"Не боится открывать. Может быть, кто-то еще есть в доме?"
      Дверь распахнулась. На пороге стояла Катя. В халатике. В пуховом платке, наброшенном на плечи. Она вглядывалась в гостя.
      - Кто?..
      Он шагнул в полосу яркого света.
      - Рихард!
      Она рванулась к нему. Но сразу же отстранилась. Подняла на него заблестевшие глаза:
      - Проходи. Извини, так неожиданно... - Взяла его за руку.
      Он сидел в ее комнатке и с радостью отмечал, что ничего за эти годы здесь не изменилось. Все та же скромная обстановка, узкая кровать в углу, горки книг на столе, на подоконниках, на шкафу. И сама Катя почти не изменилась. Может быть, немного пополнела - и это шло ей. Пожалуй, уверенней и спокойней стали ее движения... Ничего не изменилось! А кажется, прошла целая вечность...
      - Ты... одна? - осторожно спросил он.
      - Как видишь.
      - Я так рад... что ничего не изменилось в твоем доме.
      - Сейчас я поставлю чайник. Раздевайся.
      Он повесил привычно на крючок в углу комнаты пальто, сел в привычное кресло:
      - Как ты? Ведь целых три года!
      - Ничего...
      Катя начала собирать на стол все к традиционному московскому чаепитию. Потом зашла за дверцу шкафа - переодеться. И Рихард видел, как взметаются из-за дверцы, будто крылья, ее красивые руки, слышал, как торопливо шелестит ее платье.
      - Ничего... Как тогда, в двадцать девятом, пришла на завод "Точизмеритель", так и работаю там. Правда, теперь не аппаратчицей, а бригадиром... Пришлось занудно заниматься - и физикой, и математикой, и на спецкурсах. Это мне-то!..
      Да-а, с ее темпераментом!.. Вот она, знакомая фотография на стене: Катя, а рядом с ней Борис Чирков, Иван Радлов, другие однокурсники по институту сценического искусства и надпись преподавателя, знаменитого режиссера: "У тебя есть "свое лицо", интересное, своеобразное, волнующее, только больше веры в себя, в свое будущее и не отступай перед препятствиями, если встретятся они на твоем пути...".
      Катя рассказывала, что все так же собираются здесь те самые друзья "говоруны", с которыми так любил спорить Рихард.
      - А ты как?
      - Я все так же, Катя...
      - А где ты был?
      - В некотором царстве, в далеком государстве.
      - Надолго в Москву?
      - Не знаю... Надеюсь, навсегда. Хочу заняться научной работой.
      Движения за дверцей замерли. Наступила пауза. Потом Катя сказала:
      - Наверное, ожидание - мера всему...
      Он не стал спрашивать, чему мера. Они уже давно понимали друг друга с полуслова: мера дружбе, мера ненависти, мера... Но вправе ли он?..
      Она вышла из-за шкафа в ярком летнем платье.
      - Какая ты красивая! Самая красивая женщина...
      Рихард встал, протянул Кате коробку:
      - Это тебе подарок.
      Катя осторожно развязала ленту и вскрикнула от удивления:
      - Ах, прелесть!
      В коробке, переложенные рисовой ватой, лежали искусно вылепленные глиняные женские фигурки. Катя начала расставлять их на столе.
      - Это целый набор: женщины разных стран. - Рихард радовался, что ей пришелся по душе подарок. - Эта, с медными кольцами в ушах, негритянка. С кувшином на голове и с красным пятном на лбу, конечно же, индуска. Вот эта - кореянка. А эта... Так они представляют себе русскую женщину. - Они весело рассмеялись. Фигурка была с пышной золотой прической, осиной талией и жеманно сложенными ручками.
      - Спасибо! Садись к столу, Ика.
      - Зови меня так всегда. Как в детстве.
      Он сел за стол. Катя разлила чай, пододвинула ему бутерброды.
      Они сидели друг против друга, пили чай, и он понимал, что еще никогда в жизни ему не было так хорошо.
      Снова оглядел комнату:
      - Все, как прежде, а книг-то у тебя прибавилось. Как хочется уйти в книги!
