Реликт - Реликт (том 2)

      Ратибор вытер глаза ладонью, мимолетно удивившись, что он без скафандра, разлепил веки и увидел знакомую физиономию Габриэля Грехова с ироничным прищуром глаз.
      — У меня что-то со зрением, — пробормотал Ратибор. Попытался разглядеть комнату, однако не смог: стены ее терялись в струящемся полумраке, словно размытая акварель, и в этой размытости смутно угадывались какие-то щиты, светящиеся алым квадратные окна, ниши со звездным узором внутри, картины с непонятными композициями цветных пятен и застывшие тени, странные живые и неживые одновременно.
      — Это пройдет, — сказал Грехов, на секунду превращаясь в Железовского в тот момент, когда Ратибор на него не смотрел.
      — Что это — импрессионизм? — кивнул Ратибор на картины.
      — Это старинные иконы, изображающие Христа.
      Берестов наконец разглядел одну из картин: прибитый к кресту человек в набедренной повязке распростерт над мрачной равниной с цепью озер …
      — Коллекционирование икон — ваше хобби?
      — Не как факт религиозных устремлений, а скорее, как тяга души к отражению реальности, ведь Христос тоже был одинок.
      Ратибор с усилием разобрался в смысле сказанного, соображать, думать было исключительно тяжело, к тому же мучительно хотелось спать.
      — Вы хотите сказать, что вы тоже одиноки? Грехов-Железовский кивнул.
      — И я тоже, но это не суть важно, в данном случае речь не обо мне.
      — О ком же?
      — О Конструкторе.
      Ратибор вспомнил вдруг, что он посол, встрепенулся, но волна безразличия снова захлестнула сознание, топя в своей пучине чей-то настойчивый тревожный зов. Грехов что-то спрашивал, Ратибор что-то отвечал, погружаясь в сладостное забытье. Лишь временами накатывало знакомое ощущение многократного раздвоения личности. Самое интересное было в том, что и с закрытыми глазами Ратибор видел собеседника, который изредка превращался то в Железовского, то в К-мигранта Батиевского.
      — К-мигранта! — прогрохотало в голове, отдаваясь эхом под сводами черепа. — К-мигранта, мигранта, гранта, анта…
      — А где мои спутники? — спросил Ратибор, выдираясь из дремы. — Меня посылали с роидом и К-мигрантом. Где они? Грехов неопределенно махнул рукой.
      — Где-то там, в запределье.
      — Мне надо к ним… с ними… я как-никак посол. — Ратибор внезапно вспомнил, с какой целью и к кому был направлен послом, голова прояснилась, вернулась острота зрения, а с ней и способность оценивать обстановку. Сквозь гулы и свисты, рожденные фоном связи, донеслись чьи-то тягучие слова:
      — Надо… бороться… — Гул, свист, хрипы, дребезжание, и снова. — На-до… бо-ро-ться…
      Человек напротив шевельнулся. Грехов или нет?
      — А ты сильней, чем я думал, опер. — В голосе человека про звучало уважение. — Маэстро Железовский не ошибся в тебе.
      — К черту разглагольствования! Я уже понял, что вы не Грехов. К-мигрант? Один из «серых»? Впрочем, неважно, главное, что вы представляете Конструктора. Итак, я прибыл по назначению и нахожусь, очевидно, внутри него. Где остальные послы?
      Человек напротив, похожий на Грехова, улыбнулся.
      — Насчет роида сведений не имею, он — не тот, за кого вы, люди, его принимаете, точнее, он — не разумное существо, а область иного пространства со своими законами и константами, закапсулированная гравитацией, ну, а внутри него обитают и разумные существа. Что касается К-мигранта, — Грехов слегка нахмурился, прислушиваясь к чему-то, — он давно соединил свое "я" с "я" Конструктора, растворился в нем.
