Наполеон I Бонапарт

Между прочим, раз уж мы заговорили о рано проявившихся силе личности и военном таланте Наполеона, будет целесообразно привести здесь два характерных эпизода с его участием, зафиксированные в памяти обитателей бриеннской школы и подтверждающие все ранее сказанное.

Первый эпизод таков. Воспользуемся для его изложения описанием Д. С. Мережковского:

«Ректор школы отвел детям под садовые работы довольно большую площадь земли, разделив ее на участки. Наполеон соединил три участка, свой и два уступленных ему соседями, окружил их высоким частоколом и насадил на них деревца; ухаживал за ними в течение двух лет, пока они не разрослись так, что начали давать тень и образовали зеленую келийку, „пустыньку“ – „эрмитаж“, по-тогдашнему. Это и был его „уголок“. Сюда уходил он, так же как некогда в свою дощатую келийку, позади айяччского дома, – мечтать и считать, заниматься математикой, потому что он уже строил свою безумную химеру с математической точностью; уже ледяные кристаллы геометрии преломляли огонь воображения в чудесную радугу.

„Горе тем из нас, кто из любопытства или желания подразнить его осмеливался нарушать его покой! – вспоминает один из его товарищей. – Он яростно выскакивал из своего убежища и выталкивал непрошеных гостей, сколько бы их ни было“.

В этом убежище он возвращался к „естественному состоянию“, „etat naturel“, по завету Руссо; уходил от людей к природе: „человек природы счастлив на лоне чувств и естественного разума“, – скажет впоследствии [Бонапарт]. Здесь испытывал он то же, что в будущей повести его пловец, заброшенный бурею на необитаемый островок Горгону: „Я был царем моего острова; я мог бы здесь быть если не счастлив, то мудр и спокоен“. Или то же, что двойник Наполеона, Жюльен Сорель, – в своей пещере: „Спрятанный, как хищная птица в скалах, он мог видеть издали всякого человека, который подходил бы к нему… «Здесь люди не могут мне сделать зла, – проговорил он, с глазами, заблестевшими от радости. – Я свободен!» И, при звуке этого великого слова, душа его загорелась восторгом“.

Этот первый завоеванный клочок земли – уже начало Наполеоновой империи – всемирного владычества. Здесь он так же один, как потом на высоте величия и на Св. Елене».

Второй эпизод не менее показателен. Согласно П. И. Ковалевскому:

«…однажды (а случилось это в необыкновенно снежную зиму 1783 года. – Г. Б.) Наполеон предложил воспользоваться выпавшим снегом, чтобы построить из него укрепления, которые можно будет штурмовать и защищать, действуя в качестве оборонительного и наступательного оружия снежками. Игра эта в Бриенне появилась впервые. Воздвигнутые, по его указанию, форты, бастионы и редуты приводили в изумление всех видевших их. Наполеон, командуя то тою, то другою партией, выказал такое понимание и распорядительность, что в Бриенне долго еще вспоминали зимние его игры в крепость».

Вот такие эпизоды…

Пожалуй, комментарии излишни!

Нельзя не сказать и об удивительном свободолюбии Наполеона, проявившемся еще в самом раннем детстве. Оказавшись затем в бриеннской школе, он, уже достаточно проявив себя и многого достигнув, все равно был готов пожертвовать своим статусом во имя справедливости. Его стихией был бунт, восстание. Мережковский пишет:

«Первым был также во всех бунтах против начальства, маленьких школьных революциях. Очень любил произносить перед революционной толпой зажигательные речи, как настоящий народный трибун, говоря, по Жан-Жаку (Руссо. – Г. Б.), о свободе и равенстве, о Правах Человека. Дело, однако, кончалось, большею частью, тем, что струсившие в последнюю минуту школьники отступали перед начальством, изменяя своему вождю, и он один отвечал за всех; шел в карцер или под розгу, молча, гордо, без жалоб, без слез; никого не выдавал; а когда возвращался к товарищам, не упрекал их, но по лицу его видно было, что он презирает их, смотрит на них как на дрожащую тварь. „Я всегда один среди людей, – скажет он скоро. – Как они подлы, низки, презренны! Жизнь мне в тягость, потому что люди, с которыми я живу и, вероятно, всегда буду жить, так не похожи на меня, как лунный свет на солнечный“.

