"Или Сунь?" - подумал Ефим, так и не разобравшийся, что - имя, а что фамилия.
      - У меня другая идея. Рассмотреть, что такое секс-символ в наши дни. Со Шварцнеггером понятно. С Сидихиным или Караченцовым - тоже. Но это - не единственный вариант. Вы же про моего друга знаете?
      - Который пятерых "замочил"? - непринужденно поинтересовалась Ли.
      - Точно. Он маленький, толстый и застенчивый.
      - И к тому же - в тюрьме, - добавила китаянка.
      - Вот именно. Передачи о маленьком, толстом и застенчивом секс-символе у вас еще не было. К тому же - из тюрьмы. Он обожает свою жену. Она его - тоже. И бандитов он поубивал - ради нее. Интересно?
      - Пожалуй, - задумалась Ли.
      - И он выдвинут на пост начальника ГУВД столицы.
      - Кем?
      - Населением, - гордо ответил Береславский. Кто скажет, что Ефим - не население, пусть первый бросит в него камень.
      Сунь Ли заинтересовалась проектом. Интеллигентной девушке, коей она и являлась, такой проект был интересен гораздо более, чем бесконечные выяснения типа "Кто? Кому? Как?". Самый сложный вопрос - с начальством тюрьмы - она собиралась решить быстро.
      Обнадеженный Береславский покинул телецентр и направился к своей машине. Но сигнализация с брелка не отключалась. Ефим уже заметил, что рядом с телебашней она часто отказывала.
      Он выругался и полез под капот, заблокировать чертову электронику специальным ключом.
      Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Это был Ленька Просиндеев, старый знакомый по временам работы Ефима в "молодежке". Правда, там его фамилию частенько произносили с буквой "х" в серединке.
      - Хорошая у тебя тачка, - хохотнул Ленька. - Такой под капот даже как-то неприлично лазить.
      - Сигнализацию ваша башня вырубает, - объяснил Береславский. - Сам как?
      - Выпускающий на первом канале, - гордо объявил тот. "Растут кадры", подумал Ефим. - А про тебя я слышал. Книжки твои читал. Чего там с твоим бухгалтером?
      - Сидит пока. Я тут собрался из него народного героя сделать. Выдвинул его на обер-полицмейстера.
      - Отличная мысль, - восхитился Просиндеев. - И раскрутка дармовая, и из тюрьмы в любом случае выкатится. А ты сам-то чей будешь?
      - Как чей? - не понял Ефим.
      - Ну, Путина, Лужкова, Чубайса? Чей ты? Может, дурашевский?
      - Сам ты дурашевский, - разозлился Береславский.
      Тут Просиндеев понял, что Ефим не слышал о Дурашеве. Так оно и было. Виктор Петрович Дурашев старался не светиться в телеке, а Береславский старался телек не смотреть. И не читать газеты. И не слушать радио, если оно говорило о политике.
      - Ты что, и в самом деле, сам по себе? - изумился Ленька.
      - Я всегда сам по себе, - отрезал Ефим. - Кстати, Лень, если тебе нужна рейтинговая "стори", то я отвалю красивых подробностей про Сашку.
      - Я видел, наши конкуренты сделали с ним репортаж из тюрьмы. Пипл-метры* на повторе передачи чуть не зашкалили.
      - Подумай на эту тему. Если согласитесь, у вас будет эксклюзив. Гарантирую.
      - Хорошо, подумаем обязательно. Это интересно.
      Они попрощались, и Ефим поехал в типографию "Беора".
      Начальник типографии, спокойный и надежный Филиппыч, встретил Ефима радостно:
      - Ну, что, Сашку скоро выпустят?
      - От нас зависит.
      - Если в самом деле так - ставь задачи.
      - Ты отпечатаешь мне два миллиона А-третьих форматов в четыре краски?
      - Отпечатаю. С двух сторон?
      - С одной. "Четыре плюс ноль".
      Они подошли к гордости "Беора", старенькому "Хейделю", которого Ефим уже заложил и собирался сегодня же эту операцию повторить.
      - Давай считать. - Филиппыч поднял голову. - У нас за один прогон кладется две краски. Значит, на плакат нужно два прогона. При скорости... Тебе качество какое нужно?
