Другие редакции - Повести

>] рука Петровича вышла из кармана с табакеркой. — б. а сам полез в карман своего довольно дурно сшитого сертука, что как известно почти всегда бывает у хороших портных. Вытащенная им из кармана вещь была табакерка с портретом какого<-то> генерала, какого именно не известно потому что |лицо] в месте, которое занимало лицо, была проткнута пальцем дырка, которую он залепил бумажкой; вынувши табакерку он попринялся набивать себе ноздри. ] Понюхав табаку, [Сверху написано: Набивши обе ноздри и потом] он перевернул шинель [Сверху написано: которая была [обровн<ена?>] [на меху] извнутри подбита каким-то мехом похожим несколько на [шерсть которую] мех, которым обивают внутри зимние валенки <?>.] вниз и так верх ногами, и вновь начал [и стал] рассматривать против света. [рассматривать против света. Но не добравшись, только<?> всю распл<астал?>. Сверху написано: нагрузивши обе ноздри и встряхнувши руками] Последовало вновь качание [Сверху написано: Итак случилось то же самое] головою, [качание головою и самое крепкое набитие носа табаком] после чего он полез в карман за табаком [за табаком натыкавши] и вновь натащил в нос табаку, [а. и вновь понаровил себе обе ноздри б. и вновь нафабрил] после чего положил шинель на стол и сказал: Нет. Ничего нельзя сделать. Можно бы еще. Если бы сукно не было больно так попротерто. [не было так протерто. ] Клинчики и кусочки [Клинчики и лоск<утки>] можно бы еще как-нибудь положить: посмотрите только сукно не выдержит. [Далее начато: Это] Такой ответ до того смутил [Не дописано. ] …

II. ОТРЫВКИ ВТОРОЙ РЕДАКЦИИ

1.

      <А> В департаменте податей и сборов или, как любят иногда называть его чиновники любящие поострить, подлостей и вздоров [Авторская сноска в рукописи: [назван<ние>] да не подумают впрочем читатели, чтобы это название основано было в самом деле на какой-нибудь истине, ничуть, здесь все дело только в этимологическом подобии слов. Вследствие этого департамент горных и соляных дел называется депар.<таментом> горьких и соленых дел и тому подобное. Много приходит на ум иногда чиновникам во время, остающееся между службой и вистом, когда на зло трескучему морозу где-нибудь в комнате, при освещенном свечами вечере и шипячем самоваре <не дописано>.]
 
      <Б> В департаменте… не хочу сказать каком. [Далее начато: Вообще] Ибо департаменты пресердитое сословие и чуть только назови один из них по имени, в ту же минуту названный обидится и будет утверждать, что над ним смеются, хотя бы просто автор сказал, что в департаменте весьма чисто и опрятно [весьма чисто и выметаются хороша <полы>]. Итак, в одном департаменте служил один чиновник довольно низенького роста [больше низенького чем среднего роста], несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшою лысинкой на лбу [и] морщинами по обеим сторонам щек и цветом лица что называется несколько гемороидальным. Что ж делать. Автор в этом совершенно не виноват. Таково действие петербургского климата… [Далее начато: Был он] Что касается до чина, ибо [потому что] у нас на Руси прежде всего нужно объявить чин [говорится: как, скаж?те <?>, ваш чин, имя и фамилия, а не фамилия, имя, чин… Итак, что касается до чина], то он был т? что называют вечный титулярный советник, [чин] [сословие] над которым как известно у нас немало потрунили и поострились разные писатели, [которых сочинения и доныне еще смешат некоторых читателей, сделавшихся читателями [читателей, читающих] от скуки и из препровождения времени] [и] которые имеют похвальное обыкновение налегать на тех, которые не могут кусаться. [<которые не> кусаются] [Имя и] фамилия его была Акакий Акакиевич Тишкевич.
 
