Тот, кому знакома Маньчжурия, и особенно ее территория вдоль границы с Советской Россией, знает, что маньчжурская местность настолько пересечена, а дефиле в ней настолько ограничены, что на успешное нападение русских едва ли можно рассчитывать. Даже проход вдоль реки Сунгари может быть легко перекрыт. Следует еще напомнить только о неблагоприятных транспортных возможностях Сибири и тем самым о трудностях в снабжении русских войск. Таким образом, сырьевые базы и важные промышленные предприятия Маньчжурии можно было бы тоже считать в безопасности, исключая, конечно, возможность воздушного нападения. О наступлении Красной армии с фланга через Монголию тоже, так или иначе, едва ли может идти речь из-за трудных условий тамошней местности. Зато угроза для Владивостока в связи с возникновением Маньчжоу-Го по сравнению с прошлым возросла. А Северный Китай все больше превращается в буферную зону между Китаем и Манчжоу-Го, так что китайские войска едва ли могли бы напасть на японские войска в Маньчжурии с тыла.
      Однако с этими преимуществами соседствует ряд неудобств, которые нельзя недооценивать. Во-первых, не следует переоценивать доступные уже сегодня сырьевые источники и предприятия Маньчжоу-Го. Однако что еще важнее, в е р о я т н ы е м е с т а в о е н- н ы х д е й с т в и й н а х о д я т с я б о л ь ш е й ч а с т ь ю т а к- ж е д а л е к о о т я п о н с к о г о ц е н т р а, к а к
      М о с к в а о т Б е р л и н а. А пересеченность местности куда более велика, чем в привлеченном для сравнения случае. И даже при самой хорошей организации подвоза трудности в снабжении окажутся очень велики. Ибо сеть путей сообщения и на японской стороне нельзя измерять европейскими масштабами. Не следует забывать, что на всю Маньчжурию вместе с Кореей приходится одна-единственная двухколейная железная дорога Дайрен-Синцин. Все остальные железнодорожные пути, даже стратегически важная дорога, ведущая от Пусана на южной оконечности Кореи до Аньдуна и Мукдена, а так же новые дороги на севере от Сейсина и Расина на северной границе Кореи до Гирина и Харбина - причем все они лишь одноколейные - проложены по чрезвычайно тяжелой местности и оборудованы многочисленными, построенными зачастую на скорую руку сооружениями, которые, естественно, повышают уязвимость железных дорог. Прибавьте сюда недоброжелательно, а то и просто враждебно настроенное население, отчасти вооруженное и строго организованное, которое всеми средствами стало бы мешать продвижению войск. Продвижению, на которое, кстати, понадобились бы недели. Уже от этого идут соображения о содержании в Маньчжоу-Го самостоятельной армии, как это уже сделали Советы в Сибири. Однако если уже сейчас вооруженные силы ежегодно тратят в Маньчжоу-Го около 150 миллионов иен, то при осуществлении вышеупомянутого плана эта сумма легко удвоится.
      Картина омрачается сегодня еще, пожалуй, не вызывающим сомнения превосходством русских в воздухе. Кроме того, отодвигание границ нисколько не коснулось роли Владивостока как решительно важной военно-воздушной базы. Уже упомянутая фланговая позиция японцев на восточной границе Маньчжоу-Го, без сомнения, заставит русских соответственно укрепить крепость Владивосток и его аэродром. При быстром развитии авиации Владивосток становится наиболее опасной точкой для Японских островов.
      С тех пор, как господство на всех китайских морях и побережье, вплоть до его южных границ, стало стратегической целью, возросли и усложнились так же и задачи флота. Существенно расширившееся и здесь оперативное пространство таит в себе большую опасность того, что такое расширение операций значительно и притом неблагоприятно повлияет на позицию Англии. Но Формоза должна бы из японского форпоста превратиться в важнейший плацдарм японского флота.