      — И теперь Конструктор знает, что мы хотели его…
      — Боюсь, что так. — Грехов развел руками. — Хотя вряд ли можно прогнозировать его дальнейшее поведение, ведь Конструктор — на самом деле бесконечно сложный объект, на много порядков сложнее известных вам информационно-физических систем. И контактирует с вами в настоящий, момент не он, а… м-м, вторичный контур, так сказать, матрицированное отражение твоей психики в одной из мириад интеллектуальных ячеек, а сам Конструктор сейчас слишком занят, да и травмирован изрядно…
      Снова наплыв ощущения, что он лежит на холме, лишил Ратибора воли к сопротивлению с продолжавшейся пси-атакой на мозг. Очнулся он от укола и долго приходил в себя, то теряя собеседника из поля зрения, то видя на его месте чуткого монстра, полу дракона-получеловека, — разыгралось воображение.
      — Но если Конструктор без сознания, — начал Берестов через силу, — то как же он сможет разобраться в ситуации, выйдя в нашем пространстве? Через полгода он наткнется на Солнце…
      — Он уже вышел, — грохочущим гулким голосом проговорил Грехов, превращаясь в глыбу чужанина. — Ваши действия — на вашей совести.
      — Но мы не беремся за оружие, если нам не угрожают, — слабо возразил Ратибор. — А в данном случае под угрозой существование цивилизации!
      — Просто вы не нашли другого выхода.
      — Какого?
      — Ищите. — Грехов исчез с ударом грома, потрясшего все тело пилота. Ратибор осознал себя лежащим в защитном коконе «голема» и услышал тонкий-тонкий всхлип координатора: — Выплыл?
      — Где мы? — вяло поинтересовался Ратибор.
      — Все там же — внутри Конструктора. На всех диапазонах — белый шум, на вызовы не отвечает никто, в том числе и сам Конструктор.
      — Я выходил из машины?
      — Нет.
      — Значит, встреча с проконсулом была наваждением.
      — Скорее, наведенной пси-передачей, мне удалось замерить ее основные параметры.
      — Не ошибаешься? Если дело обстоит так, то нас заметили и пытались войти в контакт. Но кто? Сам Конструктор? Часть его интеллекта, ведающая связями с «пришельцами», или та часть, которая борется с загрязнением организма? Ведь мы для него по сути — микробы, попавшие в тело.
      — По-моему, ни то, ни другое. В первом случае представитель Конструктора был слишком человечен, а во втором — если бы с на ми пытались бороться, как с микробами, то для такого существа, как Конструктор, уничтожить нас — раз плюнуть.
      — Тогда с нами пытались связаться другие послы: либо чужанин, либо К-мигрант… хотя лже-Грехов сказал мне, что К-мигрант «растворился» в Конструкторе.
      На несколько секунд Ратибор потерял способность видеть и слышать, волна слабости прокатилась по телу, превратив его в слой ваты. Нить рассуждении потерялась в шуме расстроенных чувств.
      — Что будем делать? — напомнил координатор.
      — Попробуем прорваться наружу, если здесь нас никто не хочет встречать как послов. Я посплю, а ты выходи на режим «кенгуру» и держи направление, не сворачивай. Встретишь препятствие, раз будишь.
      — Сон в данной ситуации опасен, — встревоженно предупредил Дар. — Мои арсеналы по реабилитации и поддержанию тонуса не бесконечны.
      — Но и мои силы не беспредельны. Вперед, дружище! «Голем» начал разгон, обходя неожиданно появляющиеся на пути препятствия: он шел не в пустом пространстве, а в среде с переменной структурой, и не мог, развить скорость более ста километров в секунду.
      Ратибор спал, и ему снилось, что он на Земле, а Грехов с лицом свирепым и диким принимает у него экзамен по интрасенсорному восприятию.
      — Закрой глаза, — приказывал Грехов.
      Берестов послушно закрывал.
      — Что видишь?
      И Ратибор перечислял, что видит, восторгаясь и ужасаясь одно временно: он видел сквозь веки, в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазонах, чувствовал броуновское движение молекул, слышал, как течет кровь по мельчайшим сосудам, и ощущал звуки собственных работающих мышц!..
