Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Наедине с совестью

ModernLib.Net / История / Глотов Василий / Наедине с совестью - Чтение (стр. 14)
Автор: Глотов Василий
Жанр: История

 

 


      Улыбаясь, Сидор Сидорович поднялся, набросил на плечи рыжее с белыми полосками одеяло и присел к столу. Ему захотелось быстрее и убедительнее оформить новый материал о загадочной гибели двоюродного брата. Положив перед собой стопку бумаги, он обмакнул перо в фиолетовое чернило и принялся писать просторное доказательство о фронтовых похождениях бежавшего преступника. "Видимо, опять не удастся заснуть до самого рассвета", - с грустью подумал он.
      Дня через два Сидор Сидорович сунул подмышку серую папку и поспешил в кабинет директора завода. Мягко ступая по ковровой дорожке, Сидор Сидорович прошел прямо к столу, кланяясь на ходу.
      - Приветствую вас, Максим Борисович! - сладко улыбнулся он, ожидая, когда директор кивнет на стул. - Ну, и подсунули же вам главного инженера! - сокрушенно покачал головой Сидор Сидорович. - Не могу представить себе, как вы сухим из воды выберетесь?
      - В чем дело, Сидор Сидорович?
      - Одну минуточку. Сейчас я доложу вам все по порядку. - Он раскрыл папку, двумя пальцами взял верхний документ и подал его директору. - Вы знаете, что наш главный инженер никто иной, как крупный и опасный преступник? Действительная фамилия его не Смугляк, а Молчков. В 1939 году он убил шахтера в Донбассе и был приговорен к десяти годам лишения свободы. Во время войны этот субъект бежал из лагеря на фронт. Есть доказательство, что там он пристрелил моего двоюродного брата и присвоил его документы. Ясно?
      - Какой ужас! А вы верите в это, Сидор Сидорович?
      - Безусловно! Читайте, читайте дальше, - говорил он директору, подкладывая новые материалы. - Можете даже посмотреть на его фотографию. Я извлек ее из архивов уголовного розыска. Мне дали копию. Видите, какой орел в тюремной спецовке! Гнилой фрукт, ясно!
      Директор сидел словно на гвоздях. Очень уж убедительными были документы. Лицо его то бледнело, то покрывалось холодным потом. Внимательно просмотрев еще несколько документов, он вышел из-за стола и начал нервно ходить по кабинету, от стены к стене. Ему было досадно и неприятно.
      - Опорочил он нас, Максим Борисович! - по-женски голосил начальник отдела кадров. - Нужно срочно принимать меры. Иначе вам могут приписать и укрывательство и пособничество.
      - И какие же меры вы предлагаете?
      - Созвать партийное собрание сегодня же, немедленно! - внушительно заговорил Сидор Сидорович, складывая бумаги в "секретную папку" и не спеша завязывая ее. - Нужно исключить проходимца из рядов партии и добиться увольнения его с работы. Тут все ясно! Я глубоко уверен, что никто не осудит вас за строгие меры.
      - Ясно. Но правы ли мы будем?
      - Что заслужил, то пускай и получает.
      Директор снова прошелся по кабинету. Начальника отдела кадров он знал уже давно как мелочного человека-склочника, хитрого интригана и неутомимого клеветника. К людям Сидор Сидорович всегда и везде относился с подозрением, очень болезненно реагировал, когда некоторые его сослуживцы выдвигались на большую работу или в революционные праздники отмечались как лучшие производственники. В душе директор ненавидел этого человека, часто не обращал внимания на его сигналы, но на этот раз вынужден был терпеливо выслушивать его доводы, соглашаться с ними. Позвонив секретарю партбюро, он пригласил его к себе, а Сидору Сидоровичу сказал:
      - Вы пока можете идти.