      Но в одном пункте вооруженные силы посредством начинающейся "тотальной мобилизации" уже добились полного успеха. Готовность вооруженных сил как таковая, а так же готовность широких слоев народа последовать за вооруженными силами сегодня чрезвычайно высоки. Вопрос лишь в том, как удастся поддерживать это высокое моральное напряжение. Это с е р ь е з н ы й вопрос.
      Можно с уверенностью предположить, что как Советская Россия, так и Америка совершенно сознают невозможность активных действий против Японии в ближайшее время. Однако те же самые трудности мешают и Японии начать активные действия против вышеназванных вероятных противников. Продвижение в Сибирь через Китай или даже через Монголию было бы всего лишь повторением похода Наполеона на Москву. За Монголию придется пока бороться политическими средствами. Нападение на американское побережье было бы самоубийством; даже Гавайские острова на сегодня являются слишком отдаленной целью. Наступая на юг, Япония оказалась бы в опасном соседстве с Гонконгом и Сингапуром. Таким образом, если в Японии будут преобладать хладнокровные расчетливые соображения, то японская сторона тоже не станет в ближайшее время искать каких-либо военных решений.
      Военно-географическое положение Японии, по меньшей мере для армии, улучшилось, хотя объем задач теперь намного возрос. Для флота нынешнее военно-географическое положение страны, в связи с появлением новых задач, стало менее благоприятным, чем раньше. Что же касается военно-воздушных сил, то превосходство вероятного противника в воздухе снова сведено на нет выгодами, достигнутыми созданием Маньчжурии. Такова, на наш взгляд, мозаичная картина нового военно-географического положения Японии.
      5. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ОБЗОР
      Японские вооруженные силы смело и энергично вмешались в царившие уже многие годы застой и косность политической жизни в стране. Другие силы из гражданского населения, к сожалению, еще и сегодня недостаточно развиты, чтобы взять на себя эту задачу.
      Несомненно, что идеи японских вооруженных сил могут вызвать критику. Даже с точки зрения японца можно обнаружить противоречие между упомянутым указом императора Мэйдзи и большим политическим значением программы вооруженных сил в действительности. Можно поставить под сомнение и оригинальность одновременного признания и отрицания современных западных общественных институтов, которые Япония так жадно перенимала. Спорна и научность исторических представлений о прошлом японского народа, а так же возможность разрешения противоречия между ролью императорского дома и необходимостью практической диктатуры. Следует громко усомниться и в том, соответствует ли фактам рисуемая вооруженными силами картина опаснейшей угрозы, нависшей над Японией из-за границы. Можно было бы даже указать на серьезнейшее противоречие, а именно на то, что система предлагаемых японскими вооруженными силами реформ, начинающаяся "тотальная мобилизация" по сей день спокойно уживаются со все более ухудшающимся материальным положением широких кругов населения Японии. Однако эти и многие другие критические соображения не входят в круг наших задач, поскольку мы можем быть лишь дружественными наблюдателями дальнейшего развития Японии. Мы только позволим себе выразить надежду, что Япония, переживающая серьезный внутренний и внешнеполитический кризис, не переоценит своих возможностей в оценке того, что может вынести ее терпящее бедствия население в объеме внешнеполитических целей и в размере задач, подлежащих военному решению.
      "Цайтшрифт фюр геополитик".
      1935. №8.
      Последние строки - свидетельство политической и журналистской осторожности Рихарда Зорге.
      Кемпэйтай и токко
      С первого же дня пребывания в Японии Зорге почувствовал, что за ним установлена слежка.
