- Поехала бы.
      Он быстро и ловко надергал из скирды соломы, примял ее и сел первым. Луна все выше и выше поднималась над полем. Теперь она казалась светлой и чуть голубоватой. Мягкий как пушок, серебристый отсвет заливал землю. Слежавшаяся солома сверкала золотом. Фаина Михайловна присела рядом. Они примолкли. Янку волновали и близость этой женщины, и широта лунного вечера.
      Фаина Михайловна прижалась к другу.
      - Говори что-нибудь, Янка, - прошептала она.
      Он снова обнял ее и поцеловал. Потом осторожно привалил к скирде и нерешительно, дрожащей рукой начал расстегивать на ней пальто. Она не отстраняла его руки. Прижала к своему лицу подстриженную Янкину голову и, согревая его дыханием, зашептала на ухо, словно боялась, чтобы ее не подслушали:
      - Тише, Янка, тише, милый...
      Через пять дней Янка Корень ушел в свое подразделение.
      *
      Утро Первого мая принесло много радости гвардии младшему лейтенанту Смугляку. В этот день из госпиталя вернулся политрук Скиба, а часом позже прибыл вновь назначенный командир роты гвардии лейтенант Воронков.
      Скибу Михаил Смугляк уже хорошо знал, а вот Воронкова встретил настороженно. Но этот кадровый офицер, сибиряк, любознательный и грамотный, сразу же завоевал его симпатии. Войну он начал на границе, сражался за Львов и Киев, потом был тяжело ранен, и на фронт вернулся только осенью, когда наши войска громили врага под Москвой.
      Смугляк провел прибывших по переднему краю, познакомил с личным составом роты, с огневыми средствами и с системой обороны. Вернулись они часа через два, измазанные глиной и грязью. Тут, в общей землянке, их уже ждал праздничный обед. Но не успели они сесть за стол, как зазвонил телефон.
      - Да, я слушаю, - поднял трубку Михаил. - Что? Что? Ранен старшина? Легко? И где он сейчас? В траншее? Немедленно направьте его в медсанроту! Что? Сам сделал перевязку? Неважно! Раной не шутят. Пусть обязательно покажется врачу!
      И Смугляк положил трубку.
      - Новая забота! - упавшим голосом проговорил он. - Понимаете, неделю тому назад перед участком роты появился отличный фашистский снайпер, и вот уже двое временно выведены из строя. Так не пойдет! Вы халаты подготовили, товарищ Громов?
      - Еще вчера.
      - Хорошо. С завтрашнего дня я сам буду напарником Тани Лобачевой. Ты передохни. Вы не возражаете, товарищ командир роты?
      - Нисколько! Громову найдем дело.
      Новая утренняя заря застала Смугляка и Таню уже в засаде. Было прохладно. Кое-где в небо поднимались еще ракеты, озаряя подступы к переднему краю. Ожили пулеметы. Где-то позади загремели орудия, отбрасывая в леса раскатистое эхо.
      Снайперы внимательно следили за траншеями противника.
      Вскоре по запасному ходу немцы начали движение. Пригибаясь, они в одиночку проходили к переднему краю. Временами фашисты задерживались, освобождая проход друг другу.
      Наблюдая за траншеями противника, Таня вдруг заметила маленькую черную точку. Она росла. Вот уже показалась голова, плечи. Что-то громоздкое фашист нес на спине. Девушка моргнула Смугляку и плавно нажала на спусковой крючок. Выстрел последовал мгновенно. Враг словно опешил. Подняв руку, он медленно повернулся и упал на бруствер. С двух сторон траншеи к нему бросились на помощь. Таня снова выстрелила. Еще один гитлеровец неловко сунулся головой вперед.
      - Это им за старшину! - сердито проговорила девушка. - Теперь нужно сменить позицию, пока нас не засекли.
      - Действуй, Танюша, действуй!
