Большинство сидело с осовелым видом - хороший признак, но человек десять листали отчет, и трое-четверо делали пометки: Уэстгейт, например, который сам хотел пролезть в правление, и потому можно было поручиться, что он строит какую-нибудь каверзу - испытанный способ сутяг; потом Баттерсон, который тоже хотел попасть в правление и потому наверняка будет поддерживать директоров - испытанный способ льстецов; кроме того, элементарное знание людей подсказывало секретарю, что тот субъект, который заявил, что лучше отправляться по домам, тоже выскочит с чем-нибудь неприятным. Директор закончил выступление, погладил пальцами бороду и сел на место.
      Последовала секундная пауза. Затем встали одновременно Уэстгейт и Баттерсон. Увидев, что председатель кивнул Баттерсону, секретарь подумал: "Ошибка! Надо было сначала дать слово Уэстгейту и тем самым ублажить его". Но в том-то и беда, что старик не имеет представления о suaviter in modo! {Приятном обхождении (лат.).} Поощренный мистер Баттерсон, сказал, что он "хотел бы, если будет позволено, поздравить правление с тем, что оно, как опытный кормчий, так плавно провело корабль Компании по бурным водам прошлого года. До тех пор, пока у руля находится достойный председатель, он, Баттерсон, не имеет ни малейшего сомнения, что, хотя барометр все еще стоит низко и... гм... критический период не миновал, они могут рассчитывать на усмирение крепкого ветра, можно даже сказать... гм... шторма. Надо признать, что нынешний дивиденд - четыре процента - отнюдь не может удовлетворить всех присутствующих ("Слушайте, слушайте!"), но лично он - и он надеется, что и другие - здесь мистер Баттерсон оглядел собрание - понимают, что при сложившихся обстоятельствах четыре процента прибыли - это все, на что они имеют основание... гм... надеяться. Он полагает, что реализуя смелые, ко, по его мнению, надежные мероприятия, которые намечены правлением, они могут с некоторой уверенностью ожидать наступления более отрадного будущего. ("Нет, не можем!") Кто-то из акционеров сейчас сказал: "Нет, не можем!". Это, вероятно, указывает на известное сомнение в том, что планы, предложенные нашему собранию, целесообразны. ("Вот именно!") В таком случае хотелось бы сразу отмежеваться от маловеров. Их председатель, человек, который неоднократно доказывал свою проницательность, предусмотрительность и мужество во многих и сухопутных и... гм... морских делах, не стал бы участвовать в этом начинании, если бы не имел на то достаточно веских оснований. По его, мистера Баттерсона, глубочайшему убеждению, их Компания находится в надежных руках, и он счастлив полностью поддержать предложенные мероприятия. Как хорошо сказал председатель в своей речи: "Vestigia nulla retrorsum!" Акционеры согласятся с ним, что это лучший девиз для англичанина. Кхе-м!"
      Мистер Баттерсон сел на место. Поднялся мистер Уэстгейт.
      Он сказал, что хочет узнать подробнее, гораздо подробнее об этом предложении, которое, на его взгляд, является весьма и весьма сомнительным... ("Да, - подумал секретарь, - я же говорил старику, что надо побольше рассказать...") Кому первому, например, было сделано предложение со стороны Пиллина? Председатель говорит, что ему. Отлично! Но почему Пиллин продает суда, если стоимость морских перевозок должна, как нас уверяют, возрасти?
      - Значит, он другого мнения.
      - Совершенно верно! Так вот, и по моему мнению, стоимость перевозок упадет, и Пиллин прав, что хочет продать суда. Отсюда следует, что покупать их нам нельзя ("Слушайте, слушайте!" "Нет, нет!"). У Пиллина в правлении сидят толковые люди. Что там председатель говорит? Нервы? Неужели он в самом деле хочет уверить нас, что эта продажа вызвана слабыми нервами?
      Председатель кивнул.
      - Это мне кажется по меньшей мере фантастическим предположением, но сейчас оставим это в стороне и ограничимся вопросом: на чем конкретно основана уверенность председателя? Что именно побуждает правление навязывать нам в такое неблагоприятное время то, что я не колеблясь назову скоропалительным решением? Одним словом, я хочу ясности, полной ясности в этом деле.
