ГЛАЗУНОВ Илья Сергеевич родился в 1930 году в Ленинграде в потомственной дворянской семье. По возвращению в 1944 году из Новгородской области, куда он был эвакуирован из блокадного Ленинграда, после смерти родных от голода, заканчивает среднюю художественную школу, а затем институт имени И. Е. Репина (1957 г.). В 1956 году, будучи студентом, получает Гран-при на международном конкурсе в Праге, в связи с чем в Центральном Доме работников искусств организуется его первая персональная выставка (Москва, 1957 г.), положившая начало всемирной известности молодого художника.
В его работах 50-60-х годов, передающих атмосферу большого города («Ленинградская весна», «Последний автобус», «Любовь» и др.) отразилась суровая правда жизни и чувствований молодых современников. Образ великой России на многовековой протяженности ее исторического пути воссоздан на широко известных полотнах в последующие годы («Русская песня», «Господин Великий Новгород», «Град Китеж», цикл полотен, посвященных Куликовской битве).
Вершиной художественно-философского осмысления места России в контексте мировой истории стал его триптих «Мистерия ХХ века», «Вечная Россия» и «Великий эксперимент». Развитие этой же темы продолжено в монументальной композиции «Россия, проснись» (1995) и других произведениях 90-х годов.
В 1960– 70-е годы Илья Глазунов создает цикл иллюстрации к произведениям русских классиков: Блок, Куприн, Некрасов, Мельников-Печерский, Лесков, начатый еще в студенческую пору иллюстрациями к роману Достоевского «Идиот».
Всемирную славу обрел И. Глазунов как непревзойденный мастер портрета. Им создана галерея образов соотечественников и «звезд» мировой культуры, выдающихся государственных и общественных деятелей (Д. Лоллобриджида, Ф. Феллини, Л. Висконти, У. К. Кекконен, Индира Ганди, короли Швеции, Лаоса, Испании, папа Римский). Особым свидетельством «всемирной отзывчивости» творчества художника стали его серии живописных и графических работ, созданных во время поездок во Вьетнам и Лаос, в Чили и Никарагуа, а так же монументальное живописное панно, выполненное по заказу ЮНЕСКО для штаб-квартиры в Париже «Вклад народов Советского Союза в мировую культуру и цивилизацию». Выставки Ильи Глазунова с триумфальным успехом проходили во многих столичных городах мира.
Творчество его многообразно: он автор ряда архитектурных проектов, декораций к театральным постановкам (в Большом театре, Берлинской опере и на других сценах).
Широкий общественный резонанс получила общественная деятельность художника как одного из основателей Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, создателя Всесоюзного музея декоративно-прикладного и народного искусства (1981) и, наконец, Российской Академии живописи, ваяния и зодчества (1987), бессрочным ректором которой является.
Илья Глазунов – народный художник СССР (1980), почетный член старейших в Европе королевских Академий изящных искусств Мадрида и Барселоны (1979—1980), лауреат премии имени Д. Неру (1973), кавалер ордена Вишну (Лаос) и ордена св. Михаила (Португалия).
В оформлении обложки использованы фрагменты картины Ильи Глазунова «Сто веков».
ПРЕДИСЛОВИЕ
«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».
Евангелие от Иоанна (гл. 1, ст. 5)
После распятия Сына Божия, как известно, следовало Воскресение. И сегодня мы все живем, работаем и уповаем на то, что воскресение России неизбежно.
Мы начинаем публикацию книги великого русского художника, нашего современника Ильи Сергеевича Глазунова, живущего вместе с нами в страшные апокалипсические дни русской смуты.
Книга эта не только исповедь художника и гражданина России, но и мыслителя, дающего свою концепцию русской истории, апеллирующего к историческим документам и трудам преданных забвению великих русских историков.
Общеизвестно, что творчество Глазунова имеет как яростных врагов, так и многомиллионных друзей, часами простаивающих на его выставках. Илью Глазунова называют феноменом, выразителем «загадки русской души».