Раз, когда учитель выговаривал ему за что-то, он отвечал ему рассудительно, вежливо, но так самоуверенно, что тот посмотрел на него с удивлением и сказал:

– Кто вы такой, сударь, чтоб так отвечать?

– Человек, – ответил Наполеон».

Итак, вчерашний изгой стал отличником в учебе и предводителем в играх. Начав практически с нуля, он обрел, а точнее добился всего. Между прочим, мало кто в школе добивается подобного – и это даже при жизни в режиме полного благоприятствования! Другой бы на месте Наполеона Бонапарта, скорее бы всего, успокоился и с удовольствием почивал на лаврах.

Но только не он!

Юноша мечтал о подвигах и славе, неистово стремился вырваться из глуши, познать мир. В его мятежной душе звучало лишь одно: двигаться дальше! Осуществлению заветной мечты подчас недостает самой малости – протекции. И тут она неожиданно возникла, причем в лице генерала Марбёфа, французского губернатора Корсики.

Марбёф был пленен красотой Летиции Бонапарт, однако предпочитал ухаживать за нею, как прокомментировал эту деликатную ситуацию Стендаль, на «итальянский манер». Благодаря общению с Летицией, он был знаком и с незадачливым отцом Наполеона, Шарлем Бонапартом, которого великодушно соизволил пристроить к должности. Не сильно уважая Бонапарта-старшего, он, тем не менее, озаботился участью Бонапарта-младшего (конечно же, после просьбы Летиции Бонапарт). Тем не менее именно благодаря Марбёфу мальчик смог начать учиться в Бриенне. Генерал и в дальнейшем заботился о Наполеоне, помогал ему деньгами, прекрасно зная, что Шарль Бонапарт не в состоянии толком помочь своему сыну. Когда вольнолюбивый нрав Наполеона приводил к серьезным конфликтам в стенах школы (чего стоит хотя бы одна дуэль, на которую Наполеон вызвал ученика, осмелившегося дурно высказаться о Шарле Бонапарте), генерал на правах губернатора всегда заступался за своего любимца. Без его постоянного заступничества Наполеон Бонапарт был бы исключен из бриеннской школы еще на первом году обучения. Позднее Марбёф представил Наполеона госпоже де Бриенн – хозяйке края. Эта владетельная дама обитала в собственном замке. Она благожелательно отнеслась к протеже генерала Марбёфа и приняла в нем деятельное участие. Появление госпожи де Бриенн в жизни Бонапарта отразилось не только в увеличении суммы, прежде выделявшейся ему генералом на карманные расходы. Женщина тонкая и обходительная, владычица замка была к тому же еще и мудра. Она сумела распознать в подростке гордую и ранимую душу и постаралась смягчить ее. В известном смысле она явилась для Бонапарта второй матерью. И в том для него было великое благо! Когда сердце Наполеона впервые познало любовь, именно она, подобно верной наперснице, деликатно направляла Бонапарта.

Д. С. Мережковский трогательно повествует о двух главных пристрастиях в жизни юного Наполеона:

«В восемь влюбился в семилетнюю школьную подругу свою, Джьякоминетту. Вспоминал потом всю жизнь эту первую и, может быть, лучшую свою любовь. Джьякоминетта была одной из двух возлюбленных, а другой – Математика. Занимался ею так страстно, что жалко было ему мешать: выстроили позади дома дощатую келийку, где проводил он целые дни, погруженный в свои исчисления, а по вечерам выходил из нее, рассеянный, задумчивый, и шел по улице, не замечая, что чулки – кальцетты – сползли у него до самых пят. Уличные дети дразнили его:

Милый друг Джьякоминетты,

Подыми свои кальцетты.

Однако он их даже не слышал, будучи погружен в свои, лишь ему ведомые мечтания.

А время между тем неумолимо двигалось…

Настал день, когда обучение в Бриенне для Наполеона Бонапарта завершилось. Из ожесточенного маленького зверька он превратился в уверенного в себе юношу. Существенная метаморфоза произошла и с внутренним обликом Наполеона. Если вначале он ненавидел Бриенн, особенно же – саму школу, то, покидая ее стены, Наполеон, возможно, даже испытал некоторое сожаление. Некогда всецело замкнутый в себе суровый индивидуал покидал первое в своей жизни учебное заведение общительным человеком с позитивным настроем. И в этом есть немалая заслуга бриеннской школы. Наполеон и сам не скрывает этого: «Для моей мысли, – пишет он, – Бриенн – мое отечество… Здесь моя голова стала мыслить, я почувствовал потребность учиться и все знать. Книги я пожирал. Скоро в школе заговорили обо мне. Мне удивлялись. Мне завидовали. Я сознавал свою мощь и гордился этим превосходством».