      Мистер Уэстгейт сел.
      Как же теперь поступит председатель? Положение затруднительное: председатель беспомощен, другие директора как-то равнодушны. И тут секретарь острее, чем всегда, почувствовал нелепость того, что он, который несколькими продуманными фразами мог так легко обвести собрание вокруг пальца, - всего лишь мелкая сошка. Но вдруг он услышал глубокий рокочущий вздох, который предшествовал обычно выступлениям председателя.
      - Кто-либо еще из джентльменов хочет что-нибудь сказать, прежде чем я поставлю вопрос на голосование?
      Так он только раздразнит их! Ну, конечно, тот субъект, который кричал, что можно идти по домам, уже вскочил на ноги. Какую гадость он еще надумал?
      - Мистер Уэстгейт требует полной ясности. Мне тоже не нравится это дело. Я никого ни в чем не обвиняю, но мне кажется, что за этим что-то кроется и акционеры должны обо всем знать. И не только это! Говоря по совести, мне отнюдь не доставляет удовольствия терпеть самоуправство человека, который - каков бы он ни был в прошлом - теперь совсем не находится в расцвете сил.
      У секретаря перехватило дыхание: "Так я и знал! Этот скажет - ножом отрежет!"
      Подле себя он снова услышал ворчание. Председатель побагровел, поджал губы, маленькие глазки его стали совсем синими.
      - Помогите мне встать! - сказал он.
      Секретарь помог ему подняться и затаил дыхание. Председатель выпил воды, и его голос, неожиданно громкий, разорвал зловещую тишину.
      - Ни разу в жизни мне не приходилось выслушивать подобных оскорблений. На протяжении девятнадцати лет я отдавал все силы для вашего блага, леди и джентльмены, и вы знаете, каких успехов достигла наша Компания. Я самый старший по возрасту среди присутствующих здесь и смею надеяться, что мой опыт по части морских перевозок несколько богаче, чем у двоих джентльменов, которые выступали здесь. Леди и джентльмены, я делал все, что мог, и если говоривший последним джентльмен действительно думает то, что сказал, то вам решать, поддержите ли вы обвинение, задевающее мою честь, или нет. Эта операция вам выгодна. Успех всегда в движении, и лично я никогда не соглашусь коснеть в бездеятельности. Если вам угодно коснеть, поддержите этих джентльменов, и больше не о чем разговаривать. Повторяю: стоимость перевозок возрастет еще до конца года, покупка выгодна, более чем выгодна, я, во всяком случае, так считаю. Ваше право отвергнуть это предложение. В таком случае я подаю в отставку.
      Председатель сел. Украдкой посмотрев на него, секретарь с воодушевлением подумал: "Браво! Кто бы мог поверить, что он сумеет так поднять голос как раз в нужный момент? И какой тонкий ход насчет чести! Удар наверняка, что и говорить! А все-таки дела могут принять иной оборот, если тот субъект в заднем ряду возьмет слово: у старика просто не хватит сил отразить второй удар. Кто это там? А, старик Эпплпай хочет что-то сказать. Ну, этот не подведет!"
      - Я без колебаний заявляю, что являюсь старым другом председателя, многие из нас - старые его друзья, и потому мне, как, несомненно, и другим, больно было слышать эти незаслуженные оскорбления. Если он и стар годами, то ума и мужества у него больше, чем у молодого. Нам бы всем быть такими энергичными, как он. Мы обязаны поддержать председателя, да, да, обязаны! ("Слушайте, слушайте!")
      Секретарь облегченно вздохнул: "Пронесло!" - и почувствовал какое-то непонятное волнение, когда председатель, точно деревянная игрушка, качнулся в поклоне в сторону старого Эпплпая, и тот тоже качнулся в ответ. Потом он заметил, что поднялся акционер, сидевший у двери. "Кто это? Знакомое лицо... А, Вентнор, стряпчий, один из кредиторов председателя! Они как раз сегодня собираются снова прийти к нему. Что-то будет!"