      Как и директор, секретарь партийного бюро был поражен обвинительными документами на главного инженера. Поняв, что дело чрезвычайно серьезное и что оно требует срочного разбора, он все же посоветовал директору вызвать Михаила Петровича на личную беседу, потом принять решение на бюро и уже тогда выносить дело на обсуждение закрытого партийного собрания. Директор согласился. Смугляка в это время на заводе не было: он еще утром ушел на вокзал встречать жену и сына, приехавших к нему из Харькова. Послали за ним машину со срочным вызовом. Приехав на завод, Михаил Петрович встретил во дворе директора, мрачного, недовольного. Спросил о причине срочного вызова. Тот кивнул на кабинет, натянуто сказал:
      - Заходите ко мне, узнаете.
      - А попозже нельзя?
      - Нет, только сейчас.
      - Что же случилось?
      - Узнаете сейчас, узнаете!
      Разговаривали долго. Потом состоялось заседание партийного бюро, а в шесть часов вечера в клубе завода началось закрытое собрание. Слово для информации предоставили Сидору Сидоровичу, как члену бюро. Длинный и нескладный, он вышел на трибуну и не спеша начал развязывать "секретную папку".
      - Многоуважаемые товарищи коммунисты! - притворно сокрушаясь, обратился Сидор Сидорович к собравшимся. - Как ни больно мне, но я должен глубоко огорчить вас неслыханным делом в нашем коллективе. Речь пойдет о главном инженере завода. Этот более чем подозрительный человек, незаконно присвоивший себе фамилию моего погибшего дорогого двоюродного брата, много лет бесстыдно обманывал власти, бежал из лагеря заключения и с корыстной целью пролез в ряды нашей партии. Тут все ясно! Его боевые действия на фронте и учеба в институте являются для нас тайной, покрытой мраком неизвестности. Вы знаете, что этот замаскированный субъект совсем недавно опорочил прекрасную труболитейную машину и ее создателей. На руках его не отмылась еще кровь донбасского шахтера Григория Федько и, может быть, невинная кровь моего двоюродного брата, старшины Смугляка Михаила Петровича.
      Коммунисты словно окаменели. Слова начальника отдела кадров сыпались на них, как снег на голову. За восемь месяцев совместной работы труболитейщики, техники и простые рабочие успели полюбить главного инженера. Они ценили его как высококвалифицированного специалиста, распорядительного начальника, удивительно скромного и отзывчивого человека. Смугляк сидел в углу, не поднимая глаз. Большим усилием воли удавалось ему скрыть свое волнение. Но как он ни держался, его широкие и сильные плечи опускались все ниже и ниже, на смуглом лице ходили желваки. А Сидор Сидорович все говорил и говорил. Потом для убедительности показал коммунистам фотографию Молчкова, скопированную в уголовном розыске и, заканчивая выступление, выкрикнул:
      - Все ясно. Сорную траву с поля долой!
      Наступила неловкая тишина. Несколько минут все молчали, подавленные только что сообщенными фактами. Наконец, один из молодых труболитейщиков внес предложение послушать главного инженера. Председатель собрания дал слово виновному для объяснения зачитанных документов. Михаил Петрович в новом зеленоватом костюме медленно подошел к трибуне и взглянул на собравшихся товарищей.
      - Сегодня утром ко мне приехали жена и сын, - мягко и просто начал он свое выступление. - Я от души порадовался, что теперь еще полнее могу отдаться производству. Но радость моя неожиданно омрачилась. - Он вздохнул и помолчал. - Многие факты, о которых говорил начальник отдела кадров, соответствуют действительности. О них я давно уже написал в Москву, Генеральному Прокурору. Но расследование, видимо, затянулось. Этим воспользовались и стали подбирать новые ложные обвинения, чтобы окончательно убить и похоронить меня.
      - Ты сам похоронил себя! - возмущенно бросил реплику Сидор Сидорович. - Не пеняй на кривое зеркало, если рыло кривое.