      Может быть это имя покажется несколько странным [но что ж делать], никак нельзя было без него обойтиться [Далее начато: совершенно нельзя и вот] и это читатель сейчас [совершенно сейчас] увидит, всю историю как [увидит как] это произошло. Родился он как раз против ночи на 4 февраля зимою в самое дурное время. Покойница матушка чиновница и очень хорошая женщина [Далее было: генеральша Кулебякина ее любила] тотчас же приказала [тотчас же послала] позвать священника, чтобы окрестить ребенка. Ибо Акакий Акакиевич был тогда без галстуха, без фрака и без морщин. Словом, был ребенок. Покойница лежала на кровати против дверей, с правой стороны кум, служивший [кум стряпчий] в 4 департаменте сената и жена квартального офицера. [квартального чиновника] Священник открыл святцы и, как водится мальчику давать имя святых несколькими днями вперед, то священник представил матушке любое из трех: Еввул, Моккий, Евлогий.
 
      — Вот это, батюшка, какие имена, я таких и не слышала. Это такие имена — и людей таких нет. — Священник перевернул через страницу [и] вышли опять три имени: Варахасий, Дула и Трифилий. — Ах, боже мой, еще чуднее имена. Да разве, батюшка, были такие имена. [Далее было: Священник показал святцы] Какие право! Странно — уж пусть бы еще Варадат или Фармуфий, а то [а то… это право] … Трифилий. Я и не выговорю таких. — Священник перевернул страницу и вышли два: Павсикакий и Фрументий. — Ну, уж коли так, сказала мать, так пусть [пусть будет] так называется как отец. [как и отец его Акакий. ] Отец был Акакий, так пусть и сын называется Акакий, и таким образом составился Акакий Акакиевич. Его тут же окрестили.
 
      Итак, это произошло совершенно по необходимости, что чиновник стал носить такое имя.
 
      Но как он служил, клянусь, этак трудно служить, этак не служат. Это не то что иной, [Далее было: занимающий даже и штатное место 7 класса и выше. Насидевшись] [как] говорится, отзвонил да и с колокольни, прибавивши: чорт побери присутствие, и вытянувшись пошел подпрыгивать [попрыгивать] по улице и натягивать на пальцы белую перчатку. Акакий Акакиевич пил службу как воздух. [жил службою] В службе его было всё существование, источник радостей и всего.

2.

      Всходя [Перед этим начато: Подходя] по чердачной <?> лестнице, которая [которая вела к Петровичу] была облита вся водой и помоями [Сверху написано: проникнута тем спиртуозным запахом, который властвует на наполненных местах] и вела прямо в комнату Петровича с окном в какую-то коню<шню>, Акакий Акакиевич думал уже между тем о цене и сколько именно запросит Петрович за работу и готовился мысленно надавать [и уже мыслен<но> готовясь давать] на пять рублей два рубли.
 
      Дверь была отворена, потому что хозяйка готовя какую-то рыбу напустила дыму в кухню [в короб <?>] и для этого [Не дописано. ] … Пройдя через кухню, которая несмотря на то что была [которая была хоть] маленька, но была грязнее кожи <?> мужика идущего в баню [маленька, но как водится весьма грязненька] и где было вволю тараканов прусаков и прочих хозяйственных необходимостей, [и снабжена <?> вволю тараканами прусаками и прочими хозяйственными необходимостями] Акакий Акакиевич вошел наконец в комнатку, где увидел Петровича сидящего возле на столе, [сидящего на столе] подвернувшего под себя ноги как султан. Ноги сами по себе, по обычаю портных сидящих за работою, были [по обычаю портных были] нагишом [[Надо] Не нужно говорить, что ноги эти были натурально нагишом] и большой палец, очень знакомый Акакию Акакиевичу, с каким<-то> изуродованным ногтем, толстым большим и крепким как череп у черепахи, со своей стороны приветствовал его. Петрович кивнул головою и посмотрел на руки Акакия Акакиевича желая знать, какого рода добычу тот несет. На шее у него висел моток шелку и ниток, а на коленях какая-то ветошь. Петрович за минуту до прихода продевал с четверть часа нитку в иглу и всё не попадал и потому сердился и бранил темное время. [сердился браня темноту] Акакию Акакиевичу неприятно было, что он пришел в ту минуту, когда Петрович [сердился]. [сердился, но нечего делать, дело было сделано. ] Он особенно [Ему бы особенно] любил заказывать Петровичу [любил к Петровичу приходить в то время] когда он [когда т<от>] уже был неско<лько> [был немножко] под куражем или как выражалась жена его: осадился сивухой, одноглазый чорт. В таком состоянии [В это время] Петрович обыкновенно очень охотно уступал и соглашался и всякой раз даже кланялся и благодарил. [и всякой раз даже благ<одарил>.] Потом, правда, приходила жена его с плачем, что [де] дешево де взялся, но гривенника было <довольно?> прибавить и дело в шляпе. А теперь Акакий Акакиевич спохватился, да нечего делать, дело было сделано.
 