      Передний край загремел еще активнее. У ближайшего холмика, высекая искры, застрочил немецкий крупнокалиберный пулемет. Пули невидимо срубали ветки кустарника, поднимая пыльцу позади на пригорке. Заняв новую позицию, Смугляк и Лобачева заметили амбразуру. Она выделялась на сером фоне поля. Гвардейцы выстрелили одновременно. Пулемет замолк, но вскоре застрочил снова с необычными перерывами. Видимо, пули снайперов покалечили пулеметчика. Таня выстрелила еще раз. Пулемет поперхнулся и замолчал.
      Первые итоги снайперской охоты были неплохими. Но одна оплошность сильно встревожила Смугляка. В то время, когда он менял огневую, впереди послышался выстрел. Пуля врага, словно ножом, срезала ветку над его головой и воткнулась в дерево.
      - Из-за пня бьет, - догадался он.
      Желая убедиться в уничтожении русского снайпера, гитлеровец выглянул из-за пня и поднес к глазам бинокль. Таня Лобачева взяла его на мушку, выстрелила. Враг выронил из рук бинокль и попытался ползти к траншее. Очередной выстрел девушки-снайпера приковал его навечно к земле.
      - Кажется, все!
      - Нет, не все, - возразил Смугляк, снимая с винтовки разбитый оптический прицел. - Завтра здесь появится новый снайпер. А вот то, что я не одел маскировочной трубки на объектив прицела, чуть не стоило мне жизни. Идем в роту, Танюша, пора отдохнуть.
      После каждой новой засады Смугляк все больше и больше убеждался в том, что его напарница, Таня Лобачева, одарена редким слухом и завидным зрением. Дочь рабочего, вчерашняя школьница, умела не только искусно применяться к местности, но и подслушать еле уловимые шорохи, заметить мельчайшую цель и поразить ее. Было у Тани и другое, не менее драгоценное качество - это удивительное терпение и выносливость. Она могла несколько часов подряд лежать на сырой земле или в луже, ни одним движением не выдавая себя.
      - Сильна ты! - гордился ею Смугляк. - И кто тебя научил этому?
      - Дед, - оживленно отвечала Таня. - Он был переселенцем с Украины на Алтай, занимался охотой и плотничеством, а мать и отец работали на золотых приисках. Там, в таежном поселке, я родилась и выросла. Еще подростком я всю тайгу исколесила с дедом. Выносливый и задорный был старик. У него я и научилась. Очень метко он стрелял. По триста беличьих шкурок приносил. Перед войной умер.
      - Молодец, Танюша!
      В очередную засаду гвардейцы вышли очень рано. Утренняя заря только начинала обозначаться, передний край молчал. Сегодня Смугляк и Таня решили не выдавать себя первыми, пристально следить за выстрелами фашистских снайперов, засекать их огневые точки. Во второй половине дня гвардейцы заметили, что вокруг дуплистого дерева долго летала галка, не решаясь сесть на него. Что-то ее пугало. Вскоре загадка была разгадана. В дупле ветлы находилась хорошо оборудованная позиция немецкого снайпера.
      - Будем ждать, Танюша.
      - Конечно, - согласилась девушка. - Долго он не просидит.
      Но ждать пришлось все-таки долго. Смугляк и Таня порядочно промерзли и проголодались, и все же терпеливо продолжали лежать, не прекращая наблюдения за деревом. Уже темнело, а из дупла ветлы никто не выходил. "Зря мучались, - подумал Смугляк, - никого там нет".
      Наконец, от дерева отделился силуэт человека. Он хорошо был виден на полутемном фоне неба. Фашист шел во весь рост, спокойно, не оглядываясь. До него было метров четыреста.
      - Какой наглец! - возмутилась Таня. - Идет, словно на прогулку. Видимо, думает, что мы уже спим. Нет! Посмотрите-ка, товарищ гвардии младший лейтенант, как я сниму его.
      - Давай, Танюша.
      Поставив нужный прицел, Лобачева прижала к плечу ложе винтовки, выстрелила. Немец споткнулся, упал. "Убит", - подумала Таня. Но это было не так. Не успели они оставить огневую позицию, как немецкий снайпер исчез в траншее. Из дзота застрочил пулемет. Таня виновато взглянула на Смугляка, сказала, оправдываясь:
      - Темно, плохо поразила.