      - Что же тебе мешает?
      - В Германии пришел к власти Гитлер... Не могу сейчас думать о другом.
      - Ты чего так смотришь?.. Налить тебе еще чаю?
      Он взглянул на часы: уже за полночь, а Кате завтра чуть свет на завод. Поднялся:
      - Пора.
      Катя подошла к нему:
      - Посиди еще.
      - Вот проспишь. И опоздаешь на работу, мой бригадир.
      - Посиди... - Она провела пальцем по его лбу, под его глазами. - Какой ты стал...
      - Старый? Мне всегда давали лет на пять больше. И притом я старше тебя на десять лет...
      - Нет, ты не старый. Ты просто устал. Очень устал.
      Она обняла его щеки ладонями и тихо, словно кто-то мог их услышать, прошептала:
      - Тебе никуда не надо уходить, Ика...
      * * *
      - Разрешите, товарищ комиссар?
      Старик поднялся навстречу Рихарду:
      - Здравствуй. Знакомься: мой сын Андрей.
      За столом Павла Ивановича сбоку сидел мальчик лет одиннадцати и листал толстую книгу. Берзин мог и не объяснять: крепкий, крутолобый, с большими серо-голубыми глазами - копия отца. Сейчас он смотрел на вошедшего сердито, исподлобья: понимал, что придется уйти.
      - Вот так... - вздохнул Павел Иванович. - Не отец к сыну приходит, а сын - к отцу...
      Рихард умел беседовать с самыми различными людьми и на многих языках. Но он не умел разговаривать с детьми. И задал Андрею тривиальный вопрос:
      - Кем ты хочешь стать, мальчик?
      Берзин-младший, как о давно решенном, спокойно ответил:
      - Разведчиком.
      - О нет! - остановил его Зорге. - Это совсем не такое веселое занятие, Андрей. Будь лучше летчиком. Или моряком. Им яснее, в какой среде бултыхаться.
      - Я стану разведчиком.
      - Правильно, - неожиданно для Рихарда одобрил желание сына Старик. Если, конечно, к тому времени, когда Андрейка вырастет, еще будут нужны разведчики. Стране необходимы не только моряки и летчики... А необходимей всего нам мир. И оберегают его не только дипломаты и солдаты... - Он ласково провел ладонью по волосам сына: - Иди, Андрейка. Можешь взять книгу. Нам нужно поработать.
      Мальчик послушно встал и направился к двери.
      - Скажи маме, чтобы не ждала: ужин разогрею сам.
      Мальчик вышел.
      - Как бы я хотел, чтобы не было нужды Андрейке становиться разведчиком!.. - проводив сына взглядом, сказал с чувством Павел Иванович.
      - А я женился, - не скрыл своей радости Рихард.
      Берзин протянул ему руку:
      - Поздравляю. Максимова с завода "Точизмеритель"? Екатерина Александровна? Достойная женщина. - И повторил: - Поздравляю... Знаешь, в субботу мы выезжаем семьями на дачу. Пригласи Екатерину Александровну с собой. Ну а с тобой сыграем в городки.
      Павел Иванович перевернул листок настольного календаря.
      - А теперь о деле. До твоего отъезда в Берлин осталось не так много времени...
      Да, жизнь вносила свои поправки в личные планы... Зорге приехал из Шанхая с огромным незримым багажом - знаний о Китае, его истории и культуре, его повседневности. В ту пору Китай даже для любознательных и образованных людей оставался таинственной страной, белым огромным пятном на карте мира. И Рихард задумал написать большую книгу об этой стране. Он договорился с машинисткой Лоттой Бранн и ежедневно приходил к ней из гостиницы "Новомосковской" и часами диктовал главу за главой сосредоточенный, углубленный в воспоминания. Память послушно подсказывала ему буквально все. Только изредка он прерывал себя, чтобы найти в записных книжках нужное имя или цифру. Потом его пригласили в управление. И во время очередной встречи с Лоттой он сказал машинистке: "Боюсь, что мне не придется дописать до конца книгу... Мои планы меняются". Позже он послал ей записку: "Мои предположения подтвердились. Я не могу закончить книгу. Спасибо. До свидания".