      — Здравствуй Петрович. А я вот того.
 
      — Здравствовать желаю, сказал Петрович посмотревши своим единственным глазом на фрак Акакия <Акакиевича>, начиная с рукавов и на покрой спинки, который ему очень был знаком, но таков уже обычай портных. [обычай портных обсм<отреть?> на нем <?>] Это первое что он сделает, прежде чем начнет говорить …
 
      — Вот я того, Петрович… Шинель-то местах в трех повытерлась [местах в трех прот<ерлась>] … Так того, чтобы заплаточки, знаешь… да и подкладку тоже в иных <местах> подшить, где разорвалась и кое где и того, нового колинкорца [новые штучки] вставить.

3.

      А ты, Петрович, заплаточку!
 
      Гм. Да, ведь заплаточку-то уж нельзя положить. Укрепиться ей н? за что. [Далее начато: Тут] Повернешь иголку, а оно и ползет. Подержка-то уж очень большая. [Сукно-то больно издержалось] Ведь это оно только слава что сукно, оно что порох, вон так на ветер и летит. [оно что прогорелое, ты его ткнешь <?> только вон лезет.]
 
      А ты, Петрович, все-таки как-нибудь укрепи.
 
      Да что прикрепить? прикрепить-то можно прикрепить, да было бы к чему. Тут поставишь заплатку, а на другой день нужно опять и другую.
 
      — Ну, а ты, Петрович, и другую поставишь потом.
 
      — Да что ж <?>, уж ее просто только бросить, если говорить правду. Как зимний холод придет, так вы онучки из <нее> для ног сделайте, потому что чулок не согреет. [Вместо “Да чтож ~ не согреет”: Да ведь это выходит, одна подчинка дороже чем шинель, а вы уж нечего делать. Ведь она просто разве на мусор только ее продать — а ведь нечего делать, оставьте ее так] Это немцы выдумали, чтобы денег побольше себе забирать (Петрович любил при случае кольнуть немцев). [Да] а шинель нужно новую [шинель новую нужно] делать.

III. ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ РЕДАКЦИЯ ЭПИЛОГА

      Акакий Акакиевич уже и не слышал, как он сошел с лестницы и выбрался. Ни рук, ни ног под собою он не чувствовал, в жизнь свою он не был еще [он еще не был] так сильно распечен генералом, да еще и чужим. Это обстоятельство совершенно доканало его; <он> шел разинув рот, [раскрыв рот] куды попало в снег <?>. Ветер по петербургскому обычаю со всех четырех сторон дул в него из переул<ков> [со всех переулков] проникая до костей и несколько раз сваливая его с ног и наконец в довершение насвистал ему в горло жабу. Пришедши домой он [Когда пришел он] не мог сказать ни одного связного слова, весь распух и слег в постель. На другой же день обнаружилась у него сильная горячка. Благодаря [На другой же день благодаря] деятельному и великодушному вспомоществованию петербургского климата болезнь пошла сильно быстрее ожидания вплоть до воспаления. Департаментский доктор пришел больше для [пришел для] того только чтобы видеть ход болезни и объявить, что<в> два дни больной [что больному] будет совершенно готов [больной готов] откланяться. Всё время больной Акакий Акакиевич впадал в поминутный бред: то видел Петровича и заказывал [то заказывал] ему сделать шинель с пистолетами, чтобы она могла отстреливать если еще <?> нападут мошенники, потому что в его комнате везде сидят воры и [мошенники]. То казалось [То виделось] ему, что он стоит перед генералом и слушает надлежащее распекание [слушает распекание] приговаривая: да, виноват, виноват, ваше превосходительство. То, наконец, даже сквернохульничал выражаясь [и говорил] совершенно извозчичьим слогом или тем, которым производят порядки на улицах, чего от роду за ним не бывало от времен [от времени] самого рождения. [Далее начато: и вскрикивал он] — Я не посмотрю, что ты генерал, вскрикивал он иногда голосом таким громким. — Я у тебя отниму шинель. [Я твою шинель <отниму?>] Я Платону Ивановичу столоначал<ьнику> [нажалуюсь] [наконец]. Далее он говорил совершенную бессмыслицу и ничего решительно нельзя было понять. Можно было заметить, [Заметно было только] что беспорядочные расстроенные слова [что слова] всё ворочались около шинели. Наконец, бедный <Акакий> Акакиевич испустил дух. Комнату и вещи его не опечатали, потому что во-первых не было наследников и, во-вторых, потому что наследства оставалось что-то очень немного, именно: пучок гусиных перьев, десть белой казенной бумаги, две-три [несколько] пуговицы, оторванные <от> панталон, пары две носков и известный уже читателю капот. Кому всё это досталось, бог знает. Это не наше дело. Акакия Акакиевича свезли и похоронили, и Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы его в нем и никогда не было. Исчезло и скрылось существо никем незащищенное и никому не дорогое, ни для кого не интересное, даже не обратившее на себя взгляду естествонаблюдателя и только покорно понесшее канцелярские насмешки и никогда во всю жизнь свою не изрекшее ропота на свою участь и не знавшее, есть ли на свете [не знавшее, что такое] лучшая участь; но для которого всё же таки перед концом [для которого посреди] жизни мелькнул какой-то светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь и на которого обрушилось так же всею громадою несчастие, как обрушивалось на царей и повелителей мира. — Недолго после его смерти послан был к нему на квартиру из департаменту сторож с приказом немедленно явиться, начальник де требует, но сторож воротясь сказал, что не может больше прийти [не может быть] и на вопрос: [и когда начальник отделения спросил] почему, сказал: да так, он уж умер, четвертого дни похоронили. Таким образом узнали в департаменте о смерти Акакия Акакиевича и на другой день уже на месте его сидел новый чиновник гораздо выше его ростом, не наклонявший уже так головы на бок и писавш<ий> почерком гораздо скорописнее и буквы ставивший гораздо косее. Кто бы мог думать после этого [чтобы] Акакий Акакиевич, совершивший так скромно жизненное поприще, произвел бы шум после своей смерти. Но так случилось и бедная история наша от сих пор приобретает вдруг фантастическое течение. По