      Михаил Петрович не ответил на реплику. Спокойно и убедительно он начал рассказывать, при каких обстоятельствах был убит шахтер Федько, как и почему он, юный Молчков, принял на себя вину товарища, по какой причине бежал из лагеря заключения и как на формировочном пункте ему присвоили чужую фамилию. Все эти факты он убедительно аргументировал, называя свидетелей.
      Когда главный инженер сошел с трибуны, зал облегченно вздохнул. Мрачные картины, нарисованные начальником отдела кадров, несколько прояснились. На лицах многих коммунистов появились счастливые улыбки. Выступая в прениях, они искренне отмечали большую и добросовестную работу Михаила Петровича, его смелость и умение, отзывчивое отношение к людям и заботу о них. Все это злило Сидора Сидоровича, он то и дело вскакивал со стула и забрасывал выступающих репликами.
      Очередным взял слово начальник литейного цеха Сергей Васильевич Лось, человек честный и прямолинейный, скромного нрава и богатырского телосложения. Он подошел к трибуне и навалился на нее могучей грудью. Сначала казалось, что трибуна вот-вот затрещит и развалится под его тяжестью.
      - Я не собираюсь приукрашивать главного инженера, - загремел голос Сергея Васильевича. - Но справедливость требует называть факты своими именами. Тут говорили, будто Михаил Петрович опорочил присланную нам труболитейную машину. Ложь! Мы ее просто выбросили, как громоздкую и бестолковую, а на ее место поставили пять своих - дешевых и простых по изготовлению, но высокопроизводительных. На них мы выполнили годовой план за восемь месяцев. В этом большая заслуга главного инженера. Так какого же черта наклеивать на него глупое обвинение?!
      - Правильно! - послышались голоса.
      - Теперь второй вопрос, - продолжал начальник цеха, вытирая высокий лоб синеватым платком. - Нам, например, известно, кто в прошлую войну штурмовал Ташкент, а кто Берлин. Михаил Петрович бежал из лагеря не в кустах отсиживаться. Шесть орденов вручили ему не за красивую выправку и черные глаза. А ранений сколько! Нет, мы не можем выбрасывать за борт такого человека! А судить его за ошибки пятнадцатилетней давности тоже нельзя. Он ввел в заблуждение судебные органы - это так. За это нужно его наказать. Я вношу предложение: объявить ему строгий выговор с занесением в учетную карточку. Вот и все. Я кончил, товарищи!
      - Кто еще желает выступить? - спросил председатель собрания, оглядывая зал. - Нет таких? Какие еще будут предложения?
      - Позвольте, - поднялся Сидор Сидорович, снимая очки. - Первое предложение товарища Лося непозволительно мягкое. Я вношу такое: за совокупность всех преступлений и умышленный обман властей исключить Смугляка из партии, а дело передать в прокуратуру, для привлечения его к судебной ответственности.
      В зале зашевелились, закашляли:
      - Вот сказанул! Он же не в Ташкент бежал из лагеря!
      - У него сплошные рубцы на теле от ран!..
      - И планы выполнял не Сидор Сидорович!..
      - Тише, товарищи! - крикнул председатель, помахивая карандашом перед носом. - Больше предложений не будет? Значит, голосуем...
      На этом собрании Смугляк Михаил Петрович большинством голосов был исключен из партии. С этого вечера и начались его новые, самые тяжелые дни страданий и бесконечные хождения по мукам.
      Заключение
      Начинался последний месяц лета.
      На высоком берегу Днепра, вдали от санаторных домиков, прогуливались двое. Они никуда, видимо, не спешили: часто останавливались, любовались пейзажем, шли снова и снова останавливались. Это были отдыхающие, бывшие горняки Донбасса, которые только сегодня в полдень встретились в санатории инвалидов Отечественной войны и теперь никак не могли наговориться.
      Один из них был стройный, выше среднего роста, лет сорока. Его смуглое лицо было изрезано мелкими морщинками, на висках в зачесе черных волос виднелась проседь. Другой, наоборот, сухощав и сутуловат, с небольшими рыжими усиками и с голубыми грустными глазами. Одеты они были легко, по-летнему. Разговаривали между собой непринужденно, искренне. По всему было видно, что их связывала большая и давняя дружба. Приблизившись к столетнему могучему дубу, где стояла красивая скамеечка, смуглолицый остановился.