      Очнулся от того, что по венам левой руки потекла горячая струя.
      — По-моему, я слышу чей-то вызов, — доложил координатор.
      — Что значит чей-то?
      — Сигналы очень слабые, иногда пропадают, не дешифруются, но резко отличаются от фоновых.
      — Как долго я пребывал в нирване?
      — Час сорок две.
      — Поворачивай.
      — Уже иду по пеленгу, но скорость набрать не могу, мы не в открытом космосе. Здесь полно странных шатающихся объектов и болидных потоков — иной термин подобрать трудно, и бездна всякого рода полей, создающих интерференционную картину, при чем устойчивую, типа стоячей волны.
      Ратибор промолчал. Они находились в организме колоссального разумного существа со сверхсложной структурой, и этим все было сказано.
      Комплексное действие короткого сна, лекарственных препаратов аптечки и волнового массажа наконец сказалось, и пилот почувствовал себя гораздо лучше, хотя изредка появлялись блуждающие по телу боли, перехватывающие дыхание, и нечеткие галлюцинации, повторяющие знакомые картины: он лежит на холме или сидит в деревянном кресле напротив псевдо-Грехова.
      Прошел час, другой, по расчетам координатора они преодолели около полумиллиона километров по сложному зигзагу — источник сигналов, отличных по информационному насыщению от фонового излучения, маневрировал, в широких пределах изменяя скорость. В диапазоне видимой части спектра почти ничего не было видно, кроме хороводов блуждающих огней, скоплений звезд-искр и ту манных пятен, а локация в радиодиапазоне давала странную кар тину: «голем» прокладывал путь словно в мякоти арбуза, насыщен ной «семечками» уплотнений. Точных характеристик этих уплотнений гравизондаж дать не мог, но было ясно, что столкновение с од ним из «семечек» чревато непредсказуемыми последствиями, поэтому Ратибор вынужден был еще уменьшить скорость аппарата, пони мая, что шансы догнать источник сигналов становятся равными нулю. Однако судьбе угодно было распорядиться шансами иначе — после особенно головоломного изменения траектории источник остановился. Спустя еще час «толем» подобрался к одному из уплотнений — масконов, — по терминологии координатора, возле которого продолжал ритмично «дышать» низкочастотным радиоизлучением загадочный объект.
      Координатор в темпе пулеметной очереди перебрал диапазоны видения локаторов и остановился на мягком рентгене, в котором наконец удалось разглядеть, что же собой представляют «семечки» уплотнений. Ратибор изумленно причмокнул: перед ним в облаке серебристого тумана висела уменьшенная копия омеги Гиппарха, тех самых останков звезды, по которой прошелся луч Большого Выстрела, — те же колоссальные кружева «мха», та же пенная структура в глубине сфероида и плоские диски на тонких ножках, уходящих в неведомую толщу верхнего слоя объекта, словно листья кувшинок на длинных стеблях.
      — Диаметр сфероида — около пяти тысяч километров, — сообщил координатор, имевший полную информацию о стародавнем походе Берестова на омегу Гиппарха. — Ощущаю внутри него высокую концентрацию энергии, подходить ближе опасно.
      — Сам вижу. Попробуй отстроиться от тумана, плохо видно.
      — Это не туман, какой-то квантово-полевой эффект, пространство вокруг сфероида «мерцает», «пенится».
      — А где тот приятель, сигналы которого мы запеленговали?
      — По-видимому, вот он, даю вариацию.
      Тонкая световая нить очертила часть поля зрения слева, как ее ощущал Ратибор, переместилась в центр, изображение в ней стало расти, укрупняться, уходя краями за световую нить, один из «листьев кувшинок» заполнил собой все поле зрения, и Ратибор увидел на его серо-мраморном фоне полупрозрачный шар. Впрочем, не полупрозрачный, а скорее зеркальный… или все-таки?.. Через не сколько секунд стало ясно, что шар постоянно меняет плотность, то становясь прозрачным, то металлически твердым, то рыхлым и белым, как вата, и делает это в такт дыханию радиошума.