      На следующий день вражескому снайперу снова удалось перехитрить Смугляка и Лобачеву. Произошло это довольно просто. Рано утром, когда в траншеях противника началось обычное движение, гвардейцы вдруг заметили голову солдата, высунувшегося из-за бруствера. Гвардейцы насторожились. Через несколько минут голова показалась снова. Таня различила даже лицо врага, который сквозь очки просматривал участок роты. "Наверное, наблюдатель", - мелькнула мысль. Смугляк посмотрел на Таню, и та поняла, что врага нужно убрать. Когда голова появилась третий раз, Лобачева выстрелила. Пуля попала в цель. Каска свалилась в сторону, но вместо головы показался пучок соломы. Значит, фашистский снайпер хитрит, он наверняка засек их огневую, и теперь едва ли удастся переменить месторасположение. Таня сделала осторожное движение, и сразу же раздался выстрел врага. Пуля просвистела у самого уха.
      - Все же засек, - проговорила она. - И как метко бьет. Вот поймал он нас! Прижимайтесь к земле, товарищ гвардии младший лейтенант. Лучше нюхать полынь, чем получить пулю.
      - Ты тоже не бравируй смелостью, Танюша.
      О перемене позиции не могло быть и речи. Пришлось нюхать горькую полынь. Но гвардейцев выручили артиллеристы. Обстреливая дзот противника, в зоне которого находился немецкий снайпер, они прижали врага к земле, дав тем самым возможность Смугляку и Лобачевой безопасно переменить место засады.
      В роту они вернулись злые, молчаливые. Смугляк сразу же принялся мастерить чучело, а Таня обматывать металлические части винтовки специальной марлей, чтобы они не отсвечивали на солнце. Когда все было сделано, Михаил подозвал напарницу, показал ей шнур, маленькое зеркальце и сказал:
      - Садись и слушай, Танюша. Завтра это зеркальце привяжем к ветке кустика и за шнур будем дергать. Зеркальце обязательно заблестит на солнце. Враг примет его за оптический прицел. Понимаешь?
      - Догадываюсь.
      - Слушай дальше. Я выберу огневую метрах в десяти от кустика, на котором будет это зеркальце, а ты замаскируешься рядом, в окопе. Когда фашистский снайпер выстрелит в этот "оптический прицел", ты приподнимешь чучело и бросишь на куст. Поняла? Каким бы хитрым немец не оказался, он не разгадает нашей затеи и обязательно выглянет. Я со стороны возьму его на мушку и уничтожу.
      - Давайте попробуем.
      Перед рассветом они снова были в засаде. День выдался теплый, тихий, на небе - ни облачка. Началась перестрелка. С обоих сторон застучали пулеметы, заныли и загремели мины. Когда солнце высоко поднялось над ложбиной, Смугляк дернул за шнурок. Зеркальце чуть повернулось и блеснуло. "Хорошо, - подумал он, - видимо, дело будет". Но фашист, вероятно, не заметил блеска, молчал. Через несколько минут Смугляк вполголоса сказал:
      - Начнем, Танюша.
      Девушка приготовилась. Смугляк дернул за шнур, и все свое внимание сосредоточил на участке наблюдения. Вскоре раздался выстрел, и зеркальце разлетелось на мелкие кусочки. Таня сразу же приподняла чучело и бросила на куст. Словно сраженный солдат, оно взмахнуло руками и припало к земле. Смугляк и Таня одновременно увидели вспышку возле вчерашнего пня: враг был на старом месте.
      Чучело продолжало лежать. Гитлеровец, видимо, твердо убедился в уничтожении своего врага. Он высунулся из-за пня и поднес к глазам бинокль, спокойно рассматривая жертву. Гвардейцы прицелились и выстрелили залпом. Фашист ткнулся головой вперед и уже не поднялся. Смугляк пустил в него еще две пули. Прошло, примерно, минут сорок - враг не сдвинулся с места.
      - Вот теперь все! - твердо сказал Смугляк.
      - Ловко получилось! - стирая пыль с лица, говорила Таня, подползая к нему. - А я, честно говоря, мало верила в эту затею. Слишком уж наивной показалась она.