      - Я не могу согласиться с предыдущим оратором: личные симпатии и антипатии не должны сказываться на нашем суждении в этом деле. Вопрос крайне прост: как оно отразится на наших карманах? Не скрою, я шел сюда с некоторыми опасениями, но поведение председателя рассеяло их. Я поддерживаю предложение правления.
      Секретарь думал: "Все как будто верно, но он как-то странно говорит, очень странно".
      После длительного молчания председатель объявил, не поднимаясь с места:
      - Предлагаю утвердить отчет и счета. Кто "за", прошу голосовать обычным путем. Кто против? Принято.
      Секретарь записал имена тех, кто голосовал против, - их было шестеро. Мистер Уэстгейт воздержался.
      Четверть часа спустя секретарь стоял посреди быстро пустеющей комнаты и называл имена репортеру. Тот бесстрастно вопрошал:
      - Так вы говорите, "Хейторп" пишется через "э"? Через "е"? Понятно. Он, видимо, очень стар. Благодарю вас. Вы позволите мне взять эти листки с речью? Гранки вам прислать? Так вы сказали: через "э"? Ах, да, "е", простите! До свидания!
      Секретарь думал: "Что происходит с этими людьми? До сих пор не знать председателя!.."
      2
      По возвращении в контору Компании старый Хейторп сидел, покуривая сигару и жмурясь, как сытый кот. Он вспоминал одержанную победу, отсеивая своим старческим, но еще тонким и гибким умом ценное зерно от соломы недоверия. Уэстгейт не страшен: он вечно будет недоволен до тех пор, пока они не заткнут ему рот, предоставив место директора, но этого не случится, пока бразды правления в его руках! А у того субъекта, что сидел в заднем ряду, просто дурной характер. "За этим что-то кроется". Неужели подозревает чтонибудь? Да, кроется, ну и что? Они должны считать это удачей - получить за такую цену четыре судна, и все благодаря ему. Вызывало сомнения последнее выступление. Этот Вентнор, которому он должен деньги, - что-то странное проскальзывало в его тоне, как будто он хотел сказать: "Я чую недоброе". Ну что ж, через полчаса придут кредиторы, и все выяснится.
      - Мистер Пиллин, сэр.
      - Просите!
      Вошел Джо Пиллин; его тощая фигура совершенно терялась в меховом пальто. Седеющие бакенбарды окаймляли худое, покрасневшее от мороза лицо: на улице шел снег.
      - Как ты себя чувствуешь, Сильванес? Не страдаешь от этого холода?
      - Мне жарко, как в печке. Снимай пальто, садись!
      - Нет, боюсь простудиться. У тебя, наверное, огонь внутри. Итак, покупка утверждена?
      Старый Хейторп кивнул. Скользя, как тень, Джо Пиллин подошел к двери и проверил, закрыта ли она. Потом возвратился к столу и тихо сказал:
      - Ты знаешь, это большая жертва с моей стороны. Старый Хейторп улыбнулся.
      - Ты подписал обязательство?
      Джо Пиллин вытащил из кармана бумаги, осторожно развернул их и показал подпись:
      - Не нравится мне все это. Но теперь уже ничего не отменишь.
      Старый Хейторп ответил со смешком:
      - Как не отменишь смерть.
      Голос Джо Пиллина зазвенел дискантом:
      - Мне страшно неприятно, когда что-нибудь нельзя вернуть. Ты взял меня на испуг, сыграл на моих слабых нервах.
      Рассматривая подписи, старый Хейторп пробурчал:
      - Скажи своему юристу, чтобы он ненадежнее припрятал эту бумагу. Он, должно быть, считает тебя донжуаном, Джо.
      - Представь, что после моей смерти это станет известно жене!
      - Ну, пилить тебя она уже не сможет, и тебе там в аду не станет жарче.
      Джо Пиллин убрал документ под пальто и издал странный, всхлипывающий звук. Он не выносил, когда шутили такими вещами.
      - Все вышло, как ты хотел, всегда получается потвоему. Но кто эта миссис Ларн? Я ведь должен это знать. Боб, кажется, видел ее в твоем доме. А ты говорил, что она не бывает там.