      — Это не К-мигрант, — сказал Дар, — и не чужанин. Могу пред положить, что, судя по описаниям, это…
      — "Серый призрак"! — прошептал Ратибор, ощущая головокружение. — Грехов встречался с ним… с таким же, как этот, не узнать его невозможно. А ну крутани программу контакта на всех волнах и последи за обстановкой, идем к нему.
      «Голем» рванулся сквозь туман неизвестных физических реакций к сфероиду с мохообразным ландшафтом, в четверть часа пре одолел стокилометровую толщу атмосферы с упругим сопротивлением среды и вышел точно над зонтичной структурой с шаром «серого призрака», не обращавшего никакого внимания на темной аппарат с включенными передатчиками.
      «Серый призрак» был невелик — шар диаметром в две сотни метров, но у Ратибора возникло такое чувство, что он видит перед собой разверзающуюся бездну, еще миг — и она его поглотит, засосет!..
      — Пси-поле с широким спектром, — отреагировал координатор. — Эта штука излучает пси-поле, как целый город!
      Какая-то черная тень упала на "голем", Ратибор невольно поднял голову, но никого не увидел, лишь через несколько мгновений понял, что внутри него сработало чувство опасности.
      — Держись, уходим! — предупредил Дар, начиная вираж воз вращения до того, как пилот понял, в чем дело. — Резко возрос волновой фон. Говорил же, что объект опасен…
      Ландшафт под аппаратом заколебался, вспух и расплылся дымом.
      Ратибор успел заметить, как «серый призрак» растянулся в ленту серебристого сияния, направляясь в «голему», после чего пилот и потерял сознание от тяжелого удара, причем не внешнего, а, как показалось, внутреннего, превратившего тело в надутый воздухом шар…

* * *

      Человек был виден, как сквозь струящееся марево, — размытый нечеткий силуэт в ореоле свечения. Потом он перестал дрожать и расплываться, и Ратибор криво улыбнулся.
      — Опять вы? Бред!
      — Ни то, ни другое, — невозмутимо ответил Грехов. Ратибор отметил про себя, но не придал значения, что, когда собеседник говорит, лицо его выступает четко и рельефно, зато другие части тела становятся зыбкими и расплывчатыми.
      — Кто же вы? Еще один посол? — Берестов невольно рас смеялся, заметив, что не слышит собственного смеха.
      — В какой-то мере посол. — Собеседник никак не реагировал на смех, оставаясь вежливым и корректным. — Хотя то, что вы видите — фантом, фигура для беседы. У меня мало времени, спрашивайте.
      Ратибор вдруг вспомнил предыдущую ситуацию, ив сознании включился колокол тревоги.
      — Вы «серый призрак»! Что случилось?!. Мне показалось, что я налетел на скалу… или она на меня упала… до сих пор тело рыхлое!
      — Вы слишком близко подошли к «нервному узлу» Конструктора, да еще в момент передачи «массивного нервного импульса». Я успел в последний момент.
      — Что значит «массивного импульса»?
      — Конструктор принадлежит к разумным системам с нулевой информационной энтропией, а эволюция подобных систем определяется уже не электромагнитными взаимодействиями, а гравитационными и даже совершенно экзотическими «суперструнными». Поэтому ииформпотоки внутри Конструктора энергетически мощны, «массивны», как говорят ваши ученые.
      — И масконы, то есть нервные узлы, перераспределяют эти потоки?.
      — Вы неплохо схватываете суть даже в сумеречном состоянии.
      — Да, признаюсь, чувствую я себя скверно… однако это не главное, я, кажется, нашел способ выполнить свою миссию посла. По могите мне… или посоветуйте, как избежать энергоудара вблизи маскона, я попытаюсь передать в узел всю записанную специально для Конструктора информацию. Может быть, он сможет воспринять хотя бы часть ее, это очень важно…
      — Я в курсе ваших проблем. Конструктор же давно впитал все, что вы хотели сообщить, я имею в виду вас и К-мигранта, так что можете считать свою задачу выполненной. Единственное, на что я не могу дать ответ, — как и когда прореагирует Конструктор на эту информацию. Вы даже не представляете, насколько вы, люди, правы, назвав его бесконечно сложным объектом! Возвращайтесь.