      - Думать нужно, Танюша! - закуривая, подморгнул Смугляк. - Соломенная голова - тоже не очень хитрая выдумка, но мы поверили. На войне все имеет значение. Иди к себе в землянку, Танюша.
      А через два дня Лобачева была тяжело ранена.
      *
      На фронте бывает много неожиданностей.
      В день возвращения Янки Корня из дивизионного дома отдыха, в боевой жизни Смугляка произошел необычный случай, который мог закончиться трагически. Случай этот совершился на глазах многих воинов переднего края. У одних он вызывал глубокую тревогу за судьбу человека, у других сочувствие. Все восхищались мужеством и самообладанием неведомого наблюдателя, висящего в гондоле огромного серебристого аэростата.
      Несколько дней тому назад на рельсах железнодорожного полустанка, занятого противником, появилось кочующее орудие огромной разрушительной силы. Немецкие артиллеристы вели систематический обстрел наших позиций, рассчитывая на подавление огневых точек, блиндажей и других укреплений. Огонь кочующего орудия корректировался с передовой наблюдательного пункта. Тяжелые снаряды то и дело падали на линии траншей. Из строя были выведены уже четыре дзота, три огневых точки, блиндаж, а еще через день взлетели в воздух склад и наблюдательный пункт.
      Нужно было срочно обезвредить это оружие врага. Но как? Полустанок находился почти в трех километрах от переднего края. Артналет ничего не дал, потому что орудие фашистов постоянно маневрировало. Оставалась последняя возможность: подняться в гондоле аэростата и с высоты указывать цель гвардейцам.
      Выполнить эту задачу взялся Смугляк. Как опытный снайпер и наблюдатель, обладающий зорким глазом и умеющий быстро ориентироваться, он был уверен в успехе. Через час Михаил уже стоял перед командиром дивизии. Пожилой генерал, с проседью на висках, отметил на карте железнодорожный полустанок и, взглянув на стройного, сильного гвардейца, спросил:
      - Парашютизмом не увлекались?
      - Был такой "грех" в юности, товарищ гвардии генерал-майор! Восемь прыжков на счету имею.
      - Это совсем хорошо! Прихватите с собой парашют. Не помешает. Задача ясна. Желаю успеха!
      Вооружившись биноклем и телефонной трубкой, Смугляк поднялся на аэростате. Фашистские позиции были как на ладони. Справа - несколько уцелевших домиков полустанка, слева - церквушка, прямо - два холмика-дзота, засыпанные чем-то белым, под цвет домиков, между ними железнодорожная колея, по которой кочевало орудие. Смугляк установил ориентиры и передал их на землю. Вскоре грозно загремели дальнобойные тяжелые орудия гвардейского артполка. Смугляк следил за разрывами снарядов и передавал поправки. Наконец, кочующее вражеское орудие замолкло, повалившись набок.
      Раздосадованные фашисты начали усиленный обстрел аэростата бризантными снарядами. Желтые клочья разрывов испятнали чистое голубое небо. Пока опасность не угрожала: снаряды рвались далеко от цели. Но вдруг гондола подпрыгнула и закачалась. Телефонную трубку вырвало из рук. Аэростат по ветру медленно поплыл в сторону противника. Смугляк не мог сразу понять в чем дело. Но когда церквушка и железнодорожные домики приблизились к нему, он догадался, что трос аэростата перебит, и корабль свободным ходом, через передний край направляется в тыл врага.
      Легкий холодок пробежал по спине гвардейца. Что делать? Выброситься на парашюте? А что произойдет с аэростатом? Не слишком ли много будет так легко пожертвовать им? В минуты опасности мысль обычно работает быстро и четко. Михаил решил выбросить из гондолы мешочки с песком, чтобы уменьшить вес корабля, тогда он поднимается выше, попадет в другую струю воздуха и, кто знает, возможно, повернет обратно? А ну, быстрее за дело!
      Аэростат облегчился и высоко поднялся вверх. Но потом он неожиданно стал на месте, словно вмерз в синеву неба. В эти минуты с земли к аэростату протянулись пунктирные линии трассирующих пуль. Его обстреливали. Смугляк понял, что противник пытается поджечь шар. И это может случиться каждую секунду.
