Этот мальчик

      - Пусть головой работает, - говорю. - Тогда сразу кто-нибудь заметит и придёт посоветоваться. Они дружески побеседуют и станут друзьями. Можешь ты головой работать?
      - Мне мешает лень. Она мне даже учиться мешает. Просто не знаю, что мне с ленью делать, так она ко мне пристала.
      - Как же она к тебе пристала?
      - Вот сижу на стуле и вставать неохота, сижу и сижу и ничего не думаю.
      - Что это, болезнь, что ли, у тебя такая особая? Это, наверно, у тебя от обиды. Нечего тебе просто так сидеть на стуле! Вставай и иди по своим делам! Опыт со стулом у меня тоже был. Только я сидел на стуле не от лени, а от нечего делать. Я сидел и думал, что мне делать. Как назло, ничего не придумывалось. А стул трещал, трещал и развалился. Зато дело сразу появилось - стул чинить. Я взял и сам починил.
      Вася застеснялся и, почёсывая в затылке, видимо, раздумывал о своей лени. Потом говорит:
      - Наверно, с ленью надо бороться?
      - Вот правильно, - говорю. - Борись с ней, гони её, дерись с ней напропалую. - Я дружески похлопал его по плечу. - Пошли её к чёрту! - Мы опять захохотали. - Лень для меня не проблема, - говорю. - У меня, понимаешь, другая проблема. Я в любое время могу взяться за любое дело. Но где взять это дело? Вот вопрос.
      - А что ты сейчас делаешь?
      - Я чиню свои игрушечные машины. Видишь, сколько их тут? Думаешь, это просто? С трудом получается.
      - А почему они все сломанные?
      - Я их специально сломал, чтобы потом починить. Чтобы никто не мог сказать, что я ничего починить не умею. А потом мне надо найти дело поважней.
      Вася почесал затылок.
      - Посоветуй, где мне такое дело взять? - говорю.
      - Сразу не могу. Немного погодя, - сказал Вася. - Мне надо домой. Дома я подумаю, завтра приду и скажу.
      И он встал со стула, который я сломал от нечего делать, а потом сделал. И он пошёл домой бороться со своей ленью.
      А я остался у себя дома бороться со своим бездельем собственными силами. Поскольку от лентяя вряд ли дождёшься помощи в каком-нибудь деле. А ничего не делать трудно. Все что-нибудь делают.
      С другом поговорил. Теперь мне надо с бабушкой поговорить. Наладить отношения. А то до чего дошло: бабушка разговаривать со мной не решается.
      Связываться не хочет.
      - Бабушка, где ты была, когда тебя у нас не было? Я этого совсем не помню. Откуда ты, бабушка?
      - Я из деревни, - говорит бабушка.
      - И как там в деревне, расскажи.
      - Можно рассказать. Только это долго.
      - Мне интересно.
      - Неужто слушать будешь?
      - А что?
      - Теперь никто ничего слушать не хочет. Времени тратить не хотят.
      - Честное слово, буду слушать. И время у меня пока есть.
      - Ну, слушай. Сначала было хорошо. Весна. Солнце. Там у нас кругом черёмухи, рябины. Всё цветёт. Аромат в воздухе. Небо высокое, светлое. У нас, конечно, дом, семья. Всё хорошо...
      Потом дети уехали в города.
      Писем от них стали ждать.
      Бывало, весь день прожду почтальона. И ночью жду дня. Луна с неба ярко светит. Пятно лунного света, будто письмо, лежит на полу. Тихо. Стараюсь не ворочаться.
      Ведь если дети из родного дома уехали, они должны написать письмо о своей жизни. Почему же не пишут? Ведь знают, что дома писем ждут. Значит, плохо живут? Пусть всё равно напишут...
      Слежу, как лунный квадрат бледнеет, потом исчезнет совсем, будто испарится. Чей-то петух запевает, другие начинают ему откликаться. Птицы запевают - рассвет начинается.
      Я встаю, подхожу к окошку. Свет за окном неясен, туман колышется. В деревне появляется первый человек. Это пастух. Он хлопнет сейчас своим кнутом. В тумане не видно ни кнута, ни ног его - кажется, будто человек плывёт по туману. Он хлопнет кнутом на том конце деревни, и, пока идёт в другой, мне надо козу подоить.