Долгие годы, начиная со своей первой выставки, когда он, будучи еще студентом Ленинградского института имени И. Репина, получил Гран-при на международном конкурсе и показал свои работы в Москве, в ЦДРИ, и до своей последней выставки в декабре 1995 года в Санкт-Петербурге, художнику сопутствуют неизменный триумфальный успех у зрителей, равно как и продолжение травли со стороны идейных врагов и завистников. Бесспорно, Илья Глазунов – самый посещаемый художник в мире, о чем всегда свидетельствовала пресса Европы и Америки. Его портретами гордятся короли, премьер-министры, президенты, деятели культуры.
Можно любить или не любить творения Ильи Глазунова, но нельзя не уважать его беспримерную стойкость в борьбе за свободу творчества и право любить Россию.
Замалчивание, оскорбления и травля лишь подчеркивают силу его дара и любви к России, блеск и виртуозность рисовальщика, колориста и непревзойденного мастера композиции, создавшего такие новаторские по форме эпохальные произведения, как «Мистерия ХХ века», «Вечная Россия», «Великий эксперимент»,.«Россия, проснись!» и другие.
Многие из нас помнят уничтожающую критику в адрес Глазунова во «времена застоя» за его пропаганду «достоевщины», за то, что его искусство тормозит построение «светлого будущего». Илья Глазунов имел мужество неустрашимо говорить много лет назад о том, о чем мы можем говорить свободно лишь сегодня.
В наши дни его противники изобретают новые ярлыки: «кич», «черная аура национализма» и прочее и прочее. Разнообразная клевета в разных формах до сих пор обрушивается на художника, который никогда не принадлежал ни к одной партии, служа Богу, России и совести.
Но при всех поношениях тогдашней официальной и нынешней «демократической» критики по-иному оценивалось и оценивается значение творчества Ильи Глазунова в мировой прессе, где свидетельствуется о «гениальности и бесстрашии русского художника, преданного интересам России, говорящего о Боге в душе» (Германия), об искренности, подлинности его искусства, лишенного холодного академизма и фальшивого оптимизма (Италия), противостоящего официальному соцреализму и открывающего новые перспективы развития русского человека (США). И очень показательно, как воспринимают искусство Глазунова выдающиеся деятели мирового искусства. Великий испанский скульптор, классик ХХ века Хуан де Авалос, один из создателей всемирно известного мемориала в Долине павших близ Мадрида, посвященного памяти жертв гражданской войны в Испании, недавно сказал… «Он показывает, каким должен быть художник. Горе и страдания своего народа, исторические проблемы, которые он воплощает в своих картинах, отделяют его от сиюминутности, от политических интриг. Он идет своим путем. Он выделяется среди общества, которое имеет еще не вполне ясные представления о своих устремлениях, как гениальная личность. Его успех объясняется огромным талантом, искренностью, полной отдачей своей жизни искусству…»
«В течение долгих лет восхищаюсь Ильей Глазуновым: его сила, разнообразие при отображении действительности и эмоциональность воплощены в его картинах, самые сильные из которых… делают из этого великого русского художника символ современного искусства. Полностью разделяю его борьбу за благополучие человечества». Это отзыв Генерального директора ЮНЕСКО Федерико Майора, посетившего выставку Глазунова в Московском Манеже в 1994 году.
Будучи почетным академиком испанских Королевских Академий (Мадрида и Барселоны), он не был удостоен чести избрания в состав советской Академии художеств, а в декабре 1995 гада его снова «прокатили» все та же академия, которая ныне носит название Российской.
В трудные годы, когда уничтожались памятники русской культуры, Илья Глазунов был одним из основателей Всероссийского Общества охраны памятников истории и культуры.
Еще 25 лет назад он первый призвал к восстановлению храма Христа Спасителя. Напомним также, сколько сил и энергии он отдал и отдает ныне созданному им учебному заведению – Российской академии живописи, ваяния и зодчества, являясь не только ее основателем, но и, согласно указу Президента России, се бессрочным ректором. Плеяда новых блестящих имен русского реализма – результат его подвижнической деятельности.