всему Петербургу [Но так случилось. По всему Петербургу] пронеслись слухи, [пронесся шум] что у Поцелуева моста и у Кукушки<на> стал появляться по ночам мертвец [стал появляться мер<твец>] в виде чиновника, ищущего какой-то затерянной [ищущего затер<янной>] шинели и под видом своей сдиравший со всех плечей, не разбирая чина и звания, всякие шинели и на кошках и на бобрах, енотовые, медвежьи шубы, словом всякого рода кожи, которые придумали люди для прикрытия своей собственной. [Далее начато: Департаментские чиновники] Чиновник того департамента, которого не смею называть по имени по сказанным выше причинам, видел сам собственными глазами мертвеца и узнал в нем Акакия Акакиевича, но это однако внуш<ило> ему такой страх, что он бросился бежать со всех ног и потому никак не мог хорошенько рассмотреть, но видел однакоже ясно, как тот погрозил ему издали пальцем. Со всех сторон поступали жалобы, что плечи и спины пусть бы еще титулярных, а то даже самих тайных советников подвергаются совершенно простуде по причине ночного сдергиванья шинелей. По полиции сделано было распоряжение поймать мертвеца во что бы то ни стало живого или мертвого и в том и другом случае наказать его жесточайшим образом, и в том даже едва было [едва ли] не успели. Именно будочник того же [какого-то] квартала в Киврюшкинском переулке схватил мертвеца за ворот в то время когда тот хотел было улизнуть и закричавши вызвал двух других товарищей, [вызвал других товари<щей>] которым поручил держать, а сам полез только за сапог вынуть оттуда тавлинку, чтобы понюхать табаку, но табак был видно такого рода, которого и мертвый не мог [которого не мог и мертвец] вынести. [Далее начато: потому что] Не успел он закрывши пальцем одну ноздрю потянуть другою с пол<горсти>, [потянуть другою одну какую-нибудь] как мертвец чихнул так сильно, что совершенно забрызгал им всем троим глаза [лицо] … Покамест они поднесли кулаки, стали протирать глаза, мертвеца и след пропал, так что они даже не знали, был ли он в их руках или нет. С этих пор будошники получили такой страх к мертвецам, что даже и живых боялись хватать, — и только издали покрикивали: Ей ты, ступай своей дорогой, и Акакий Акакиевич стал показываться даже иногда и дальше Поцелуева, [Поцелуева моста] наводя немалый страх робким людям. А мы однакож [оставили] совершенно [без внимания] главную причину всего несчастия, [именно] значительное лицо. [Далее начато: Он после смерти Акакия <Акакиевича>] Нужно [Нужно однако] знать, что значительное лицо скоро по уходе бедного распеченного в пух Акакия Акакиевича [по уходе Акакия <Акакиевича>] почувствовал что-то в роде сожаления. Сострадание было не чуждо душе его и, как уже видели, к сердцу были доступны добрые движения несмотря на то, что чин весьма часто мешал [но чин никак не позволял] им обнаруживаться. Он даже, как только ушел [как только вышел] приятель, и сам думал об этом с неделю, потом послал [как только ушел приятель, послал] чиновника к нему на квартиру разведать что и как и в чем можно помочь ему. Когда донесли ему, что бедный Акакий Акакиевич вскоре затем умер скоропостижно [Далее начато: вслед за тем] в горячке, совесть сильно стала упрекать его и он был совершенно не в духе. Чтобы сколько-нибудь развлечь себя, он отправился на вечер к одному из приятелей своих, у которого уже он нашел порядочное общество [к одному из приятелей своих, здесь общест<во> как нарочно 6ы<ло> соб<рано>] и, что всего лучше, [и как нар<очно>] все были почти одного чина, так что он совершенно ничем не был связан и развернулся, сде<лался> приятен [любезен и приятен] в разговоре и любезен. Словом провел время очень приятно. За ужином даже выпили бокала [три-четыре], это [за ужином даже в честь нового его выпивши бокала три четыре он] придало ему веселости и сообщило склон<ность> к разным экстренностям. А именно, после ужина он решился не ехать домой, а заехать к одной знакомой даме [к одной знакомой своей], Настасье Карловне, кажется, немецкого происхождения, к которой он чувствовал совершенно приятельские отношения. Надобно сказать, что значительное лицо уже был человек немолодой, хороший