      - Среднее. Сашкин портрет и описание его деяний.
      - Понятно. Значит, с учетом возраста, - он любовно погладил серый лоснящийся бок офсетного пресса, - будем шлепать пять тысяч краскопрогонов в час. Два миллиона на пять тысяч, получаем...
      - ...четыреста рабочих часов. Чуть больше месяца работы, - подвел итог Береславский. - Отменяется.
      - Жаль, - огорчился Филиппыч.
      - Ничего, вы тоже пригодитесь, - утешил его Ефим. - В этот месяц всем будет тошно. Я найду, где напечатать. В принципе, я уже почти договорился с Озерным.
      Он поехал в офис, где Сеня Тригубов подготовил новые эскизы. Эти понравились Ефиму гораздо больше. Семен использовал фотографии из многочисленных офисных альбомов, благо, с учетом увлечения шефа, недостатка в сюжетах у него не было. Выбирать старался снятые с нижних ракурсов, и не самые послед-ние, когда Толстый все же был похудее. Кроме того, при изготовлении электронного коллажа, он увеличил Сашкины габариты по сравнению с размерами изображений жены и детей.
      Композиция была несложной. На первом плане - суровый толстяк, по-видимому, только что порешивший пучок бандитов. Рядом с ним - влюбленно смотрящие на него жена и дети. И на заднем плане, фоном - многочисленное столичное население, нуждающееся в защите бесстрашного Сашки.
      - Отлично, юноша! - поощрил Ефим.
      Семен, бывший на три года старше Береславского, только хмыкнул.
      - Работая с тобой, научишься лепить всякую гадость, - сказал он.
      - Во-первых, это невежливо, - заметил Ефим. - А во-вторых, это слизнуто. У Карлсона.
      - Какого? - не понял Сеня.
      - Который живет на крыше.
      И поехал в расположенную сразу за кольцевой автодорогой (так дешевле аренда и меньше зарплаты) новую типографию, к Геннадию Озерному.
      - Здорово, Озорной!
      - Озерный, - поправил Геннадий. Он не любил, когда Ефим называл его Озорным, Речным, Морским или Источниковым.
      - Ладно, хвастайся своей обновкой.
      Строго говоря, Геннадий здесь хозяином не был. Хозяева были где-то "за бугром". Но он с гордостью повел Ефима в машинный зал.
      Да, уж! Это не беоровская типография! В первой части на специальных платформах стояли высокоскоростные фотовыводные устройства. Их задачей было, получив файл с плакатом заказчика, разложить его на четыре основных цвета и вывести, соответственно, четыре фотоформы. С безумным разрешением и, что немаловажно, с высокой повторяемостью. Формы выходили последовательно, одна за другой, и даже на восьмой фотоформе каждая точка, засвеченная лазерным лучом, отклонялась от такой же на первой форме не более чем на пять микрон!
      Далее стояли копировальная рама и проявочный процессор.
      Полученная ранее фотоформа накладывалась на алюминиевую пластину (будущую печатную форму) с нанесенным на ее поверхность чувствительным слоем и засвечивалась мощной ультрафиолетовой лампой. В проявочном процессоре эта пластина проявлялась и промывалась, после чего готовую печатную форму натягивали на формный цилиндр офсетной машины.
      Офсетная же машина, пятикрасочная, первого формата (восемь обычных "писчих" листов сразу), шлепала за один прогон полноцветный плакат, да еще и лаком покрывала!
      - Какая у нее реальная скорость? - не скрывая зависти, поинтересовался Ефим.
      - Как в паспорте: 18 000 оттисков в час!
      - Блестяще! - восхитился Береславский. - Значит, если на одной форме можно положить четыре формата А3, то ты напечатаешь мне два миллиона оттисков меньше чем за сутки! А если я ограничусь миллионом, то вообще полторы смены.
      - Чего это я должен печатать тебе миллион?
      - Я тебе печатника на неделю обещал?