      Он хлопнет последний раз, свернёт кнут кольцами и повесит на плечо сбоку. Коза сбивает росу на траве и несётся с блеянием прямо к нему навстречу. Я выйду, доброго здоровья скажу. Пастух у нас как родной человек, всю жизнь был бессменный. Люди его уважали. Он умел накормить скотину.
      Всё ещё было хорошо. Потом стало хуже и хуже.
      Умер муж в одночасье. Схоронили. Холодно стало. Коза у меня ещё оставалась. Пастух ещё каждое утро подходил здороваться. Но вижу: он затосковал. Сгорбился. Старый кнут тащится сзади, как его прожитая жизнь.
      Вот скотину поставили на зиму. Рассчитались с пастухом. Он купил в одном дому мяса, сколотил дощатый ящик, перекинул через него длинное полотенце, чтобы не резало плечо, пока несёт до станции, и поехал на поезде к сыну. Сын его жил в городе Москве. Говорят, старик спал на полке до самой Москвы. А когда хотели его разбудить, оказалось, он умер. Может, он умер от духоты, к которой был непривычен...
      Коза у меня ещё оставалась.
      Но она вскорости пала.
      Я всё держалась.
      Пойду, бывало, на пруд, а небо словно опустилось над водой и гребёнки волн теребят серые хвосты облаков. Мир будто сжался снизу и сверху, и нутро у меня будто надломилось в предчувствии долгой зимы.
      Но я держалась, пока меня привидения не одолели.
      - Привидения?! - я подскочил от неожиданности.
      - Да, брат, привидения. Отворяют дверь, на пороге садятся и ждут чего-то. Я, бывало, как шарахну чем попадя - они отойдут, и я опять в своём дому хозяйка.
      - А чем ты шарахала, бабушка? - спрашиваю.
      - Все глиняные плошки об них перебила, все ухваты обломала. Потом уж решила начать новую жизнь и вот сюда к вам и приехала. Вот так дело было.
      - А привидения дома остались?
      - Да пусть их! И дом уже старый.
      - Бабушка, а как умирают?
      - Так. В землю уходят, и всё.
      - Зачем?
      - Жить надоедает. Устают от жизни.
      - И я тоже умру? Я не хочу!
      - Да тебе нечего и думать про это. Ты не умрёшь.
      - Да? Я не хочу. А ты хочешь?
      - У меня всё идёт к тому.
      - Ну что ты, бабушка! Давай вместе жить. Не умирай.
      - Да я уж устала. Да ты не бойся. Я, видишь, новую жизнь начала.
      - Давай я тебе жить помогу.
      - Зря мы с тобой этот разговор затеяли на сон грядущий.
      Но вовсе не зря затеяли. Я ночью сон увидал.
      Будто мы с бабушкой ходим по лесу, шуршим листьями. Осень. Мы ходим с ней долго. Потом вышли из леса и очутились у того деревенского пруда, про который бабушка говорила. Только пруд этот очень большой и едва-едва проглядывает на горизонте противоположный берег.
      - Батюшки, ведь осень, осень уже, с листьев слёзы текут... - говорит бабушка.
      А я вижу на берегу старую чёрную лодку и бегу к ней.
      А бабушка мне говорит:
      - Это мой челнок.
      - Я хочу доплыть на нём до того берега и посмотреть, что там. Ты со мной поедешь, бабушка?
      - Нечего мне. Я там была. Мой челнок для тебя не годится, он рассохся и течёт по всем швам, - говорит бабушка.
      Я стал возиться с лодкой, чинить её и приспособлять для плаванья. Во время этой возни я вдруг услышал бабушкин голос:
      - Не смею тебя беспокоитттть. Приходи, однако, ко мне беседоватттть.
      Я оглянулся спросить, что она так нажимает на "т", но её уже нигде не было.
      Я искал, искал - она будто сквозь землю провалилась.
      Я стал волочить лодку к воде, было тяжело, я устал и проснулся.
      Бабушка давно встала. Она была в кухне.
      Мне мой сон не понравился. Зачем-то они все умирают, сквозь землю проваливаются. То ли дело я: мне всё время летать хочется, до того берега добираться.
      Я встаю и включаю радио. По радио играет весёлая музыка. Я начинаю под музыку плясать.
      Сегодня я весь день пляшу. По телевизору музыка - я пляшу.
      Как будто у меня есть особый моторчик. И он автоматически заводится, когда играет где-нибудь музыка.