Поражают своей широтой исследования Ильи Глазунова-историка, отвечающие на главные вопросы, от решения которых зависит многое в понимании мировой и русской истории. Его размышления о древнейших книгах человечества – Ригведе и Авесте, отвергаемой «советской наукой» знаменитой «Влесовой книге», которую надо изучать, а не отвергать, об истории славянского племени, значении и смысле святого апостольского православия, создавшего святую Русь, и многом другом заставят читателя по-новому осмыслить нашу историю.
Да, Илья Глазунов – монархист, историк, выражающий свое миропонимание в образах, столь волнующих современников своей правдой нашего бытия.
Мы знаем также Илью Глазунова как театрального художника, как архитектора интерьеров, общеизвестен он и как иллюстратор русской классики, особенно столь любимого им Федора Достоевского.
Открывая этой книгой новую грань дарования художника, мы уверены, что многие его почитатели, как и его недруги, откроют для себя в новой ипостаси сына Великой России, несущей миру высокую духовность, добро и свет. Не случайно же один из русских писателей сказал… «Кто против Глазунова – тот против России».
Сам же художник, отвечая тем, кто обвиняет его в шовинизме, постоянно повторяет одну фразу, ставшую крылатой: «Русский тот – кто любит Россию».
«Наш современник., № 1, 1996.
ПУТЬ К СЕБЕ
В нерешительности, раздумье и даже растерянности остановился русский человек на пороге ХХI века. Что он сегодня? Что его страна? Каково его будущее? И есть ли оно у него вообще?
А тут еще из всех телеподворотень несется: «Россия?! Отсталая, варварская!» «Оказалась без будущего», «Лишилась величия!» Но русский народ велик ведь не тем, что он еще совершит, и о чем мы, естественно, ничего не можем знать, а велик тем, что он уже сделал: создав свою духовную культуру, свою церковь, совершив подвижнический воинский подвиг во имя человечества, выстроив свою науку, свое искусство, проведя великую созидательную работу от Балтики до Аляски. Но в том-то и дело, что все это пытаются предать забвению, подменить, подвергнуть осмеянию. «Велико незнание России посреди России», – говорил Гоголь в свое время. Думаю, что незнание России в наше время возросло. И появление книги «Россия Распятая» Ильи Глазунова, нашего выдающегося художника смелого и мыслителя – явление неординарное. Оно необычно расширяет поле познания России, ее истоков, ее движения, ее истории, ее любящего и всеединяющего духа, ее пророческого дара, ее страдательного начала, ее великой культуры. Прекрасный чистый Санкт-Петербургский язык, строгий стиль, полнозвучные аккорды в описаниях истории, яркие картины нашей жизни, – явлений современной и прошлой культуры, запоминающиеся и впечатляющие образы людей эпохи делают книгу И. Глазунова серьезным художественно-литературным произведением, полнокровным историко-культурным исследованием, полемическим памфлетом и печальной песней Художника, находящегося в вечном поиске.
В 60– х годах я пришел работать в журнал «Молодая Гвардия» к мэтру и родоначальнику русского послевоенного патриотизма Анатолию Васильевичу Никонову. Там же в 1963 году и познакомился с Ильей Сергеевичем. Он внимательно вглядывается. Художник. Я менее внимателен. Все-таки не моя сфера. Я начинающий литератор, историк. Но оказывается, у него глубинный литературный интерес, он блестящий, хотя экстравагантный знаток истории, он знает бездну неведомого мне, он постиг многие художественные, общественные, эстетические явления, их связи, неподвластные моему вниманию, а скорее знанию. И связано это не только с тем, что я учился в Киеве, а он в Петербурге, то бишь Ленинграде. Киев тоже не деревня. Нет, его взгляд уходит в какие-то глубины, которые я еще не постиг, а приближаюсь к ним, скорее ощущаю, чем знаю. Я хожу в «Ленинку», изредка вылавливаю что-то в спецхране, беседую с людьми, кто-то из потомственных москвичей дает мне книги из второго ряда на полке. Умный и тоже постигающий глубины Отечественной истории, секретарь ЦК Сергей Павлов дает Никонову книжные спецвыпуски ТАСС, а тот – мне. Илья в большинстве случаев их читал, знает проблему. Я, как журналист и комсомольский издатель (более или менее проверен – не убегу) езжу нередко за границу: Австрия, Югославия, Швеция, Япония. Уже немало, чтобы взглянуть на мир по-другому. Я осторожно делаю выводы, приобретаю там книги русской мысли, а Илья почти все их уже имеет. Нет, я отнюдь не захлебываюсь от комфортных гостиниц, кондиционеров, «шведского» стола. Все это хорошо. Но ведь есть и была какая-то высшая человеческая суть жизни в России. Вот тут-то на этом поле, шли бесконечные разговоры и кипели наши с ним споры, когда ездили мы выступать в Киев, Днепропетровск, Николаев, Красноярск, другие места, когда посещал в 60-х годах его скромную квартирку, где я цепенел перед золото-красным разливом невиданных доселе икон, спасенных Ильей и Ниной Глазуновыми на Севере.