      Это было полной правдой. Печатник Озерного запил, а второй оказался неопытным и уже наделал браку на тысячи долларов. Огромная машина при наличии "живых" заказов простаивала, и Озерный Христом-Богом умолил Ефима и Филиппыча откомандировать к нему хотя бы на неделю их опытного Сергея. Пока не найдутся кадры.
      Они всегда выручали друг друга.
      - Так что, друг мой, долг платежом красен. Или ты печатаешь мне два миллиона...
      - Миллион, - согласился Озерный.
      - Вот и славненько. Я пришлю Филиппыча с готовыми формами.
      - Ты террорист, Береславский, - на прощание обиженно заявил Озерный.
      - А кому сейчас легко? - вздохнул Ефим.
      Похоже, этот бесконечный день заканчивался. Но прежде чем ехать к Наталье, Ефим решил навестить Лену и Атамана. Похоже, из-за своего путешествия в Феодосию он начал сильно отставать от жизни.
      По дороге с "мобильника" позвонил своему другану-банкиру. Тот был человеком чрезвычайно веселым, эпикурейского склада. Потому, видимо, и не вышел в олигархи. Но был уж, конечно, побогаче беоровцев.
      Именно он ссуживал деньги на их "Хейдельберг" под вполне приличные проценты. Сейчас ссуда была практически полностью возвращена.
      - Да, - послышался в трубке веселый голос.
      - Вовка, мне денег надо.
      - Всем денег надо, - радостно заржал Ефимов собеседник.
      - Мне надо много и срочно.
      - Еще один "Хейдельберг" берешь? - спросил банкир.
      - Нет. Продвигаю Сашку в полицмейстеры.
      - А что с ним?
      - Он в тюрьме.
      - Как в тюрьме? Он же тихий!
      - Ты что, газет не читаешь?
      - Нет, - опять засмеялся банкир. - Только эротическую литературу. И то мне ее читают чтицы. Ты же знаешь, я умею только считать.
      - Короче, Вовка. У меня куча дел. Дашь мне сорок тысяч?
      - Рублей?
      - Баксов! Обеспечение - наш "Хейдельберг".
      - Не люблю я отдавать деньги, - вздохнул банкир. - Люблю получать.
      Но Ефим уже понял, что избирательный фонд его кандидата возрос на 40 тысяч долларов.
      Совесть его особо не мучила. В крайнем случае, продаст "Ауди", вернет долг Ольшанскому, а банкир получит "Хейдельберг". Кроме того, если он женится на Наташке, то его собственную двухкомнатную квартиру можно загнать. В конце концов, должны же быть какие-то удовольствия от потери свободы...
      Тем более что его наследников, воспитанных мамами, к сожалению, более интересуют квартиры в Хайфе и Чикаго, чем в столице его Родины.
      Береславский позвонил в квартиру по домофону. Ответил Атаман.
      На этот раз Ефим был так вымотан, что даже есть не стал. Лена рассказала последние новости. Атаман помалкивал.
      Ефим рассказал про свои с Ивлиевым подвиги. Лена тряслась от ужаса, а Атаман слушал с большим одобрением.
      Потом он сделал знак Ефиму, что хочет пообщаться наедине.
      - Говори при ней, - отмахнулся Береславский. Он не был готов из-за излишней секретности покинуть удобное, продавленное Сашкиным задом, кресло.
      - Я "завалил" Психа, - спокойно объявил Атаман.
      Лена вздрогнула. Она уже достаточно знала своего жильца, чтобы счесть его заявление черным юмором.
      - Какого психа? - не понял Береславский.
      - Натурального. Три года с ним "чалился" на Урале.
      - За что?
      - Он хотел убить ее. - Атаман протезом показал на Лену. - Получил отвертку под ребра.
      Лена вся сжалась.
      - Откуда ты знаешь?
      Он рассказал все подробно и отдал фотографии Лены и детей, которые вытащил из бумажника убитого. Сомнения отпали. Эти же фото Ефим видел у Кунгуренко.
      - Я уже хозяину звонил, - продолжил доклад Атаман.
      - Какому?
      - Который его послал.
      - С чего ты решил? Тебе Псих сказал?
      - Нет, он его не сдал. В записной книжке нашел телефон.
      - А откуда ты знаешь, что это его хозяин?