      Раздумывать было некогда. Гвардеец взглянул вниз, ловко вывалился из гондолы и, дернув за кольцо парашюта, стремительно полетел навстречу земле. В первые минуты он словно задохнулся. Кровь приливала к лицу, в ушах гудело. И вот парашют раскрылся, Смугляку показалось, что он повис в воздухе, но земля приближалась. "Только бы хорошо приземлиться. Только бы не у врага, а у своих", - думал он. А если ветер снесет его в расположение немцев? Как они будут торжествовать, издеваться. Нет, лучше смерть, чем плен! Смугляк старался понять, куда он приземляется, потом вытащил из кармана нож, чтобы в минуту опасности обрезать стропы. На этом мысль его оборвалась.
      Долго приходил Михаил в сознание. Он лежал на боку возле сосны, будто прикованный. Потом с большим усилием повернулся на спину, открыл отяжелевшие веки, осмотрелся. Кругом возвышался лес, а прямо, над ним виднелся голубой кружок неподвижного неба.
      - Где я?
      Подул тихий майский ветерок. Смугляк, словно во сне, услышал знакомый шелест хвои, запах лесной травы. Дыхание ветра освежило его, показалось, что кто-то разлил густой аромат смолы и земляники. Закрыл глаза, жадно начал глотать живительный воздух леса.
      Михаил смутно вспомнил большое село, детство. Дядя Гриша несколько раз тогда спускал его на веревке в колодец, чтобы достать оторвавшуюся бадью. Колодец был глубокий, узкий, маленькому Мише было тесно. Веревка сдавливала ему грудь, но он терпел, ловко нацеплял бадью на крючок и, подняв голову, громко кричал:
      - Поймал, дядя, тяни!
      Дядя Гриша осторожно вытаскивал его из колодца, а он все время смотрел вверх, и над ним возвышался вот такой же голубой кружок неподвижного неба.
      Михаил медленно поднял правую руку и положил ее на грудь. Пальцы сразу же нащупали что-то жесткое, ребристое. "Ремни! - подумал он. - Ага, это они так стиснули мне грудь". Попытался поднять голову - не смог. Ноги тоже не слушались, они были тяжелыми, будто налитые свинцом. Перевел взгляд с одной сосны на другую. На зеленой кроне увидел парашют.
      Смугляк постепенно вспомнил, что с ним произошло. Он вывалился из гондолы и открыл парашют. Несколько пуль просвистели возле его уха стреляли немцы. Потом парашют накрыл крону сосны. Михаил повис" быстро обрезал стропы и камнем полетел на землю.
      - Бок болит, жутко болит бок! - прошептал он, расстегивая ремень парашюта. - Но крови нет. Это хорошо.
      Потом он повернулся, лег на живот и попытался ползти. Позади сразу же застрочил пулемет. Пули, как шмели, пролетели над головой Смугляка, оставляя на бугорках следы серой и желтой пыльцы. "Заметили, - подумал он, припадая к земле. - Нет, ползти нельзя. А где же наши? Почему они молчат?"
      Прошло минут пятнадцать. Стрельба прекратилась. Фашисты попытались приблизиться к Смугляку, захватить его. Они ползли по-пластунски. Гвардейцы разгадали замысел врага и открыли беглый огонь из минометов. Тут только Смугляк понял, что он находится на нейтральной полосе, между двух огней. Прикинул расстояние до своих и до немецких траншей. Оно было примерно одинаковым. Ползти опасно - убьют. Нужно подождать темноты. Смугляк вынул из кобуры пистолет, зажал его в руке. "Обойма цела, мысленно рассуждал он, - значит, семь пуль для фашистов, одну для себя. Живым они меня не возьмут".
      Лежал настороженно. И когда первые сумерки вечера тихо и незаметно опустились на пожелтевшую траву, он вдруг услышал еле уловимый шорох с левой стороны. Взвел курок пистолета, предупредил:
      - Кто? Стреляю!
      - Тише, товарищ гвардии младший лейтенант! Это я. Лежите спокойно. Немцы следят за нами.