супруг и почтенный отец. Два взрослых сына, из которых один служил в канцелярии, и взрослая дочь всякой день приходили к нему целовать его руку приговаривая: бонжур папа. [Далее было: а. Но однакоже при всем б. и он их целовал в голову. ] Супруга тоже полная и здоровая давала прежде ему свою руку целовать, потом [потом перевернувши] <целовала> его. Но при всем том полагал, [Но при всем том оказалось] что прилично иметь приятельницу в другой стор<оне>. Хотя эта приятельница была старее жены его, ничего не имела особенного и даже наружностью не лучше [и даже ничуть не лучше] жены. [Далее начато: Но так] Но всё иной раз <?> вечером, закутавшись в шинель, он мчался в зимних санках навестить приятельницу. Так уж странно создан человек, иногда он и сам не может сказать, почему он что-нибудь делает. Итак, значительное лицо село в санки и сказало кучеру: к Настасье Карловне, а сам закутавшись пережевывал в уме [а. думал б. перебирал] кое-какие мысли, [Далее начато: о чем он думал] еще полный удовольствия, вынесенного из общества, где почти все были ровных чинов. Многие слова он даже начинал произносить вслух… Поворотя в улицу он стал закрываться покрепче в шинель пото<му> что ветер [сделался] страшный, подымая с тротуаров [и рвал и подымал с троту<аров>] снег, который всею кучей кидал ему [а. который ему ки<дал> б. который всеми кучами кидал ему] в лицо. Вдруг он почувствовал, что кто<-то> сильно схватил его за воротник шинели. Обернувшись он увидел кого<-то> невысокого росту в старом вицмундире <и> не без ужаса узнал Акакия Акакиевича. Лицо его <было> бледно как снег и глядело совершенно мертвец<ом>. “А, вот ты наконец, наконец-таки вот я тебя тоже поймал за воротник. Твоей-то шинели мне и нужно. Ты не хо<тел> похлопотать об моей шинели, так отдавай же свою”. Бедное значительное лицо так и обмер. Как ни характерен он был в присутствии, хотя глядел совершенным Юпитером [Сверху приписано: хотя и тверд <?> но] и всё трепетало перед ним, но здесь он почувствовал такой страх, что тут же стал опасаться, и не без причины, чтобы не случилось с ним какого-нибудь болезненного припадка. Он сам даже скинул с плеч шинель свою и закричал кучеру: [закричал кучеру во весь дух] ей, пошел в весь дух домой! Таким образом бледный и перепуганный он приехал уже не к Настасье Карловне, а домой и без шинели. Да и ночь провел не в большом порядке и совершенно беспокойно. Так что на другой день за чаем дочь ему сказала прямо: ты сегодня совсем бледен, папа. Но папа молчал и ни слова ни об Настасье Карловне и ни об Акакии Акакиевиче. Это происшествие сделало на него сильное впечатление, по крайней мере с тех пор заметили, что он гораздо реже стал говорить подчиненным: как вы смеете? Понимаете ли вы, кто перед вами и с кем вы говорите? Если же произносил, так не т?к энергически и отрывисто и уже по выслу<шании>, в чем дело. С этих самых пор прекратилось появление мертвеца. Видно, генеральская шинель совершенно пришлась по плечам. По крайней мере, не было таких случаев, чтобы с значительных лиц сдергивали шинели. Но в дальних углах всё еще поговаривали, что появлялось привидение в виде чиновника и сам даже квартальный не помню какого-то квартала, человек очень почтенный, признавался за чашкой чаю у одного купца, что привиденье, точно, является, хотя редко; что один коломенской будошник видел собственными глазами как [он вышел и] вдруг и пошел было с ним. Да будучи [Да был] человек слабый и страдая <?>, — <так> что даже один раз, вырвавшись из ворот частного дома, большой <поросенок>, бросившись ему под ноги, сшиб его с ног к величайшему смеху стоявших извозчиков, [к величайшему смеху извозчи<ков>] с которых он потом за издевку вытребовал грош на табак, — итак ради своей слабости не посмел остановить и всё следовал и что привидение, заметив это, остановилось [остановилось сказав: что тебе нужно] и показало ему кулак необыкновенной вели<чины>: Тебе чего хочется? Но будошник, как ни был испуган <?>, а всё заметил, что оно сделалось выше ростом и даже <носило> преогромные усы, но что скоро исчезло <?> направивш<ись> прямо к Семеновским казармам.