За годы учебы в школе Наполеон был удостоен рядом наград за примерное прилежание. Из всех же предметов он уделял особенное предпочтение математике; впрочем, жаловал и историю. А вот ту же латынь терпеть не мог (хотя и вполне постиг). Генерал Марбёф и госпожа де Бриенн постарались, чтобы Наполеон был направлен для продолжения учебы в… Париж! Да, да – именно в столицу! Правда, аттестат Наполеона говорил сам за себя; а за талантливого ученика и похлопотать не грех.

Что же руководство школы нашло необходимым отразить в сопроводительном письме, которое было вручено Наполеону?

История сохранила для нас этот любопытный документ!

«Наполеон Буонапарт 9 лет, 8 мес. и 5 дней. Он провел в ней (т. е. в школе. – Г. Б.) 5 лет, 5 месяцев и 27 дней и вышел из нее 15 лет, чтобы поступить в высшую школу в Париже. 27 апреля 1779–1784 гг. Г. де Буонапарт (Наполеон) родился 15 августа 1769 г., ростом 4 фута 10 дюймов 10 линий[1]. Хорошего сложения. Характер добрый. Здоровье превосходное. Честен и благороден. Поведения очень хорошего. Отличался всегда прилежанием в математических науках. Посредственно знает историю и географию. Слаб в танцах, музыке и других предметах изящного образования. Заслуживает поступления в парижскую военную школу».

Завидный вердикт, право! Правда, П. И. Ковалевский, детально изучивший сопроводительные документы Наполеона, особенно обращает наше внимание на небольшую деталь – речь идет о характеристике, содержащейся в кондуитном списке, а именно: «Характер властолюбивый, требовательный и упрямый». В близорукости и неопытности обвинять бриеннских менторов никак не приходится. Они явно не питали особых иллюзий по поводу того, кто именно направляется из Бриенна в Париж под благонравной личиной прилежного ученика.

То, чего так страстно желал Наполеон, свершилось.

Он покидал Бриенн, держа путь в столицу Франции.

А что же его однокашники?

Они остались в Бриенне. Скорее всего, выросли, обзавелись какими-нибудь правильными профессиями и семьями, породили, как полагается, потомство, а потом состарились и умерли. И вероятно, свидетельств того, что они вообще когда-либо были, не осталось. Однако невеселая участь забвения постигла не всех: пять учеников счастливо избегли ее. Спрашивается, каким образом?

Ответ прост: они упомянуты Наполеоном в его записях детских лет!

Их имена: Демези, Гуден, Нансути, Фелипо и Бурриена. Именно они стали Наполеону добрыми приятелями, и он воздал им по-императорски, даровав условное бессмертие.

Не правда ли, поучительно?!

Наполеон мечтал о большом мире, и его мечта сбылась. Он попал в столицу и добился всего, а его соученики так и остались в Бриенне, бесследно канув в Лету.

Остались они, не он!

А Наполеон, душа которого трепетала перед долгожданным свиданием с Парижем, 30 октября 1784 года ступил на путь – тот, что был избран им самим (но куда более вероятно – изначально ему уготован!).

Последуем же за ним и мы.

Часть вторая. «Все постигается упражнением…»

Наверное, самое первое, что ощутил Наполеон, прибыв в Парижскую военную школу, это чувство… досады и разочарования. Некогда, в Бриенне, ему уже пришлось столкнуться с подобным.

С чем именно?

С сознанием своей социальной ущербности.

Только вот если раньше в основе этого ощущения лежало скверное финансовое положение семьи Бонапартов, то теперь возникла новая проблема: сословная. Казалось бы, Бонапарт, будучи дворянином, мог быть избавлен от этого.

Пожалуй, но… только не в Париже!