      Старый Хейторп заговорил, смакуя каждое слово:
      - Муж этой дамы был моим сыном от женщины, которую я любил до женитьбы. Ее дети - мои внуки. Ты помог обеспечить их. Это лучшее, что ты сделал в жизни.
      - Н-не уверен. Мне не нужно было спрашивать. Теперь сомнения совсем одолеют меня. Как только передача будет закончена, я уеду за границу. Этот холод - смерть для меня. Ты бы дал мне рецепт, как не мерзнуть.
      - Смени внутренности.
      Джо Пиллин смотрел на своего друга с какой-то тоской.
      - Хоть ты и сильный человек, долго тебе не протянуть, жизнь на ниточке висит.
      - Ниточка еще крепкая, дорогой.
      - Ну, прощай, Сильванес! Мне пора домой. Ты плохой утешитель!
      Он надел шляпу и, потерявшись в своем меховом пальто, вышел в коридор. На лестнице ему встретился человек и сказал:
      - Как поживаете, мистер Пиллин? Я знаком с вашим сыном. Были у председателя? Продажа, как я понимаю, утверждена. Надеюсь, мы не прогадаем, но вы, разумеется, думаете иначе?
      Джо Пиллин внимательно посмотрел на собеседника из-под полей шляпы.
      - Мистер Вентнор? Благодарю вас! Сегодня очень холодно, не правда ли?
      И, сделав это осторожное замечание, он пошел вниз.
      Оставшись один, старый Хейторп размышлял: "Ейбогу, дрожит, как осиновый лист! Такому жиань - сплошные неприятности! Он боится всего, прямо-таки сжился со страхом, бедняга!" Чувство подъема и легкости, которого он не знал вот уже много месяцев, наполнило ему грудь. Теперь те двое ребятишек избавлены от нужды!
      Сейчас он разделается с проклятыми кредиторами и отправится навестить внуков. Имея двести фунтов в год, мальчишка поступит в армию - самое подходящее место для такого сорванца. Девчонку в любой момент можно сбыть с рук, но ей нет необходимости выскакивать замуж за первого попавшегося бездельника. Что до их мамаши, то пусть она сама заботится о себе: ей нужно иметь каждый год не меньше двух тысяч, чтобы распутываться с постоянными долгами. Но будьте покойны, она наглостью и лестью сумеет вывернуться из любой переделки! Следя за тем, как вился и пропадал дымок от сигары, он внезапно почувствовал, в каком напряжении находился последние шесть недель, как старательно гнал мысли о сегодняшнем общем собрании. Да, дела могли принять совсем иной оборот. Он хорошо знал расстановку сил в правлении и вне его и особенно тех, кому до смерти хотелось бы от него избавиться. А если бы ему пришлось уйти, другие две компании тоже дали бы ему отставку, и тогда плакало его жалованье, все до последнего пенса; он будет нищим, зависеть от дочки-святоши. А сейчас он безбедно протянет еще год, если сумеет отбиться от кредиторов-акул. На сей раз это окажется труднее, но ему везет, должно повезти и теперь. И, сделав глубокую затяжку, он позвонил.
      - Зовите их сюда, мистер Фарни, и принесите мне, пожалуйста, чашку китайского чаю покрепче.
      - Слушаю, сэр. Вы сами посмотрите оттиск газетного отчета или поручите это мне?
      - Вам.
      - Хорошо, сэр. Собрание прошло удачно, как вы считаете?
      Старый Хейторп кивнул.
      - И удивительно, как это в самый нужный момент к вам вернулся голос! Я уж опасался, что будет трудно убедить их. Вы, конечно, не могли не ответить на оскорбление. Нужно же додуматься до такой чудовищнон вещи! Мне хотелось стукнуть его.
      Старый Хейторп кивнул опять и, глядя в красивые голубые глаза секретаря, повторил:
      - Просите их.
      Снова на минуту оставшись один, старый Хейторп подумал: "Как это поразило его! Если бы он только знал - пощады не жди".