      Смугляк узнал голос Коли Громова, растрогался, закрывая лицо холодными ладонями. Совершенно тихо, плотно прижимаясь к земле, в легком халате под цвет местности Громов подполз к Михаилу и, тяжело дыша, спросил:
      - Ранен?
      - Вроде нет, Коля. А ты как пробрался сюда? Кто послал?
      - Скоро наши начнут обстрел немцев, - вместо ответа горячо зашептал снайпер. - Ползти можешь?
      - Могу, но...
      Смугляк что-то еще хотел сказать, но в это время дружно и гулко загромыхали орудия и минометы. Вдоль переднего края противника, распахивая землю, поднялись черные фонтаны дыма и пыли. Гитлеровцы запрятались в норы траншеи. Коля Громов и Смугляк, словно по команде, сорвались с примятой травы и, пригибаясь, устремились к участку своей роты. Фашисты вскоре пришли в себя и открыли по ним огонь из пулеметов. Но было уже поздно. Смугляк и Громов свалились в свою траншею, где их ожидали товарищи.
      И вот теперь Смугляк лежал в ротной землянке, на соломенном матраце. Он не чувствовал никакой боли, кроме ушиба на правом боку. Рядом сидел Янка Корень, только что вернувшийся из дивизионного дома отдыха. Узнав о происшествии, он заботливо осмотрел лицо и руки Смугляка, смазал вазелином ссадины, сказал:
      - В медсанбат бы направить тебя.
      - Ничего, Янка, теперь мне хорошо, - успокоил его Смугляк, обрадованный возвращением своего любимца. - Отлежусь тут. Утром встану. Ну, а ты как отдохнул во фронтовом санатории?
      - Здорово! Потом расскажу.
      - Хорошо, Янка.
      Опираясь на локоть левой руки, Корень прилег возле своего друга, с минуту помолчал. Он на год был старше гвардии младшего лейтенанта, война давно уже сгладила разницу между их воинскими званиями, и они жили в одной землянке, как закадычные друзья, готовые на любые испытания. Михаил попросил свернуть ему цыгарку, закурил и уставшими глазами посмотрел на Янку.
      - Что же все-таки случилось? - спросил Корень.
      - Трос перебили, - ответил Смугляк, поглаживая колючий подбородок и продолжая глядеть на друга. - С этого и начались мои приключения, Янка. Прямо скажу, лет пять жизни фашисты отобрали у меня.
      - А ты знал, какая опасность ожидала тебя уже после приземления на нейтральной полосе? - взглянул на него Корень.
      - Нет. Скажи.
      - Немцы пытались захватить тебя как "языка". Они уже подползали. Чуешь?
      Смугляк сухо улыбнулся.
      - Об этом я знал, Янка. Видимо, смерть была бы самым лучшим выходом из моего положения. Такой закон войны. А потом... я имел пистолет... Ложись, отдыхай, Янка.
      - И то правда. Спокойной ночи, взводный!
      *
      Летом 1942 года немецкие захватчики начали большое наступление на юге нашей страны. Две танковые армии, четвертая и шестая, рвались к Волгограду. Сотни истребителей и бомбардировщиков поддерживали это наступление. Земля горела под ногами. Зловещие тучи дыма и пыли закрывали небо. Горели села, в руины превращались города. Дороги были забиты войсками и беженцами.
      Воины Западного фронта внимательно следили за сообщениями Совинформбюро. Каждый из них всем существом понимал, что там, на Волгоградском направлении, теперь решался исход войны. Центральные и фронтовые газеты пестрели патриотическими призывами. В "шапки" первых полос выносились клятвенные, сердечные слова воинов: "За Волгой для нас земли нет!"
      А тут, в роте гвардии лейтенанта Воронкова, было спокойно и тихо. В полдень возле огневой точки пулеметчиков собрались стрелки. Среди них на желтом выступе траншеи сидел вездесущий Янка Корень и громко читал последнюю сводку "Совинформбюро". Михаил подошел к ним, прислушался. Тени сосняка пересекали траншею, защищали пехотинцев от зноя. Корень, не спеша, дочитал сводку, почесал за ухом, сказал раздумчиво:
      - Вот оно какое дело, братцы! Там наши люди кровью истекают, а мы в траншеях отсиживаемся. Несправедливо это!