      Теперь Павел Иванович расспрашивал его, как идет подготовка к отъезду. Рихард должен до мельчайших деталей войти в роль, чтобы ничто не могло застать его врасплох.
      - Конечно, невозможно предусмотреть все ситуации, в которых может оказаться разведчик, - говорил Берзин. - Жизнь подчас выкидывает такие фортели, какие и не приснятся нам, и нужно рассчитывать прежде всего на свой ум, на свою находчивость и выдержку. Разведчик, подобно математику, должен блестяще знать теорию, и тогда он решит любые практические задачи.
      И сейчас снова, как и три года назад, он придирчиво экзаменовал Рихарда. И, как тогда, остался доволен им. Но одно дело - беседа здесь, и совсем другое - работа там.
      Павел Иванович откинулся на спинку кресла:
      - А теперь представь: пригласили тебя к крупному нацистскому бонзе. Входишь ты в кабинет... Ну?
      Рихард отошел к дверям. Круто, по-военному повернулся и вздернул вверх правую руку, одновременно прищелкнув каблуками:
      - Хайль Гитлер!
      Потом быстро, прихрамывая, подошел к Берзину, склонился над его ухом.
      - Герр генерал! - рявкнул он. - Я вынужден усомниться в вашем арийском происхождении. Ваши уши совсем не такой формы, как у Рамзеса Второго!
      - При чем тут Рамзес Второй?
      - Как? Герр генерал! Вы не знаете основ учения о расе господ? Мы, арийцы, - прямые наследники древних египтян, это бесспорно доказано изучением формы ушей мумии великого фараона!
      Старик расхохотался:
      - Нечего сказать - вошел в роль!
      Он, продолжая смеяться, пощипал свои уши. Потом посерьезнел:
      - Все это хорошо. Но только в театре. Несколько наших ребят провалились потому, что решили, что они актеры. А жизнь не подмостки. И разведчик не актер. Твоя новая роль должна стать твоим вторым существом. И только тут, - он постучал себя по груди и по лбу, - скрытый ото всех, ты останешься самим собой. Был случай - это еще во время войны - очень опытный и башковитый разведчик провалился только потому, что у него радость мелькнула в глазах, когда ему внезапно сообщили о крупной победе войск его страны. Впрочем, ты, кажется, в этих советах не нуждаешься.
      Старик встал из-за стола, подошел к карте, висевшей на стене. Отдернул шторку.
      - Как ты полагаешь, Рихард, фашизм в Германии - это серьезно и надолго? Многие считают: "Мальбрук в поход собрался...". Вот, очень уважаемый товарищ пишет: "Растущие контратаки революционного пролетариата заставляют потерявших голову национал-социалистов доходить до последней крайности. Но даже буржуазная печать сомневается в том, как долго сможет продлиться эта вакханалия". Что ты скажешь?..
      Рихард задумался: как долго?..
      Находясь и за тысячи километров от Берлина и Мюнхена, он не переставал наблюдать за развертывавшимися там драматическими событиями. Да и как могло быть иначе! Там были его товарищи по подполью, там вели они бой не на жизнь, а на смерть. И даже в Китае газеты все чаще писали о фашистах, об их предводителе. Гитлер вначале был главарем фашистской банды, насчитывавшей всего лишь семь человек. А ныне этот сорокатрехлетний неврастеник рейхсканцлер империи. Чересчур могучие и влиятельные силы должны стоять за спиной истеричного фанатика - силы, породившие сам фашизм... Эти силы империалистические монополии, умело использовавшие в своих целях рупоры мелкобуржуазной идеологии.
      - Демоническая фигура Гитлера олицетворяет фашизм, - сказал Рихард, отвечая на вопрос Берзина. - Я думаю, что фашизм в Германии - это серьезно и надолго. Фашизм возник не случайно и не сам по себе. И он реальная сила.
      Павел Иванович оценивающе посмотрел на Зорге:
      - Безусловно. Однако в Германии есть мощные антифашистские силы. Не забывай, что на выборах в рейхстаг в ноябре прошлого года компартия получила без малого шесть миллионов голосов.