КОЛЯСКА

      Городок Б. очень повеселел, когда начал в нем стоять ***кавалерийский полк, а <до> того времени бывало в нем страх скучно. Бывало проезжаешь, невольно чувствуешь на сердце какую-то тоску. Домики низенькие мазаные, [иной] глядит на улицу так кисло, глина на них обвалилась от дождя и стены, вместо белых, кажутся пегими, крыши большею частью очеретяные, как в южных городах наших, садики для лучшего вида городничий давно приказал вырубить. На улицах ни души [никого] не встретишь, разве только петух перейдет через мостовую [через улицу], мягкую [пышную <?>] как пуховик от лежащей в четверть аршина пыли [Далее начато: или в 1? аршина грязи], которая] Далее начато: в од<ну минуту>] при маленьком дожже, как посредством волшебного прутика, в одну минуту превратится в грязь и тогда улицы города Б. наполнятся [Далее следует: в одну минуту] теми животными [толстыми животными], доставляющими нам превосходные окорока, и прохожий слышит такое страшное хрюканье, [Далее начато: с которым никогда бы не сравнилось звук <?> какой бы издали если] с которым никогда не сравнится звук, издаваемый городничим во время сна послеобеденного. Самая рыночная площадь [самая площадь] имеет немного печальный вид. Дом портного выходит чрезвычайно глупо не фасадом, а углом. Против него строится лет пятнадцать какое-то каменное строение о двух окнах, далее стоит без всего модный досчатый забор, выкрашенный серою краскою, который на образец другим [лучшим] строениям выстроил городничий во время своей молодости, когда не имел обыкновения играть в бостон [когда не играл в бостон] и отдыхать после обеда. [Далее начато: По средине площади маленькие ла<вочки>] В других местах всё почти плетень. По средине площади небольшие лавочки, и глаз прохожего может только увидеть связку баранков, бабу в красном платке, пуд мыла, несколько фунтов горького миндалю, дробь для стреляния, домикотон [Далее начато: на <?>] и двух купеческих приказчиков играющих в свайку. Но как стал в уездном городке кавалерийский полк, всё переменилось: запестрели улицы, оживились; одним словом, всё приняло другой вид. Через улицу брел уже не петух, но офицер в треугольной шляпе с перьями шел на квартиру к другому поговорить о производстве, об отличнейшем табаке, а иногда и поставить [загнуть] на карточку дрожки, которые назывались полковыми, потому что успевали, не выходя из полку, обходить всех; сегодня катался в них маиор, завтра, глядь, они очутились в поручичьей конюшне, а через неделю снова маиорский деньщик подмазывал их маслом. Деревянный плетень был весь убран солдатскими фуражками, в городских закоулках иногда попадались солдаты с такими [попадались такие] жесткими усами, как [что] сапожные щетки [Далее начато: и разных сортов нитки каких]. Соберутся ли на рынке с ковшиками мещанки, из-за плеч их глядят усы. На лобном месте уж верно солдат усатый мылил бороду мужика, [брил мужика] который, сидя молчаливо, рассуждал об остроте бритвы служивого. Посмотришь в ворота какого-нибудь дома — на дворе усы лежат против самого солнца и греются. Словом городок Б. сделался усатым городом. Офицеры составили довольно приятное общество, особливо после судьи, жившего с какою-то диаконшею в одном доме, и городничего, рассудительного человека, но спавшего решительно весь день, начиная от обеда, который был в одиннадцать часов утра. Общество еще более сделалось занимательнее, когда переехал в городок Б. бригадный генерал. [Далее начато: По<мещики>] Окружные помещики, о которых существовании никто бы <до> того не догадался, начали приезжать почаще в уездный город, чтобы видеться с г-ми офицерами, а иногда поиграть в банчик, который чрезвычайно уже [который уже] темно рисовался в их уме, закиданном посевами и бегнею за зайцами [посевами и постройками]. Один раз случился у генерала обед. Большой обед — событие для уездного города чрезвычайно важное, потому что весь рынок был забрат на генеральскую кухню, и два солдата с страшными усами гонялись целое утро за двумя избежавшими цыплен<ками>. Повар бегал взад и вперед по небольшому двору, в котором была помещена квартира генерала. На дворе стояло несколько дрожек и коляска. Общество было большею частью из офицеров, были однакож и некоторые помещики. Из помещиков был особенно [был один довольно] замечательный человек Кропотов, лицо немаловажное в уезде, один из числа аристократов, более всего шумевший на дворянских, выборах, куда приезжал он всегда в хорошем экипаже [Далее начато: который]. Он служил когда-то в одном из кавалерийских полков, был один из числа значительных и видных офицеров, по крайней мере его видали во многих собраниях, [собраниях уезд<ных>] раскиданных по всей бесконечной Руси, где только кочевал их полк. Впрочем об этом можно спросить [узнать <?>] у дам и девиц саратовской губернии, пензенской, тамбовской, вологодской, симбирской, подольской, херсонской и других. Он бы, может быть, и более еще был известен, если бы не вышел в отставку по одному случаю, который обыкновенно называется неприятною историею. Он ли дал кому-то оплеуху или ему дали оплеуху, я этого совершенно не помню [я этого ничего не знаю], дело только в том, что его попросили [ему приказал] вытти в отставку. Впрочем и в отс<тавке> он ничуть не уронил своего весу: носил фрак с высокою талией [с короткой талией] на манер военного мундира, на сапогах шпоры и под носом усы, потому что без того дворяне могли бы подумать, что он служил в пехоте, которую он презрительно называл пехонтерией. Он ездил по многолюднейшим ярманкам, куда внутренность губерний, состоящая из роев теток, дочек, матушек, [Далее было: и] нянек и добрых толстяков, называемых помещиками, наезжала веселиться линейками, рыдванами, таратайками, тарантасами и возками. Словом, он испытывал во всей силе непостоянство колеса фортуны.
 