Время было непростое (кто бы мне назвал простое время на Руси?) никакие отклонения от линии социалистического реализма не прощались, разве что шестерке прозападного диссидентства, как тайно разыгрываемой высокими мировыми силами карте, которая должна была превратиться в будущем в козырную. Ну, а уж не дай Бог, некое проявление русского национального духа. Тут уж и журнал перезрелого социализма «Октябрь» и припудренный либерализмом и демократией «Новый мир» с остервенением кидались на отщепенцев, пару пинков всегда обеспечивала «Правда», «Комсомолка» и «Известия» и все разражалось с фатально-неизбежным выводом на встрече в ЦК, когда в ежемесячном докладе один из секретарей или зав.отделом делал вывод об идеологической вредности выступления.
«Зачистку» (говоря языком сегодняшней чеченской операции) завершало КГБ. Маршрут был известен, прозападный диссидент под крики, плач и проклятия слегка заглушаемого «Голоса Америки» и «Радио Свободы» препровождался после небольшой, придающий ему вес ссылки на Запад, где получал щедрые субсидии, места на кафедре и издания, а «русский отщепенец» изгонялся с работы, лишался всякого заработка, оседал в тюрьмах, дальних поселениях, становился общественным изгоем.
Будем откровенны, общество не понимало и не принимало вторых (да и ныне в целом не осознало себя русским). А для власти главной общественной опасностью прочертился, собственно, и был всегда, «русский вопрос». Появились записки КГБ, постановления ЦК, статьи высокопоставленны лиц, которые громили «русский шовинизм», русский национализм, «патриархальщину» с классовых, марксистских, интернациональных позиций (почти все они, оставшиеся у различных рулей управления, громят ныне оный с позиций общечеловеческих ценностей, включенности в мировую цивилизацию, приспособленности к мировому сообществу). Поражаюсь, сколь великую титаническую работу по просвещению, образованию, ознакомлению с Великой историей и Культурой России провел тогда Илья Глазунов. Удивляюсь, как он остался на поверхности общественной жизни. Он приобщал к высоким национальным ценностям общественных и государственных деятелей, писателей и ученых, дипломатов и военных, студентов и профессоров. А его подлинный, великий подвиг по созданию Всероссийской Академии Художеств, очага, где готовится новое реалистическое поколение молодых русских художников – мы не переоценим.
Наверное, не всегда он был сдержан, не всегда точен, не всегда мог привести всю полноту аргументов, ибо многие из них можно было трактовать тогдашней идеологией и правом, как анти(советские, государственные). Его умственный напор не все могли выдержать, приводимые им факты ошеломляли, иногда вызывали отпор, но поражали одних новизной, других исторической обоснованностью, третьих логикой доказательства или неизвестности.
Илья Сергеевич – один из самых образованных людей нашего времени. Он боролся с исторической неправдой, с идеологией фальсификации, с раздутой неприкасаемостью лживых исторических и культурных авторитетов.
