид, что блещете интеллектом? Что на вас нашло, Сетен? Ал?
      Астрофизик поглядел на Тессетена, на Ормону - и вдруг, что-то припомнив, начал тихо смеяться. Экономист не понял было, в чем дело, но перед глазами всплыла картинка:
      Эйсетти. Разгар лета, и наконец-то стало более или менее припекать солнце. Ему - тридцать, Ормоне с Алом - по двадцать пять, а Танрэй еще совсем девочка не то девятнадцати, не то двадцати годочков. На Оритане это - не возраст. Она только-только вышла замуж за астрофизика, так что они до сих пор еще пребывают в эйфории влюбленности - трепетной, не оскверненной бытом и ссорами, которые будут, непременно будут потом...
      Кто был инициатором прогулки - уже не вспомнить. Главное, что в тот солнечный день вдали от городов, но близ развалин полутысячелетней давности им было весело.
      Канул в вечность и тот момент, когда шутливая борьба Тессетена с Алом перешла вдруг в поединок - "а кто лучше?!". Его, быть может, помнил Нат, потому что он тогда перестал вдруг кувыркаться с ними вместе и отошел к наблюдавшим на боем Ормоне и Танрэй.
      Астрофизик и экономист швыряли друг дружку по-всякому: и при непосредственном контакте, и при леви-касании. Ал никогда не был прирожденным воином, и ему не суждено было им стать в каком-либо из будущих воплощений, но искусство его "куарт", отточенное за века, он хранил бережно, как дар. Сетен же осознавал, что в любое мгновение с ним может произойти то, что называется помрачением рассудка. И он перестанет чувствовать, что перед ним - противник понарошку. И он перестанет контролировать страшный внутренний резерв. И этот момент... о, ужас! он, кажется, наступает!.. Лицо с красивыми чертами, которые не может изуродовать даже обычная для борьбы, не подвластная никакому разуму, страсть, расплывается перед глазами... Лицо лютого врага. Убить!
      Его отрезвил хохот Ала, которого он швырнул через бедро наземь и намахнулся, дабы покончить с ним навсегда... Легкий, заразительный смех любимчика судьбы. Тому не составило бы никакого труда, как всегда, вскочить на ноги, подобно кошке, и радоваться жизни на одном уровне с Тессетеном. Но он предпочел валяться в траве и, глядя на высокое солнце, хохотать неизвестно над чем. Сетен и тогда не понял, в чем дело, но был рад, что успел опомниться.
      - Ты понимаешь, чем мы сейчас с тобой занимались?! Мы просто выпендривались перед нашими девчонками!..
      Чем рассмешило его это тривиальное открытие, неизвестно, однако Нат в тот же момент подбежал к хозяину и положил умную морду ему на грудь. И Тессетен понял, чем опасен Ал - да именно тем, что он - любимец публики, великий лицедей, который будет увлеченно играть всю свою жизнь, никогда не подпуская истинного гнева (а, впрочем, и других иррациональных эмоций) к разуму. Он будет, если надо, биться в истерике, и только затем, чтобы в следующий момент остановиться и с любопытством посмотреть, чего он достиг, шокировав оппонента. А может быть, и вот так же посмеяться. Или с издевкой.
      И все же тогда они опомнились сами... Теперь...
      Ормона приподняла руки над головой и театрально пощелкала пальцами, изображая бурные овации. Затем - поднялась с трона:
      - Это было замечательное представление, - она прошла мимо Ала и отвесила ему ледяной взгляд; мужа она не удостоила даже этим. - Надеюсь на бис... Когда-нибудь. Не сейчас. Когда нас будет поменьше...
      И красавица неторопливо покинула славное общество.
      Ал и Танрэй наконец-то беспрепятственно расхохотались. Тессетен же смог только криво улыбнуться.
      Копыта глухо стучали где-то далеко внизу. Ей казалось, что каурый стал выше ростом и не чует под собой ног, а посему то и дело сбивается с аллюра, взбрыкивает, спотыкается...
      Дочь степей, она никогда не боялась ездить верхом без седла. Сидя на спине коня, Нереяросса была с ним единым целым. Но сейчас что-то изменилось, что-то пошло не так... Девушка перестала чувствовать и понимать каурого, а тот бежал, бестолково, как никогда, взметывая гриву и храпя.
      В лицо ей светила Луна, неторопливо переползавшая из одного созвездия в соседнее...
      И вдруг Нереяроссе почудился взмах невидимых крыльев справа о них. Каурый в ужасе заржал, высоко, прерывисто, визгливо. Заржал - и дернулся в сторону. Крылья были перепончатыми и ледяными.
      Девушка успела только подумать, что ее ждут там, у кибиток. И что нужно сказать, в чем он не прав: ум все же бывает злым, если... если...
      И небо отчаянно закувыркалось перед глазами. Нереяросса еще не осознала, что она просто скатывается с конской спины, а сам ставший на дыбы каурый при этом начинает заваливаться назад, на нее, повинуясь натяжению стального мундштука, рвущего ему губы.
      Ледяные крылья...
      Пронзительная боль впилась в мозг. И в следующее мгновение стало легко-легко, как...
      - О, Природа! - слова с губ сорвались за секунду до пробуждения, и лишь потом Танрэй распахнула полные ужаса глаза. Сердце безумно колотилось в горле, громыхало в висках, пульсировало в ногах, а мозг трещал от боли. И так было уже не единожды...
      Девушка оттолкнула от себя одеяло и только после этого сообразила, что ей только лишь приснился страшный сон и что это вовсе не каурый, который валится на нее и грозит задавить своей тяжестью.
      Из окна в лицо ей светила Селенио, неторопливо переползавшая из Крылатого Ящера в Шагающего Странника...
      Танрэй зажмурилась. Нет, этого не могло быть раньше с ее "куарт". Это странное животное, которое во сне она звала каурым, походило на диких и необузданных тварей в степях западного, тоже, как и Рэйсатру, двойного континента, Олум-Алрэй... Неужели все это произошло тогда, когда пять материков еще не разнесло по разным частям света, когда на земном шаре царило единство?! Она бы знала. Паском рассказал бы ей. Хотя... по рассеянности он мог и забыть, он ведь тоже человек. Непременно нужно его об этом порасспрашивать, ибо совершенно явно, что этот сон - не простая интерпретация информационного осадка. Да, большинство снов не значат ровным счетом ничего, но вот когда они начинают повторяться, когда помнишь в них каждое мгновение - тогда то уже не просто сновидение. Почему Паском помнит, а мы все больше и больше забываем? Что мы делаем неправильно? Где ответ?