В числе его соучеников оказались, как пишет Д. С. Мережковский: «…юные потомки древних родов, князья Роганы-Геменеи, герцоги Лавали-Монморанси». Эти исполненные собственного достоинства барчуки «...поглядывали с высоты величия на… захудалого корсиканского дворянчика». И вновь пошли в ход насмешки, убогие остроты и откровенные задирания. Однако к этому Наполеон был готов. Бриенн явился для него неплохой школой, что и говорить. Когда его оскорбляли, он не оставался в долгу, а если чувствовал угрозу физического нападения, норовил наброситься на потенциального обидчика первым. Ему было уже далеко не девять лет, а потому рискнувшим на него напасть завидовать не приходилось! Его скоро оставили в покое, но раскрывать ему свои объятия не спешили. Наполеон вновь оказался словно бы за линией отчуждения. «„Он всегда один, с одной стороны, а с другой – весь мир“, – скажет впоследствии о великом человеке – о себе самом», – замечает Мережковский. Естественно, он был готов к одиночеству. Более того, он знал неплохое средство, позволяющее с ним надежно совладать.

Убежище.

«Свой „уголок“ старался отвоевать и здесь, – пишет Мережковский. – Раз, когда заболел и лег в лазарет сожитель его по комнате, Наполеон тоже сказался больным, получил позволение не выходить, запасся провизией, запер дверь на ключ, закрыл ставни, занавесил окна и прожил так два-три дня, в совершенном уединении, в темноте и безмолвии, читая, мечтая днем при огне. Эта парижская темная комната – метафизический затвор, „пещера“, „остров“ – святая ограда личности».

24 февраля 1785 года отец Наполеона Шарль Бонапарт скончался от рака желудка. Фридрих Кирхайзен оставил любопытную запись, приоткрывающую завесу над финальными минутами жизни отца Наполеона Бонапарта:

«Последние слова Карло (так, на итальянский манер, Кирхайзен величает Шарля Бонапарта) были обращены к детям и к жене, которая за время его болезни родила его младшего сына Джираломо (Иеронима).

„Сын мой, – сказал Карло Бонапарт Жозефу, который, плача, опустился на колени перед его постелью, – сын мой, подражай мне в моей вере, но не впадай в ошибки моей молодости! Будь покровителем твоих братьев и сестер и окружай твою несчастную мать всей заботой и уважением, которыми ты ей обязан… Мне бы хотелось увидеть еще раз моего любимого маленького Наполеона. Его ласки усладили бы мои последние мгновения жизни, но Бог не захотел этого!“

Так умер Карло Бонапарт, произнося в последнюю минуту имя Наполеона, до блеска и славы которого ему не суждено было дожить.

Он был похоронен в церкви Кордельеров. В 1802 году жители Монпелье захотели воздвигнуть памятник отцу Первого Консула, но Наполеон ответил очень разумно, что его отец умер уже пятнадцать лет назад и что никто не помнит о том незначительном в то время происшествии: лучше поэтому памятника не воздвигать. В 1802 году Луи без ведома Первого Консула перенес останки отца в свой замок и похоронил их в парке. Во время Реставрации они еще раз тайно ночью были вырыты наполеонидами и скрыты в пещере, пока, наконец, в день перевезения праха Наполеона в Дом Инвалидов, тело отца не было погребено в церкви Сен-Ле».

Когда Шарль Бонапарт скончался, ему было всего 39 лет. Наполеон, хотя между ним и отцом, увы, никогда не было подлинной близости (уж слишком разнились их темпераменты!), тяжело переживал постигшую его утрату. Вместе с тем он нашел в себе достаточно сил, чтобы обратиться к матери своей со словами утешения. Более того, он твердо уведомлял ее о том, что отныне возлагает заботы об осиротевшей наполовину семье Бонапартов на свои юные плечи.

«Утешьтесь, маменька, этого требуют обстоятельства, – пишет Наполеон Летиции. – Мы удвоим наши заботы о вас, нашу благодарность, и будем счастливы, если наше послушание вознаградит вас хоть немного за незаменимую потерю возлюбленного супруга». Да не введет вас в заблуждение пафосный тон его обращения к матери. Наполеон очень рано начал ощущать свою ответственность за тех, чьи судьбы, как он полагал, вверены ему Господом. Уже ребенком он проявлял себя как великий человек. Но только мать действительно ведала о его далеко не мнимом величии. «Мать знала, кто ее сын. „Вы чудо, вы феномен, вы то, чего и сказать нельзя!“ – говорила ему в глаза простодушно. – „Синьора Летиция, вы мне льстите, как все!“ – „Я вам льщу? Нет, сын мой, вы несправедливы к вашей матери. Мать сыну не льстит. Вы знаете, государь: я оказываю вам всяческое уважение на людях, потому что я ваша подданная“. При этом Летиция отнюдь не собиралась умалять свое материнское достоинство: „…наедине я ваша мать, а вы мой сын. Когда вы говорите: «хочу», я говорю: «не хочу», потому что у меня тоже гордый характер“».