      - Что ж ты предлагаешь? - спросил Смугляк, подходя к нему.
      Корень поднял голову.
      - Что предлагаю? Наступать! - сверкая глазами, ответил он. - Надо тормошить врага, не давать ему никакого покоя.
      - Это он верно говорит, - поддержал Янку Коля Громов.
      - Может быть, вы правы, - спокойно продолжал Смугляк, присаживаясь возле Янки. - Но для наступления нужны большие людские силы и огневые средства. У нас этого пока не хватает. Как же наступать, Янка? Ты подумал об этом, скажи-ка?
      - Конечно, подумал, - опустил руку Корень. - По-моему, надо делать так, чтобы фашисты не отсюда оттягивали силы, а сюда подбрасывали. Понимаешь, о чем я говорю? Тогда и на Волге будет легче.
      - Я понимаю, Янка. Но об этом нужно говорить не со мной, а с высшим командованием.
      - Поговорю и с высшим, - не сдавался тот.
      Корень был прав, но он не знал да и не мог знать, что высшее командование уже давно готовило такое наступление на узком участке. В дивизии это стало известно только накануне штурма высоты Н. Настроение у всех поднялось, особенно оживился Янка. Фронтовики горели и горят одним желанием - улучшить свои позиции, вырвать у врага железнодорожный полустанок, столкнуть гитлеровцев с высоты, с которой они просматривали все подходы и подъезды к переднему краю.
      В двадцать два часа в подразделения полка прибыло пополнение. Землянки были битком набиты. Младшие командиры тщательно проверяли оружие и снаряжение воинов, офицеры уточняли свои задачи. Каждый боец хорошо знал, как ему вести себя во время артподготовки, перед началом атаки и в глубине обороны противника.
      Многие уже не раз обстрелянные воины написали заявления с просьбой считать их коммунистами, если они не вернутся с поля боя. Написал такое заявление и Смугляк. В это время в землянку его взвода вошел секретарь дивизионной партийной комиссии, батальонный комиссар Бабко. Покурив и раздав анкеты фронтовикам, которых он хорошо знал, Бабко повернулся к Смугляку, мягко сказал:
      - Заполняйте и вы, Михаил Петрович. Утром будем принимать. Я думаю, что вы пойдете в бой уже коммунистом.
      Смугляк взял анкету. Когда Бабко ушел, он присел к дощатому столу, задумался. Как заполнять анкету? Вот и наступил тот самый момент, когда он должен будет рассказать всю свою биографию, подробно ответить на вопросы, не скрывая ни одного факта. "Что ж, - думал Смугляк, - чему быть, того не миновать!" Он взял у писаря ручку и начал тщательно заполнять анкету. Прежде всего написал свою двойную фамилию. В графе о судимости коротко поставил: "Судился. Отбывал наказание..."
      Теперь он готовился к выступлению на приеме. Но ему не пришлось рассказывать о прошлом, которое его так угнетало все время. Заседание парткомиссии состоялось за час до наступления. В партию принимали около двадцати человек. Заявления рассматривались коротко, по-деловому. Когда очередь дошла до Смугляка и он поднялся, чтобы рассказать о себе, политрук роты Скиба махнул рукой, остановил его:
      - Не нужно, товарищ Смугляк. Мы знаем вас.
      - Да, да, - согласился секретарь парткомиссии. - Есть предложение принять товарища Смугляка Михаила Петровича кандидатом в члены нашей партии. Другого предложения нет?
      - Нет!
      - Принять! - послышались голоса.
      Гвардии младший лейтенант Михаил Смугляк единогласно был принят в партию. Вместе с ним стали коммунистами снайпер Николай Громов, младший командир Янка Корень и старшина Василий Закура. Однополчане горячо поздравили их, крепко пожали им руки.
