Глава девятая

Наша тропинка петляет по скошенному лугу. От стогов сена струится тонкий чайный запах, далекий ястреб плавает в синем небе. Направо неширокая речка то прячется в густых ольховых зарослях, то подбирается к самой дороге темными глубокими излучинами. Налево тянется крутой склон, поросший тощими сосенками и березками, кое-где меж деревьев сквозят пролысины белесых известняковых обрывов.

Мальчики сняли брюки, девочки – шаровары.

В одних синих трусах и голубых майках они скачут босиком, налегке и кричат, заливаются, хохочут. Поневоле хочется любоваться нашими стройными, юными спартанцами. С ними вместе носится, высунув длинный язык, милейший Майкл, такой же юный и беззаботный.

А мы, взрослые – Магдалина Харитоновна, изыскатель Номер Первый и я, – шествуем сзади. Мы несем три пустых рюкзака, три геологических молотка, кусок сапожного вара для будущих факелов и два электрических фонарика. Мы – большие, нам положено идти неторопливым шагом и вести серьезные разговоры.

Рассказывает Номер Первый. Рассказывает увлеченно, горячо, размахивает своими короткими пухлыми ручками, то хмурит, то поднимает чахлые, бесцветные брови, надувает щеки…

– Помните, у Джека Лондона? Запрятался человек в непроходимые лесные трущобы и на берегу ручья моет золото. Иной раз за много дней труда он не найдет ни миллиграмма; и вдруг ему начинают попадаться драгоценные крупинки, то совсем ничтожные, как пыльца ромашки, то побольше, как просяное зернышко. Золотоискатель волнуется, руки его дрожат, он забывает все на свете… Вот и я такой. Забрался сегодня с семи утра в кремлевскую башню, роюсь среди старых бумаг, шарю, ищу, чихаю от пыли, перелистываю, читаю все эти поблекшие письма… Все надеюсь: а вдруг блеснет золото и я вытяну хоть фразу об интересном историческом факте, хоть туманный намек на такой факт. И чего там только не попадается: какая-то помещица сообщает барыне Загвоздецкой о покупке новой шляпки, управляющий имением пишет полковнику о скоропостижной смерти борзой собаки… Еще до войны, когда приезжал к нам Номер Седьмой, все эти документы до последней строчки мы переглядели. Сейчас я их снова перечитываю. Вы своими рассказами словно подтолкнули меня. Мне еще больше вашего захотелось найти хоть песчинку сведений о портрете и о художнике, но нет, не намывается золото, да и только… Впрочем, я сделал одну любопытную выписку из письма к полковнику Загвоздецкому.

Номер Первый вынул из кармана блокнот и стал читать на ходу:

– «В окончание своего доклада должен присовокупить: заходил ко мне малый ваш, Егорка, коего вы отдали в учение в Академию, показывал бумагу. Я сию бумагу прочитал и убедился, что успехи в науках и художествах означенный малый имеет весьма отменные, а посему советую не брать его сейчас на хрустальный завод вашего благородия, а годок еще погодить, пускай учение продолжает; а впрочем, на все ваша воля, и, коль приказание ваше будет отправить его из Санкт-Петербурга в Любец, так и поступлю без замедления. Остаюсь при сем нижайший и покорный слуга вашего благородия отставной коллежский асессор Пантелеймон Семикрестовский, 8 генваря 1837 года». Пока я еще ничего путного сказать об этом письме не решаюсь, – говорил Номер Первый, – знаете, чешуйки слюды тоже блестят, как золото. Но нюх-то изыскательский у меня есть. Думается мне, напал я на какой-то след… Да, между прочим, – добавил он, – кто это там в башне так набедокурил?

Витя Перец, последнее время болтавшийся у меня под ногами, почуял недоброе и ускакал далеко вперед. Однако Люся и Витя Большой его поймали и притащили.

– Послушай, дорогой! – укоризненно поглядел на него Номер Первый. – Что же это такое? А? Ящики вверх тормашками, книги разбросаны. Разве изыскатели так обращаются с историческими документами? Я насилу прибрал.

Витя Перец мрачно засопел и уставился в одну точку. Когда же Номер Первый перевел дух, собираясь продолжать нравоучения, он шмыгнул в сторону и скрылся за кустами.

Ребята дожидались нас у высокого белого известнякового обрыва, круто спускавшегося к речке. Обрыв так ослепительно сверкал на солнце, что я невольно прищурил глаза.

– Видите, ребята, сколько тут камня-известняка, – объяснял Номер Первый. – Когда-то тут было море, миллионы лет подряд моллюски умирали, их раковины падали на дно, одни на другие, и за миллионы лет этих раковин накопилось так много и они так плотно слежались, что их остатки превратились в белый известняк. А теперь смотрите.

Он взмахнул геологическим молотком и острым концом его отколол кусок камня. В свежем изломе мы разглядели целое кладбище крохотных ребристых раковин.

– А хотите, покажу фокус?

Номер Первый выбил из расщелины скалы темную колчужку, напоминавшую гнилую картофелину. Ловким ударом молотка он расколол ее пополам.

– Вот так штука!

Колчужка была пустая, а внутри сидели, плотно прижавшись друг к другу, как птенчики в гнездышке, малюсенькие кристаллики. Они ярко искрились и блестели на солнце.

– Это жеода – пустота в известняке, заполненная кристалликами кварца или кальцита. Давайте искать еще.

Мальчики выковыривали колчужки, разбивали их, но кристаллики оказывались или едва видимыми, вроде горстки рассыпанной поваренной соли, или мутными и желтоватыми. Наконец снова нашли такую прозрачную, как слезинка, жеоду. Одну из них отдали мне для Миши, другую – Магдалине Харитоновне для Дома пионеров.

Уже рюкзаки оттягивали плечи, но хотелось искать еще и еще. Мальчики полезли наверх, девочки копались внизу.

3 Сорок изыскателей 65

Вдруг Люся, разбив одну жеоду, радостно воскликнула:

– Смотрите, какая прелесть!

Кристаллики нежно-лилового, как фиалка, цвета ярко переливались на солнце.

– Девушка, милая, вы нашли большую редкость, – вскричал Номер Первый, – это подмосковный аметист!

Люся, улыбаясь, протянула его мне.

– Ни в коем случае! – горячо зашептала Магдалина Харитоновна оглядываясь: никто из детей не должен был ее слышать. – Отдай сейчас же! Ты работаешь в Доме пионеров… – Она выхватила из Люсиной руки камень и быстро сунула его в свой рюкзак.

– Он мой… я нашла… – отвечала Люся дрожащим шепотом.

Не представляю, чем бы кончилась перепалка между обеими руководительницами. В этот момент сверху посыпались камни, и близнецы с шумом спрыгнули с обрыва, чуть-чуть не на спину Номера Первого.

– Там какой-то дяденька! – зашептал один, указывая наверх.

– Какой дяденька?

– Не знаем. Чудной, подозрительный: круглые очки, синие штаны, лицо красное. С ним мальчик, они меряют! – выпалили, перебивая друг друга, востроносые близнецы.

– Какие там «подозрительные дяденьки»? – засмеялся Номер Первый. – Однако они меряют – любопытно!

– Вы – вперед, а мы – за вами с молотками! – Глаза Вити Большого сверкнули отвагой. – В случае чего как стукнем по башке!

Близнецы полезли на гору, указывая дорогу, за ними, тяжело отдуваясь, полез Номер Первый, потом Люся, остальные мальчики, потом Магдалина Харитоновна, девочки, последним осторожно карабкался я.

Близнецы молча указали на толстого седого неизвестного в круглых очках, с кожаной сумкой на плече, в синей спецовке со множеством карманов. Он стоял невдалеке под обрывом, держа тетрадку на полевой сумке, и что-то писал. Лицо его было совершенно коричневым от загара. Высоко над ним стоял, уцепившись за куст, худенький, загорелый мальчик в красной футболке, чуть постарше нашего Вити Большого. Вдруг пожилой встал и протянул своему юному спутнику конец рулетки. Мальчик схватил этот конец и стал прыгать с уступа на уступ, время от времени прикладывая ленту к скале и выкрикивая цифры. Пожилой, прижимая сапогом другой конец рулетки, уткнулся в тетрадь.

По свисту Вити Большого пионеры разом поднялись, бросились в атаку и окружили «врагов». А те не обратили на них никакого внимания, только мальчик надменно сморщил брови и губы на манер мистера Твистера.

Незнакомец было повернул голову, равнодушно посмотрел поверх очков на атакующих и вновь уткнулся в тетрадку, взяв конец рулетки в зубы.

– Здравствуйте! – Номер Первый подошел вплотную к незнакомцу.

– Не мешайте! – низким басом огрызнулся тот. Номер Первый обиделся, его щеки сразу надулись.

– Кто вы такой и что вы тут делаете?

– А вы сами кто?

– Я любецкий гражданин, – гордо отвечал Номер Первый. Лицо его пылало, даже блестящая лысина покраснела; куда девалось прежнее кроткое выражение. – Ваши документы!

На миг надменный мальчик оторопело разинул рот. Взрослый незнакомец вытащил целую пачку бумаг и сердито сунул ее Номеру Первому.

"По мере чтения документов привычные ласковые морщинки все чаще собирались на лице Номера Первого.

– Как интересно! Как интересно! Вы меня простите, но, знаете, на всякий случай, – заворковал он.

– Пожалуйста, пожалуйста, – равнодушно сказал неизвестный, пряча документы в сумку.

– Товарищи, – обратился к нам Номер Первый, – это тоже изыскатель, но только без всякого номера. Он геолог, разыскивает стройматериалы. Наконец-то догадались, что наш камень годится и для домов и для дорог!

Ребята разочарованно вздохнули. Им бы куда больше хотелось поймать самого настоящего шпиона.

– Месторождения вашего известняка давно изучены, – равнодушно объявил геолог, – но в нашем институте считают, что они низкого качества.

– «Низкого качества»! – вспыхнул Номер Первый. Его морщинки снова исчезли. – Вы наш кремль видели? Пятьсот лет стоит. А вы видели, как сверкают на солнце белые башни и стены? Запомните: в Любце ничего нет низкого качества, только первоклассное. Ваши геологи поковыряли известняк сверху на этой горе и растрезвонили: низкое качество! Идемте, я вам покажу, откуда наши предки добывали строительный камень.

Ух, как он здорово рассердился! Его лысина, шея, щеки стали малиновыми. Он подбежал к краю откоса, вобрал в себя воздух и ринулся вниз, увлекая за собой лавину щебня.

Покатились за ним и мы, но не так стремительно; мы цеплялись за камни, за корни и ветви кустарника.

– Осторожнее! – откуда-то издалека донесся вопль Магдалины Харитоновны.

А мы уже очутились у подошвы горы. Номер Первый повел нас по узкой тропинке, идущей вдоль откоса. Вдруг он остановился и начал раздвигать кусты бузины.

Мы увидели темную дыру, вроде барсучьей норы.

– Чья это берлога? – всполошилась Магдалина Харитоновна.

– Это не берлога, а та самая пещера, о которой я вам говорил, а точнее – старая штольня, – отвечал Номер Первый своим обычным воркующим, кротким голоском. Видно, бешеный спуск с горы несколько рассеял его злость. – Это отверстие проделали люди. Только слишком узко проделали, а тут еще водой песок нанесло, дырка совсем затянулась. До подземного грота придется метров десять проползти на животе по сырому месту. И еще знаете что? Ребятишкам в трусах будет холодновато.

– Нет, нет! – замахала руками Магдалина Харитоновна. – Вы, если хотите, отправляйтесь с доктором, да еще ее прихватите! – Она сердито указала на Люсю. – А детей я не пущу. За жизнь и здоровье детей отвечаю я! – Она решительно подняла голову вверх, только ее крючковатый нос продолжал смотреть вниз.

– Да убедитесь, – уговаривал Номер Первый, – штольня пробита в настоящей скале.

– Магдалина Харитоновна, ну пожалуйста, мы вас очень просим!

Все девочки и часть мальчиков обступили свою руководительницу. Общими стараниями мы уговорили-таки Магдалину Харитоновну остаться у входа и стеречь набитый камнями рюкзак геолога.

– Ну да, еще позволения спрашивать! – проворчал себе под нос один из близнецов.

– А мы бы все равно полезли, – вторил, другой.

– А что там спрятано? – спросила Соня.

– Спрятана спящая красавица, – вздохнула Галя. Мальчики прикрепили к концам двух палок по кусочку сапожного вара. Началось путешествие в преисподнюю. Номер Первый, несмотря на толщину, быстро лег на живот и так же быстро исчез в черной неизвестности, за ним юркнул безмятежно улыбающийся Майкл, за Майклом полез толстый геолог, потом надменный мальчик, Люся, все остальные мальчики, за ними девочки. Я решился последним отправиться в это неслыханное путешествие.

После ослепительного солнца и жары тут было темно и холодно. Лежа на животе, передвигая ноги и руки по мокрой и липкой грязи, я медленно пополз. Я весь перепачкался, даже в нос попала грязь, на зубах скрипел песок.

Ох, я, наверное, полз целый час. Наконец откуда-то издалека раздался радостный лай Майкла, а вскоре послышался бодрый голос Номера Первого:

– Сюда, правее! Вот и конец!

Я вскочил на ноги, облегченно вздохнул и осмотрелся. Мальчики стояли, высоко подняв зажженные факелы. Бр-р! Какой холодище!

Мы очутились в огромном заколдованном дворце. При неровном, дрожащем свете факелов темные, едва видимые стены зала уходили куда-то в черную высь. Вдалеке мерно позванивали капли.

Витя Большой зажег карманный фонарик. Геолог отбил молотком кусочек стены. На изломе плоский камень оказался совсем белым, как сахар. Геолог попробовал его разломать пальцами, но не смог.

– Ну как? – спросил его Номер Первый.

– Посмотрим, что покажут лабораторные испытания, – ответил тот, и в голосе его послышалось волнение. – Кажется, это первоклассный строительный камень.

– То-то же. А вы говорите – «низкого качества»! – проворчал Номер Первый.

Геолог с поразительной для его толщины ловкостью начал карабкаться на стену, хватаясь за выступы камня; кое-где он откалывал молотком куски. Оказывается, стены-то были из белого известняка, но стали черными от копоти. В течение, может быть, нескольких сот лет люди, когда добывали камень, жгли факелы, и копоть садилась на стены. Геолог откалывал молотком куски на разной высоте. Витя Большой с фонариком в руке, едва уместившись в расщелине, прикладывал рулетку к стене по указаниям геолога. Кто-то взялся за нижний конец рулетки. Геолог диктовал, а надменный мальчик, держа рукой фонарик, записывал замысловатые названия отдельных слоев камня и их мощность.

С факелом в руках мальчики и девочки разбрелись по залу, откалывали молотками куски и набирали их в рюкзаки. Вдруг Люся заметила, что Майкл старательно обнюхивает большой темный камень, торчащий из стены. Ловким ударом молотка она разбила его пополам. Это оказалась крупная жеода с кристаллами внутри, тускло мерцавшими при свете факела.

– Девочки, светите ближе! – Люся встала на колени. – Ах, ничего не поймешь! Может, он мутный. Надо на солнце.

Обратно двинулись в другом порядке: сперва Майкл, потом я, потом девочки, дальше уж не знаю кто. Впереди светился яркий кружок, и потому ползти обратно было немножко веселее, а самое главное – с каждым метром становилось теплее.

Выползавших встречали громким хохотом. Только глаза и зубы блестели на наших лицах; мы напоминали поросят – любителей понежиться в луже. Обмазанные грязью косы девочек слиплись, вся наша одежда, руки и ноги были сплошь покрыты грязью.

– Ах, смотрите, смотрите, – вскричала Люся, – настоящий аметист!

При свете солнца в чашке жеоды дюжина крупных кристаллов горела лиловым алмазным блеском.

Все, кроме Магдалины Харитоновны, столпились вокруг, ахали, восхищались, позабыв о грязи.

– Доктор, возьмите на память! – Счастливая, измазанная Люся, отдавая мне камень, нагнулась к Майклу и поцеловала его в черный влажный нос. – Вот изыскатель Номер Сорок! Милый песик, ты нашел такой чудесный аметист! – Люся оглянулась на Магдалину Харитоновну, хмуро копавшуюся в своем рюкзаке.

– Детки, детки! Купаться, купаться! – закричал Номер Первый.

И ребята с криком помчались вниз. Побежали и мы, взрослые…

Всю жизнь я ненавижу купание. Даже в самую жаркую пору вода мне кажется и холодной и мокрой. И по секрету скажу: даже Соня не знает, что я плаваю… как бы это поточнее выразиться… ну, одним словом, как топор. Еще до колен залезть – туда-сюда, а глубже почему-то не хочется, да и трусы намокнут.

А в этот раз – ничего не поделаешь – столько на мне грязи, придется даже с головой окунуться.

Как же баловались ребята!

Часть мальчишек окружила Номера Первого, залезшего в речку прямо в спецовке. С неистовыми криками, изо всей силы ударяя ладонями по поверхности воды, они поливали его целым водопадом брызг. Он успевал только фыркать и вертеться.

Другие окатывали" смешно отдувающегося толстого геолога.

Но что это? Откуда столько воды? Противные девчонки напали на меня.

– Аи, аи! – закричал я, захлебываясь.

Сослепу и со страху мне показалось – их прыгало вокруг не меньше полсотни. Соня, бесстыдница, с хохотом обдавала меня целыми каскадами брызг.

Мне удалось вырваться из их круга, и я, чистенький и посвежевший, выскочил из воды и растянулся на траве.

Всех веселее было Майклу. Он прыгал в воду, переплывал на другой берег, снова прыгал, переплывал обратно реку, подбегал ко мне, катался по песку, отряхивался возле моих ног, пачкал меня, бросался вдогонку за визжащими девочками.

пели ребята только что сочиненную ими песню.

Магдалина Харитоновна одиноко сидела на берегу, перебирала минералы и окаменелости и рассматривала свой аметист; он, конечно, был тоже очень красив, но гораздо меньше моего и не такой нежно-лиловой окраски. Я понимал, она и на меня сердилась, хотя я не чувствовал себя виноватым.

Нет, свой аметист я ей ни за что не уступлю!

Больше всех был доволен результатами нашего похода геолог. Обеими руками он ухватился за Номера Первого и повторял густым басом:

– Вы не можете себе представить, как я вам благодарен! Мы привезем буровые станки, начнем изыскания по всей площади. Я уверен, запасов камня окажется столько, что для его добычи сюда проведут железную дорогу…

– Вот видите, видите! – ликовал Номер Первый.

Прощаясь с нами, геолог не поленился пожать руку по очереди всем ребятам; надменный мальчик только чуть слышно процедил: «Пока» – и зашагал прочь, самодовольно подняв голову, как верблюд.

– Да, предупреждаю, – прогудел басом геолог, – тут где-то наш топограф работает, снимает план местности. Так вы, пожалуйста, документов у нее не спрашивайте. Знаете, девушки в своих сумках чего только не таскают, а документов никаких…

Мы продолжали путь другой дорогой, вдоль самого берега реки, и вскоре впереди совершенно неожиданно увидели нечто серое, круглое, ни на что не похожее. По мере нашего приближения все яснее вырисовывались очертания неизвестного предмета, и я все больше и больше удивлялся.

Странный предмет оказался зонтиком невиданных размеров, вроде гигантского гриба; под таким грибом сумело бы спрятаться не менее десятка ребят. Он держался на длинной палке, воткнутой в землю. Но самое интересное находилось под зонтиком. Там стоял на трех ногах складной столик, покрытый белой бумагой, а на столике высилась маленькая пушечка.

Я подошел ближе: нет, это была не пушечка, а подзорная труба на круглой колонке и на подставке в виде линейки.

Над столиком склонилась высокая, дочерна загорелая беловолосая девушка в голубой майке, в широченных синих шароварах, с туго набитой кожаной сумкой через плечо. Половину ее лица закрывали громадные темно-зеленые очки в толстой, молочного цвета оправе.

Вдруг девушка приставила глаз к подзорной трубе, потом резко выпрямилась, засунула два пальца в рот и свистнула, как Соловей-разбойник. Ой, у меня даже в ушах заломило! А мальчишки от зависти глаза повытаращили.

Мы остановились и с удивлением уставились на девушку, но та, не обращая на нас никакого внимания, вновь низко нагнулась над столиком и стада быстро-быстро рисовать. Темные очки, шаровары, грандиозная сумка, темно-ореховый загар, светлые волосы напомнили мне портрет марсианки из одного фантастического романа.

– Это та самая девушка-топограф, – шепнул мне Номер Первый.

– Можно мне посмотреть в вашу трубу? – не утерпела Соня.

– Подходите, только осторожнее! – строго ответила «марсианка» и повернула трубу в сторону реки.

У самого берега мы заметили двух людей с длинными узкими рейками в руках. На рейках можно было различить черные и красные полоски и ряд цифр. Мы все выстроились в очередь, чтобы хоть на секунду взглянуть в стеклышко.

– Ой как близко! Прямо рукой дотронуться! А дяденька с рейкой вверх ногами! – кричали близнецы.

– Небо внизу, а трава вверху, – удивлялась Галя. Кое-кто уже успел насмотреться в трубу и вновь подошел к столику.

– Чертить на плане нужно аккуратно, карандаш острить, как иголку, – с апломбом объясняла «марсианка».

Она расстегнула сумку, видимо собираясь достать перочинный ножик. Вдруг Номер Первый так вскрикнул, точно прищемил палец. «Марсианка» вздрогнула. Труба была забыта. Все сбежались к столу.

Номер Первый самым бесцеремонным образом быстро засунул руку в ее сумку и вытащил…

Да, это был он, тот самый кинжал! Но в каком ужасном виде: весь потемневший, заржавленный, серебряная резьба на рукоятке едва проступала, рубин выпал, а вместо драгоценного камня зияло углубление, набитое грязью.

– Не трогайте чужие вещи! – обидчиво крикнула покрасневшая «марсианка», выдернула кинжал из рук Номера Первого и бросила его на столик.

– Э-э-э… Умоляю вас, простите меня! – заикался Номер Первый. – Э-э-э… Где вы достали? – Его толстый указательный палец судорожно тыкался в необычайный предмет.

– Нашли дня три назад, – отвечала «марсианка». – Я как раз проводила съемку в вашем парке. Рабочий стал забивать колышек – колышек не полез. Почему? Я копнула раза два лопатой, и вдруг стукнуло. Я смотрю – кинжал. Целый вечер я его нашатырем да шкуркой чистила, на оселке точила… Ну, я побегу показывать, куда рейки ставить. А вы, ребята, чур, ничего на столике не трогать! – И она умчалась к своим помощникам.

Э-э-э… – Номер Первый едва мог говорить. Он находился в неописуемом волнении. – Я-. – я… я не знаю, тот ли это кинжал или другой?

– Тот самый, тот самый! – страстно уверяла Люся.

– Трогать запрещено, – вздохнула Магдалина Харитоновна.

– Она сказала: «Ребята, не трогайте», а взрослым, значит, можно, – пояснила Галя.

– Правда, большим можно, – неуверенно закивал головой Номер Первый. Он попытался вытянуть свою слишком короткую шею, рассматривая узоры на рукоятке. – Даже если другой, все равно очень интересный старинный турецкий кинжал. А что, если известного оружейника Махмуда Али из города Дамаска? Это значит – вторая половина семнадцатого века.

– Вот сейчас мы узнаем, он или не он! – крикнул Витя Перец. – Володька, давай фотоаппарат.

– Какая прекрасная идея! – Номер Первый обнял Витю Перца. – Вот что значит смекалка!

– Володька, давай быстрее, она бежит обратно, – предупредил кто-то.

Номер Первый осторожно взял двумя пальцами кинжал за самый кончик лезвия, а Индюшонок наставил «лейку» и щелкнул три раза. Другой рукой Номер Первый обнял Володю:

– Милый мой мальчик, пойдем ко мне ночевать. Мы с тобой будем до полуночи проявлять и печатать, а утром устремимся в музей.

Володя весь просиял. Он так привык слышать насмешки над собой. Эти ласковые слова даже удивили его.

– Вы… вы… вы не отдадите ваш кинжал Любецкому музею? – заикаясь, обратился Номер Первый к подбежавшей «марсианке».

– Вот еще!

– А я бы вам перочинный ножичек преподнес с двенадцатью лезвиями.

– Не желаю!

– Тогда продайте.

– Ни в коем случае!

– Ну, будьте сознательны! – застонал Номер Первый. – Пожертвуйте музею. Кинжалу двести лет, он дамасской стали.

– Ни-ни-ни! Мой папа обожает старинные вещи. Я ему подарю в день рождения… А теперь хватит, не мешайте. Мне надо успеть до вечера выполнить полторы нормы. – И «марсианка» пронзительно свистнула.

Номер Первый тяжко вздохнул. Мы молча повернулись и зашагали обратно в Любец.

– Черт бы побрал этого топографического папу с его днем рождения! – охал Номер Первый.

Глава десятая

Сегодня Номер Третий имела вид еще более строгий и недоступный, чем вчера. Важная, седая, она сидела за высоким столиком, поставленным посреди физкультурного зала, перелистывала объемистую тетрадь, в три пальца толщиной, и спокойным, строгим голосом вела рассказ.

Мы расселись вокруг, на полу, на брезенте.

– Рукопись эта – история города Любца с древнейших времен. Я занимаюсь этим вопросом больше пятнадцати лет. Кстати, знаете ли вы происхождение слова «Любец»? Основатель Москвы Юрий Долгорукий однажды проезжал со своей дружиной вдоль нашей речки. Он остановился под горой, поросшей сосновым бором, возле устья нашего оврага, и место это показалось ему «любо». И он приказал заложить здесь город. Кремль сперва был деревянный. Я не буду вам рассказывать, как в 1238 году татарские полчища взяли город и сожгли, уничтожив всех жителей, как позднее, в шестнадцатом веке, был выстроен наш белокаменный кремль, как в семнадцатом веке польские интервенты подступили к его стенам, но не сумели взять город…

Номер Третий все перелистывала и перелистывала рукопись, наконец остановилась.

– В начале восемнадцатого столетия царь Петр Первый подарил своему соратнику, офицеру Преображенского полка Алексею Загвоздецкому, богатейшие любецкие угодья – леса, сенокосные луга и пашни. Вместе с землей царь подарил ему десять тысяч душ крепостных крестьян. Позднее сын Алексея, генерал-прокурор Никита Алексеевич, выстроил наш хрустальный завод.