      — Как? — хотел спросить Ратибор, но голос сел. «Грехов» внимательно вгляделся в него, хотя Берестов так и не разобрался — видит ли собеседника по видеоканалу рубки или изображение передается ему прямо в мозг, минуя глаза.
      — Пожалуй, для вас это действительно проблема. И, честно говоря, вы меня приятно удивили: далеко не каждый человек способен работать за. пределами человеческой выносливости, по край ней мере я знаю всего одного такого индивида — Габриэля Грехова.
      — И я его знаю. Но вы ошибаетесь, многие мои товарищи способны работать в запределье, выполняя свои долг. Извините, но мне почему-то кажется, будто мы с вами уже встречались недавно… разговаривали…
      — Вы говорили не со мной, а, очевидно, с одним из своих пси-отражений в одной из интеллект-ячеек Конструктора… собратьев которого вы совершенно напрасно назвали Звездными Конструкторами: они не создавали ни звезд, ни галактик, они сделали только одну вещь — четырехмерный континуум, рассчитав эволюцию нашего галактического домена с точностью до нейтринного порога. Но и они всего предвидеть не смогли, в том числе и появления человека на заурядной пылинке материи под названием Земля. До встречи, опер.
      — Погодите! — не сразу отреагировал Ратибор, с усилием переваривая услышанное. — Чего они не предвидели? Но было уже поздно.
 

Дорога к дому

      Железовский проснулся от предчувствия, что он не один в ком нате. Полежал с закрытыми глазами, чувствуя пространство квартиры, как свою кожу, но никого не увидел и не услышал. Поду мал: нервы? Или проспал чей-то пси-вызов?
      Встал, сделал несколько глотков травяного настоя, снова обнял всеми девятью органами чувств комнату и весь дом. Никого… Попробовал послать пси-импульс Забаве, но вспомнил, что она не на Земле, лишь когда не получил ответного нервного толчка. Собрался лечь снова, и в этот момент приглушенно зазвонил дверной автомат.
      Сердце сделало сбой — еще мгновение назад за дверью никого не было! Аристарх бросил взгляд на квадрат черного стекла в стене — зеленые звезды, все в порядке, свои. Во всяком случае, не К-мигрант. Скомандовал мысленно двери открыться.
      В прихожую вошел Грехов, одетый в необычный серый, с зеркальными блестками комбинезон, остановился в проеме двери в гостиную, разглядывая хозяина, стоявшего в одних плавках. Железовский шевельнулся, и мышцы тела ожили на мгновение, подчеркнув чудовищный мускульный рельеф комиссара.
      — Проходите, — пригласил Аристарх.
      — Извините, что разбудил. — Грехов шагнул вперед, протягивая руку. — Рад видеть вас живым и здоровым.
      Ладони их встретились, напряглись, причем рука проконсула полностью утонула в громадной длани комиссара. С минуту оба сжимали ладони и пытались прочитать мысли друг друга, однако пси-блок у обоих был непроницаем.
      — А с виду вы довольно субтильны, — проворчал Железовский, отпуская руку гостя, посмотрел на свою ладонь. — Я жму пятьсот с лишним, это больше, чем может выдержать кокосовый орех.
      — Знаю. — Грехов быстро оглядел спартанское убранство комнаты, остановил взгляд на полупроницаемой двери в спальню. — Так и думал, что не страхуетесь.
      — Какой смысл? Конструктор уже вылез в наш континуум из своего БВ, и о его судьбе К-мигранты могут не беспокоиться. Я им не страшен.
      — Ошибаетесь, комиссар. Конструктор продолжает идти в прежнем направлении, а это значит, что система безопасности вынуждена будет снова заниматься проблемой его остановки, что в свою очередь означает новую вспышку активности К-мигрантов. Мне ли вам. напоминать, что они проповедники имморализма , и какие последствия из этого вытекают?
      Помолчали, стоя друг против друга совершенно неподвижно. Потом Железовский надел халат, сел, жестом указал на кресло.
      — Аристарх, вам уже почти сто. — Грехов, поколебавшись, сел тоже. — Не пора ли сменить амплуа?
      Железовский ответил спустя несколько минут.
      — Пора. Но у меня нет приемника… в настоящее время. Был… один.
      — Берестов?
      — Как вы считаете, он вернется?
      Теперь надолго замолчал Грехов.
      — У него есть шанс… если он выдержит пси-давление Конструктора. Я не все вижу в будущем, некоторые детали размыты вероятностными процессами, поэтому иногда приходится перестраховываться. С вами тоже.
      — Что имеется в виду?
      — Уходите из отдела. Передавайте дела кому-то из лучших кобр сектора или комиссару-один и уходите.
      — Не могу. Не имею права. Доводить дело до конца придется мне, и вы это хорошо знаете. Был бы Берестов, я бы еще подумал.
      — Тогда хотя бы будьте осторожнее в следующие три дня, про считывайте каждый свой шаг, а лучше подстрахуйте себя по императиву «ланспасад».
      Железовский молча, не мигая, смотрел на Грехова. Тот кивнул.
      — Вы поняли.
      — Благодарю за предупреждение, но я редко расслабляюсь. Один вопрос: почему мне надо быть осторожным именно в ближайшие три дня?
      Гость вытянул вперед руку ладонью вниз, ладонь налилась розовым свечением, которое вдруг стало собираться в капли, падающие вниз, как настоящая кровь; Пахнуло озоном. Грехов перевернул ладонь, свечение погасло. Проконсул легко и гибко встал, словно перелился из положения «сидя» в положение «стоя».
      — Потому что, по представлениям К-мигрантов, вы олицетворяете реализующую решения человечества силу… что не так уж и далеко от истины. Вы опасны и подлежите нейтрализации в первую очередь. А резервы К-мигрантов изучены мало. Это все, что я хотел сказать. Прощайте. — Вышел.
      — Спасибо, — низко, почти в инфразвуке, сказал Железовский ему вслед. Посидел немного, потом выключил свет в гостиной и вытянул вперед жестом Грехова — кончики пальцев засветились изнутри; свет был мягким, розово-фиолетовым, и пульсировал в такт работе сердца.

* * *

      Прогноз эфаналитиков, выданный после включения системы МАВР, оправдался почти на сто процентов по всем боковым ветвям «дерева прогноза» и по главному «стволу»: Конструктор не ответил ни на один запрос, вызов и запуск доброй сотни программ связи с ним, никак не отреагировал на волновое и аппаратное зондирование, а потом на движение способом «кенгуру», с каждым прыжком преодолевая около двух световых лет. Двигался он в том же направлении, что и раньше — к Солнечной системе, и перед Советом безопасности снова встала во всей остроте проблема его остановки.
      — Видимо, послы все-таки погибли при запуске чужанского генератора, — со вздохом проговорил председатель ВКС Хакан Рооб в беседе с Баренцем и Железовским, прибыв на спейсер погранслужбы «Перун». — В противном случае Берестов нашел бы способ известить нас о результате.
      — Не уверен, — качнул седой головой Баренц. — Конструктор — дитя не нашего континуума, он пресапиенс, родичи его жили в эпоху, когда не было ни галактик, ни звезд, ни космического пространства, и законы, по которым он живет, это не наши физические законы, а законы К-физики, мы только приступили к их изучению. Вряд ли Берестову удастся пробиться наружу, к нам, из глубин Конструктора, если он… туда попал. И еще мы не знаем, с какой целью запустили своего посла чужане… плюс разрешили запустить К-мигранта.
      — Как бы то ни было, предстоит решать, что делать, причем очень скоро.