Наполеон не раз обсуждал с матерью свое военное будущее. Любезнее всего его сердцу была карьера моряка. Но в конце XVIII столетия попасть на флот могли лишь дети не только богатых, но и весьма влиятельных родителей. После кончины отца достаток семьи Бонапартов сошел почти что на нет. Знакомых среди столичного бомонда у них тоже не было. Поэтому о флоте Наполеону мечтать, увы, даже не приходилось.

Что же ему оставалось?

Воспользоваться привилегией бедняков и служить в войсках, не пользовавшихся большой популярностью, например в артиллерийских.

Так Наполеон и поступил.

На момент кончины Шарля Бонапарта «Наполеону… оставалось выдержать только одно испытание, чтобы получить жалованье, – сообщает Андре Моруа, еще один знаменитый биограф Наполеона. – Он был произведен в лейтенанты в шестнадцать лет и пятнадцать дней от роду. Это было почетно. Он ничем особо не поразил своего экзаменатора (знаменитого Лапласа), но мог быть доволен собой. От корсиканского мальчишки, говорящего только на диалекте, до лейтенанта королевской армии путь был проделан немалый».

Право же, с Андре Моруа нельзя не согласиться!

По завершении годичного курса обучения в Парижской военной школе Наполеон был направлен на 3-месячную стажировку в городок Валенсе (или Валанс) – в глубокую провинцию. В противном случае о получении Бонапартом офицерского чина не стоило и мечтать. Именно там у него и состоялось знакомство с практическими основами военного дела. Ведь до сих пор ему приходилось наращивать лишь свою базу теоретических познаний.

«Трудные дни начались для Наполеона, труднее, чем в школе, – признает Мережковский. – Надо было всему учиться с азов: дворяне-кадеты выпускались из военной школы без всяких практических знаний: не то что пушки, и ружья зарядить не умели как следует.

Артиллерийское учение, по военному уставу, начинаясь с низших чинов – простым рядовым канониром, унтер-офицером, капралом, сержантом, продолжалось столько времени, сколько полковой командир считал нужным, сообразно с умом и прилежанием ученика.

Бонапарт в течение трех месяцев прошел всю эту школу. Целые дни учился на Валенском полигоне маневрам, устройству батарей, фейерверочному делу и стрельбе из гаубиц, мортир, фальконетов; в теоретических классах слушал курсы высшей математики, тригонометрии, интегрального и дифференциального исчисления, прикладной физики, химии, фортификации, тактики. Наскоро закусывал в плохонькой гостинице „Трех Голубей“ или просто в пекарне съедал два пирожка, запивал их стаканом воды, молча кидал два су на прилавок и шел опять на учение. Работал по шестнадцать часов в сутки».

После такого изнурительного труда Наполеону было просто необходимо существенно подкреплять свои силы. Но что он мог себе позволить? Ведь о ту пору он был беден как церковная мышь. «Знаете, как я жил тогда? – вспоминает он. – Носу не показывал в кафе и в общество; ел сухой хлеб, сам чистил платье, чтобы носилось подольше. Не желая отличаться от своих товарищей бедностью, я жил как медведь, всегда один в своей маленькой комнатке, с единственными друзьями – книгами. Да и те чего мне стоили! Сколько надо было урезывать себя в самом необходимом, чтобы купить эту радость. Когда же, ценою долгих лишений, я накапливал наконец франков десять, то бежал в книжную лавку. Но часто, пересматривая книги на полках, я впадал в грех зависти и долго томился желанием, прежде чем мой кошелек позволял мне купить книгу. Таковы были порочные наслаждения моих юных годов!»

Что касается естественных наслаждений юности, то он их, в сущности, и вовсе не познал. Когда ему было семнадцать, в его жизнь проникла юная девушка по имени Каролина. Влюбленные зашли настолько далеко, что дерзали устраивать ночные свидания – под покровом строжайшей тайны. Однако на этих трепетных и невинных свиданиях они лишь сообща лакомились крадеными вишнями.

С Каролиной у Наполеона все кончилось так же быстро и просто, как и началось. Что он мог ей предложить? Ему даже некуда было привести свою возлюбленную. Ввиду страшной нужды Наполеон ютился в жалкой сквозной комнатушке (скорее уж чулане!) рядом с бильярдной – ее он заполучил исключительно благодаря состраданию, каковое ему удалось пробудить в сердце владелицы скромного кафе, где Бонапарт «столовался» – когда ему удавалось разжиться парой медяков. Это вовсе не походило на гнездышко влюбленных.