      - Но нацистская партия весной того же тридцать третьего года - около семнадцати миллионов, - возразил Рихард. - И дело совсем не в голосах.
      - Ну-ну, продолжай! - одобрительно кивнул Павел Иванович.
      И Рихард понял: Старик не спорит с ним, а снова - в который уже раз экзаменует его. Он хочет знать, насколько глубоко понимает всю остроту проблемы фашизма его подчиненный.
      - Я, кажется, все сказал.
      - Нет, ты только подошел к главному.
      Берзин достал из сейфа объемистую папку, вынул из нее несколько листов, лежавших сверху.
      - Нам стало известно, что на вилле кёльнского банкира Шредера состоялись в канун прихода фашистов к власти тайные переговоры верхушки гитлеровской партии с Круппом, Тиссеном, главой концерна "И. Г. Фарбениндустри" Бошем и другими крупнейшими фабрикантами. Гитлер заверил промышленников, что, если он одержит победу на выборах пятого марта, "это будут последние выборы в Германии на десять, а может быть, и на сто лет". В ответ господа империалисты заверили Гитлера, что они полностью доверяют ему и что представляемые ими промышленность, торговля, судоходство, банки и транспорт безоговорочно изъявляют готовность "к радостному сотрудничеству с национал-социалистами". Вот какая сила в Германии на стороне Гитлера, Рихард.
      Берзин подошел к карте:
      - И эта сила порождена не только крупным капиталом Германии. Колыбель фашизма подготовили, его вынянчили и другие...
      Старик поднял руку и потянул по карте невидимые линии от Соединенных Штатов, от Англии к Германии:
      - Германская экономика вскормлена на американском и английском капитале. Казалось бы, парадокс: правящие круги Соединенных Штатов и Великобритании содействуют восстановлению тяжелой, и прежде всего военной, промышленности своего недавнего противника. Но парадокса никакого нет. На эти миллиардные капиталы они рассчитывают возродить германскую мощь, превратить Германию в такую силу, которая способна будет разгромить Советский Союз и восстановить господство капитала на всем земном шаре. Например, "И. Г. Фарбениндустри". Только в Германии этой крупнейшей химической монополии подчинено более тысячи предприятий. А что она производит? Бензин, взрывчатые вещества. Не так давно образован "Стальной трест". Он объединяет уже четыре сотни предприятий и дает половину выплавки стали и чугуна в стране. Теперь Германия по основным экономическим показателям опередила и Англию, и Францию. Она становится на путь милитаризма и реванша. И в этом ей оказывают поддержку из-за океана. Нам известно, что Генри Форд Первый очень дружественно относится к Гитлеру. В узком кругу он заявил, что ему нравится нацистская партия. Гитлера поддерживает мировой капитализм - и это самое главное.
      Павел Иванович вернулся к столу:
      - Поэтому нужно приготовиться к длительной и упорной борьбе. Что касается нас, то мы должны вести разведку непрерывно и активно. Мы должны по всем решающим вопросам своевременно иметь достоверные сведения.
      Он посмотрел на Зорге, подумал, что, может быть, и не стоит говорить ему то, что Рихард знает сам, но все же сказал:
      - Не гонись за быстрыми результатами. И сообщай лишь такие сведения, в которых убежден сам. Наша задача - стараться предотвратить войну. И это будет непросто.
      Старик снова подошел к карте:
      - Конкретно же тебе предстоит в Токио разобраться в следующем. Первое: политика Японии в отношении СССР. Кое-что тебе известно из наблюдений, которые ты получил во время работы в Китае. Но на месте, как говорится, видней. Японская военщина вынашивает планы нападения на нашу страну. Это идеи фанатиков или реальная программа действий? Второе: сближение Японии с Германией неизбежно. Здесь, в Европе, фашизм, там - фашиствующий милитаризм. Цели у них одинаковые. Только вот смогут ли они сговориться друг с другом? Но в любом случае сближение этих двух стран может угрожать безопасности СССР. Третье: японская политика в отношении Китая. Ну на этом ты, как говорится, собаку съел. Четвертое: Япония может напасть на нашу страну и при поддержке Соединенных Штатов или Англии. Тебе предстоит выяснить, как будут развиваться ее отношения и с этими странами. Вот перечень главных проблем. Теперь ты понимаешь, как важна, ответственна твоя миссия.