      Кредиторы - на этот раз их было десять - входили, кланяясь своему должнику, и явно недоумевали, какого дьявола они должны быть вежливы с человеком, который не хочет возвращать им деньги. Потом секретарь принес чай, и они ждали, пока председатель выпьет всю чашку. Руки у председателя дрожали, и потому операция эта требовала немалой ловкости. Сумеет ли он не расплескать чай себе на грудь и не поперхнуться? Тем, кто не знал председателя в частной жизни, показалось, что тут не обошлось без вмешательства сверхъестественных сил. Наконец он благополучно отставил чашку, неверными пальцами снял несколько желтых капелек с седого кустика на подбородке, зажег сигару и начал:
      - Джентльмены, буду говорить без обиняков. Я могу предложить следующее: пока я жив и состою членом нескольких правлений, я ежегодно буду выплачивать вам тысячу четыреста фунтов и ни пенса больше. Если вы не можете согласиться на это, я буду вынужден объявить себя банкротом, и тогда вы получите около шести пенсов за фунт. За мои акции по рыночной цене можно получить около двух тысяч. Больше у меня ничего нет. Дом, в котором я живу, и все, что есть в нем, за исключением одежды, вина и сигар, принадлежит моей дочери, согласно дарственной записи, сделанной пятнадцать лет назад. Вы можете получить полную информацию у моих юристов и банкиров. Таково в двух словах положение вещей.
      Несмотря на то, что все десять джентльменов были опытны в делах, они с трудом скрывали свое изумление. Человек, который так много задолжал, скажет, естественно, что у него ничего нет, но решится ли он ссылаться на юристов и банкиров, если это неправда? Мистер Вентнор спросил:
      - Вы позволите нам ознакомиться с вашими банковскими книжками?
      - Нет, но я уполномочу своих банкиров представить вам справку о моих доходах за последние пять лет или больше, если угодно.
      Кредиторы были умышленно рассажены вокруг большого стола, за которым собирались члены правления, - и этот стратегический ход лишил их возможности свободно, не опасаясь быть подслушанными, обменяться мнениями. Наклоняясь поочередно друг к другу, они переговаривались тихими голосами, и наконец мистер Браунби выразил общее мнение:
      - Мистер Хейторп, мы полагаем, что при ваших дивидендах и жалованье вы можете выделить большую сумму. Вы должны выплачивать нам тысячу шестьсот фунтов ежегодно. Вы понимаете, что эта перспектива не из блестящих. Но мы все-таки надеемся, что вы проживете еще несколько лет. Мы исчисляем ваши доходы в две тысячи фунтов.
      Старый Хейторп покачал головой.
      - Тысяча девятьсот тридцать фунтов в хороший год. А я должен есть и пить, должен держать слугу, чтобы ухаживал за мной, - я немного сдал. Меньше, чем пятью сотнями, не обойтись, значит, тысяча четыреста фунтов это все, что я могу вам предложить, джентльмены. На две сотни больше, чем прежде. Это мое последнее слово.
      Молчание нарушил мистер Вентнор.
      - Эта сумма меня не удовлетворяет, и это мое последнее слово. Если остальные джентльмены примут ваше предложение, я буду вынужден действовать самостоятельно.
      Старик пристально посмотрел на него и ответил:
      - Разумеется, сэр! Посмотрим, чего вы добьетесь.
      Кредиторы встали с мест и собрались кучкой у противоположного конца стола; остались сидеть только Хейторп и мистер Вентнор. Старик выпятил нижнюю губу, так что волоски на подбородке встали точно щетина. "Ах ты, пес! - думал он. - Воображаешь, будто можешь поймать меня на чем-то. Ну, что ж, действуй!" Стряпчий встал и присоединился к остальным. Закрыв глаза, старый Хейторп сидел в полной неподвижности, зажав между зубами потухшую сигару. Мистер Браунби обернулся и, прочистив горло, сообщил ему принятое решение.
      - Мистер Хейторп, если юристы и банкиры подтвердят ваше заявление, мы примем это предложение, faute de mieux {За неимением лучшего (франц.).} в расчете на то... - Но, встретив взгляд старика, в котором отчетливо читалось: "К черту твои расчеты!" - запинаясь докончил: - Может быть, вы будете так добры и предоставите нам полномочия, о которых говорили?