      Пришли родители. Услышали, что я топаю, и говорят:
      - Тише, тише, придут снизу!
      Я стал тише топать, но плясать не перестал.
      Вдруг на отца наскочил нечаянно. Он говорит:
      - Ты так дёргаешься, как будто тебя палками бьют.
      После этого я перестал сильно руками размахивать. Но плясать не перестал. Держусь ровно, топаю тихо - танцую.
      Увидела случайно мама и говорит:
      - Ты, Славик, не плохо двигаешься, между прочим.
      Мама ещё не понимает, что я не просто двигаюсь, я танцую.
      Ничего скоро поймёт, куда она денется. Все мой танец поймут, никуда не денутся.
      Отец говорит:
      - Что ты делаешь? Ты бабушке надоел, всё время у неё перед глазами мелькаешь. Прекрати немедленно!
      - Я не мелькаю. Я, может быть, ей помогаю. От смерти её спасаю. Веселю.
      Мрачный отец какой-то. Всё время говорит: "Прекрати!"
      Я, конечно, не обратил на это внимания. И плясать продолжаю.
      А что делать? Музыка играет - моторчик работает.
      Отец говорит:
      - Остановись!
      - Не могу, - говорю.
      - Почему не можешь?
      - Завёлся.
      - Это ещё что такое?
      - Моторчик завёлся.
      - Какой моторчик? Ах, моторчик! Останови моторчик!
      - Зачем?
      - Видишь ли, мотор работает, но голова должна быть на плечах.
      - При чём тут голова?
      - Соображать: что? Зачем? Для чего?
      - Я знаю, - говорю.
      - Знаешь, так остановись наконец.
      - Я знаю: моторчик у человека работает, голова на плечах есть. Стоп!
      Я, между прочим, знаю, зачем я пляшу.
      Помните октябрятского вожатого, который работает в нашем классе? Толя Богданов его зовут. На вид он парень обыкновенный. Он сам пел и плясал в нашем классе, никто его не просил. Но было ужасно интересно. Вот и я. Пока учусь - подрасту.
      Правда, родителям это так надоедает, что они не знают, куда от меня деться.
      Сами же они виноваты.
      Когда я их спрашивал, что мне делать, они мне говорили, книгу почитать. Я читал книгу про ребят, которые что есть мочи отплясывали в деревенской бане. Баня ходуном ходила.
      Родители говорили мне: телевизор посмотри. Я смотрел. Там вообще все поют и пляшут, тем более, что другое мне вовсе неинтересно и ничего не понятно.
      А вот когда я сам начал плясать, всё время слышу: "Перестань!" да "Прекрати!"
      А зачем прекращать?
      Я живу в своей квартире? В своей.
      На своей улице? На своей.
      В своём городе? В своём.
      Учусь в своей собственной школе. Вот, значит, что хочу, то и делаю!
      Плясал, пляшу и буду плясать!
      Это нужно для дела.
      Я хочу быть октябрятским вожатым в первом "А" классе.
      А что?
      Мой отец в конце концов в один прекрасный день принёс мне новые лыжи.
      Нельзя сказать, что это были необыкновенные лыжи, но мне именно такие и нужны.
      День действительно был замечательный. Зима пришла. Снегу навалило.
      И вот я снова выхожу на улицу и встаю на лыжи. Прокачусь от дома до школы по новому снежку.
      Вышел, и сразу старые знакомые встретились. Знакомый сосед сказал мне: "Физкультпривет!"
      Знакомая девочка вела кошку на поводке. Прежде она за кошкой бегала, а теперь кошка за ней тащится.
      Коля гнал на велосипеде прямо по снегу.
      - А где этот мальчик, который дал тебе велосипед? - спросил я.
      - Скоро вернётся, - сказал Коля.
      В Васином окне был свет: наверно, он учит уроки.
      Мне тоже захотелось учить уроки. И в школу захотелось.
      Я катил на новых лыжах. Медленно падал снег. Всё было в порядке.
      Только я так и не знаю, каким лучше быть: нормальным или необыкновенным человеком?
      Вообще-то обыкновенным человеком быть просто замечательно, я это чувствую. Может быть, даже и лучше всего.
      В общем, как быть необыкновенным человеком, я пока совсем не знаю. Я вон чуть не умер от этого.
      Отложим это до другого раза.