      - Давай посидим, Степан, - сказал он, кивая на скамеечку. - Мне кажется, ты порядком устал: на протезах ведь ходишь.
      - Теперь ничего, Миша, привык, - ответил Степан. - А первое время крепко мучался. Схожу, бывало, в шахтерский поселок или в огороде поработаю, а ночью спать не могу: "ступни зудели". Раз даже потянулся почесать... Горько потом смеялся над собой: ноги-то ведь другие не отрастают... Теперь все это - позади.
      Они сели, помолчали.
      Прямо перед ними открывался чудесный вид: внизу протекал Днепр, спокойный, стального цвета, за ним - луга необозримые, дальше - лес, подернутый прозрачной синевой, а сверху - небо, высокое, голубое, без единого пятнышка. По луговой дороге шла женщина в белой кофточке и в желтой косынке, похожая на ромашку. Увидев ее, Степан тяжело вздохнул, опустил голову.
      - Где семья-то теперь, Миша? - спросил он.
      - В Харькове, у родителей жены.
      - Она у тебя учительница. И что преподает?
      - Немецкий язык и литературу.
      - Интересно получается в жизни, - улыбнулся Степан. - На фронте немецких фашистов уничтожала как снайпер, теперь немецкий язык преподает как филолог. Она, кажется, полный кавалер ордена Славы. Молодчина! Честно скажи, любишь ты ее, Миша?
      - Люблю, Степан. Таня очень хороший человек: внимательная, умная, трудолюбивая. В ней такая же внутренняя сила, как у Стефы, твоей покойницы, а женская прелесть, как у Таси. - Тут он уронил голову, подумал. - Когда меня исключили из партии и нигде не брали на работу, я впервые упал духом. Мне казалось, что все от меня отвернулись, что жизнь моя не имеет теперь никакого смысла. И так я твердо убедил себя в этом, что часто стал захаживать в пивнушки бесцельно, и безрадостно убивать время.
      Степан внимательно слушал друга.
      - И вот она сразу поняла, в какую сторону меня понесло, - продолжал Михаил, глядя на Днепр. - Однажды пришла с работы, присела ко мне на диван и спрашивает: "Миша, ты считаешь меня другом? Любишь?" Твердо отвечаю ей: "Люблю!" Она вздохнула: "А почему же ты уходишь от меня?" Я насторожился, не мог понять, куда она клонит. "Можешь не отвечать, - сказала она, - я знаю, тебе тяжело сейчас. Ты временно находишься не у дел, стыдишься жить за счет жены. Пойми: твое горе - это мое горе, но это горе непостоянное, оно скоро пройдет. У тебя светлая голова и золотые руки. Они нужны людям. Не шагай в пропасть, не уходи от меня!" В ее глазах столько было силы, любви и надежды, что я - словно очнулся. Мне стыдно стало за свою слабость. Нет, думаю, нужно уходить от пропасти, пока не поздно! Потом все уладилось. Партия разобралась в моей судьбе. Я получил новый партийный билет на отцовскую фамилию. К этому времени бывший начальник литейного цеха Сергей Васильевич Лось назначался директором нового труболитейного завода. Я пошел к нему главным инженером. Таня в эти дни снова расцвела, похорошела, стала еще внимательнее. Вот она какая!
      - Молодчина! - повеселел Степан. - Значит, стоит Таси. Я очень рад. А ты знаешь, Миша, я ведь два раза выезжал в ЦК партии по твоему делу. Меня мучало, что страдаешь за меня.
      - Знаю, Степан, знаю!
      Синева на лугу сгущалась. С Днепра веяла прохлада. Вечерний луч солнца упал на лица бывших горняков, и они казались отлитыми на многие века из бронзы.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14