Василий Головачев

Смерч

Глава 1

ХАРА СЫЛГЫЛАХ

Первые алмазы в северных отрогах Енисейского горного кряжа, на территории нынешней Эвенкии, нашёл геолог Мамонтов ещё в конце девятнадцатого века. Много позже, весной тысяча девятьсот сорок восьмого года, геологической экспедицией Кураева в пробе галечников на притоках реки Ермокши, являющейся в свою очередь притоком Подкаменной Тунгуски^[1], были также обнаружены алмазы. Общий вес найденных алмазов в те годы превысил две тысячи четыреста карат. А Тычанская алмазоносная россыпь, открытая в тысяча девятьсот пятьдесят втором году, могла дать в сотни раз больше. Кристаллы углерода встречаются там на всём протяжении «бриллиантовой» реки Тычана от устья до впадения в неё реки Сунгтапчу.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что Артур Суворов, ныне профессиональный путешественник и искатель приключений, некогда закончивший Дальневосточный университет по специальности «геологоразведка», но потерявший работу вследствие ликвидации регионального управления Дальнегорской партии, нашёл алмазы в аллювии реки Джелиндукон.

Находка эта его обрадовала и окрылила. В последнее время всё труднее становилось изыскивать средства для путешествий, отец резко сократил финансирование проектов сына, телекомпании стали платить за репортажи и съёмки на натуре мало, друг Тарас Король женился и тоже перестал спонсировать походы Суворова. Алмазы позволяли какое-то время жить безбедно и осуществить не одну экспедицию в места, куда редко забирались нормальные люди.

Артуру Владленовичу Суворову исполнилось двадцать семь лет. Он был невысок – метр восемьдесят с «миллиметром», но по-спортивному подтянут, жилист, гибок, быстр, голубоглаз, волосы – цвета платины, как говорила мама, обычно отпускал по плечи, бриться не любил, но бороду не отращивал. Ему шла «творческая небритость», свойственная некоторым мастерам культуры и нынешнему молодому поколению, не привыкшему строго следить за собой. Тем не менее Артур был обаятелен, его улыбка с ямочками на щеках покоряла женщин, и они его «колючесть» охотно прощали.

К этому моменту он успел дважды жениться и дважды развестись, хотя детей не имел. Из-за чего, впрочем, не переживал, а даже наоборот, считал, что с посадкой «цветов жизни» можно и не торопиться. Расходился он с жёнами легко, без напряга и обид, благодаря своему умению выбираться из любой жизненной ситуации без потерь, а может, из-за природной живости характера. Он был умён, способен мгновенно оценивать информацию и отстаивать свои интересы. Кроме того, Артур не любил покоя, и вся его жизнь проходила в постоянном движении. Он быстро сходился с людьми и без особых сожалений с ними расставался, вследствие чего друзей – настоящих друзей, как говорится, до гробовой доски, не имел. Но и врагов не нажил, хотя часто шёл наперекор чьим-то интересам и расчетам. До открытых столкновений с теми, кого он «обошёл на повороте», не доходило, так как Артур умел сглаживать острые углы и вовремя отступать, а угроз в свой адрес он не боялся в силу оптимизма и крепкого здоровья.

Рисковал Суворов часто, но удача, как правило, ему не изменяла. О будущем же он задумывался редко, справедливо полагая, что всё у него ещё впереди. А замечания деда Игнатия: когда перебесишься, за ум возьмёшься? – он считал обычным старческим брюзжанием, восходящим к домостроевским традициям и наставлениям.

На берег Подкаменной Тунгуски Артура привела жажда найти алмазную «трубу» и освободиться от зависимости денег. А причиной послужил рассказ двоюродного брата Чимкута Романова – Чимкут по матери был русским, его мать являлась родной сестрой отца Артура, а по отцу – эвеном – об алмазных россыпях, найденных по берегам рек Эвенкийского края. Так Артур Суворов сначала оказался в Туре, столице Эвенкии и географическом центре России, а потом на берегах Джелиндукона, в сопровождении эвенка-проводника Увачана, согласившегося по просьбе Артурова брата показать гостю «край, отмеченный небом».

Алмазы они нашли на десятый день путешествия вдоль русла реки, шестого июля. Каким бы неопытным геологом Артур ни был, он всё же мог отличить ультраосновные горные породы от обычных и определить признаки если и не кимберлитовой трубки, то промежуточного коллектора, как называли коренное месторождение драгоценных камней геологи.

Конечно, найденные кристаллики розоватого и сероватого цвета весом от пяти до одиннадцати карат на вид казались невзрачными и недорогими, но после огранки они должны были заиграть радужными переливами и радовать глаз. А цену огранённых алмазов Артур представлял.

– Моя такой находил, однако, – сказал эвенк Увачан, невозмутимо посасывая трубку. – Давно. Магазин сдавал. Платить мало.

– Ничего, мне заплатят больше, – легкомысленно отмахнулся Артур, уже прикидывая, кому в Москве покажет алмазы. – Тебе тоже достанется, на машину хватит.

– Зачем моя машина, э? – пожал плечами меднолицый охотник. – Олешки есть, однако. Тайга машин не ходить. Я парат огненный вода купить.

– Зачем тебе самогонный аппарат? – удивился Суворов. – Ты же самогон не потребляешь.

– Китайтсы продавать буду, они любить самгон, однако.

– Хитришь ты что-то, старик, не слышал я, чтобы китайцы пили наш самогон. Но это твоё дело, тоже бизнес, в принципе, лишь бы менты не загребли. Пошли ещё пару шурфов долбанём.

За три дня после находки первых алмазов они вырубили в галечнике полсотни ям, добыли ещё около четырёх десятков алмазов, и везение кончилось. Камни перестали попадаться напрочь.

– Домой, однако, пора, – посоветовал Увачан. – Шибко комары олешков есть.

Артур хотел было в исследовательском азарте вернуться к верховью Джелиндукона, проверить его боковые осыпи, но потом подумал, что экспедиция и без того удалась, и согласился. Да и комары действительно одолели, несмотря на наличие современных отпугивающих средств – от фумитоксовых спреев до ультразвуковых свистков.

– Никому не говорить, паря, – сказал эвенк, когда они вернулись в лагерь. – Нехорошие люди много, завидовать всегда, убить даже.

– Завистников и в самом деле много, – кивнул Артур, ссыпая найденные алмазы в кисет. – Нам проблемы ни к чему, будем держать язык за зубами. У меня с собой есть пузырь столичной огненной воды, давай выпьем по глотку, за удачу?

– Давай, – оживился Увачан. – Твоя брат угощать давно, тепло внутри, легко, голова летать, я любить.

– Да уж, иногда голова действительно улетает, – засмеялся Артур, – поэтому надо знать меру.

Они выпили по полкружки кристалловского «белого золота», закусили жареным сигом и полюбовались закатом, предвещавшим скорую смену погоды. Осень в этих местах начиналась рано, в середине августа, а в связи с глобальным изменением климата и вовсе невозможно стало предсказать, какой она покажет нрав. Самодеятельным «геологам» ещё повезло, что с начала июля выдалась хорошая погода, дожди были редкими, а внезапные ночные похолодания и вовсе отсутствовали.

– Гость, однако, – сказал вдруг Увачан, щуря и без того узкие глаза, – байё, женщина.

– Где? – не поверил Артур, у которого от выпитого немного кружилась голова.

– На том берегу, в ерике. Камень большой видишь?

Суворов сфокусировал зрение и в самом деле за камнем на другом берегу реки, где начинался колючий кустарник, заметил фигурку в белом. Достал из палатки бинокль.

Проводник не ошибся. Это была женщина в странном белом одеянии, напоминающем плащ-накидку. Волосы у нее были тоже белые, то ли седые, то ли совсем светлые, лицо красивое, но измученное, и лишь под широкими бровями горели удивительным внутренним огнём зелёные глаза, наполненные страданием и болью. Она почувствовала, что на неё смотрят, подняла лицо, и Артур отшатнулся, получив самый настоящий удар в лоб.

– Твою мать!

– Маган кырдай, о! – прошептал эвенк с суеверным страхом. – Колдуй-баба, белая ястребица, однако… не смотри глаза, денька станешь…

– Кем-кем?

– Слепой совсем… не понимать ничего… яррын голова, слабый…

Артур снова навёл бинокль на скалу, но женщину там уже не увидел. Она исчезла как привидение. И только взгляд её остался в памяти, тоскливый и одновременно вопрошающий, удивлённый, исполненный необычной внутренней силы. Интересно, чему она удивилась, увидев геолога и его спутника на берегу реки?

– Куда она подевалась?

– Маган кырдай летать и по воде ходить. Плохо встретить, однако. Домой надо быстро-быстро.

– На ночь глядя? Утром двинемся. Да и не боюсь я никах ваших колдуний местных, нету их, легенды одни.

– Не легенды, однако. Сам видел. Хороший маган и плохой совсем. Шаман томтуха встретить и болеть, потом умирать.

– Инфекцию небось подхватил и умер, – проворчал Артур, ворочая окулярами бинокля. – У вас тут никакой санитарии, живёте как два века назад, разве что телевизоры в чумы поставили.

– Живём, – не обиделся Увачан.

Солнце село. На лес упала темнота. Комары повалили гуще.

Артур брызнул на себя из баллончика с фумитоксом, постоял у обреза воды, глядя то на вызвездившее небо, то на лес за рекой, потом полез в палатку. Ни с того ни с сего заболела голова. Он попробовал бороться с болью с помощью медитации и не заметил, как уснул.

Ночью проснулся в поту, не понимая, что с ним и где он находится, прислушался к тишине за стенками палатки, попил холодной родниковой воды, успокоился, уснул снова. И приснился ему удивительный сон, до жути реальный, объёмный и цветной.

Он стоял на плоской вершине скалы, торчащей недалеко от толстой стеклянной стены, разделявшей равнину надвое. Вправо и влево уходила цепочка таких же скал, похожих на застывших каменных стражей. По эту сторону стены равнина была живой, зелёной, поросшей густой травой и ползучим кустарником, по другую мир был сер, тускл, прокопчен, по угрюмой холмистой равнине с чёрными провалами кратеров и ям бродили слоистые белёсые дымы, сквозь которые изредка проносились некие призрачные тени, а иногда проглядывал лик кошмарного зверя, похожего на дракона и на человека одновременно.

Небо этого мира было фиолетово-чёрным, в отличие от густо-синего небосклона, раскинувшегося над зелёной половиной равнины. А вот солнце оказалось единым для обеих половин, разделённое точно посередине всё той же колоссальной, уходящей в бесконечность, стеклянной на вид стеной. Только цвет половинки, освещавшей зелёную, живую часть равнины, был желтым, с оранжевыми протуберанцами, а относящейся к страшному – «адскому» миру – багровым, с чёрными оспинами.

На равнине из-за дальнего холма появились всадники на необычного вида животных, имеющих сходство с верблюдами и слонами. Они приблизились к стеклянной стене, спешились. Мужчина, одетый в облегающий тело серебристый костюм со множеством выпуклых ромбов, вытащил из-за спины сверкнувший меч, шагнул к стене. Женщина – Артур, холодея, вдруг понял, что она очень похожа на увайю, эвенкийскую колдунью, которую они с Увачаном встретили на берегу, – одетая в белый пушистый костюм, догнала спутника, потянула за руку, остановила.

Они начали о чем-то спорить, поглядывая на стену, потом мужчина все-таки настоял на своём и снова двинулся к стене. Женщина опустилась на корточки, закрыв лицо ладонями. Мужчина оглянулся, что-то сказал, ткнув пальцем в «коня». Женщина поднялась, побрела назад, сгорбившись, забралась на «верблюдослона».

Мужчина наконец дошёл до стены, в задумчивости склонил голову, смущённый, очевидно, реакцией спутницы. Потом решительно взмахнул мечом и полоснул по стене.

Раздался гулкий треск.

Стена в месте удара покрылась сетью трещин, выгнулась, на землю посыпались искры и дымящиеся осколки стекла, испаряющиеся на глазах.

Мужчина ударил мечом ещё раз.

Грохот, взрыв!

Во все стороны полетели свистящие молнии, в стене образовалась рваная расширяющаяся брешь, из которой на зелёную равнину хлынули полосы тумана, заставив меченосца отступить. А затем из дыры показалась жуткая морда зверя с горящими узкими глазами, похожая и на лицо человека, и на морду дракона.

Мужчина вытянул вперёд засиявший меч.

Зверь в ответ выдохнул клуб дыма и яркого пламени, и мужчину отнесло назад сразу на полсотни метров. Он вскочил на ноги, поднял меч над головой, и тот создал своеобразный купол из голубых извилистых молний, защитивших владельца от новой атаки зверя. Меч вытянулся, превратившись в копьё, воткнулся в морду зверя, оставив дымящийся шрам. Но зверь махнул лапой, отбил копьё и выдохнул облако не то сизого пара, не то бурлящей жидкости, накрывшее воина с головой.

Тому удалось разрубить это странное вихрящееся облако, сбросить и рассеять его верхнюю половину, в то время как нижняя часть тела воина оставалась погруженной в кипящий пар.

Женщина закричала, направляя «коня» к спутнику, но он обернулся, крикнул в ответ:

– Уходи!

Зверь окончательно выбрался из дыры, поднялся во весь рост над равниной – ни на что не похожая апокалиптическая фигура с колышущимся, вспухающим и опадающим телом и множеством корявых лап. Протянул одну из лап к женщине.

Мужчина извернулся, ударил по лапе мечом, отрубая её.

Зверь оскалился, заревел, превращаясь на мгновение в пульсирующее фонтанами пара облако, и снова плюнул в противника сгустком дыма. Мужчина скрылся внутри этого сгустка, прорубил в нём окно, но больше ничего сделать не сумел.

– Уходи! – прилетел его стихающий хриплый крик.

Затем облако окончательно спеленало воина паутиной белесых струй, он исчез.

Женщина повернула коня, помчалась прочь от места непонятного сражения, то и дело оглядываясь.

Одна из лап монстра потянулась было за ней, догнала, но схватить не успела: женщина исчезла вместе с своим «верблюдослоном», растаяла в воздухе… и Артур проснулся.

Подхватился на локтях, дыша как после бега на сто метров, весь в поту, ощущая чужой страх и чужую боль, лёг на спальник обратно. Но уснуть так и не смог, промаялся до утра, вспоминая сон подетально. Раньше он спал крепко и бестревожно, как младенец, забывая сны уже через минуту. Однако этот сон, закончившийся боем неизвестного воина с вырвавшимся на свободу монстром, был настолько подробен, что казался эпизодом реальной истории. А навеян он был явно встречей с женщиной на берегу Джелиндукона, уж очень она походила на беглянку из сна, спутницу погибшего воина, успевшую чудесным образом спастись.

В палатку заглянул Увачан, как всегда невозмутимый и бесстрастный, выглядевший так, будто и не ложился вовсе.

– Олешки беспокойся, однако, надо быстро ехать. – В глазах эвенка зажёгся огонек, он заметил состояние спутника. – Э, сон плохой видеть?

– Скорее странный, – промычал Артур, начиная одеваться; спал он обычно в одних трусах. – Ты-то чего поднялся ни свет ни заря?

– Чуять яккивана, – в нос проговорил охотник.

– Чего ты учуял?

– Бурча-каан и дьяжил-каан. Плохой духи близко, ехать надо.

Артур вылез из палатки, поёжился, – температура воздуха под утро снизилась до плюс пяти градусов, – посмотрел на занявшуюся зарю, и в извилистых полосах облаков над зубчатой линией леса увидел контуры зверя из сна. Вздрогнул, поёжился еще раз. Показалось, что кто-то пристально посмотрел ему в спину через прорезь прицела и готов спустить курок. Оглянулся: никого.

– Хренов сон!

– Духи смотреть, однако, – понимающе осклабился Увачан. – Хара суорун и хара сылгылах. Очень злой, очень страшный. Надо ехать быстро.

Артур потянулся было к прикладу карабина, торчащему из внутреннего кармана палатки, но передумал, заставил себя успокоиться.

– Собирайся, едем.

Через полчаса они пили чай у костра, посматривая на беспокойно ведущих себя оленей. Лагерь был свёрнут, можно было возвращаться в Туру.

Внезапно Увачан хлопнул себя ладонями по лбу.

– Эх, старый луун, надо быть собак взять!

– Ты чего? – удивился Артур, не понимая охотника.

И вдруг снова почувствовал знакомый угрожающий взгляд.

Вскочил, напрягаясь, метнулся к оленям, выдернул из седельной сумки карабин.

В лесу на другом берегу реки шевельнулись кусты, и на галечник мягко вытек – буквально как струя жидкой гуттаперчи – громадный зверь, помесь тигра, удава и таракана. Ткнулся носом в валун, возле которого недавно стояла женщина в белом, поднял уродливую голову и посмотрел на оторопевших людей.

– Хара сылгылах! – прошептал эвенк, падая лицом в траву и закрывая затылок ладонями.

Артур сглотнул, держась за карабин, начал тихонько поднимать ствол.

Зверь сверкнул узкими яркими желтыми глазами с вертикальными зрачками, качнул головой, словно предупреждая: не надо стрелять, дружок, не поможет тебе карабин, – ещё раз нюхнул камень и тем же манером скользнул в кусты, бесшумно, плавно, неодолимо, как живой поток жидкого металла.

Давление чужого взгляда на голову снизилось, исчезло.

Артур опустил карабин, смахнул выступивший на лбу пот, глубокомысленно изрёк:

– Пора завязывать с алкоголем, мистика уже всякая начинает мерещиться.

При этом он был совершенно уверен в своей адекватности, да и реакция Увачана подтверждала тот факт, что страшный зверь («хара сылгылах», однако) ему не померещился.

– Вставай, старик, – похлопал Артур охотника по плечу, – убрался твой злой дух, не стал нас есть, не понравились мы ему.

Эвенк забормотал что-то под нос, тряся головой, потом подхватился на ноги, погнал оленя вдоль берега реки.

Артур хмыкнул, сполоснул лицо речной водой, поглядывая на камень, ставший свидетелем двух странных встреч, и направился вслед за проводником. Думал он о том, что такие встречи плюс удивительно яркий сон неспроста. Ему было дано некое знамение, намёк на какую-то иную жизнь, далёкую от обыденной, но понять, что это означает, Артур был не в состоянии. В леших и домовых Суворов не верил, суеверным не был, считая, что все описанные литературой «потусторонние» силы, колдуны и маги являются всего лишь способом заработать имидж или заинтересовать обывателя. Впрочем, существовал ещё один вариант объяснения случившегося: он стал случайным свидетелем абсолютно не касающихся его событий, происходящих вполне реально в местах, не доступных простому смертному. Ведь не остановись он на берегу Джелиндукона в поисках алмазов, так, наверное, и не увидел бы ничего и жил бы себе спокойно, как остальные мирные граждане России, верхом удовольствия считавшие телепередачи типа «Последний герой».

Снова заболела голова. Перед глазами встал образ женщины в белом, выглянувшей из-за камня.

Может быть, тот зверь (Артур содрогнулся) её преследовал? Недаром же он обнюхивал камень и береговой откос. Интересно, что это за зверь? Реликтовый динозавр, сохранившийся в этих местах со времён мезозоя? Эдакое «лохнесское», точнее, тунгусское чудовище? Или уцелевший член экипажа взорвавшегося над Подкаменной Тунгуской звездолёта (есть и такая версия), известного под названием Тунгусский метеорит?

Артур усмехнулся, получил укол боли в висок, выругался шёпотом.

Собака бешеная! Уж не заболел ли он? Чем? Простудился? Подхватил местную инфлюэнцию? Комарики ведь его кусали разные, мог и малярийный попасться. Только этого нам не хватало…

Он догнал Увачана.

– Дедушка, у вас тут малярией никто не болел?

Охотник оглянулся, глаза у него были чёрные и блестящие, его трясло.

– Увайю приходить, беда быть, совсем пропадать…

– Что ты там бормочешь? Живы будем, не помрём. А зверь и правда был страшненький, я таких не видел.

– Хара сылгылах, злой дух, однако, порчу наводить, плохо всем быть…

– Прекрати шаманить! – прикрикнул на эвенка Артур. – Раз он нас не тронул, значит, сам испугался. Всё будет хорошо. Я знаю, ты умеешь людей лечить, полечи меня, башка трещит.

Увачан внезапно успокоился, перестал дрожать, проворно достал фляжку с водкой из-под меховой накидки (в ней он ходил даже в самую жару), хлебнул. Глаза старика перестали казаться оловянными пуговицами, в них заискрилась жизнь.

– Ты великий мээрген! – торжественно заявил он. – Хара сылгылах испугать! Маган кырдай испугать! Алмазы находить. Ты великий углах мээрген!

– Хорошо, хорошо, согласен, – скривил губы Суворов, – только вот голова болит, как с похмелья.

Увачан покивал, обошёл его кругом, потёр ладонь о ладонь и приложил ко лбу и затылку. Запел что-то на своём языке. Через минуту голова Артура прояснилась.

– Спасибо, колдун, – с облегчением выпрямился он. – Научил бы ты меня своему мастерству, а? Я бы за ценой не постоял.

– Отец учить мне, – поднял палец к небу эвенк. – Слово знать, свобода быть, духи говорить, долго учить, однако.

– Это я понимаю, – вздохнул Артур. – С детства учиться надо. Ладно, поехали, и в самом деле надоело комаров кормить, пора в цивилизацию. Да и с тем зверем неохота ещё раз встречаться. Как ты его назвал? Хара сылгылах?

Увачан изменился в лице, сделал изрядный глоток обжигающей горло жидкости и заторопился к своему оленю.

В Туру они вернулись без особых приключений спустя неделю после встречи со «злыми духами», преодолев по тайге около трёхсот километров.

Глава 2

НЕ ПОРА ЛИ ЗА СТАРОЕ?

Приснился странный сон накануне праздника Чура, бога-покровителя границ и семейного очага, и Василию Никифоровичу Котову, во младенчестве – Балуеву, бывшему контрразведчику-ганфайтеру, перехватчику-волкодаву и комиссару «чистилища», свернувшего свою работу после встречи с Матвеем Соболевым в «розе реальностей».

Соболев, недолгое время замещавший инфарха, верховного координатора иерархов, исполнил обещанное, нейтрализовал Истребителя Закона, или, как его ещё называли, Ликвидатора Круга. Охота за Посвящёнными в дела Внутреннего Круга прекратилась.

Исчез куда-то и Герман Довлатович Рыков, Посвящённый II ступени, президент Купола, метивший в абсолютные властители земной реальности и даже всей «розы». Купол сократил свои ряды, частично ушёл в подполье, частично замаскировался под государственные структуры и «добропорядочные» фирмы. В результате ККК, или «команда контркрим», или ещё точнее – «чистилище», перестало выполнять функции «восстановителя закона возмездия» и приостановило свои операции – бандлики, надеясь, что её услуги обществу больше не понадобятся.

Вахид Тожиевич Самандар, генеральный комиссар «чистилища», ушёл с головой в научную работу, стал директором Международного института боевых искусств (бывшего МИЦБИ) и о себе напоминал редко. Да это было и понятно, так как женщина, которую он любил, стала женой Василия Никифоровича. Сам же Котов с удовольствием окунулся в семейную жизнь, сыграв свадьбу с Ульяной Митиной. Спустя почти год у них появился ребёнок – сын, которого они назвали Матвеем в честь Матвея Соболева.

Василий мог бы и не работать, пользуясь наследством бывшего кардинала российского Союза Неизвестных Юрьева, дочь которого Мария вышла замуж за Стаса Котова. Юрьев оставил дочери крупные счета в банках России и за рубежом, которыми она и воспользовалась, переведя суммы на счета мужа и его воспитателя, Котова-старшего. Однако сам Василий Никифорович сидеть сложа руки не любил, организовал компанию по производству и сбыту пластиковой посуды, стал её президентом и о своём будущем беспокоиться перестал.

Куда подевался Юрий Венедиктович Юрьев, не знал никто, в том числе и его дочь. Впрочем, они со Стасом, владея тхабсом и «мечом-устранителем препятствий», всё чаще переходили границу «розы реальностей» и уносились в неведомые миры, подчиняясь властному зову тайны. Что они искали, можно было только догадываться.

Первое время Василий Никифорович переживал, когда Стас и Маша не возвращались по две-три недели кряду из своих походов, потом привык. Стас был человеком серьёзным, учебу в физтехе бросать не собирался, планировал стать Посвящённым высших ступеней Внутреннего Круга человечества, «круга великого молчания», как его называли, и за его судьбу можно было не волноваться.

Правда, по сведениям Котова-старшего, сам Круг, изначально созданный для стабилизации социума, добычи новых знаний, сохранения старых и нейтрализации опасных, практически перестал существовать в результате войны с Ликвидатором. Две тысячи лет назад он сначала раскололся на Хранителей и Собирателей, а потом последние разделились на иерархов, экспериментирующих на «лепестках» «розы реальностей», и на корректоров уже существующих миров. Те из них, что были послабее, стали членами Союзов Неизвестных, управляющих жизнью государств Земли, что посильнее – ушли «выше», чтобы изменить замыслы Архонтов и самых древних обитателей Материнской реальности – Аморфов. Именно они укротили Аморфа Конкере, претендующего на главенствующую роль в иерархии «розы реальностей», названного Хранителями Монархом Тьмы, захватили его и заточили в одном из подуровней «розы», ограничив свободу и возможности вмешательства в жизнь реальностей. Хотя изредка ему всё же удавалось подчинить себе того или иного иерарха или члена Союза Неизвестных, отчего жизнь в Материнской реальности, в том числе и на Земле, резко изменялась.

Впрочем, подробности деятельности иерархов – Аморфов, Архонтов и Ангелов, да и Мастеров тоже, каким стал сам Василий Никифорович, его не волновали. Он успокоился, перестал интересоваться высшими материями и зажил полной жизнью довольного судьбой человека. Лишь одно обстоятельство портило ему иногда настроение: обещание, данное Матвею Соболеву, – найти и покарать Рыкова. Однако маршал Купола исчез, а заниматься его поисками Василию Никифоровичу было недосуг. Отказав Юрьеву участвовать в воссоздании Союза Неизвестных России, Котов отошёл – как он сам считал – от деятельности Круга и не претендовал на какие-либо привилегии, награды и власть. Тайно управлять бытием российского социума ему не хотелось.

Правда, изредка в нём просыпался искатель приключений, каким он был во времена службы в контрразведке, а потом в спецназе ФСБ, и Василий Никифорович, свободно управлявший тхабсом, переносился в иные слои-миры «розы реальностей», бродил по равнинам Венеры (тхабс обладал и функциями защиты владельца), плоскогорьям Марса, ледяным метановым полям Титана, уносился еще дальше – к звёздам, и везде натыкался на следы былых войн, потрясших «розу» и потрясавших, как оказалось, её до сих пор.

К примеру, однажды он стал свидетелем боя между армадами космических кораблей, принадлежащих разным разумным существам, и вернулся в тягостной задумчивости, вдруг осознав, что войны за власть ведутся постоянно, а кто в них побеждает – светлые или тёмные силы, оставалось неизвестным. Надо было что-то менять в «генеральном плане развития Вселенной», однако заняться этим Котов не рвался.

Ульяна вполне разделяла чувства мужа, но она стала матерью и тоже не стремилась участвовать в корректировке бытия – российского и мирового. Её больше занимало воспитание сына, его здоровье и судьба.

Они переехали в новостройку на Карамышевской набережной, имевшую охраняемую территорию, обустроили четырёхкомнатную квартиру по своему вкусу и зажили вполне комфортно, незаметно отделившись от общества, того общества, устои которого недавно защищали с риском для жизни. Конечно, оба продолжали встречаться с «рядовыми» гражданами, не подозревающими, что существует ещё один слой жизни, о котором они ничего не знают, но Василий Никифорович перестал проникаться их заботами и тревогами. Не очерствел душой, нет, просто изменил свои взгляды на жизнь. Хотя, если честно, ему иногда казалось, что отдых – в каком-то смысле – после всех потрясений и боёв с криминалом он заслужил и что он имеет право не думать какое-то время о восстановлении справедливости и каких-то там законах возмездия.

А сон ему приснился и в самом деле странный.

Всадники на необычного вида животных, двое – мужчина и женщина. Мрачная холмистая равнина, изрытая кратерами и провалами, покрытая чёрной и ржавой коростой, будто здесь недавно бушевал пожар. Угрюмый замок на горизонте, навевающий тоску и смуту. Примерно так выглядел бы толкиновский Мордор. Или сгоревшая крепость Инсектов.

Последняя мысль заставила Василия Никифоровича пристальнее всмотреться в торопливо спускающихся к реке всадников, но в этот момент из-за горизонта вынеслась длинная стая огромных птиц, формой напоминающая дракона, и бросилась на всадников.

Мужчина вытащил сверкнувший льдистым огнём меч, стал отбиваться от птиц. Впрочем, это были не птицы – гигантские насекомые, похожие на саранчу.

Женщина загородилась от них плащом, потом бросилась в реку, исчезла.

Мужчина некоторое время оборонялся, каждым взмахом сияющего меча проделывая просеки в туче саранчи, но в конце концов скрылся под массой навалившихся насекомых…

И Василий Никифорович проснулся с ясным пониманием того, что со Стасом и Марией случилась беда. Хотел было тихонько встать с постели и пройти в кабинет, но Ульяна вдруг повернулась к нему лицом, прошептала:

– Что тебе снилось? Ты кого-то звал.

Василий Никифорович присел на кровать, помял лицо ладонями.

– Я видел двух всадников, мужчину и женщину, они сражались с тучей огромной саранчи.

– Стас и Маша?!

Котов усмехнулся.

– Ты понимаешь всё с полуслова. Не знаю… может быть, это были они.

– С ними что-то случилось! Их нет уже больше месяца!

– Вернутся, никуда не денутся. – Слова прозвучали фальшиво, неуверенно, и Василий Никифорович рассердился на самого себя. – Они великолепно оперируют тхабсом, и с ними синкэн.

– Всё равно я бы поискала их в «розе».

– Подождём пару дней, я разберусь с делами и схожу в «розу». Спи, рано ещё.

– Разве ж теперь уснёшь…

Василий Никифорович подошёл к маленькой кроватке сына, поправил простынку, вышел на кухню. Шёл седьмой час утра, но ложиться досыпать уже не стоило. Мысли в голову лезли самые тревожные, и он знал, что причина их – долгое молчание Стаса. Парень никогда не позволял себе задерживаться в «розе» так долго, а раз он не явился ещё две недели назад, значит, для этого имелась веская причина. Может быть, им с Машей встретился кто-нибудь из уцелевших иерархов? Или сам Рыков?

Василий Никифорович невольно сжал кулаки.

Рыков, Рыков, кардинал Союза, маршал Купола… куда же ты подевался, нелюдь позорная?! Где скрываешься? Что делаешь? Какую пакость обдумываешь? Не пора ли заняться твоими поисками вплотную?

На кухню пришла Ульяна в халатике.

– Кофе сварить?

– Лучше чайку и бутерброд с брынзой.

Василий сделал зарядку, умылся, позавтракал с женой, обмениваясь впечатлениями прошедшей Олимпиады: оба болели за российскую сборную, – но мысли о судьбе Стаса и Маши мешали чувствовать себя комфортно, и разговор не получался. Потом проснулся Матвейка, Ульяна принялась возиться с сыном, и Василий Никифорович двинулся на работу с плохим настроением.