      Старый Хейторп кивнул, и мистер Браунби, поклонившись, с прижатой к груди шляпой, двинулся к двери. Девять джентльменов последовали за ним. Мистер Вентнор, шедший позади, оглянулся. Но старик уже закрыл глаза.
      Как только кредиторы ушли, Хейторп позвонил.
      - Помогите мне встать, мистер Фарни. Сколько у этого Вентнора акций?
      - Акций десять, я думаю, не больше.
      - Угу! Который час?
      - Четверть четвертого, сэр.
      - Наймите мне такси.
      Заехав в банк и к юристу, он еще раз втиснулся в автомобиль и приказал ехать на Миллисент-Виллас. Сидел полусонный и торжествующий, не замечая, как мчится автомобиль, как его трясет и подбрасывает. Итак, эти акулы не станут приставать к нему, пока он держится в правлениях, и ему будет каждый год еще перепадать сотня или побольше - деньги пригодятся для Розамунды и внуков. Сам он может прожить на четыре сотни, а то и на три с половиной, не поступаясь своей независимостью. Он не вынесет жизни в доме той святоши, если не будет в состоянии оплачивать свое содержание. Неплохо сегодня поработал! Лучше, чем за много-много месяцев.
      Автомобиль остановился перед одной из вилл.
      3
      Есть комнаты, которые не выдают своих владельцев, а есть такие, которые, кажется, сразу же выбалтывают: "Вот они какие!" К последним принадлежала комната Розамунды Ларн. Она словно говорила всем и каждому, кто входил: "Что ей нравится? Смотрите сами - все яркое и веселое. Привычки? Она сидит здесь по утрам в халате, курит, пачкает все чернилами - поглядите, будьте добры, "а ковер. Обратите внимание на пианино: у него такой вид, точно его то и дело уносят и приносят вновь - в зависимости от состояния кошелька. Широкий диван с подушками всегда стоит на месте, и за акварели на стенах не приходится беспокоиться - они писаны хозяйкой. Вы заметили, что пахнет мимозой? Она любит цветы с сильным запахом. Конечно, никаких часов. Посмотрите на бюро. Она, очевидно, переворачивает все вверх дном, ища какую-нибудь пропажу, и ворчит: "Эллен, где то и где это? Опять ты прибирала здесь, несносная девчонка!" Киньте взгляд на груду рукописей, и вы поймете, что хозяйка имеет, по всей видимости, склонность к сочинительству, слова так и бегут у нее с кончика пера, и, как Шекспир, она никогда не зачеркивает написанного. Да, она провела электрический свет вместо этого ужасного газового, но не пытайтесь зажечь хоть одну лампу: за последние месяцы, разумеется, не уплачено, и оттого она пользуется керосиновой лампой - это можно угадать по закопченному потолку. А вот собачонка, которая не откликается на имя "Кармен", - это китайский спаньель, похожий на джина, с выпученными глазами и почти без носа; у этой Кармен такой вид, будто она понятия не имеет, что случится через секунду, и бедняжка права: ее то ласкают, то гонят прочь! Посмотрите, что стоит на подносе, довольно стареньком и неказистом (правда, не оловянном). И должна вам прямо сказать, что ни у одного миллионера на подносе, несмотря на все великолепие последнего, не стоит бутылка ликера".
      Слуга доложил: "Мистер Эзоп" - и старый Хейторп вошел в эту комнату, что тянулась от передней до задней стены крошечного домика и сейчас гудела от шума: здесь Филлис играла на фортепьяно, мальчишка Джок на коврике перед камином время от времени неистово дудел в окарину, миссис Ларн болтала на диване с Бобом Пиллином, а тот бормотал из вежливости: "Да-да! Конечно! А как же иначе!" - и, выворачивая шею, украдкой поглядывал на Филлис. А на подоконнике, подальше от всего этого гомона, собачонка Кармен отупело вращала глазами.
      Увидев посетителя, Джок извлек из окарины душераздирающий звук, метнулся за диван и, опершись подбородком о его спинку, выставил круглое, розовощекое, неподвижное личико, а Кармен попыталась вскарабкаться по шнуру на шторы.
      Поддерживаемый сзади обнявшей его Филлис, старый Хейторп двинулся за благоухающей миссис Ларн к дивану. Диван был низкий, и когда он плюхнулся на него, Джок издал какой-то утробный стон. Боб Пиллин первым нарушил молчание.
      - Как поживаете, сэр? Надеюсь, все уладилось?
      Старый Хейторп кивнул. Взгляд его был устремлен на бутылку ликера, и миссис Ларн проворковала:
      - Дорогой опекун, вы непременно должны отведать нашего нового ликера. Джок, скверный мальчишка, вылезай оттуда, принеси дедушке рюмку!
      Джок приблизился к столу, взял рюмку и, посмотрев ее на свет, быстро наполнил.
      - Ах ты, негодник! Ты же видишь, что из этой рюмки пили.
      Ангельским голоском Джок ответил:
      - Не сердись, мамочка. Я это сейчас сам выпью. - И, мгновенно вылив желтую жидкость себе в рот, достал другую, чистую рюмку.
      Миссис Ларн рассмеялась:
      - Ну что с ним поделаешь?
      Громкий визг не дал старому Хейторпу ответить. Филлис, которая взяла было братца за ухо, чтобы вывести его за дверь, отпустила его и схватилась за укушенный палец. Боб Пиллин поспешил к ней, а миссис Ларн улыбнулась и, кивнув в сторону молодого человека, сказала:
      - Видите, какие ужасные дети! А он симпатичный юноша. Нам он очень нравится.
      Старик усмехнулся. Она уже лебезит перед этим щенком? Не сводя с него глаз, миссис Ларн проворковала:
      - Опекун, вы такой же своенравный, как и Джок. Он весь в вас пошел. Только посмотрите на форму головы. Джок, подойди сюда!
      Мальчик подошел с невинным видом и остановился перед матерью. Розовощекий, голубоглазый, с прелестным ртом - настоящий херувим. Вдруг он отчаянно задудел в окарину. Миссис Ларн размахнулась, чтобы дать ему пощечину, но он угадал ее намерение и ничком растянулся на полу.
      - Вот как он себя ведет! Убирайся, негодный, мне нужно поговорить с опекуном.
      Джок пополз прочь и уселся у стены, скрестив ноги и неподвижно глядя своими круглыми невинными глазами на старого Хейторпа. Миссис Ларн вздохнула.
      - Дела все хуже и хуже. Ломаю голову, как бы перебиться эти три месяца. Вы не одолжили бы мне сотню фунтов под мой новый рассказ? В конце концов я наверняка получу за него пару сотен.
      Старик покачал головой.
      - Мне удалось кое-что сделать для вас и детей. Дня через два-три вас известят. Больше ни о чем не спрашивайте.
      - Правда? Опекун, дорогой! - Взгляд ее остановился на Бобе Пиллине. Филлис снова села за фортепьяно, и он склонился над нею.
      - Зачем вы пригрели этого олуха? Хотите, чтобы она попала в руки первому попавшемуся ничтожеству?
      Миссис Ларн шепотом согласилась:
      - Конечно, девочка еще слишком молода. Филлис, иди сюда, поговори с дедушкой!
      Когда девушка уселась подле него на диване, он почувствовал, как в нем поднимается та волна нежности, которую может вызвать единственно близость юного существа.
      - Ну, как ты ведешь себя? Пай-девочкой?
      Она мотнула головой.
      - Когда Джок не в школе, это невозможно. А у мамы нет денег, чтобы заплатить за его учение.
      Услышав свое имя, мальчик опять начал дуть в трубу, но миссис Ларн выпроводила его из комнаты, и Филлис продолжала:
      -- Вы даже представить себе не можете, до чего несносен этот мальчишка. Неужели папа был похож на него, опекун? Мама так таинственно говорит о папе. Вы, наверное, его хорошо знали?
      Старый Хейторп невозмутимо ответил:
      - Не очень.
      - А кто был его отец? Я думаю, этого и мама не знает.
      - Он был светским человеком в старые времена.
      - В старые времена жилось очень весело, правда? Вы носили что-то вроде галифе и бакенбарды?
      Хейторп кивнул.
