Бархатный сезон, который в своем величии, мог, однако быть коротким, менял образ жизни городка. Пока еще не отгремели выстрелы последних больших охотничьих игр, пока в лесах еще оставались ягоды и грибы, это служило предметом развлечения жителей. Но новоприбывшие с юга должны были, едва переведя дух, приниматься за устройство быта и подготовку к грядущим морозам.

Нужно было решить вопросы, которые с приходом зимы затруднялись, делались почти невыполнимыми. Запас топливом был уже произведен. Вязанки хвороста приготовлялись заранее.

Обновлялись снегоходы, лыжи, лыжные палки, сани.

Эхо разносило последние удары молотков, данные по последним деталям домов и пристроек, где вскоре спрячутся от морозов семьи и их животные: коровы, свиньи и лошади…

Если зима предоставляла спокойный отдых, то каждый мог с уверенностью сказать, что он его заслужил.

Дом — это такая вещь, которая каждый день «начинается сначала». Форт Вапассу был таким домом, который разрастался с каждым годом, у которого были свои требования и законы. С каждым годом в нем менялось число жителей, у них изменялись обязанности и необходимости. Дом был населен густо, и это требовало совместных усилий и разделения обязанностей. Очаги, печи, дымоходы, засаливание мяса, хлебопекарни, стирка белья, освещение и свечи — этим занимались разные группы.

На стороне раздобыли несколько бочонков особого жира, который обеспечивал прекрасный свет.

В этом году Анжелика нашла время, чтобы собрать в лесу ягоды, которые после особого приготовления выделяли специальный зеленоватый сок, который, загустев, напоминал воск. Этот воск, смешанный с другими добавками являлся прекрасным материалом для изготовления ароматизированных свечей.

Она научилась этому в Кеннебеке, у голландцев. Это был особый секрет, о котором когда-то знал отец д'Оржеваль, и который он унес с собой с могилу. И вот старый Петер Богган рассказал ей, что зеленые свечи изготовлялись при помощи ягод кустарника, название которого — воксберри. Она удивлялась, почему не спросила его об этом раньше. Старый Жозуа, хоть и был англичанином, но тоже разбирался в секретах растений, словно индеец. Еще ребенком, странствуя с людьми из Мейфловера, он видел, как в первую зиму погибло более двух третей колонистов. И необходимость заставила его узнать все об окружающей природе.

Он не скрыл, что именно он, много лет назад, научил приготовлять зеленые свечи иезуита из Норриджвука, отца д'Оржеваля, потому что у того были проблемы с освещением на службах.

— Он выходил оттуда, — сказал он, указывая на тропинку, вьющуюся через лес. — Меня никогда не пугали ни Черные Сутаны, ни французы.

— Что он у вас покупал?

— Всего понемногу: гвозди, покрывала, пшеничный хлеб. Он говорил на разных языках, даже на индейских. Иногда, он заходил ко мне в домик и улыбался. Я не могу сказать, что это была за улыбка… он словно радовался тому, что мы сообщники… но в чем?

— Мы говорим об одном человеке? Он знал, что вы — англичанин?

Старый Жозуа, казалось, не догадывался, что его посетитель в сутане был известен как истребитель англичан. Он принимал его с простотой переселенцев из Мейфловера, группа которых, пройдя через Лейден в Голландию, сумела смягчить суровость первых реформистов и сохранила в сердцах и обычаях только мягкость евангелических заповедей.

Открытие этого секрета зеленых свечей оставило в ее душе смешанное чувство. Все, что было связано с этим врагом, ей казалось ложным. У нее было чувство, что «событиям не следовало бы проходить именно так». Однако, когда она зажгла одну из этих свечей в серебряном подсвечнике, она не смогла воспротивиться мимолетному ощущению реванша и успокоения при мысли, что его уже не существует в этом мире.

Немного спустя после первой годовщины со дня рождения, близнецы сделали свои первые шаги под гром аплодисментов и смеха жителей форта. Несколько позже смех приумолк, потому что дети стали ползать по дому, с трудом преодолевая лестницы, коридоры и переходы, заглядывая в каждую дверь и везде оставляя следы зубов, которые не замедлили у них появиться. Сиделки и кормилицы, кухарки и швеи стали просить защиты у мужчин.

Молочные братья и сестры близнецов также подрастали, так что вскоре они образовали целую толпу.

После отъезда Онорины старшим стал Шарль-Анри. На него очень рассчитывали, потому что он был внимателен, полон нежности и преданности по отношению к Раймону-Роже и Глориандре. А те тоже не могли обойтись без него.

Онорина обрадовалась бы при виде того, как волосы Раймона-Роже превращаются в густые локоны, светлые с рыжеватым отливом.

Глориандра была черноволосой, ее шевелюра доходила ей до плеч. Она была похожа на маленькую куклу с ангельскими глазами. Все заметили, что она своенравна, но никогда не впадает в гнев. И несмотря на крошечные детские платьица — очень активна.

Но все эти черты характера проявились постепенно. Анжелика утверждала, что поскольку ей не противоречили и позволяли делать все, что ей захочется, она не имела возможности проявить свою индивидуальность. Она была немного таинственным и загадочным ребенком.

Часто Анжелика брала ее на руки и тихо разговаривала с ней, глядя в ее голубые глаза, но никогда ей не удавалось догадаться, о чем думает ее дочь.

— Как ты красива! — шептала она, прижимая ее к себе и целуя круглую свежую щечку.

Ребенок улыбался. Счастье исходило от нее, счастье и спокойствие, и Анжелике не нужно было в этом сомневаться. Она приходила в восторг при мысли, что произвела на свет счастливого ребенка.

В другие моменты, вспоминая об их рождении, вспоминая, что они были обречены, слыша вой прибрежных волков, которые приблизились к Салему в ту ночь, словно празднуя торжества призраков, она переживала заново свои ощущения того времени. Глядя на Глориандру, она спрашивала себя, что тревожило ее в этой маленькой девочке, такой живой и послушной на первый взгляд. Ей казалось, что она еще не совсем «находится здесь». Она вздрагивала и сжимала сильнее, охваченная предчувствием.

— Не уходи. Останься с нами.

Она заметила, что Жоффрей также испытывал похожее чувство. Но он не беспокоился. Он находил нормальным, что ребенок, родившийся при таких страшных и жестоких обстоятельствах, не решался полностью отдаться земной жизни. Он улыбался ей с любовью, он брал ее на руки, где она выглядела как игрушка, он уносил ее к себе в лабораторию и показывал всевозможные блестящие вещи, интересные формы, драгоценные камни, золото.

А те, кому был доверен присмотр за «маленькой принцессой» задавали себе гораздо меньше вопросов, чем ее родители. Здоровье ее было превосходным, и в некоторые моменты ее называли таким же «ужасным ребенком», как и ее братца.

Тот прекратил беспокоить окружающих своим отсутствующим видом. Во время того, когда их бранили, он пытался спрятаться за спину сестры, но, будучи старше, всегда имел такой вид, будто защищает ее.

Жизнь била ключом из-за присутствия детей и их животных: собаки и кота, который соизволил поехать в Вапассу, что было хорошим знаком.

С каждым годом вокруг форта собиралось все больше индейцев. С переменой погоды они приводили своих стариков и больных. Позже, когда они возвращались, многих не досчитывались: они погибали в непогоду или от голода.

Незадолго до Рождества Анжелика обошла все семьи, потому что каждое лето там прибавлялись новые члены.

Она познакомилась с англичанами, которые прибыли с Юго-Запада через лес.

Они принадлежали к секте крайних христиан ХIII века, которые, как и сторонники Жана Вальдо из Лиона, изгнанные церковниками, старательно сохраняли обычаи своей веры.

Их глава объяснил, что они посвящают себя уходу за больными и бесплатным похоронам. Их называют «лолларды», это происходит от старо-немецкого слова «лоллен» или «люллен» — поющий тихо.

Каждый здесь был свободен рассказать свою историю или все, что захочется. Много пропутешествовав по океану, из-за прихоти или по необходимости, они с удовольствием слушали рассказы о нравах и образе жизни в незнакомых краях.

Общая жизнь, почти семейная, была гарантирована от ссор и стычек.

Они не искали сестер и братьев, им нужен был лишь кусок земли, чтобы работать на нем и получать урожай.

У них не было пристрастий.

В общем, их работа, принятая и выполненная, — это была их родина, их каждодневное существование, чтобы обеспечить и оправдать цель их усилий, плоды, которые они получали и откладывали, награда, которую они прятали в сундуки или иногда зарывали в землю: это была часть их будущего и их мечты.

Был собран совет, чтобы обсудить у жителей Вапассу, как они намерены отпраздновать новогодние праздники.

Это было, быть может, впервые, с тех пор, как религиозные войны заливали кровью христианский мир, что предводители различных сект признали, что Рождество, то есть день рождения Того, кого называют Мессией, единым праздником. И ничто не помешает людям после исполнения традиционных для них ритуалов, собраться вместе, устроить большой пир и обменяться подарками.

Она увидела, как Жоффрей проходит через переднюю, он торопится. Затем она услышала, как он произносит, ни к кому не обращаясь:

— Он скрылся у Лаймона Уайта!

Анжелика подошла к нему.

— О ком вы говорите?

Затем, увидев, что он выходит на улицу, она накинула на плечи шубу и последовала за ним. Это было время перед ужином, но ночь наступала рано. Было очень темно. Деревья раскачивались под ветром. Первый снег выпал сегодня после полудня и лежал тонким слоем.

Они отошли от форта, откуда доносились соблазнительные запахи вечерней трапезы. Два солдата-испанца шли следом, держа в руках фонари. Жоффрей де Пейрак объяснил причину своего беспокойства; она видела, что он озабочен и обеспокоен, что не был достаточно внимателен и позволил Дону Жуану Альваресу себя обмануть. Но ему следовало бы осведомиться о нем гораздо раньше, даже если капитан испанской стражи и запретил своим людям говорить что-либо. После их приезда все время он посвятил подготовке к зиме, обследованию зданий, построенных летом, знакомству с новичками. Дона Альвареса он видел редко, и вот уже несколько дней совсем с ним не встречался. И вот наконец он узнал, и это стоило громадных усилий — вырвать признание у Хуана Карильо, который открывал рот три раза в год, — что испанский вельможа, болевший уже долгое время, почувствовал, что умирает и тайком отправился к англичанину Лаймону Уайту. Он хотел отойти в мир иной, никого не огорчив, а его гибелью многие в форте были бы опечалены.

Это была бы первая смерть в Вапассу.

Лаймон Уайт, один из четырех первых шахтеров, которые появились в Вапассу, занимал старое жилище, послужившее убежище семье де Пейрак в первую зиму. Когда же было решено устроиться более широко, англичанин предпочел остаться там, уважая свои привычки и будучи склонным к одиночеству. Он был немым, потому что пуритане из Бостона вырвали ему язык, как еретику.

Это был спокойный работящий человек, очень способный и обязательный. Он попросил разрешения продолжать разработку некоторых полезных ископаемых, которые могли бы послужить помощью в жизни форта. Кроме того, поскольку по профессии он был оружейником, он продолжал охотно свое занятие, оказывая услуги жителям Вапассу. Время от времени они приносили ему оружие, чтобы он его подправил, починил или почистил. У него были охотничьи и боевые ружья, мушкеты, аркебузы, пистолеты и даже арбалеты… так же как и шпаги без эфеса и рукоятки, очень ценимые индейцами и часто встречающиеся в домашнем хозяйстве колонистов.

Когда кто-то входил в его дом, то оказывался в настоящем арсенале. Кроме того Лаймон умел делать порох и пули.

Анжелике нравилось заходить в старый дом, их первое убежище, которое навевало воспоминания о времени, прожитом героически и счастливо.

Немой англичанин предоставил испанцу свою собственную кровать. Когда Анжелика увидела дона Альвареса, лежащего на подушках, похудевшего и пожелтевшего, ее охватило дурное предчувствие. Она тоже упрекнула себя, что уделила недостаточно внимания окружающим. В Вапассу было теперь слишком много народу, слишком много детей, за которыми нужно следить, слишком много болтунов, которых нужно выслушать, а те, кто предпочитали молчать и тихо испустить дух в чужом углу — не испытывали затруднения.

— Но почему?.. — сказала она ему, опустившись на колени у его изголовья. — Дорогой дон Альварес, вы не позволили никому ухаживать за вами! Вы не считаете себя вправе обратиться с просьбой к женщине, даже если эта просьба заключается в чашке отвара. И вот где вы оказались теперь…

Она протянула руку к груди больного, но он удержал ее. Это был жест человека, переносящего невообразимые страдания, и малейшее движение исторгало стон из его уст.

— Нет, мадам! Я знаю, что ваши руки — руки целительницы. Но уже слишком поздно.

Она почувствовала опухоль.

Жоффрей де Пейрак по-испански выразил дружеские упреки своему другу — капитану испанской стражи.

Пока они возвращались в форт, она угадывала в нем напряжение, глухую боль, которые передавались и ей. Сколько же лет находится рядом с ним эта группа испанских наемников? Где он их встретил? Какие битвы выиграли они вместе?

Граф спросил:

— Что вы думаете о его состоянии?

— Все пропало!

Она тут же добавила:

— Я его вылечу!..

«Она его вылечила!.. Она его вылечила!.. Кажется, что он поправился!»

Слух распространился, и никто не хотел этому верить. Потому что Анжелика каждый день, по нескольку раз, отправлялась в хижину к умирающему испанцу, держа в руках свою сумку с травами. Она мало об этом рассказывала, а общественное мнение утвердилось в мысли о неизлечимости болезни дона Хуана Альвареса. И мало-помалу установилось меланхолическое настроение, которое возникает над всеми актами жизни, когда люди ждут чьего-нибудь близкого конца.

Многие говорили, что Рождество будет грустным и траурным. В Рождество дон Хуан Альварес еще не смог участвовать в общем веселье, но принял одну за другой небольшие группы друзей, пришедших навестить его. Он сидел в большом кресле в форме тетраэдра, что составляло единственную меблировку дома англичанина, в котором он любил читать свою Библию.

Наградой Анжелике были счастливые искорки в глазах человека, к которому она была привязана. Жоффрей также был в восторге.

— Что за сокровище досталось мне! — воскричал он, приподнимая ее в своих объятиях, чтобы крепче прижать к себе.

Она замечала, что никогда не сказала бы «Я его вылечу», если бы не находила это возможным.

У нее были ее книги, все книги по медицине, которые она достала и колдовские талмуды Шаплей, которые она расшифровывала каждый день, добывая рецепты и изучая их состав. Она часто вспоминала и то, чему ее научила колдунья Мелюзина.

В течение этих лет в Америке, она смогла, пользуясь спокойствием Вапассу, заняться изучением работ и опытов, за которые во Франции ей угрожали бы презрение и смертельная опасность. Там вовсю продолжалась охота на ведьм, а неумелые, но обученные в университетах юнцы занимали свое бесполезное место у изголовья больных.

Она проводила долгие часы в двух больших комнатах, где Жоффрей приказал расставить предметы из ее аптеки, которая уже могла соперничать с коллекциями самых знаменитых аббатов.

Пока испанец болел, она распорядилась принести в дом Лаймона Уайта целую кучу настоек и порошков. Так старый пост Вапассу превратился в фармакологическую лабораторию, размещенную в подвале. Это сыграет в дальнейшем свою роль.

Снег выпал, но бураны еще не начались. Испанца доставили в форт, где он должен был окончательно встать на ноги. Ему отвели аппартаменты недалеко от де Пейраков, и дети часто наносили ему визиты. Он был крестным отцом Раймона-Роже, а еще один испанец крестил Глориандру. В Салеме, стоя на страже возле церкви, где должны были состояться крестины двух новорожденных умирающих близнецов, они были захвачены врасплох акушеркой-ирландкой, которая уговорила их стать кумовьями двум ее дочерям

— крестным матерям детей. Не такое это уж простое дело найти двух католиков в городе, подобном Салему. Небо послало для этого двух испанцев.

Начали прокладывать траншеи и расчищать в снегу дороги при помощи брусов, сложенных треугольником, которые тащили лошади.

Иногда, перебираясь из дома в дом по таким дорогам, Анжелика брала с собой Шарля-Анри.

Он был похож на Иеремию Маниго, своего юного дядю, но глаза его были такие же темные, как у Дженни.

Однажды, когда они возвращались домой, Анжелика поймала себя на том, что усиленно думает об этом ребенке под хруст снега под ногами. У него никого не было. О нем все заботились, любили и баловали его, но он был ничей. Дженни никогда не вернется. И она передала его именно ей.

— Шарль-Анри, зови меня мамой.

— Как это делает Онорина и близнецы?

— Да, как Онорина и близнецы.