      Впрочем, он готовился к этому. В Стране восходящего солнца издавна подозрительно относились к каждому чужеземцу. И для этого, если обратиться к истории, у японцев имелись основания. Первого европейца, который проник на острова в конце XVI века, испанского миссионера Пьетро Баптисту, пытавшегося склонить "туземцев" к христианству, они попросту распяли. Для иностранцев Япония была "открыта" лишь в 1853 году, и открыта силой оружия. До этого на протяжении столетий императоры и сёгуны - военачальники осуществляли политику строжайшей изоляции страны от внешнего мира: ни один чужеземец не мог проникнуть на острова, и ни один местный житель - покинуть их. Но вот к острову Рюкю подошла эскадра "черных кораблей": их привел американец, коммодор Перри. Следом за Рюкю американцы с оружием вступили на Окинаву, а спустя год "черные корабли" встали на рейде в заливе Эдо, у японской столицы. Под наведенными на город орудиями американцы навязали империи неравноправный договор, принудивший японцев открыть свои порты для торговли с Соединенными Штатами. Вслед за США к этим берегам устремились корабли других государств. Япония вынуждена была уступить силе. Но не простила насилия и в каждом иностранце заведомо видела недруга. Власти воспитывали народ в недоверии и подозрении к чужеземцам.
      Слежка за иностранцами велась всесторонняя и изощренная. Как было известно Рихарду, ею занималось несколько организаций: специальный отдел токко - секретная служба высшей полиции при Министерстве внутренних дел, и кемпэйтай - военная жандармерия, подчинявшаяся Военному министерству.
      Правда, насколько Зорге мог судить, особого внимания именно к его персоне токко и кемпэйтай не проявляли - шпики попросту всюду неотступно следовали за ним. Это было Рихарду даже на руку: в случае чего, если заблудится в улочках, можно обратиться к ним за помощью. Вскоре он знал каждого из них в лицо. Особенно усердных он подзывал к себе и дружелюбно говорил:
      - Парень, мы уже хорошо знаем друг друга. Ну какой смысл тебе мокнуть под дождем? Отпускаю тебя на ночь...
      Следили за ним и агенты-женщины. Для маскировки эти сыщицы в кимоно таскали за собой детишек. Но у Рихарда был зоркий глаз профессионала.
      Он полагал, зная методы японской полиции, что за ним будут не только следить, но и попытаются проникнуть в его мысли. И он не ошибся.
      Машина уже ждала его у подъезда отеля. Аритоми Мацукава взялся за ручку дверцы:
      - Прошу вас, коллега!
      "Любопытно, чем все это кончится?" - подумал Рихард, опускаясь на потрескавшееся кожаное сиденье.
      Мацукава назвал шоферу адрес. Потом, повернувшись к Зорге, пояснил:
      - Ехать всего минут пятнадцать. Но за это время вы успеете перенестись в совершенно новый мир.
      - Уж не хотите ли вы сказать, что через четверть часа мы окажемся в Советской России? - пошутил Рихард.
      - О нет, смею вас заверить, дорогой коллега, что мой дом меньше всего напоминает Кремль, - стараясь попасть в тон, ответил Мацукава.
      Этот моложавый, энергичный японец со скуластым лицом был одним из местных журналистов, с которым Зорге уже успел познакомиться. Аритоми сотрудничал в "Дзи-дзи" - довольно влиятельной консервативной газете, связанной с правящими политическими кругами Японии. У журналиста был веселый нрав, живой ум, он был общителен и не раз сам предлагал себя в гиды в вечерних прогулках Рихарда по городу. Но тот из вежливости отказывался. Коренной токиец, Аритоми знал город как свои пять пальцев. Он не был силен в архитектуре, но мог безошибочно сказать, в каком районе располагалось то или иное учреждение или увеселительное заведение. На первых порах Рихард нуждался в таком человеке. Сам он не осилил бы этот огромный город.
      Несколько дней назад Аритоми предложил Рихарду провести воскресенье в его доме. Это было заманчиво. Обычно японцы редко приглашают друг друга в гости, а уж для чужеземца оказаться в жилище токийца - случай исключительный. Чтобы не выдать своей радости, Рихард вежливо отказался. Но Мацукава настаивал: ему, журналисту, дескать, будет полезно увидеть, как живут настоящие японцы. Зорге с этим согласился. Ему к тому же хотелось проверить свое наблюдение. К чему это явное желание Мацукавы завоевать его расположение? Временами Аритоми был просто навязчив. А однажды, придя в отель, Зорге увидел его у стойки портье - разговор был явно конфиденциальным. Конечно, все это еще ничего не значило. Вполне возможно, что Аритоми хотел повысить услужливое внимание в отеле к своему другу или оказался там по иной личной причине.
      Во всяком случае, Рихарду пора было поближе узнать этого человека. Газета "Дзи-дзи" тесно связана с крупнейшими японскими монополиями, и Мацукава мог бы со временем стать одним из источников информации.
      Машина остановилась возле невысокого каменного забора.
      - Похоже, я даже отсюда чувствую аромат черепашьего супа, - подмигнул Аритоми Рихарду, помогая ему выбраться из такси. - Ставлю десять против одного, что вы не ели ничего подобного. Суп из молодой черепахи - коронное блюдо моей жены.
      Рихард шагнул за калитку и осмотрелся. После шума и духоты в центре Токио этот крошечный садик перед опрятным легким домом показался ему райским уголком. Два дерева отбрасывали прохладную тень. Кустики карликовой японской сосны распростерли свои пушистые лапы над самой землей, усыпанной мраморной крошкой. Живописное нагромождение пористых серых валунов известняка образовывало миниатюрный грот. Из сумрака пещерки бежал тонкий поток воды. Ручеек впадал в прозрачное озерцо величиною с медный таз.
      Аритоми запер калитку и медленно повел Рихарда по тропинке, выложенной плоскими замшелыми зеленоватыми камнями.
      - Говорят, дом англичанина - его крепость, - развлекал и просвещал он гостя. - Жилище японцев совсем не воинственно. Оно стоит открытым на все четыре стороны, и солнце проникает во все его уголки. Мы считаем, что наш дом ведет начало от древней туземной хижины. Скорее всего, оно так и есть. Мы живем по законам теплых стран. Дом японца - тихая пристань, в которой обретают покой. Сейчас, коллега, вы сами убедитесь в этом.
      Мацукава толкнул дверь, и они вошли в просторную светлую прихожую. Она была совершенно пуста. Лишь у самого порога стояли две пары мягких бархатных туфель. Входить в дом в уличной обуви в Японии не полагалось.
      За прихожей - большая комната. Собственно, она и составляла весь дом. Вместо окон - деревянные решетки из легких планок, оклеенные полупрозрачной бумагой.
      - Не удивляйтесь, - улыбнулся хозяин. - Это только на день одна комната, а ночью выдвигаются вот эти перегородки - фусама, и по желанию можно превращать комнату в несколько спален.
      Рихард обратил внимание на то, что в этой комнате нет не только безделушек, обычных для дома европейца, но даже и мебели. Только в центре ее, в нише торцовой стены, висел какой-то свиток и рядом стояла ваза с цветами. Пол устилали соломенные маты.
      - В таком вот доме почти не уединишься, - говорил Аритоми. - Но в дружной семье это ни к чему. Не так ли? У вас, господин Зорге, наверно, тоже есть семья?
      Рихард помедлил с ответом. Вспомнил лицо Кати: "Как она там?.."
      - К сожалению, нет, - ответил он. - Боюсь, что не создан для семейной жизни. Друзья считают, что по натуре я закоренелый холостяк.
      - Понимаю. Стоит ли с головой бросаться в реку, когда хочешь только напиться? - пошутил Мацукава.
      Зорге поморщился:
      - Я не сторонник такой философии. Просто жены таких бродяг, как я, бывают не очень-то счастливы.
      В его голосе прозвучало столько искреннего сожаления, что собеседник поспешил извиниться за свою бестактность.
      Обед был восхитительным. Гость не уставал расхваливать кулинарное искусство изящной госпожи Мацукава. Хозяйка сияла от гордости и радости. Одно блюдо сменяло другое. Вкус их оказался очень своеобразным, и Рихард живо интересовался, из чего приготовлено каждое. Оказывается, тут были и рыба, и корень садового чертополоха, и листья хризантемы, и водоросли, и побеги молодого бамбука, осьминоги, кальмары, каракатицы - все в микроскопических долях, и вся эта живность в сыром и лишь немножко подквашенном виде. При этом каждое блюдо в маленькой пиале выглядело чрезвычайно аппетитным и было действительно превосходным на вкус. Хозяин дома то и дело подливал в фарфоровую чашечку гостя подогретую рисовую брагу - саке. В конце десерта госпожа Мацукава принесла мокрые, крепко отжатые салфетки, которыми полагалось обтереть лицо и руки.
      - Не угодно ли перед чаем отдохнуть на краешке нашей природы? предложил Аритоми.
      Рихард кивнул, предвкушая еще один национальный обряд, о котором он много слышал: чайную церемонию.
      Они вышли на широкую веранду и опустились в шезлонги. Воздух, пропитанный ароматом цветов, едва колебался. Мацукава откупорил бутылку, плеснул в стаканы желтоватую влагу. Звякнули о стекло кусочки льда.
      - Чайная церемония сохранена с глубокой древности, - пояснил Аритоми. - Это не просто времяпрепровождение за столом. Чаепитие должно вызвать состояние, которое поможет сосредоточиться на созерцании и размышлении о жизни.
      Хозяйка дома с глубоким поклоном пригласила гостя следовать за нею. Теперь они направились не в дом, а к строению, которое виднелось поодаль в саду. К нему вела узкая дорожка из камня. Перед входом стоял каменный сосуд с водой. Подражая хозяевам, Рихард ополоснул руки и рот. Вход был очень узким, и Зорге подумал, что не сможет войти.
      - Смелее! - подбодрил его Аритоми и сам едва ли не стал на четвереньки. - Дверь так узка не случайно: она должна напоминать нам о скромности и смирении.
      Но само помещение оказалось просторным и выглядело таким же строгим, как в доме: его украшали картина и ваза с цветами.
      Они сели за низенький стол. Хозяйка, заварив зеленый чай, начала взбивать его бамбуковой кисточкой, пока не поднялась пена. Движения японки были неторопливы, расчетливы и ритмичны. И все выглядело как старательно поставленный спектакль.
      - Не чувствуете ли вы успокоение и примиренность? - тихо говорил Аритоми. - Не напоминают ли вам эти лопающиеся пузырьки что-то не сбывшееся в жизни? Не думаете ли вы о бренности нашего существования?
      Действительно, за все эти месяцы в чужой стране Зорге впервые почувствовал себя отдохнувшим. Однако мысль, тревожившая Рихарда до прихода в этот дом, не оставляла его.
      Гость и хозяева снова вернулись в сад. Наступала ночь. Сияла луна.
      - Сознайтесь, дорогой коллега, - нарушил молчание Аритоми, - не очень-то хочется возвращаться к повседневном заботам после вот такого свидания с ее величеством природой.
      - Пожалуй, - отозвался Рихард. - Откровенно говоря, мне уже порядком надоело таскаться по космополитическим приютам вроде отеля "Тэйкоку". При всем своем великолепии они не более чем бетонные клетки.
      - Да, да, вы совершенно правы. Я бы не перенес и недели такой жизни.
      - Вам это и не грозит, - сказал Рихард. - А если и доведется когда-нибудь стать постояльцем отеля, то вряд ли вы испытаете те неудобства, с которыми я сталкиваюсь чуть ли не каждый день.
      - Разве вас плохо обслуживают?
      - Нет, прислуга безупречна, но что бы вы сказали, если во время вашего отсутствия кто-то постоянно копался в ваших личных вещах и даже не пытался скрыть этого?
      - Это возмутительно! - воскликнул Мацукава. - Наша полиция полагает, что все чужеземцы - шпионы. Конечно, у нас немало врагов, но нельзя же видеть их в каждом иностранце. Обещаю вам помочь. Завтра же позвоню в отель и потребую, чтобы эти безобразия прекратились. Подозревать нашего уважаемого коллегу. Какая глупость!
      - Вы очень обяжете меня, - проговорил Рихард. - Надеюсь, это вас не затруднит: ведь вы знакомы с нашим портье?..
      - Почему вы думаете, что знаком? - искренне удивился Аритоми.
      - Я видел однажды, как вы оживленно беседовали с ним, и подумал, что вы приятели.
      - Вы ошиблись, дорогой Рихард, - сказал Мацукава, с трудом скрывая замешательство. И тут же добавил: - Я действительно заходил к вам в отель купить поздравительных карточек.
      "Экспромт удался", - подумал Рихард. Теперь он и не сомневался, что встреча Мацукавы с портье была не случайна...
      * * *
      Он отстукивал у себя на машинке корреспонденцию для "Франкфуртер цайтунг", когда в дверях раздался звонок.
      "Кто бы это мог быть?.."
      На пороге стоял Мацукава.
      - Вы? - изобразил удивление Рихард.
      - И не один, - расплылся в улыбке японец. - Разрешите представить вам моего нового знакомого, Рихард-сан. - Он пропустил вперед стоявшего за ним европейца. - Это господин Лаптев. Игорь Владимирович Лаптев из России...
      Зорге наклонил голову:
      - Прошу, господа!
      - Мы бродили неподалеку и решили зайти. Надеюсь, не очень помешаем вам? - оправдывался Аритоми.
      Рихард достал рюмки:
      - Что будем пить?
      - Не знаю, как господин Лаптев, а я предпочитаю что-нибудь покрепче, сказал Мацукава.
      Рихард откупорил бутылку джина. Внимательно оглядел спутника японца. Все молча выпили. Лаптев, казалось, был чем-то подавлен и до сих пор не проронил ни слова. Зато Мацукава болтал без умолку, рассказывая о том, что Лаптев недавно приехал из Маньчжурии, прежде работал в Харбине, бывал в Шанхае, а сейчас хотел бы устроиться в Токио.
      "Не встречался ли я с ним в Китае? - насторожился Рихард. - Что означает этот нежданный визит?"
      Мацукава с интересом оглядел номер, подошел к громоздившейся на столе стопке книг, которые Рихард накупил в токийском "Латинском квартале". Начал листать манускрипт по истории Японии.
      Зорге и Лаптев остались за чайным столиком. Русский сам налил себе рюмку, залпом осушил ее и, бросив быстрый взгляд в сторону Мацукавы, неожиданно заговорил по-русски:
      - Ах, господин Зорге, если бы вы только знали, как тяжело одинокому, бездомному человеку в этой проклятой стране! Пятнадцать лет назад я бросил свой дом в Омске и бежал в Маньчжурию подальше от всяких перемен, от революции. В Харбине женился, работал на железной дороге, все шло хорошо, пока не пришли японцы... Конечно, можно было бы вступить в какой-нибудь белогвардейский легион. Но я не хочу делать ничего плохого для своей родины, я не предатель, я хочу вернуться в Россию честным человеком. Помогите мне! - На глазах Лаптева навернулись слезы.
      Рихард недоуменно-вопросительно посмотрел на Аритоми:
      - Переведите-ка мне, что говорит этот господин.
      Мацукава не откликнулся и продолжал сосредоточенно листать книгу.
      Зорге подошел к нему. Повторил вопрос.
      - Не надо, - остановил его Лаптев, говоря уже по-английски. - Мацукава вам не поможет.
      - Что вы просили перевести? - повернулся к ним Аритоми.
      - Ничего, кажется, мы засиделись и мешаем господину Зорге работать.
      Они выпили еще по рюмке и распрощались. Запирая дверь, Рихард подумал: в чем, однако цель этого визита? Еще одна проверка?
      Но он прекрасно понимал, что и эти наивные шпики на улицах, и грубоватая "работа" Мацукавы - лишь часть общей слежки, которая организована за каждым иностранцем. Достаточно неосторожного слова, шага, одной расшифрованной радиограммы или перехваченной со связником "оказии" и все рухнет в один миг: кемпэйтай и токко изощренны и хитры. Поэтому под видом непринужденности и беспечности - осторожность, осторожность и еще раз осторожность! Рассчитывать свои действия на десять ходов вперед, предугадывая каждый очередной ход японской контрразведки.
      Настороженность не оставляла его теперь ни на минуту.
      "Соловьиный пол"
      Когда Рихард в очередной раз наведался в посольство, там в холле его ожидал сюрприз.
      - Дорогой друг, рад, что мы опять встретились! - Навстречу ему шел Ойген Отт. На плечах его мундира красовались новенькие погоны полковника.
      - О, с повышением! - приветствовал его Зорге.
      - С двойным: я вернулся сюда в ранге военного атташе посольства, - не скрыл удовольствия Отт и многозначительно добавил: - Наша работа произвела наверху впечатление.
      - Буду рад помогать вам и впредь, - сказал Зорге.
      Для себя же он с удовлетворением отметил: расчет на "серую лошадку" оказался правильным. Впрочем, он предвидел такой ход событий: при Гитлере кадровые военные будут приобретать в дипломатическом аппарате все больший вес. Правда, Берлин мог направить Отта в другую страну. Что ж, надо и в дальнейшем помогать ему в его продвижении по служебной лестнице.
      Расположение и доверие полковника к корреспонденту "Франкфуртер цайтунг" неуклонно росли. Через некоторое время Зорге уже передавал в Центр:
      "Когда Отт получает интересный материал или сам собирается что-нибудь написать, он приглашает меня, знакомит с материалами. Менее важные материалы он передает мне на дом для ознакомления. Более важные секретные материалы я читаю у него в кабинете".
      Став военным атташе и, по-видимому, заручившись чьей-то надежной поддержкой в Берлине, полковник держался уже не так тихо и скромно, как раньше. Наоборот, он ступал по коридорам посольства громко, словно на плацу, фигура и выражение его лица приобрели резкость, губы то и дело кривила высокомерная усмешка.
      Раньше он всячески избегал высказывать свои взгляды. Теперь, оставаясь наедине с Зорге, безапелляционно разглагольствовал:
      - Мы, немцы, самая воинственная на земле нация, и самые славные страницы нашей истории - это страницы войны. А в Германии мы, военные, самые достойные люди. Бог вложил в наши руки меч для спасения цивилизации, и мы должны исправить историческую несправедливость - добыть для Германии жизненное пространство. "Огнем и мечом" - я признаю и принимаю этот девиз средневековых рыцарей.
      Зорге понимал, что все эти афоризмы из речей Гитлера и Геббельса выражали, однако и его нравственную суть.
      Полковник с удовольствием, растроганно говорил о том, что в Германии создаются отряды "гитлерюгенда":
      - Да, воспитание в рыцарском духе должно начинаться для каждого немца с колыбели. Всем членам "гитлерюгенда" вручают кинжалы, на которых выгравировано: "Кровь и честь".
      "Мрачные вести, - думал, слушая его, Рихард. - Гитлер хочет заставить всю нацию смотреть на мир через прицел пушек".
      Как-то Отт позвал Рихарда в свой кабинет, запер дверь на ключ и кивнул на стол, заваленный бумагами:
      - Не успеваю - столько работы. Помоги мне.
      Зорге глазам своим не поверил: на столе лежали таблицы сверхсекретного германского кода.
      - Что это за чертовщина? - Он небрежно показал на бумаги.
      - Сейчас я тебе объясню. Будешь помогать мне составлять и шифровать радиограммы.
      ...С очередным связным копии германского кода были отправлены в Центр.