      Узнавши, где стоит кавалерийский полк, он всегда приезжал видеться с господами офицерами, очень ловко соскакивал перед ними с своей легкой колясочки и чрезвычайно скоро знакомился. В прошлые выборы он [хотел быть маршалом и] дал дворянству прекрасный обед. Вообще вел себя довольно солидно. Женился на очень хорошенькой, взял за нею 200 душ приданого и несколько тысяч капитал<у>. [несколько тысяч прид<анного>] Капитал был тотчас употреблен на шестерку [на четве<рку>] лихих вороных и хомуты, выписанные из Петербурга, на коляску, карету, пару чрезвычайно редких собак, вызолоченные замки к дверям, [вызолоченные замки к дверям — вписано] ручную обезьяну для дома и француза дворецкого. 200 душ были, в придачу к его собственным, заложены в ломбард для каких-то коммерческих оборотов. Одним словом, он был один из числа тех помещиков, к которым мелкопоместные подступают робко и всегда почти кланяются, а имеющие большие поместья и служившие за Екатерину поглядывают отчасти [отчасти поглядывают] сардонически.
 
      Два помещика, бывшие у генерала на обеде, были люди тоже в своем роде замечательные, но они не являются действователями нашей истории и потому их можно оставить в тени. Прочие были всё военные. Везде были видны лопаткообразные обер-офицерские эполеты, висячие принадлежали только двум: полковнику и довольно плотному маиору. [полковнику и маиору] Генерал был несколько дюжий и тучный, как всегда бывают генералы, впрочем хороший начальник, как отзывались о нем сами офицеры. Говорил он, как говорят все генералы, довольно густым, значительным басом. [Далее было: а. как ~ генералы басом, б. как ~ генералы довольно густым басом] Обед был чрезвычайный: из рыб [из рыб вписано] осетрина, белуга; из мясных: дрофа, перепелки, куропатки, дупельшнеппы; грибы, спаржа.