Полковник Михаил Загвоздецкий, чей портрет вы видели в музее, приходился правнуком строителю завода. Я нигде не нашла упоминания, что полковник участвовал в каком-либо сражении, а ведь в это время, в начале девятнадцатого века, были войны с Наполеоном, с Турцией, со Швецией. Был он женат на пленной татарке. О жене его не известно ничего, умерла она очень рано, оставив двух малолетних детей – дочь Ирину и сына Александра. Сохранились метрики Ирины. Она родилась в 1820 году, умерла в 1838 году от чахотки. Следовательно, жила всего восемнадцать лет и несколько месяцев. На основании записей в расходных книгах (сколько платили ее учителям жалованья) мы знаем, что ее учили русскому и французскому языкам, музыке, пению и, очевидно, другим наукам. По тогдашним временам она получила блестящее образование.

Брат Ирины, Александр, был моложе ее на десять лет; после смерти отца, юношей, он сделался владельцем богатейшего состояния. За несколько лет он сумел прокутить и проиграть все – и имение и завод.

Все богатства достались купцам Чистозвоновым, бывшим крепостным Загвоздецких. Они перестроили завод на бутылочный, и с тех пор хрустальное производство заглохло. Только совсем недавно, перед войной, вновь был восстановлен хрустальный цех.

Александр Загвоздецкий умер в 1901 году нищим стариком в нашем же городе. Многие хорошо помнят, как он, в лохмотьях, пошатываясь, вечно пьяный, без шапки, бродил по улицам и хриплым голосом выпрашивал подаяние. После его смерти на койке, под соломенным, насквозь истлевшим матрацем, нашли еще один подлинный документ об Ирине – ее девичий альбом с надписью на переплете: «Сей альбом принадлежал моей горячо любимой покойной сестрице Иринушке».

Вот все факты, известные об Ирине Загвоздецкой, но вокруг ее имени сложилась любопытная легенда: будто она, дочь богатейшего помещика, владельца знаменитого хрустального завода, дворянина, гвардии полковника, полюбила крепостного человека своего отца и от несчастной любви умерла, а ее возлюбленного отдали в солдаты.

Когда я была еще молодой, мне удалось разыскать в Любце столетнюю старушку, Матрену Ивановну Кочеткову, бывшую крепостную Загвоздецких. Вот рассказ, записанный мною с ее слов.

Номер Третий надела на нос пенсне и начала читать:

– «Бывало, барышня хороводы любила с нами, с крестьянскими девушками, водить и песни пела. Голосок у нее был поистине серебряный. В горелки она быстрее всех бегала, плясала – никто ее не переплясывал. А смеялась – мы все хохотать принимались.

Однажды на лугу возле речки повстречала я ее с тем красавчиком. Ходил он по-городскому, как барин, в лаковых сапожках, да все хлыстиком помахивал, никогда не подумаешь, что он был такой же крепостной слуга, как и мы все.

А какую он должность занимал, я не помню: нам, девушкам, это никакого интересу не составляло. Помню – усики носил да кудри черные. Позабыла, как звали его.

Отец-то у барышни хуже лютого тигра был, а она, добрые люди сказывали, со своим красавчиком бухнулась ему в ноги: дескать, любим друг друга пуще смерти. А он, отец-то, на неделю свою дочку в кладовке запер на хлеб да на воду, а что с тем красавчиком сделал, и не знаю, только что с тех пор никто его не видел.

Той же осенью повстречала я барышню нашу. Сидит одна на горе под березкой, на самой веночек из красных кленовых листьев; я ее не сразу признала, ровно насквозь она светится, шейка тоненькая, пальчики на руках восковые, сидит пригорюнилась, голову опустила. В скором времени померла она…»

Номер Третий сняла пенсне и продолжала рассказывать:

– Эту же историю, но с некоторыми вариантами и сейчас вспоминают старые любичане. И никакого намека на портрет ни в легендах, ни в архивных документах, ни в письмах нет. Я уж и не знаю, что вам сказать ободряющего. Возможно, тот старый библиотекарь, когда приезжал в Любец, увидел в музее натюрморт с загадочной надписью, а остальное все выдумал. Конечно, искать что-либо очень интересно, но искать то, что вообще не существует?..