      С Оттом Рихард был на дружеской ноге, но не строил иллюзий. Он прекрасно понимал, на чем основано расположение к нему военного атташе, да и других сотрудников посольства, представителей германских промышленных кругов в Токио, коллег журналистов. Об этом прямо сказал посол Дирксен: на глубоком знании дальневосточных проблем, на блеске уже знаменитого журналистского имени. Но для того чтобы сохранить этот блеск, надо неутомимо углублять свои знания, очень много работать.
      Об этом несколько лет спустя Рихард Зорге писал:
      "Я был твердо уверен, что, если мы хотим добиться успешного выполнения наших разведывательных целей в Японии, необходимо хорошо разбираться во всех вопросах, которые имеют хотя бы самое небольшое отношение к нашей миссии. Другими словами, я считал, что нельзя с головой уходить только в техническую и организационную работу, а именно: получив приказ, сообщить его товарищам и послать донесение в Москву. Как руководитель разведывательной группы, действующей за границей, я не мог допустить такого упрощенного понимания своих обязанностей. Безусловно, сбор информации сам по себе является важным делом. Но я считал, что еще более важно развивать способности впитывать в себя эту информацию, разбираться в общей политической обстановке и оценивать ее. Поэтому, естественно, нужно было постоянно глубоко анализировать и изучать проблемы Японии... Вот почему я, как только сошел на берег Японии, сразу посвятил себя всестороннему изучению японских проблем... Для работы в Японии общая подготовка, которую дала мне жизнь, имела ничуть не меньшее значение, чем знания, которые я получил во время учебы в университете. Я разбирался в экономике, истории, политике европейских стран... Уже во время пребывания в Китае я считал, что имею общее представление о Японии, и написал несколько работ об этой стране. В связи с этим я хочу добавить, что, занимаясь вот таким предварительным изучением и накапливанием знаний, я старался подходить ко всем вопросам с точки зрения марксизма... При изучении предмета с марксистской точки зрения необходимо обязательно анализировать основные вопросы во всех областях жизни - в экономике, истории, социологии, политике, идеологии, а так же в культуре. Поэтому я считаю, что, если мы хотим разобраться в основных проблемах какого-либо государства, такой метод исследования, естественно, сильно облегчит нам работу. С осени 1933 года, используя такой метод, я и приступил к детальному изучению проблем Японии. У меня дома было от 800 до 1000 книг... В основном это были книги о Японии. В свою библиотеку я собрал все, что попалось мне в руки из японских книг, изданных в переводе на иностранные языки, наиболее ценные работы иностранцев, посвященные Японии, лучшие переводы основных произведений японской художественной литературы... Я много занимался изучением древней истории Японии... политической истории древнего периода, а так же социальной и экономической истории... Все это я использовал в качестве материала для изучения истории японской экспансии начиная с древнего времени... Одновременно я сделал много переводов, касающихся экономики и политики древней Японии, которые очень пригодились мне в моей исследовательской работе. Изучение вопросов экономики и политики современной Японии без такой подготовки было бессмысленным делом. Я очень подробно изучал аграрную проблему, потом переходил к мелкой промышленности, средней и наконец тяжелой индустрии. Я, конечно, изучал так же общественно-социальное положение японского крестьянина, рабочего и мелкого буржуа... Я использовал по возможности непосредственно японские материалы, в моем распоряжении были экономические журналы и публикации правительственных органов. Я интересовался так же развитием японской культуры и искусства с древних времен... Вдобавок к своей библиотеке я пользовался библиотекой посольства, личной библиотекой посла, библиотекой Восточноазиатского германского общества в Токио, особенно богатой научной литературой. В этом обществе часто устраивались научные конференции и лекции, на которых, как правило, обсуждались вопросы истории Японии. Я сблизился в какой-то степени со своими немецкими знакомыми, проявлявшими интерес к этим проблемам, и обменивался с ними мнениями.