      Павел Иванович рассказал о задуманной операции "Рамзай" и спросил:
      - Как ты смотришь на то, чтобы поехать туда под своим настоящим именем?
      Рихард задумался. Потом сказал:
      - Да, так, пожалуй, будет лучше и безопаснее.
      Они обсудили все подробности операции.
      Но вот разговор окончен. Рихард поднялся. Встал и Берзин, протянул ему руку:
      - Будь в Германии особенно осторожен - эту поездку нельзя сравнить ни с чем, что ты делал до этого, - сказал Павел Иванович. - Наши ребята сообщают, что в Берлине крайне сложная обстановка. И все же Берлин лишь цветочки по сравнению с теми ягодками, которые ожидают тебя в Токио...
      Тогда Рихард еще не понимал, чем вызвано и что означает это суровое напутствие Старика.
      * * *
      Экспресс пришел ранним утром на Шлезишер банхофф - Силезский вокзал. Рихард перекинул макинтош через плечо, взял чемодан, саквояж и спустился на перрон. Знакомый вокзал, как и прежде, был безукоризненно вычищен - до блеска. Паровоз, еще тяжело отдувавшийся после дальней дороги, повесил под стеклянными сводами белые облачка. На перроне царило обычное оживление: сновали носильщики в форменных фуражках с бляхами, встречающие целовали приехавших и совали им в руки огромные нелепые букеты. Непривычными были только полотнища, висевшие - сверху вниз - по фасаду вокзала: красные, с черной свастикой в белом круге. И еще обилие в толпе коричневых и черных мундиров. Бросились в глаза значки: у женщин они кокетливо красовались на шляпках и воротничках, у мужчин ввинчены в петлицы или приколоты к кепкам. Разные, большие и маленькие, но непременно с "пауком" фашистского знака. Затем многие, приветствуя друг друга, картинно вздергивали вверх ладони.
      "Маскарад, - подумал Рихард. - Когда маскарад - это не так уж и страшно. А может быть, мы все преувеличиваем, сгущаем?.. Опасно, когда боишься всего. Впрочем, опасно и тогда, когда ничего не боишься...".
      По привычке он направился было к платформе "штадтбана" - городской наземной железной дороги, но остановил себя: "Ты теперь не скромный бедный журналист, а преуспевающий буржуазный журналист. И ездить тебе надлежит только в автомобиле". Усмехнувшись, он пошел к стоянке такси.
      Шофер старого, видавшего виды "даймлера" распахнул дверцу:
      - Куда? - Лицо шофера было располосовано шрамом, и смотрел он на пассажира в дорогом костюме и с кожаными чемоданами недобрыми глазами: Куда?
      - Унтер-ден-Линден, отель "Адлон", - бросил Зорге.
      Шофер подозрительно гмыкнул и включил счетчик. "Адлон" считался одним из самых шикарных отелей на самой фешенебельной улице Берлина.
      Машина еще не тронулась с места, а перед капотом выросла фигура человека в коричневой рубахе, в коричневой фуражке, затянутого в портупеи. На пряжке ремня красовалась все та же свастика.
      - Стой! - крикнул он и, подбежав к дверце, рванул ее на себя.
      "Что такое? Выследили?" - только и успел подумать Рихард.
      - Вытряхивайся! - человек в коричневой рубахе потянул его за плечо. Ну!
      - В чем дело? - пытаясь оттянуть время, спросил Рихард.
      - Живо! Машина нужна мне!
      - Вытряхивайтесь, - спокойно посоветовал таксист. - Со штурмовиками лучше не связываться. И не платят они ни пфеннига.
      "Только-то и всего! - рассмеялся про себя Рихард. - А я уж подумал... Нервы".
      В "Адлоне" Рихард назвал портье свою фамилию.
      - Доктор Зорге? Номер вам заказан, - любезно ответил тот и с извиняющейся улыбкой протянул бланк: - Заполните, пожалуйста. Новые порядки...
      "Фамилия... Имя... Откуда... Куда... Зачем...". Рихард заполнял листок-формуляр, а портье - грузный и лысый говорливый старик - жаловался:
      - Не та клиентура пошла, ох-хо-хо, не та! Не вас, конечно, имею в виду, доктор Зорге. Вы человек солидный, у меня глаз наметанный... А чаще шушера, мелкота. Вчера зеленщиками да мясниками были, а теперь нацепили на себя черепа и кости... А совсем недавно у нас только коронованные да титулованные особы останавливались... Ох-хо-хо...
      Рихард взял со стойки газеты - нацистский "Ангрифф", "Берлинер тагеблатт", "Дойче цайтунг" и холодно заметил:
      - Советую не обсуждать лиц, призванных нацией. Завтракаю я всегда в номере, в девять ноль-ноль. Газеты так же подавать в номер.
      Он взял у остолбеневшего портье ключ и вслед за носильщиком в ливрее, несшим его вещи, направился к лифту.
      В номере он распаковал чемодан. Настежь распахнул окно. Солнечный, прохладный, душистый воздух потек в комнату. Сладковато пахло молодой листвой лип и каштанов.
      Зазвонил телефон. Он снял трубку. Кокетливый женский голос спросил:
      - Клаус? Это я, Инге.
      - Вы, детка, ошиблись.
      - Не может быть! - Голос стал капризным. - Клаус так клялся! Еще вчера в полночь!.. - Женщина всхлипнула.
      - Может быть, я смогу его заменить? - игриво, в тон, сказал Рихард.
      - Это надо обсудить. Я еще позвоню вам.
      Рихард прислушался к частым гудкам. Медленно повесил трубку.
      "Значит, встреча состоится завтра, в двенадцать дня, в баре "Пивная пена" на Гедеманштрассе...".
      Адрес, пароль и отзыв были оговорены еще в Москве. Завтра в полдень... Как же ему убить целых полтора дня?
      Он снова проверил все вещи - не дай Бог, Катя сунула какой-нибудь амулет! - тщательно оделся и вышел на улицу.
      Унтер-ден-Линден - "Улица под липами" - простиралась в обе стороны от отеля. Она действительно в четыре ряда была обсажена пышными липами и каштанами, широкая, прямая как стрела. Вдоль ее проезжей части, по которой в этот ранний час проносились иногда сверкающие автомобили, была проложена дорожка для верховой езды. На тротуары бросали отсвет зеркальные стекла дворцов, дорогих магазинов и кафе, строгих министерских и посольских зданий. На перекрестках чинно стояли полицейские. У пешеходных дорожек с высоких чугунных штанг на четыре стороны показывали время циферблаты часов.
      Унтер-ден-Линден начиналась у Бранденбургских ворот, на которых восседала на своей триумфальной колеснице богиня победы Виктория, и обрывалась у Дворцовой площади. Это был правительственный, аристократический и деловой центр Берлина. Отсюда улицы радиально расходились во все стороны.
      Красивая и чопорная, Унтер-ден-Линден вызывала у Рихарда враждебное чувство. Его тянуло с этой улицы на северо-запад, в район Веддинг, где так часто доводилось бывать ему прежде и где у него столько друзей. Именно поэтому он не должен туда идти...
      Неторопливо, словно совершая утренний моцион, шел он по улице, глядя как будто только перед собой, но цепко подмечая все новое кругом. Вот промчались автомобили со свастиками прямо на капотах. Маскарад! В кузовах грузовиков лежали почему-то сваленные как попало книги. Освобождают помещение библиотеки под казарму?.. Потом, громыхая сапогами, прошел отряд юнцов в коричневых рубахах. Они были без оружия, только с резиновыми дубинками у пояса. И лишь у их предводителя, отсчитывавшего "Айн, цвай, драй!..", болтался на поясе пистолет.
      "Не так уж и страшны", - снова подумал Рихард.
      На стенах густо налеплены объявления и приказы - все под эмблемой орла и свастики.
      Да, как Гитлер и рассчитывал, на мартовских выборах 1933 года он одержал полную победу - подлогами и террором набрал 17 миллионов голосов. Правда, и компартия собрала почти 5 миллионов. Но потом гитлеровцы арестовали депутатов-коммунистов, а их мандаты аннулировали, и 23 марта рейхстаг принял закон о наделении Адольфа Гитлера чрезвычайными полномочиями...
      Рихард остановился у кинотеатра "Уфа-Палас". Над входом развевались фашистские флаги, но реклама обещала легкий, адюльтерный фильм "Маленькая обманщица". Утренние сеансы уже начались. У кассы толпились мелкие служащие, почтальоны, завершившие свой утренний обход, вполне солидные господа и дамы. В холле почему-то оказалось много все тех же коричневорубашечников - штурмовики.
      Публика заполнила огромный зал "Паласа" почти до отказа. Свет погас. На экране замелькали кадры "Фильм-Вохе" - кинохроники национал-социалистов: открытие рейхстага, "День национального труда", марширующие колонны гитлеровцев. Выступает Гинденбург. Выступает Геббельс. Выступает Гитлер. Крики: "Хайль!.. Хайль!.."
      Рихард оглянулся по сторонам: оказывается, кричали не только с экрана.
      "Что это? Что с тобой, Германия?!" - Рихард чувствовал уже какое-то особое напряжение...
      * * *
      К вечеру он пришел на площадь Оперы. Со всех окрестных улиц сюда стекались люди: разодетые дамы и господа, клерки, служанки, дворники, торговцы. Не видно было только рабочих.
      В центре площади, у памятника Вильгельму I, восседающему на коне, громоздилась гора книг. Широким кругом площадь оцепили люди в коричневых рубашках.
      "Похоже на страшный суд инквизиции! И это - в двадцатом-то веке!" Рихард стал оглядываться, ища хотя бы на одном лице омерзение или гнев. Нет, все эти физиономии, мужские и женские, уродливые и миловидные, отражали только одно чувство - откровенный, прямо животный интерес к тому, что должно было произойти.
      И началось. Оркестр грянул "Германия превыше всего!". Облитая бензином, полыхнула гора книг. Синие языки пламени взвились в небо.
      Пламя билось, внутри его трещало, выстреливало. К ногам Рихарда упала тлеющая книга. Он поднял ее, наугад раскрыл и прочитал:
      Весны синеют очи
      И прячутся в траву,
      То нежные фиалки,
      Что я для милой рву.
      Я их срывал в раздумье,
      И все, что думал я...
      Он почувствовал на себе пристальный взгляд. На него в упор, зло-настороженно смотрел штурмовик из оцепления.
      Рихард нарочито презрительно усмехнулся и под взглядом штурмовика, размахнувшись, бросил томик Гейне в костер. "И все, что думал я...". Ушло, сгорело в огне...
      * * *
      Бар "Пивная пена" на Гедеманштрассе. Дверь в дверь с полицейским "локалем". Из участка доносились хриплые голоса спорящих, у входа толпились полицейские и коричневорубашечники. И в самом баре за столиками, и у стойки были только полицейские.
      "Их излюбленное место, - определил Рихард. - Неплохо для конспирации!"
      Он сел, как и было условлено, за столиком у дальней стены, положил рядом книжку в зеленой обложке - условный знак, заказал порцию сосисок с капустой и пива. Огляделся. Полицейские в большинстве пожилые. Многие, наверное, начинали службу еще при Вильгельме. Сколько в послужном списке у каждого из них кулачных расправ, переломанных ребер!..
      Ровно в двенадцать в "Пивную пену" вошел высокий седоволосый мужчина и направился прямо к столику Рихарда. В руке мужчины была желтая папка.
      "Он...". - Рихард узнал в приближавшемся человеке Оскара.
      - Ты уже здесь? - издали приветствовал его Оскар. - Рад тебя видеть! Как доехал?
      Полицейские за столиками проследили за Оскаром глазами и занялись своими кружками и сосисками. Ясно: Оскар дал понять, что надо держаться как можно более непринужденно - встретились два старых друга.
      Он достал из папки письмо:
      - Мы раздобыли тебе отличную рекомендацию во "Франкфуртер цайтунг". Пожалуй, эта газета подходит тебе больше всего. Во-первых, одна из крупнейших и влиятельнейших германских газет и имеет обширный крут читателей за границей. Во-вторых, хотя она и подверглась всеобщей нацистской унификации, тесно связана с концерном "И. Г. Фарбениндустри" и резко враждебна коммунизму, но все-таки слывет оплотом либерализма, не так криклива, как другие здешние издания. Это избавит тебя от необходимости славословить режим. Есть мнение, что Геббельс сохранит ее как парадную газету для влияния на интеллигенцию. В-третьих, она никогда не имела своих постоянных корреспондентов в Москве, а значит, меньше шансов, что кто-то из ее журналистов видел тебя в Советском Союзе. И в-четвертых, во "Франкфуртер цайтунг" тебя уже знают по шанхайским статьям. Поэтому основную ставку будем делать на нее, но не забудем и о других газетенках, чтобы ты имел широкое представительство.
      Потом они обсудили, стоит ли Рихарду рискнуть и попробовать вступить в национал-социалистскую партию.
      - Старик рекомендовал, - сказал Рихард.
      - Но даже сейчас нацисты принимают в партию осторожно и разборчиво, возразил Оскар. - К тому же нам стало известно, что нацисты прибрали к рукам досье всех активистов компартии, заведенные полицией Зеверинга. Там, конечно, есть и твое "дело". Они могут копнуть... Я думаю, целесообразнее для тебя получить здесь только аккредитацию газет, а в нацистскую партию вступить уже в Токио. Там это менее опасно.
      Уже прощаясь, Оскар сказал:
      - Больше мы с тобой видеться не сможем. Связь с Центром будешь держать через Инге. Она тебе сегодня снова позвонит. Итак, неделю в Берлине на акклиматизацию, а потом - во Франкфурт.
      Перед отъездом из Берлина, 9 июня, Рихард передал в Центр: "Положение для меня здесь не очень привлекательно, и я буду рад, когда смогу отсюда исчезнуть. Р а м з а й".
      В редакции "Франкфуртер цайтунг" все было добротное и солидное: и само многоэтажное здание, и кабинеты редакторов, и мебель. В обшитых темным дубом помещениях как бы витал дух основателя газеты - банкира Леопольда Зоннемана. Но сотрудники ее, хоть и отутюженные, в белоснежных манишках и золотых пенсне, напоминали перепуганных мышей в клетках. Рихард, прежде чем идти к редактору, побродил по комнатам репортеров и кулуарам, потолкался в кафе, расположенном тут же, на первом этаже. И везде видел шушукающихся, испуганно озирающихся людей.
      Но вот Рихард прошел в кабинет главного редактора. Шеф, коренастый и толстый, казался маленьким рядом с громадным столом и массивными шкафами.
      Он прочел рекомендацию сановника из Берлина и расплылся в улыбке:
      - Весьма и весьма польщен, доктор Зорге!
      Шаром выкатился из-за стола, пожал Рихарду руку своей пухлой, потной ручкой, пригласил сесть в кресло и сам утонул в кресле напротив.
      - Мы всегда охотно печатали ваши корреспонденции, которые вы столь любезно присылали нам из Китая, - заворковал он. - И мы сочтем за честь считать вас постоянным нашим сотрудником. Мой высокий друг пишет, что вы хотели бы представлять нашу газету в Токио. Зачем искать счастья так далеко? Я мог бы предложить вам место здесь, во Франкфурте.
      - Да нет, знаете ли, меня увлек Дальний Восток.
      Редактор хитро посмотрел на него и подмигнул:
      - Да, да, подальше от греха... Что касается меня, я всецело одобряю вашу кандидатуру. Однако - он развел пухлыми ручками, - все вопросы, в том числе и кадровые, я могу решить только с согласия партийного комиссара при нашей газете. Разрешите проводить вас к нему?