      - Псих очень его не любил. На букву "Т" записал: "Труп". Разве бывает такая фамилия? И трупов с телефонами не бывает. Вот я и решил. Попал точно.
      - Ладно, Атаман. Дело сделано. Но тело могут найти, будут проблемы.
      - Не найдут до весны.
      - Почему?
      - Сейчас он уже не завоняет. Похолодало.
      - А если дворник зайдет?
      - Туда лет пять никто не заходил. Только вот еще что...
      - Что еще? - уже со страхом спросил Ефим.
      - Теперь девочка на мне.
      - Какая девочка? - не понимал Береславский. С Атаманом не соскучишься!
      - У Психа девочка была. В частной школе. Адрес есть. Десять лет. Он с меня клятву взял перед смертью, что я о ней позабочусь. Я клятву дал.
      - И что я должен делать?
      - У меня есть опасения, что на твоей службе долго не живут. Если меня убьют, ты и ты, - он ткнул пальцем настоящей руки в Лену и Ефима, - отвечаете за девчонку.
      Лена широко раскрытыми глазами смотрела на Атамана. Он удивлял ее постоянно. Впрочем, удивлял - явно не то слово.
      - Обещаете?
      - Да, - подумав, сказал Ефим. В конце концов Наташка поможет. А потом, с какой стати Атаману умирать? После того как Береславский вернулся из Феодосии, он чувствовал себя гораздо спокойнее. И считал, что время прямых угроз должно уже закончиться.
      - Да, - ответила Лена.
      Атаман, явно успокоенный, прямо на глазах расслабился.
      - Слушай, Атаман, - обратился к нему Ефим. - Когда я тебя нанимал, не думал, что все так получится. Если хочешь, дам тебе оплаченный отпуск на месяц. Тем более ты уже свое отработал.
      - Не переживай, Ефим, - усмехнулся Атаман. - Я не устал.
      - Чудны дела твои, Господи, - пробормотал Береславский, покидая квартиру Орловых.
      ГЛАВА 28
      Ивлиев смог прибыть в Москву только через сутки. Он поехал окружным путем, через Киев, дважды меняя поезда. Границу с Россией перешел вообще пешком: кто знает, где и сколько еще напихано глаз и ушей оппонентов? Недалеко от Москвы снова сошел с поезда и пересел на электричку.
      Еще с Украины сделал контрольное сообщение: все в порядке, материалы у него.
      Честно говоря, на его взгляд, "войнушка" была ненастоящей. У нападавших были винтовка и автоматы. При желании они все же могли завалить их обоих. Несмотря на огневое противодействие и мастерское - это старику особенно приятно отметить, сам же и учил - вождение автомобиля Ефимом.
      Он, оценив обстановку, тоже стрелял не на поражение, а по пустому автомобилю. Конечно, при той скорости сближения и плотности огня, даже самый миролюбивый чудо-снайпер не мог гарантировать, что никого не зацепит. Лобовое-то им как разнесли! Но все же это была не война.
      Да и слава богу. Василий Федорович не мог отделаться от мысли, что воюет против своих. Одна школа, одна биография. Чертовы политики!
      Он еще раз украдкой потрогал спрятанную во внутреннем кармане куртки дискету. Как и советовал Ефим, Ивлиев дважды обернул ее фольгой от купленной в магазине и тут же съеденной шоколадки.
      В приемной старику ждать не пришлось. Генерал принял его мгновенно.
      - Очень рад, Василий Федорович! - Он вышел к подполковнику из-за стола с протянутой для приветствия рукой.
      Ивлиев с удовольствием пожал ему руку и после приглашения уселся напротив генерала.
      - Чай, кофе? - поинтересовался генерал.
      - Чайку с радостью, - согласился Ивлиев, - что-то бегаю не по возрасту, устал.
      - Ну, вам еще грех жаловаться на возраст, - улыбнулся собеседник.
      Ивлиев достал дискету, протянул ее шефу:
      - Вот здесь должно быть все.
      - Отлично. - Генерал нажал кнопку и передал дискету мгновенно появившемуся офицеру из техотдела. Ивлиев с удовлетворением отметил, что в его службе, которой он отдал всю жизнь, ни дисциплина, ни стиль отношений за нелегкие годы не утеряны.
      В течение пятнадцати минут он вкратце пересказал историю, приключившуюся с ним и Ефимом по дороге к разноглазому и от него.
      - У них хороший ресурс. - Генерал нахмурился.
      - Дико представить, что у нас внутри страны есть сильный противник.
      - Ну, не такой уж он и противник, - задумчиво сказал генерал. - Цели-то у нас похожие. Методы разные. Договоримся, наверное. Вас продал Коровин, неожиданно добавил он.
      - Майор Коровин? - ужаснулся Ивлиев.
      - Он, - подтвердил шеф.
      - Мотивы? Купили?
      - Деньги тоже сыграли роль. Но, думаю, это не главное. Он считает, что наши методы слишком мягки. Наблюдаем. Дожидаемся, пока у гада закончится депутатская неприкосновенность. А тот тем временем, имея деньги, еще куда-нибудь выберется. И так далее. А тут появилась возможность наводить порядок сразу, без каких-либо ограничений.
      - Сталин так и делал, организованную преступность под корень вывел.
      - Ну, не так уж и под корень. Стоило чуть отпустить вожжи, и корни оказались очень плодоносящими. А что касается мафии, в бытовом ее понимании, то действительно, ее устранили только Сталин, Гитлер да Муссолини. Последний посадил и пострелял пол-Сицилии. И сицилийской мафии не стало. На время.
      - Надеюсь, мы с нашими без Сталина и Гитлера справимся? - предположил Ивлиев.
      - И даже без Муссолини, - улыбнулся генерал. - Я ведь не Коровин. Хотя и мне намеки делали.
      - И давно Коровин был "кротом"?
      - Год примерно. Мне было удобно: он контролировался, игра шла под нашим управлением. Но вот такие "проколы", как с радиомаяком, вполне вероятны. Вас поэтому так легко нашли, хоть вы и поставили новый.
      - Где Коровин сейчас?
      - На новом месте работы. В своем кабинете. У нас теперь "кротов" не сажают, а пересаживают.
      - А не получится, что вас просто отсюда уволят? - Пенсионер Ивлиев не боялся задавать прямые вопросы. Тем более этого генерала он помнил еще лейтенантом.
      - Все может быть. Но политики приходят и уходят. А мы остаемся.
      - Сталин тоже был политиком.
      - Приход нового маловероятен. Вы же знаете наши возможности.
      Дверь кабинета открылась. Офицер принес дискету и распечатки.
      - Давайте сюда, - распорядился генерал. - И почему так долго?
      - Извините, - смутился офицер. - Дискета была в шоколадных крошках. От тепла шоколад поплавился, и нам пришлось чистить поверхность диска.
      Ивлиев сильно смутился. Новомодные штучки - компьютеры, сканеры, интернеты - вызывали у него восхищение и досаду одновременно. Он так и не овладел этими премудростями. И уже, видно, не овладеет.
      А генерал рассматривал принесенные листы.
      - Ничего не понимаю, - нахмурился он.
      - Что? - вскинулся Ивлиев.
      - Тут стихи.
      - Какие еще стихи?
      - Пожалуйста:
      "Поэт и политкорректность".
      Берегите язык!
      Он пригоден
      Для общенья при доброй погоде.
      Ну, а если всерьез
      вдруг начнет моросить
      Не забудьте его прикусить!
      А вот еще:
      "О певческом искусстве".
      Певец - он тоже, в общем-то, творец.
      Но коли текст забудет, то - п....ц!
      - с выражением прочитал генерал, не делая купюр, поставленных в тексте автором.
      - Береславский, сволочь, - в отчаянии прошептал Ивлиев. - Подменил дискету! Там больше ничего нет?
      - Почему же. Есть. Тут много чего:
      "Поэту, починяющему розетку".
      Прекрасно думать о высоком,
      Пока тебя не е...т током!
      - Виноват, товарищ генерал! - встал из-за стола подполковник. Береславский подсунул мне свою дискету. Виноват.
      Генерал некоторое время сидел молча, барабаня пальцами по столу. Он ожидал от Ивлиева большего. Но в его профессии не следует долго переживать неудачи. Их надо холодно анализировать и двигаться вперед.
      Он вызвал Нефедова и приказал:
      - Срочно найти Береславского. Обеспечить ему надежную охрану. Вам, Василий Федорович, надлежит своего воспитанника не отпускать ни на шаг. Вот теперь он в большой опасности. За те материалы и гораздо более крупные головы не пощадят. Действуйте.
      Ивлиев покинул кабинет, а генерал вновь подвинул к себе лист с распечаткой. Кроме коротких эпиграмм, на нем было стихотворение побольше:
      "ЧЕЛО ВЕКА"
      Навалилось. Накатило.
      Растоптало. Унесло.
      Добродушный чикатило
      Выбирает ремесло.
      Платье штатского покроя.
      Мягкий плащ подбит свинцом.
      И соскучилось по крови
      Добродушное лицо.
      Любит книги и концерты.
      Чисто вымыт и побрит.
      Он, всего скорее, жертва,
      Коль в душе его свербит,
      Коль в личине человека,
      Словно в песне о войне,
      Проглянуло ЧЕЛО ВЕКА,
      Беспощадное вполне...
      - М-да, - произнес генерал. Ему, кадровому военному, как и автору лежащего перед ним произведения, тоже не слишком нравилось ЧЕЛО ВЕКА. Но если автор собирался только описывать действительность, то генерал пробует ее немножко менять.
      Дурашев был и доволен, и недоволен одновременно. Глядя на делающего доклад подтянутого Коровина, он испытывал откровенную радость. Этот офицер пришел к ним не только за деньги. Недаром в свое время он жестко отказал Благовидову, но после двух бесед "по душам" дал согласие ему, Дурашеву.
      Коровин пришел к ним, потому что считал, что чистить Россию от нечисти надо гораздо жестче, чем могут позволить себе официальные органы.
      Но с этим офицером, ставшем во главе спецслужбы Дурашева, были свои проблемы. Виктор Петрович не стал бы, например, отдавать ему приказ о ликвидации семьи Бухгалтера. Дурашев опасался, что Коровин мог бы и не выполнить его.
      К счастью, время тихой грязи потихоньку кончается. Получив официальные рычаги, можно будет легализовать большую часть деятельности, а организации типа "Сапсана", станут ненужными.
      Вот почему Дурашев не сильно расстроился, узнав о безвременной кончине полковника в отставке Благовидова. Павел Анатольевич погиб в свой день рожденья, точнее, даже в юбилей.
      Дурашев поморщился, читая донесение с места событий. Мало пуль в голову, так еще и топор в грудь засадил. Беланов, конечно, сумасшедший. Его надо тихо устранить, и чем быстрее, тем лучше. Но даже сумасшедший Беланов сыграл по его, Дурашева, партитуре.
      Благовидов стал не только ненужным, но и опасным. Если бы нависшая на его структуре грязь когда-нибудь всплыла, могли произойти крупные неприятности: заткнуть рты всем средствам массовой информации можно будет еще не скоро.
      Да и надо ли? В последнее время Дурашева стал занимать этот вопрос. Для того же Сталина важнее всего была личная власть и возможность насладиться смертью врагов. У Виктора Петровича совсем иные задачи. Может быть, это нескромно, но он, легко отказывающийся от славы при жизни, очень хотел бы доброй и долгой памяти после своего ухода.
      А может, сказывались долгие беседы с мудрым духовником его храма, отцом Феофаном. Не обсуждая никаких конкретных тем, они часами перебирали, казалось бы, очень общие вопросы, но Дурашев чувствовал на себе влияние этого скромного и негромкого человека.
      В последнее время Виктор Петрович немножко раздваивался. Он фактически подтолкнул Благовидова к устранению раненого сотрудника "Сапсана". Но убийство детей Бухгалтера было не его идеей. Дурашев ее не запретил, потому что считал, что уменьшение риска неприятностей для страны оправдывает даже детские смерти. Но все равно это была не его идея.
      "А психопата Беланова!" - вдруг кольнуло Виктора Петровича. Вот кого поддержал Дурашев. Озлобленного сумасшедшего, делавшего карьеру. И если б у него все получилось, то Виктор Петрович работал бы сейчас с убийцей детей.
      Неприятно все это. Вроде все делаешь правильно, думаешь только о стране. А приходишь к отцу Феофану, и многое становится только запутаннее. Может, не ходить?
      Нет, Виктор Петрович не в состоянии себе этого позволить. Отец Феофан, наверное, единственный человек в мире, который искренне сочувствует Дурашеву и жалеет его. Даже если когда-нибудь Дурашев решит его убрать (Виктор Петрович криво улыбнулся) - ведь кое-что из секретного духовнику все равно становится известно, человек-то он умный, - и в этом случае отец Феофан будет жалеть не себя, а его, грешника.
      "Ладно", - стряхнул с себя оцепенение Дурашев. В любом случае он рад, что семья Бухгалтера осталась живой. А труженики "Сапсана" знали, на что шли. Издержки профессии.
      - Будут вопросы? - закончив, спросил Коровин.
      - Да. - Дурашев, размышляя о своем, не пропустил ни одной фразы доклада. За эту особенность мозга он получил кличку Цезарь еще в институте. Голова работала, как многозадачный компьютер, умея обрабатывать параллельно две, а иногда и более проблемы. - Вопросы у меня есть. Вы говорите, что и Береславский, и старик ушли.
      - Ушли, - подтвердил Коровин. - Во-первых, нашим ставилась задача под угрозой оружия отобрать материалы. Но никак не убивать сотрудника ФСБ и постороннего человека.
      "Началось, - улыбнулся про себя Дурашев. - С Благовидовым в этом плане было несравненно легче".
      - Во-вторых, - продолжил бывший майор, - нашей задачей было не допустить попадания материалов в чужие руки. Разноглазый утверждал: единственное, что успели сделать Ивлиев и Береславский, - расформатировать винчестер ноутбука и кинуть его в печку вместе со всеми бумагами и дискетами.
      - Он понимал, что с ним может произойти, и мог врать, как... - Дурашев подбирал сравнение, - телекомментатор.
      - Все возможно, - согласился Коровин. - Но эти двое действовали в условиях жесточайшего дефицита времени, а данные наверняка были кодированы. Так что, вероятнее всего, для оппонентов они безвозвратно потеряны. Нам же, как я понял, они не нужны.
      - Это точно, - согласился Дурашев.
      Ему материалы не нужны, лишь бы они не попали ни к кому другому. Про грязь, покрывающую многих управляемых им чиновников, он и так знал прекрасно. Это ему иногда даже помогало. А вот если бы эти данные достались оппозиции было бы чрезвычайно неприятно. Любые перевороты в сегодняшнем состоянии не пойдут на пользу стране.
      А с ворами в своей команде Дурашев всегда успеет разобраться.
      - Со стороны разноглазого трудностей не ожидается. Эта пара больше никому не принесет проблем, - жестко улыбнулся Коровин. - Не думаю, что вас интересуют подробности.
      - Абсолютно не интересуют, - согласился Виктор Петрович. "Не такой уж он и гуманист. Бабу, видно, пришил, не морщась. Хотя, с его точки зрения, она не баба, а боевая единица противника. Дама действительно всегда была "при делах" и в этой афере, и в прежних. Говорят, они любили друг друга.
      "Тьфу, черт!" - остановил сам себя Дурашев. Что-то он сегодня не в форме. Тянет в высокие материи. Наверное, слишком часто встречается с отцом Феофаном.
      - Можно вопрос? - спросил майор.
      - Конечно.
      - Это не в моей компетенции, но, мне кажется, важно. Мы не собираемся объединять усилия с моим прежним ведомством? Я готов поручиться, что генерал не продался никому и тоже работает на державу.
      - Вы молодец, майор, - сказал Дурашев. - Конечно, все порядочные люди должны объединить свои усилия. Только постепенно. Сегодня я собираюсь встретиться с вашим бывшим начальником. Хотите, возьму вас?
      - Нет, - побледнел Коровин. - Не хочу.
      - Не переживайте, - серьезно сказал Дурашев. - Не только вы его уважаете. А если бы вы были другим, я бы не боролся столько за то, чтобы вас сюда перетянуть. Но давайте покончим все-таки с нашим делом. Итак, есть предположение, что компрматериалы уничтожены и недоступны не только для врагов, но и для вашей прежней конторы. Которая сегодня по целям нам, скорее, союзник. Но если материалы попадают туда, мне придется работать с оглядкой.
      - Я понимаю. Думаю, что материалов больше не существует. Не зря же Ивлиев прихватил с собой разноглазого и его женщину. Именно потому, что не смог выудить материалы.
      - А почему их выкинул из машины?
      - Выбрал меньшее из двух зол. Может, ему тоже было важно уничтожить документы, а не заполучить их? Он ведь отнюдь не симпатизирует оппозиции.
      И еще мне доложили: есть мнение, что он более имитировал стрельбу, чем стрелял.
      - То есть?
      - Ивлиев - один из лучших стрелков страны. У него был "Стечкин" и еще один пистолет. Он прицельно выпустил более тридцати патронов. Буквально изрешетил колеса и двигатель машины, не убив при этом ни одного человека.
      - По-вашему, почему он так себя вел?
      - Потому что по огню почувствовал, что и его не собираются убивать. Мы ведь не хотели войны с генералом.
      - Да, пора с ними объединяться, - подытожил Дурашев. - Постепенно, но неуклонно. А что со стариком и директором "Беора"?
      - Старика мы не трогали, его без шума не возьмешь. А Береславский сидит здесь, в служебном помещении в вашей приемной.
      - Как? Почему сразу не сказали?
      - Вы не спрашивали. Вы же изъявляли желание с ним поговорить в вашем кабинете. Я на всякий случай его привез. Он, кстати, не знает, где находится. Его в фургоне привезли и здесь провели служебными ходами.
      - Ладно, давайте его сюда.
      - Мне остаться?
      - Нет. Я хочу поговорить с ним наедине.
      - Есть. - Майор вышел, демонстрируя хорошую выправку.
      - Ни с кем не соединять, никому не входить, - отдал Виктор Петрович указание секретарю.
      В дверях показался Береславский. Виктор Петрович с удовлетворением отметил, что его неожиданный гость сильно напуган. Это не вредно и может существенно облегчить задачу хозяину кабинета.
      - Проходите, Ефим Аркадьевич, садитесь, - любезно пригласил Дурашев.
      - Сесть я всегда успею, - огласил Ефим любимую присказку Атамана.
      - Тогда присаживайтесь, - невозмутимо изменил формулировку Виктор Петрович. - Вы знаете, куда попали?
      - Нет, - честно ответил Ефим. Он действительно сильно боялся, но сейчас в его эмоциях верх брала злость и усталость. - Я политикой не интересуюсь.
      - А почему вы решили, что здесь - политика?
      - Потому что какая-то сволочь охотится за мной и моими друзьями, - ответил Береславский. - А у меня не те миллионы, чтобы за мной охотиться. Значит, политика.
      - Должен признаться, - мягко заметил Дурашев, - что доля вины за ваши злоключения лежит на мне.
      - Только доля? - переспросил Ефим.
      - Причем меньшая. Вся стрельба и кровь на совести этого человека. - Он достал из ящика стола уже знакомый Ефиму портрет Беланова. - Он вел свою игру. И к тому же, судя по последним его шагам, он просто спятил. Очень опасный человек.
      - А вы, весь в белом, крадете меня с улицы, не успел из собственного подъезда выйти, и, как скотину, в фургоне привозите на аудиенцию, - не выдержал Береславский.
      - Не надо повышать здесь голос, - решил сменить тактику Дурашев. - Вы абсолютно правы. Если понадобится, вас вывезут в том же фургоне в любое место России. Но, повторяю, в ваших самых опасных злоключениях виноват не я. Вы и ваш друг бухгалтер были выведены из опасной зоны. К сожалению, мы не смогли быстро нейтрализовать этого психопата. - Он показал пальцем на портрет. - Мне кажется, нам лучше договориться.