      — Все уже решено, — прогудел Железовский, одетый в кокос, превращавший его в металлическую статую атлета. — Нет смысла еще раз устраивать дискуссию на эту тему, альтернативы все равно нет. Т-конус готов к новому пуску, и если Конструктор не свернет с дороги…
      — Да, — кивнул Баренц, подождав продолжения. — По-видимому, это единственное правильное решение, жестокое, чудовищное, но верное. И кто знает, может быть. Конструктору и не по вредит нестандартный бросок по «струне», может, он уцелеет.
      — Забава Боянова требует включения «экстремума», — сказал Хакан Рооб, морща пергамент лица. — СЭКОН принял решение подготовить общественное мнение на тот случай, если Т-конус не справится с Конструктором.
      — Тогда экстра-мобилизация станет реальностью.
      — Вы не представляете, о чем говорите, — проговорил Железовский тяжело, — Включение «экстремума» потребует разрушения базы цивилизаций! Допустим, мы уйдем из Системы, успеем переселиться, уж не знаю, какой ценой, ну а если Конструктор остановится сам?! То есть не столкнется с Солнцем, минет его? Что тогда? Откуда мы знаем, что ему нужно, почему он так упорно целит в Солнце? И знаете, что меня смущает больше всего?
      — Что он, возможно, травмирован, находится «без сознания», так сказать, поэтому и не отвечает на сигналы.
      — И это тоже, но в первую очередь меня смущает поведение Габриэля Грехова. Он знает, что будет, и уверен, что Т-конус не понадобится… да и экстра-мобилизация тоже.
      — Да, Грехов персона таинственная, — улыбнулся одними губами Хакан Рооб. — Ходят слухи, что он тоже преследует свои цели, каким-то образом связанные с Конструктором, и я не удивлюсь, если это окажется правдой. Вот бы вашему отделу проверить.
      — Отдел безопасности не занимается слухами, — угрюмо пробасил комиссар-два. — В действиях Грехова нет компромата. Что касается организации дальнейшей работы, то у меня нет вопросов, равно как и сомнений: если Конструктор не остановится, Т-конус должен быть включен. Секунда нон датур.
      В каюте отдыха, где они разговаривали, вспыхнул виом, из которого выглянул встревоженный Шадрин.
      — Аристарх, зайдите в отсек двадцать три, есть новости.
      — Извините. — Железовский кивнул и исчез, словно превратился в бесплотную тень, дверь пропустила его беззвучно. Баренц и Рооб переглянулись.
      — Ему тяжело, — сказал председатель ВС, — но держится великолепно. Кто в секторе может его заменить в случае… э-э?
      — Он готовил Берестова. Другой такой кандидатуры нет, хотя пара способных ребят найдется. Да и в наземном секторе у Юнусова есть надежные парни, и в погранслужбе.
      — Всех их надо готовить, все-таки специфика работы в космосекторе иная, а мы с тобой уже не потянем. Как говорит старая пословица: беда и. время щадят только бога. Ну, что… — Рооб не до говорил, в каюту заглянула Боянова, тонкая и стройная в своем неизменном белом комбинезоне. Она торопилась.
      — Простите, патриархи, у вас тут был Аристарх, куда он ушел?
      — В отсек двадцать три, — ответил Баренц. — Не хочешь… — Последнее слово повисло в воздухе, Боянова исчезла, как и Железовский до нее.
      Баренц пожал плечами, собираясь продолжить разговор, но перед ними возник вдруг тот, о ком они говорили — проконсул Габриэль Грехов собственной персоной.
      — Где он?!
      — Если Аристарх, то в двадцать третьем, а если… погодите! — Баренц взмахнул рукой, словно пытаясь удержать гостя, но тот уже пропал. — Что случилось?
      Ответом был резкий двухтональный вопль сирены тревоги.
      Двадцать третий отсек, располагавшийся рядом с отсеком метро, представлял собой походную мастерскую по срочному ремонту недублированного оборудования, в состав которой наряду с компьютером входил еще и бокс ручной подгонки с полным набором инструмента. На памяти Железовского еще ни разу этот отсек на спейсерах не был использован ни пограничниками, ни научными экспедициями, вполне хватало того потенциала, которым изначально обладали машины для преодоления пространства, несмотря на возникающие иногда аварийные ситуации и непредвиденные обстоятельства. Мастерская на «Перуне» также практически не открывалась за время эксплуатации спейсера, и Аристарх никогда не вспомнил бы о ее существовании, если бы не вызов бывшего зама Берестова, ставшего командиром обоймы риска.
      Шадрина он увидел сразу, как только вошел, хотя света в отсеке не было: безопасник лежал ничком на полу у выходной потерны линии доставки, неловко подвернув руку. В следующее мгновение на голову комиссара обрушился жесткий парализующий удар пси-поля, и если бы он не обладал интуитивным видением и развитым чувством опасности, все закончилось бы печально, но защитные силы организма, мобилизованные интуицией, сработали безошибочно. Отразив удар, Железовский, не раздумывая, прыгнул к полу открытой дверце одного из шкафов с инструментом, мгновенно включившись в ритм жизни, недоступный неинтрасенсу. Опасность была повсюду, она разлилась по отсеку, словно вода из прорвав шейся канализации, ориентироваться пришлось уже в действии, н а ощупь, и прошло целых полсекунды с момента его появления, когда наконец Аристарх определил, где находится противник.
      В то место, где он только что стоял, с гулом у дарил невидимый кулак гравитационного разряда.
      — Браво, комиссар! — раздался отчетливый пси-голос. — Реакция у тебя превосходная, и тем не менее…
      — Стойте! — ответил Железовский мысленно. — Вы слишком много говорите, в этом одна из причин ваших поражений. Посмотрите на мою руку.
      — Вижу, это «универсал-101».
      — Ошибаетесь, это полевой аннигилятор «шукра». Я пробью насквозь весь корабль… вместе с вами, разумеется. И реакция у меня не хуже. Уходите, пока не подоспела обойма, «ланспасад», ваша жизнь нам не нужна.
      — Зато мне нужна твоя, комиссар, и задание должно быть вы полнено.
      — Слова, слова. Или стреляйте, или уходите, но успею выстрелить и я. Что вы сделали с ним? — Железовский кивнул на лежащего Шадрина.
      — Он пока жив. А тебя, оказывается, наши аналитики недооценили и дали неполную информацию. И все же задание будет вы полнено.
      — Уничтожив меня, вы все равно ничего не добьетесь, просто на моем месте будет работать другой человек, и не исключено — более энергичный.
      К-мигрант выстрелил, но за мгновение до выстрела Железовский переместился на несколько метров в сторону, не открывая огонь в ответ. Многотонный удар гравиразряда, сконцентрированный в невидимую «пулю» размером с голову человека, пришелся на стол, решетку и колонну манипулятора, сплющив и разгладив их в ровную дорожку.
      — Идиоты! — выговорил Аристарх, продолжая двигаться бес шумно и быстро, резко меняя направление, высоту прыжков и положение тела; руки и лицо его в темноте засветились изнутри розовато-малиновым светом. — Неужели вам недостает элементарного интеллекта, чтобы сообразить — благородные цели не могут быть достигнуты негодными методами! Неужели опыт цивилизации, ее история ничего вам не подсказали, если вы продолжаете играть в старые детские игры с засадами, выстрелами из-за угла, планами завоевания плацдармов и прочей белибердой? Неужели еще не ясно, что мы как профессионалы в эти игры обучены играть специально, дабы ни у кого не возникло желания реставрировать прошлое?
      Выстрел — с грохотом разлетелся купол вакуум-камеры. Еще один — рухнула крайняя стойка, поддерживающая монорельс над сборочным столом. Последний выстрел задел ложемент мастера и колонну инка, разлетевшуюся фонтаном ослепительных искр, а потом Железовский достал-таки стрелявшего и вырвал у него пистолет. Весь разговор и схватка длилась не более полутора минут.