Впрочем, не только беспредельная нужда была виной тому, что это чувство Наполеона не развилось далее. Ему тогда приходилось очень несладко. В полку друзей у него не было – его предпочитали сторониться, словно угадывая интуитивно, что он не такой как все остальные. Если на момент расставания с Бриенном Наполеон Бонапарт из озлобленного, дикого и нелюдимого зверька превратился в благожелательного и общительного юношу, теперь все беды прошлого вернулись. Постигая азы артиллерийского искусства, он почти постоянно пребывает в дурном настроении, всех сторонится. Вместе с тем он по-прежнему стоек внутренне и даже свои жизненные злоключения пытается использовать в качестве плацдарма для становления духа. Так, например, возможность принимать пищу лишь один раз в день он приветствует, поскольку, как он твердо убежден, это невероятно полезно для здоровья.

И так далее…

Поистине звериное одиночество Наполеона избавило его на сей раз от необходимости подыскать себе новое убежище.

«Всегда один среди людей, – пишет он в дневнике своем, ночью. – Я возвращаюсь домой, чтобы мечтать наедине с самим собой и предаваться меланхолии. О чем же я буду мечтать сегодня? О смерти. На заре моих дней я мог бы надеяться еще долго прожить… и быть счастливым. Какое же безумие заставляет меня желать конца?.. Правда, что мне делать в этом мире?.. Как люди далеки от природы! Как подлы, низки, презренны! Что я увижу, вернувшись на родину? Людей, отягченных цепями, и дрожащих, и целующих руки своих угнетателей… Если нет больше отечества, патриот должен умереть…»

Таковы мысли семнадцатилетнего Наполеона, уже поручика (лейтенанта) артиллерии.

Однако если мы обратимся к его биографам, то нам станет ясно, что его жизнь в то время была не столь уж и беспросветна.

Как пишет П. И. Ковалевский:

«…Период жизни Наполеона от получения им первого офицерского чина и до тулонского успеха исполнен массы приключений. Французские жизнеописатели Наполеона, ему сочувствующие, обыкновенно упоминают об этих восьми годах жизни Наполеона вскользь, напротив, противники уснащают этот период слишком густыми мрачными красками. Мы будем придерживаться в данном случае преимущественно изложения американца Слоона, более беспристрастно относящегося к личности Наполеона.

В первое время по выходе в офицеры и у Наполеона немножко закружилась юношеская головка. Он появился в обществе, был весел, танцевал, увлекал и увлекался. Вот как описывает Сальванди личность Наполеона в ту пору.

„Краткая, отрывистая речь, остроумная, иногда блестящая, поражающая, выделяла из толпы молодого корсиканского офицера. Он был маленького роста, строен, и в манере держать себя сказывалась смесь решимости, серьезности и грубоватости… Желтоватый цвет лица, впалые щеки, поразительная худоба имели что-то привлекательное. Задумчивый взор дополнял общее выражение физиономии“.

В Валансе он был введен в дом де Коломбье, где пользовался покровительством матери и стал неравнодушен к красавице дочери. С товарищами Наполеон плохо сходился не потому, что они его чуждались, а потому, что у него вообще был плохо развит дух товарищества. Вместе с тем Наполеон не покидал и своих друзей – книг. В ту пору он особенно увлекался сочинениями Руссо и аббата Рейналя. Мало того, он рискнул и сам пуститься в литературу. Он написал первые две главы „Истории Корсики“ и послал их на суд Рейналя. Ответ получился милый, хотя автору советовали получше ознакомиться с источниками и строже, критически относиться к авторам.

Вообще, усердие Наполеона к умственным занятиям поразительно. Ознакомившись в детстве с Плутархом, он зачитывается Геродотом, Страбоном и Диодором Сицилийским. Особенно он увлекается Китаем, Японией и Индией. Затем он переходит к истории Германии, Англии и Франции. Вместе с этим он усердно изучил философию и образцовые произведения французской литературы.

Вскоре, однако, на Наполеона посыпались невзгоды. Покровитель, генерал Марбёф, скончался[2]. Брата Луи не приняли в училище. Матери не платили субсидии на разведение тутовых растений. Дядя серьезно заболел. Все это так повлияло на Наполеона, что он впал в какой-то сплин. В довершение всех бед он схватил болотную лихорадку. У Наполеона развивается тоска по родине, и он уезжает в отпуск на Корсику».

Возможность отпуска подвернулась Наполеону неожиданно, и он немедленно ею воспользовался. Подумать только: он может вернуться домой, на Корсику! Кратковременная, как то мыслилось его начальством, побывка растянулась на… долгие два года! Столь вопиющая вольность по отношению к военному уставу могла закончиться для Наполеона достаточно скверно, однако он сумел убедить своих командиров, что после смерти отца все тяготы содержания матери, а также братьев и сестер легли на его плечи. Покуда он старался добиться звания поручика артиллерии, финансовые дела Летиции, его матери, пришли в совершенное запустение. И вот теперь он просто обязан уделить им должное внимание. Когда же он со всем разберется, то непременно вернется в полк для продолжения службы. И это будет полезно как для него, так и для армии: будучи совершенно убежден в благополучии семьи, он сможет полностью отдаться службе. Его резоны были сочтены армейским начальством вполне убедительными, и ему позволили продлить его своеобразные «каникулы».

Вот как описаны эти события у П. И. Ковалевского:

«Дома Наполеона поглощали три главных занятия: ходатайства по семейным делам, научно-философские занятия и литературная деятельность. Первые и последняя шли из рук вон плохо. Лихорадка продолжала мучить юношу. Срок отпуска был ему продлен. Наконец, Наполеону пришлось возвращаться во Францию. Но возвратился он не к своему полку, а в Париж, где является ходатаем по делам матери, причем не стесняется извращать обстоятельства дела и допускать бесцеремонную неправду. Вместе с этим он просит у военного министра нового отпуска в Корсику, причем опять-таки обращается с правдою очень свободно. Новый отпуск получается. Но положение Наполеона представляется безотрадным. Будучи корсиканцем в душе, он состоял на службе у Франции, поработившей Корсику. Отдав одной тело, он душой принадлежал другой. Не более завидно и материальное его положение. Глава и опора большой семьи, он был почти без средств и без возможности добыть их. Исполненный кипучей мозговой деятельностью, он разряжался негодными литературными произведениями. Находясь в том возрасте, когда другие создают себе карьеру, Наполеон вынужден был идти по самой обычной дороге артиллерийского офицера. Все это крайне его тяготило и очень дурно отражалось на его физическом и душевном состоянии. Наполеон совершенно запутался, метался из стороны в сторону и ни на чем не мог долго останавливаться. Единственное его увлечение и удовольствие – умственный труд. Он выработал проекты укреплений для обороны Сен-Флорана, Ламортиллы и залива Аяччо, составил доклад об организации корсиканского ополчения и записку о стратегическом значении Маделенских островов. Но главное внимание свое он обратил на историю Корсики. Вскоре он окончил ее. Вся история пропитана была ненавистью к Франции, на службе у которой он состоял. Сочинение страдало недостатками знакомства с фактическими данными, неспособностью критически отнестись к изучаемым авторам и даже громадными грамматическими неправильностями. Нужно заметить, что орфография для Наполеона осталась на всю жизнь серьезным камнем преткновения. Несмотря на то что сочинение было посвящено известному епископу Марбёфу, оно и до сих пор не увидело типографского станка, ибо никто не хотел его издавать. Расчет Наполеона поправить свои финансовые обстоятельства продажею сочинения не удался».

Когда минуло два года его добровольного отлучения от службы, Наполеону все-таки пришлось вернуться обратно в армию. Артиллерийский полк, к которому он был приписан, перевели к тому времени в Оксонн – снова захолустная провинция, еще более удручающая, нежели прежде. Легко представить себе, как неприятно было Наполеону возвращаться! Любопытно, догадывался ли он, что до грандиозного взлета его судьбы остается лишь один миг?

Наверное, нет.

Наполеон свято верил в свою звезду, в свою избранность, но знать, что случится в августе 1789 года в Оксонне, он, скорее всего, никак не мог.

Что же, собственно, там случилось?

16 августа 1789 года Оксонн стал центром… военного бунта! Как пишет Мережковский: «...солдаты вышли из казарм, с революционными песнями, окружили дом полкового командира, потребовали выдачи полковой казны; перепившись, лезли к офицерам целоваться и принуждали их пить за свободу, плясать фарандолу.