      - Как интересно! Вы, наверное, играли в карты, и у вас были всякие приключения с танцовщицами. Теперь молодые люди такие примерные. - Она посмотрела на Боба Пиллина. - Этот, например, воплощенная добродетель.
      Старый Хейторп хмыкнул.
      - Я не знала, какой он примерный, пока мы не проехали с ним через тоннель, - продолжала Филлис задумчиво. - Там его в темноте обняли за талию, а он сидел, не шелохнувшись. Когда же тоннель кончился, оказалось, что это Джок, а вовсе не я. Какое у него было лицо, если бы вы видели. Ха, ха! - Она откинула голову, открыв белую круглую шейку. Затем, придвинувшись поближе, прошептала:
      - Он, конечно, любит изображать из себя настоящего мужчину. Обещал пригласить меня с мамой в театр, а потом ужинать. Вот забавно будет! Только мне не в чем ехать.
      Старый Хейторп спросил:
      - А что тебе нужно? Ирландский поплин, например?
      От восторженного удивления она даже раскрыла рот.
      - О опекун! Лучше белый шелк.
      - Сколько ярдов тебе нужно на платье?
      - Наверное, ярдов двенадцать. Мы сами сошьем. Какой ты милый!
      Он услышал запах ее волос, ароматных, как душистое сено, она чмокнула его в нос, и в душе у него возникло такое же чувство, как и тогда, когда он смаковал первый в его жизни глоток вина. Этот дом - жалкое строение, ее матушка - кукла, братец - негодный сорванец, но ему было здесь так тепло, как никогда в том большом особняке, который принадлежал его жене, а теперь дочери-святоше. И он еще раз испытал удовольствие от мысли, что, злоупотребив доверием правления, сумел добыть деньги, и эти юные существа обрели какую-то почву под ногами в суровом, безжалостном мире. Филлис прошептала у него над ухом:
      - Опекун, погляди. Он все время таращит на меня глаза. Точь-в-точь вареный кролик!
      Боб Пиллин, вынужденный слушать болтовню миссис Ларн, повернув голову, неотрывно смотрел на девушку. Помешался парень, ясно! Было даже что-то трогательное во взгляде этих щенячьих глаз. Старый Хейторп подумал: "Ах ты, бродяга! Мне бы твои годы!" Как это несправедливо: тело дряхлое, немощное, а страсть к наслаждениям не стихает! Говорят, мужчине столько лет, сколько он сам в себе чувствует. Дурачье! Все зависит от того, как действуют руки и ноги! Внезапно он услышал, как Филлис словно всхлипнула, личико ее затуманилось, и, казалось, вот-вот на глазах выступят слезы. Соскочив с дивана, она подошла к окну, взяла на руки собачонку и зарылась лицом в коричневый с белым мех. Старый Хейторп думал: "Она отлично понимает, что хитрая мамаша использует ее как приманку". Филлис скоро вернулась; собачонка страшно вращала глазами и, отчаянно пытаясь вырваться, забралась, как кошка, к девушке на плечо, чтобы спрыгнуть на пол, но та крепко держала ее за лапу. Старый Хейторп вдруг спросил:
      - Ты очень любишь мать?
      - Ну, конечно, опекун. Я обожаю ее.
      - Гм! Так вот, слушай меня. Когда достигнешь совершеннолетия и выйдешь замуж, ты будешь ежегодно получать тысячу двести фунтов. Не поддавайся ничьим уговорам, делай, как сама решишь. И помни: твоя мать-мотовка, деньги у нее как сквозь решето уходят. Береги свои деньги. Хотя это жалкие гроши, они очень тебе понадобятся, все до пенса пригодятся.
      Филлис широко раскрыла глаза - он даже усомнился, поняла ли она, что он сказал.
      - Ох, опекун, деньги - ужасная штука!
      - Ужасно, когда их нет.
      - Нет, и они ужасны. Если бы мы были, как птицы! Или вот каждый выставлял бы на ночь тарелку, а утром она у него была бы полна, и на весь день хватало бы.
      Старый Хейторп вздохнул:
      - Главное в жизни - независимость. Потерять независимость - потерять все. Вот зачем нужны деньги. Помоги мне встать.