      Ровно в пять часов утра в синее небо бесшумно поднялась ярко-красная ракета. Это был условный сигнал начала штурма высоты Н. Когда ракета описала полукруг и, угасая, упала, за спинами фронтовиков грозно загремели дальнобойные орудия, а вслед за ними минометные и артиллерийские батареи полка. Взвод Смугляка был уже на исходном рубеже. Впереди орудовали саперы, ловко и быстро образуя проходы в минных полях и в проволочном заграждении. Связисты с катушками за спинами тянули провода. Через десять минут все подразделения полка оставили свои позиции и сосредоточились у проходов, на рубеже для общей атаки.
      Смугляк лежал в цепи взвода и зорко смотрел вперед. Перед ним все гремело, дымилось и сверкало фонтанами огня. Снаряды часто падали на передний край врага, глубоко вскапывая землю. Михаилу вспомнилась страшная гроза на полях Донбасса. Давным-давно он вдвоем с тетей Машей возвращался домой из города. Навстречу им наплывала черная, тревожная туча. Перед лицом блистали угловатые молнии, раскатывался оглушительный гром. Гнедко останавливался и, дрожа всем телом, беспокойно поднимал уши. Тетя Маша все время крестилась и шептала: "Свят, свят!" По дороге они увидели знакомого пастуха, лежащего под старым расщепленным дубом. "Громом убило! Вот несчастный!" - в ужасе проговорила тетя Маша, вытирая слезы.
      Страшно было тогда Михаилу. Теперь он не чувствовал такого страха, хотя огонь и канонада были гораздо ближе и страшнее грома. Теперь у него было одно желание - поднять взвод в атаку и забросать траншеи врага гранатами, не давая ему опомниться. Обработка переднего края продолжалась двадцать пять минут. И когда огонь артиллерии был перенесен в глубину обороны противника, Смугляк легко оторвался от земли и не своим голосом крикнул:
      - За мной, товарищи!
      - Вперед! - загремели голоса.
      Гвардии младший лейтенант бежал к траншее гитлеровцев, легко и ловко перепрыгивая ямы и бугорки. Нервы его были напряжены до предела. Перед глазами маячил только фашистский блиндаж. Вот он уже спрыгнул в траншею и поспешил к блиндажу. Из запасного хода выскочил немецкий офицер и, не целясь, выстрелил из парабеллума. Каска слетела с головы Смугляка. Враг снова навел на него оружие, но подоспевший Коля Громов сильным ударом сбил фашиста. Из блиндажа, подняв руки, вышло еще десять немцев. Смугляк коротко приказал:
      - Громов, отведите всех в тыл!
      Бой нарастал. Танковые подразделения подавляли огневые точки противника на железнодорожном полустанке. Смугляк бросил туда свой гвардейский взвод. В это время во фланг атакующим ударил крупнокалиберный пулемет. Кто-то вскрикнул, зажимая руками рану, кто-то упал сраженный. Гвардии младший лейтенант приказал пехотинцам залечь и окопаться. Враг обстреливал их из домика железнодорожного полустанка. Корень зло скрипнул зубами, свалился в канавку и, сжимая в руке гранату, пополз к домику.
      - Сейчас я заткну ему горло! - выругался он. - Подавишься, гад! Только бы пуля не задела.
      Но Янка не успел доползти до цели. Танковый экипаж, заметив в домике пулемет противника, развернулся и на полном ходу врезался в кирпичную крепость. Послышался треск. Домик, словно картонный, рассыпался, похоронив под своими обломками и вражеских пулеметчиков.
      К двадцати часам дня железнодорожный полустанок полностью перешел в руки советских воинов. Труднее было брать высоту. Враг ожесточенно огрызался. Пришлось обходить огневые точки, штурмовать высоту со стороны. Бой длился несколько часов. Только поздно вечером, пользуясь темнотой, гвардейцы сбросили фашистов с высоты и пошли дальше, добивая их мелкие группы.
      Но наступающие вскоре стали выдыхаться. Для того, чтобы успешно и организованно преследовать врага, нужно было подтянуть тылы, пополнить боеприпасы, накормить людей. Поступил приказ остановиться. Подразделения заняли новые позиции, окопались.
      Глубокой ночью Смугляк зашел на командный пункт командира роты Воронкова. Гвардии лейтенант взглянул на почерневшее лицо взводного, понял его смертельную усталость и кивком головы показал ему на свободный угол бывшей немецкой землянки: