Глава 9

Анжелика облегченно вздохнула, когда дверь за Модреем наконец закрылась. Она без сил опустилась на табуретку. Мадам Жонас как подкошенная упала на другую.

— Как же вы устали, моя бедная, — сказала Анжелика, с сочувствием думая, что этой отважной женщине уже исполнилось пятьдесят.

— Сказать по правде, усталость от дороги уже прошла, но от непривычного шума и всей этой суматохи голова у меня прямо раскалывается. В этой стране или нет ни души, или уж слишком много народу…

— А как ты себя чувствуешь, Эльвира?

— О, я так боюсь, так боюсь… — ответила молодая женщина. — Эти люди убьют нас.

Мэтр Жонас, отогнув уголок пергамента, которым было затянуто окно, разглядывал двор. Его обычно такое добродушное лицо сейчас казалось настороженным и испуганным.

Анжелика заставила замолчать собственный страх и начала успокаивать друзей.

— Не волнуйтесь, вы под защитой моего мужа. Французские солдаты не имеют здесь такой власти, как в самом королевстве.

— И все-таки они поглядывают на нас подозрительно. Им, конечно, известно, что мы гугеноты.

— Но они знают, что среди нас есть испанцы и даже англичане — их злейшие враги… Я же говорю вам: Франция далеко.

— Это, конечно, так, — согласился часовщик, продолжая разглядывать индейцев. — Ну ни дать ни взять ряженые, какие разгуливают у нас по деревням накануне Великого Поста! Господи, чего тут только ни насмотришься! Вон поглядите-ка: у того нос синий, круги у глаз и щеки намазаны черной краской, а лоб и уши размалеваны красным. Ну и маскарад!

Мальчики тоже подошли к окну. Анжелика стянула сапог с ноги и перочинным ножом осторожно счистила с подошвы остатки голубой краски.

— Не могу понять, из чего они ее делают. Цвет удивительный, и она почти не смывается. Вот бы такой подвести глаза, когда идешь на бал.

Потом она сияла чулок и стала разглядывать ушиб на ноге, он беспокоил ее уже несколько дней.

Дверь с шумом отворилась, на пороге появился Пон-Бриан и тут же застыл на месте, сообразив, что забыл постучать.

— Извините меня, — пробормотал он, — я принес вам свечи.

Вопреки своей воле он не мог оторвать глаз от голой ноги Анжелики, которую она поставила на камень перед очагом. Она одернула юбку и высокомерно взглянула на него.

— Заходите, лейтенант, спасибо… вы так любезны…

Двое солдат, сопровождавших Пон-Бриана, внесли багаж. Пока они расставляли по углам дорожные мешки, кожаные кофры, сундуки, лейтенант собственноручно вставил свечи в оловянные подсвечники и поставил на стол кувшин с пивом и стеклянные кубки. Он был очень многословен, видимо желая загладить свою оплошность.

— Вот холодное пиво, пейте, сударыни! Представляю себе, как вы утомились за время вашего долгого и трудного путешествия. Я и мои товарищи преклоняемся перед вашим мужеством. Ради бога, без всякого стеснения скажите, чем я могу еще быть полезен вам. Полковник просил передать, что мы с Модреем в вашем полном распоряжении, а сам он взял на себя заботу о графе де Пейраке. Главное, что я должен вам посоветовать, — это не выходить сегодня вечером из дому. Дикарей здесь собралась тьма-тьмущая, и они решили устроить пир. Иногда они становятся опасно навязчивыми. Завтра большая часть их уйдет отсюда, тогда вы и сможете осмотреть Катарунк. И ни в коем случае никого не впускайте в дом! Я не стал бы об этом говорить, если бы здесь были только абенаки и алгонкины, но здесь собралось и много гуронов, а у нас, в Квебеке, про этих жуликов говорят: «Где гурон — там урон».

Разглагольствуя, Пон-Бриан бросал смелые взгляды на Анжелику. Она почти не слушала его и с нетерпением ждала, когда же ой наконец удалится. Она безумно устала. Все тело у нее ныло. Несмотря на свою простоту, Катарунк ей нравился. И она была бы вполне счастлива, не будь здесь этих непрошеных гостей. Положение было не из приятных. Анжелика пока не чувствовала себя дома и уже представляла, как будут развиваться события в ближайшие дни. Де Пейрак будет вынужден проводить все время в обществе французов — он не должен спускать с них глаз. Для начала она не увидит его сегодня вечером. И еще будет счастьем, если завтра он не предпримет с ними какую-нибудь вылазку, оставив ее среди этих бесцеремонных туземцев, языка которых она не понимает. Задумавшись, Анжелика сняла шляпу — она надавила ей лоб, откинула назад голову и, закрыв глаза, потерла рукой висок, словно желая отогнать начинавшуюся мигрень.

Пон-Бриан умолк. У него перехватило горло. Да, она была действительно прекрасна! Прекрасна так, что дух захватывало от ее красоты.

Анжелика, взглянув на лейтенанта, подумала, что у него глупый вид, и едва заметно пожала плечами.

— Спасибо, лейтенант, за оказанные нам услуги, — сказала она довольно холодно. — И поверьте, что ни у меня, ни у моих друзей нет ни малейшего желания общаться с дикарями и терять по их милости то последнее, что у нас есть. Моя дочь и так уже осталась без башмаков. Она забыла их на берегу озера, и я просто ума не приложу, где достать пару обуви ее размера…

Пон-Бриан пробормотал, что он возьмет это на себя. Он попросит одну знакомую индианку скроить мокасины для девочки. Завтра же она будет обута. Затем он, пятясь, добрался до двери, прихватив по пути какие-то ремни, еще являвшиеся на скамьях. Выйдя за порог, он почувствовал себя опьяневшим, словно только что залпом выпил несколько чарок канадской водки.

— Черт возьми, — пробормотал он сквозь зубы, — что же это такое? Неужели и в этой проклятой стране может произойти чтото необычное?

Любовь вползала в его сердце. Он ощущал ее приближение и внутренне содрогался. Его охватывало возбуждение, подобно тому, какое испытываешь на охоте или перед боем. В жизни сразу что-то изменилось. Проходя через двор, он поднял лицо к небу и глухо закричал, в крике его звучала безумная и дикая радость.

— Почему ты издаешь боевой клич? — спросили его индейцы.

Он растолкал их и, подражая их движениям, начал танцевать индейский танец, исполняемый вокруг костра, воинственный танец томагавков и свистящих стрел. Индейцы засмеялись и вслед за ним повторили отдельные движения этого танца, испуская при этом пронзительные, казалось, вонзающиеся в самое небо крики.

— Господи, какой рев! — прошептала Анжелика. Она чувствовала, как неприятная дрожь снова пробежала у нее по спине. Схватив Онорину, она исступленно прижала девочку к себе. Их каждую минуту могли убить. Опасность висела в воздухе. От нее оставался привкус на языке. Это была Америка. Опасность умереть насильственной смертью была здесь повсюду, но зато у человека в Новом Свете было и право жить и защищаться.

— Сударыня, — позвала ее Эльвира, — взгляните-ка! Здесь, оказывается, еще две комнаты с кроватями, даже три, и в каждой очаг. Мы прекрасно устроимся.

Комнаты, совсем маленькие, были расположены вокруг большого камина с отдельной топкой г каждой комнате. Камин был грубо сложен, по-видимому, из речных камней на растворе из песка, извести и гравия. На деревенских кроватях — у некоторых из них спинки были даже не отесаны — лежали тюфяки, набитые мхом, и все они были застланы шерстяными одеялами или медвежьими шкурами. В комнате, куда вела дверь справа, кровать была более чистой работы и из хорошего дерева; при всей своей добротности она выглядела изящной, и ее украшал полог из брокатели, отделанный витым шнуром. В левой комнате кровать была попроще, но тоже с пологом. В дальней комнатке стояло несколько кушеток с деревянными кругляками в изголовьях, но и на них лежали тюфяки, покрытые теплыми одеялами. Эльвира сразу решила, что здесь она будет спать с тремя детьми.

Семейство Жонас выбрало себе левую комнату, а Анжелика устроилась в правой. Впрочем, она и предназначалась госпоже де Пейрак, там уже стоял ее багаж. По некоторым едва уловимым приметам этой комнаты с грубыми бревенчатыми стенами, скорее похожей на хижину лесоруба, чем на жилище крестьян, Анжелика поняла, что здесь жил де Пейрак, когда в прошлом году он приезжал в Катарунк. Отодвинув занавеску, она обнаружила на полочках этажерки книги в кожаных переплетах с латинскими, греческими и арабскими названиями. В других комнатах он, видимо, предполагал разместить сыновей и своего помощника, которого он привез с собой. По мелочам она узнавала руку мужа, его любовь к комфорту и тот безупречный вкус, с каким он умел выбирать вещи.

Бронзовый подсвечник, стоящий на столике в углу комнаты, был тонкой работы. Он радовал глаз пластичностью своих арабесок, но видеть здесь эту изысканную безделушку было довольно странно, и, в общем, она казалась ненужной в убогом домишке, затерянном в глубине бескрайнего леса. Жаль, что никому не пришло в голову очистить подсвечник от наплывов застывшего сала. Камень перед очагом закрывала хорошо выкованная подставка для дров, но зола и погасшие головешки были рассыпаны прямо на полу. В доме сильно отдавало казармой.

Анжелика поняла, что для начала она должна взять в руки метлу. Благо в углу их было несколько. Женщины с рвением взялись за дело, чтобы скорее очистить свое жилье от следов солдатского постоя. Этот маленький теплый домик с добротным камином, в котором скоро весело запылает хворост, им нравился. Хотелось как можно скорее придать ему жилой вид, создать уют, навести чистоту и устроить все по своему вкусу, чтобы чувствовать наконец себя дома, а не скитальцами и бродягами, как в течение этих последних трех недель.

Дверь закрыта, щеколда задвинута. Им и впрямь было хорошо тут. Мэтр Жонас перед очагом в своей комнате развесил чулки и туфли, которые он промочил в болоте, где-то недалеко от Катарунка. Эльвира раздела ребятишек и посадила их в ушат с водой.

Анжелика, окончив убирать свою комнату, решила порыться в сундуках, посмотреть, не найдется ли там свежих простынь. Открыв один из них и откинув его крышку, она обнаружила вделанное в нее зеркало. В этом был весь Жоффрей де Пейрак! Сколько предупредительности в этой неожиданной находке!

«До чего же я люблю его!»

Стоя перед зеркалом на коленях, она рассматривала свое лицо. Она отдыхала. Простынь в сундуке не оказалось, там была только мужская одежда. Анжелика встала и осторожно закрыла крышку Минуты, что она провела у зеркала, наполнили ее желанием надеть нарядное платье. Она открыла свой багаж и прежде всего достала чистую сорочку Онорине. Дети хотели спать, и, к счастью, их можно было уложить в самой дальней комнате, куда едва долетал шум со двора.

В чуланчике госпожа Жонас обнаружила большой котел, который подвешивают над очагом. Оставалось только сходить за водой. Но ни одна из женщин не могла отважиться пройти к колодцу через охваченный безумием двор.

Мэтр Жонас решил принести себя в жертву. Он вернулся, окруженный толпой индейцев; они задавали ему тысячи вопросов и, сталкивая друг друга с крыльца, пытались пробраться ближе к двери, чтобы только взглянуть на белых женщин.

Никто из них не помог ему донести воду, так как они считали позорным, что «чено» — пожилой мужчина — выполняет тяжелую работу, а женщины тем временем сидят дома. Еще немного и эти настырные индейцы ворвались бы в их флигель.

— Никогда в жизни не видел более наглого народа, — проговорил часовщик, стряхивая с себя пыль и вытирая пот, когда наконец удалось закрыть дверь и задвинуть засов. — Если уж они привяжутся к вам, отделаться от них невозможно…

Чтобы не заставлять его еще раз повторить эту опасную вылазку, женщины решили разделить поровну драгоценную влагу и умыться. Над огнем, весело потрескивающим в камине, они подвесили котел. В ожидании пока вода согреется, сели поближе к теплу и разлили по кубкам пиво.

Кто-то несколько раз легко постучал в дверь. Это был Никола Перро. Он вручил им плетеную корзину, в которой была большая пшеничная булка, колбаса, малина и черника. Сопровождавший его индеец принес дрова. При виде этих яств у всех сразу повеселело на сердце. Лакомства тут же понесли малышам, и они, засыпая, все еще продолжали жевать.

— Никола, что это за история с вашей женой? — спросила Анжелика. — Вы никогда мне о ней ничего не рассказывали.

— А я ничего и не знал, — быстро ответил канадец и страшно покраснел.

— Как, вы не знали, что у вас есть жена?

— Нет, я хотел сказать, что не знал, что у мена есть ребенок. Я уехал сразу же после…

— После чего?

— После женитьбы, черт возьми! Вы поймите, я должен был жениться. Если б я не женился, мне бы пришлось платить огромный штраф, а я в ту пору был беден как церковная крыса. К тому же меня собирались судить: я проделал длинное путешествие без разрешения губернатора. И грозились отлучить от церкви за то, что я возил водку дикарям. Тогда я решил жениться… Так было проще…

— Представляю, как вы поступили с этой бедной девушкой, если вас принудили жениться на ней, — заметила госпожа Жонас.

— Да я до женитьбы и в глаза ее не видел…

— То есть как не видели?

— Она была одной из «дочерей короля» и только что прибыла с последним кораблем… Я ничего не хочу сказать, может быть, девушка была милая и честная…

— Вы в этом не уверены?

— У меня не было времени присмотреться к ней.

— Объясните-ка все как следует, Никола, — попросила Анжелика. — А то ведь мы ничего не поняли…

— Все очень просто. Король Франции заботится о росте населения в своих колониях. И время от времени он присылает сюда корабль, полный барышень, и местные холостяки в течение двух недель обязаны разобрать их себе в жены. Тот, кто отказывается это сделать, должен платить штраф или даже может угодить в тюрьму. Ну так вот, через это нужно было пройти и мне… И я прошел… А затем — прощай, я ухожу в леса, к индейцам…

— Вам не понравилась ваша супруга? — спросила Эльвира.

— Я просто не успел разобраться, нравится она мне или нет. Я же вам говорю…

— Во всяком случае, у вас хватило времени, — заметила Анжелика, — чтобы стать отцом.

— А как же, черт побери! Это было необходимо. А то она стала бы жаловаться, что супружество не свершилось, и в таком случае с меня опять бы взяли штраф.

— Значит, на следующий же день после брачной ночи вы без оглядки сбежали от своей молодой жены? И неужели вы не испытывали угрызений совести за эти три года? — наигранно сурово спросила Анжелика.

— Честное слово, нет! — усмехнувшись, признался канадец. — Но скажу откровенно, когда мессир де Ломени бросил на меня свирепый взгляд, мне стало очень не по себе. Я не знаю более святого человека. К сожалению, мы с ним сделаны из разного теста…

Несмотря на то что воды было маловато, Анжелика с наслаждением вымылась перед очагом в своей комнате. Она привезла с собой в Катарунк два очень элегантных туалета, которые могли бы показаться совершенно ненужными в этих диких местах. Но Анжелика рассудила, что если здесь не будет никакого общества, которое она могла бы пленять в этих нарядах, то они просто доставят удовольствие ей самой. А кроме того, ведь теперь у нее есть муж и сыновья. Одним словом, да здравствует женское обаяние и красота!

Почему бы время от времени ей не появляться перед ними нарядной женщиной, как те, что живут в далеких городах, где по улицам ездят кареты, где из каждого окна вас подстерегает чей-то взгляд и чьи-то губы с завистью произносят: «Вы видели новый туалет госпожи X?..».

Она надела жемчужно-серое платье, отделанное серебряным галуном и вышивкой, с воротником и манжетами из тонкого белого батиста, обшитого тонкими серебристыми кружевами. Распустив волосы, Анжелика встряхнула ими и долго расчесывала черепаховым гребнем с золотыми украшениями, который она достала из чудесной дорожной шкатулки, подаренной ей мужем перед самым отъездом из Голдсборо. То, что подобные предметы роскоши были у нее под рукой, придавало ей уверенность. Собираясь в дорогу, Анжелика немного подстригла свои длинные волосы. Теперь, когда она поднимала их на затылке, они ниспадали на плечи, обрамляя лицо сверкающей массой. Волосы были очень густые и шелковистые, они лежали волнами, на концах закручивались в локон. Легкая челка прикрывала ее загорелый лоб.

Анжелика любила красиво причесаться. В этом были кокетство и вызов, так как естественное золото ее волос, хотя ей было тридцать девять лет, уже тронула ранняя седина. Это не огорчало ее. К тому же она знала, что их серебристый отлив только подчеркивает неувядающую молодость ее лица. Теперь оставалось укрепить маленькую диадему, усыпанную жемчугом, и она снова подошла к зеркалу.