Его клеймили, высмеивали, придумывали ярлыки, обзывали имитатором и даже агентом. Сколько раз пускали гаденькие слухи. Вот и иконы-то вытаскивает из храмов, продает, деньги копит. Потом выясняется, что он в 60-е годы собирал их на свалках, чердаках, заброшенных амбарах, по сути спасал, реставрировал и нынче передает их в Академию, в храмы.
Люди перестали верить об этом, тогда объявили его казенным, дворцовым художником: пишет высокопоставленных особ. Это Илья-то Сергеевич казенный? Да любая власть хотела бы иметь такого художника при ноге. Но он-то художник России. Если он писал правителя, то писал и воина, если было «высокое», лицо, то был и самый простой, человеческий облик русского человека. Ибо художник свидетель у истории и в радуге его свидетельств могут быть все цвета и лица.
Его поездки за границу стали притчей во языцех: «Ездит, пишет титулованных и коронованных особ (королей, принцев, премьеров), и там останется». А он создавал облик шведского короля и контур вьетнамского крестьянина, великого олимпийца Самаранча и никарагуанского повстанца, Индиру Ганди и кубинского рыбака. Ныне те, кто говорил, что Илья останется за рубежом, живет вне России, а Глазунов тут. Он служит ей. Служит неусыпно, неукоснительно, ежечасно. Его творчество особый предмет для разговора. Но никто из нас, современников, не забудет шумную и первую выставку на Фестивале молодежи в 1967 году, ни его иллюстрации к Ф. Достоевскому, ни граничащие со скандалом выставки в Московском манеже.
Все мы знали, что организовать выставку русской по духу, по отражению живописи почти невозможно. Но И. С. Глазунов ставит перед собой недостижимые цели. Ставит и добивается их исполнения.
Помню 1966 год. Кто мог подумать о выставке в Манеже известного, но отрицательного по реакции художника. Правда она планировалась не во всем Манеже, а в его части, с тыльной стороны. Илья Сергеевич пригласил. Когда я пришел, в Манеж уже было не пробиться. Стояла конная милиция, десятка два иностранных корреспондентов и сотни три разъяренных зрителей. «Выставка закрыта. Расходитесь!». Пользуюсь своим журналистским удостоверением, проникаю в Манеж. «В чем дело, Илья?» – «Не разрешают! Не соответствует принципам. „И не позволим! Не позволим осквернять социалистическое искусство!“ – перебивает его какая-то руководящая дама, соответствующего типа. Ну, на каждую даму есть другая дама. Тихо подхожу к телефону, дозваниваюсь до первого секретаря ЦК комсомола Павлова, говорю, что собрались сотни людей, иностранцы (это, знаю, действует магически). Павлов говорит: „Стой у телефона. Звоню Фурцевой!“ Через три минуты: „Все, выехал ее зам Кузнецов. Выставку откроют“. Еще через пять минут (Ну и темп!) появляется запыхавшийся Кузнецов, зло посмотрел на даму, бросил в пространство: „Третью и пятую картину убрать. Выставку открыть!“ Толпа ввалилась в салон. Илья тихо пожал руку: „Спасибо. Так вот всегда с моими картинами.“
Да, так было всегда, когда он утверждал дело России, ее искусства, ее истории, которые он постигал с детства, утверждал всегда.
Собственно, об этом и книга. Любящий человек всегда видит в любимом больше хорошего, чем равнодушный. Любовь и есть познание. Поэтому так беспредельна красота, высота, одухотворенность, которые видит Илья Сергеевич в России, ее людях, ее природе. Родина для него светлая, единственная, великая и хочет поделиться истоками постижения их, своими открытиями, раскрыть путь движения сердца сына Отечества. «Дорога к тебе» называлась та его первая книга, которую мы начинали печатать в «Молодой Гвардии». Это было первое панорамное осмысление места Художника в жизни, в Отечестве. И вот «Россия распятая». Честно говоря, мне не очень нравится это название. Мне кажется, оно не включает все что хочет сказать Художник, все то, о чем он повествует. Да тут есть и рассказ о великой беде, о трагедии, о смерти. Но тут и восхищение апостолами Правды, в России, представление сокровищ Отечества, тут начертаны предначертания будущего Воскрещения. Но будем думать, что это только первая часть.
Пронзительные по искренности страницы ждут читателя, глубокомудрые размышления, изящные и грустные картины природы и городского пейзажа. И постоянно пульсирующая мысль. Многие найдут для себя, своего ума, своего сердца пристанище, а тот, кто не найдет его, вступит на поле полемики. Ну что ж, на земле нет полного согласия. Но пусть это битва, в которой можно будет услышать друг друга. Ведь и мы, публикуя «Россию распятую», далеко не во всем согласны с автором, оставляем пространство для раздумья, спора, другого мнения. И пусть внимание и пытливость, желание постичь судьбу отечества, любовь – будут Вашими первыми путеводителями по книге И. С. Глазунова.
Главный редактор «Роман-газеты» Валерий ГАНИЧЕВ
УВЕРТЮРА
После распятия следовало Воскресение.
Посвящается памяти моих погибших родителей, родных и близких.
Когда я сегодня вспоминаю свое детство, то мне кажется, что это было так давно, словно все это происходило не со мной, а с кем-то другим. Почти все, кто мог бы мне рассказать о нем и кого я любил, давно умерли. Безжалостное время уничтожило многие документы и свидетельства той, словно не моей, жизни.
Единственное, что у меня осталось, – мой город, в котором я родился и вырос. Великий город Санкт-Петербург! А ныне Москва – где я живу и работаю…
Несравненный по своей красоте, прямой как стрела «проспект веротерпимости» Невский, как когда-то его называли иностранцы из-за прекрасных по архитектуре храмов, принадлежавших людям разных вероисповеданий, самые великолепные в мире по своей гармонии и строгой изысканности ансамбли дворцов и старинных парков, где в густой листве скрыты мраморные боги Эллады и Рима, кварталы наемных домов, где жили униженные и оскорбленные, воспетые огненным гением провидца Достоевского, напоенные ветром балтийского приморья и криком одиноких чаек бескрайние гранитные набережные, о которые разбиваются холодные невские волны. Здесь каждый камень напоминает мне о моей жизни…
Глядя на пожарище багровых дымчатых закатов, ощущая всем сердцем таинство и магию белых ночей, чувствуешь, как покоренная красотой города душа уносит тебя в бытие давно ушедших времен, словно беседуешь с теми, которые давно ушли с лика земли. Где бы я ни был, на страшных и роковых поворотах моей судьбы любовь моя к великому городу Петра давала мне силу жить, работать и, несмотря на поражения, побеждать и верить…
Благодаря любовной заботе сестры моей матери, которая пережила блокаду, Агнессы Константиновны Монтеверде, у меня сохранилась заветная картонная коробка, набитая письмами, бумагами, юношескими дневниками, в которых я записывал впечатления о наиболее памятных событиях тех лет – несмотря на все невзгоды, блокаду Ленинграда, ставшую страшной вехой в моей судьбе и унесшую с собой жизни матери и отца, многочисленных родственников; синий снег Невы, осенние шумящие парки Царского Села и вовсе не похожую на сегодняшнюю ту жизнь.
Мои друзья много раз говорили мне о том, что я должен записывать все, что помню, – о людях, с которыми я встречался и многих из них рисовал, о лютых временах, которые пережил. Ну что ж, начну с начала.
Бесспорно, что каждому человеку необходимо знать – кто он и откуда. Память о своих корнях делает человека достойнее и сильнее. Лишить его знания прошлого – это значит лишить его понимания настоящего и будущего. Украв, растоптав и оболгав историю русского народа – самой большой жертвы коммунистического террора – (впрочем, как и любого другого народа), – мастера геноцида прекрасно понимали смысл и цель своего преступления. Речь идет как раз о народе, а более точно – о племени, а еще шире – о расе, породе человеческой. В своей книге-исповеди, дорогой читатель, я хотел бы вернуть моему народу многое из того, что оболгано и оклеветано. Я постараюсь ответить (и считаю это своим долгом русского художника и гражданина) на многие вопросы, которые настоятельно требуют ответа именно сегодня – в дни страшной русской смуты и крушения нашего когда-то великого государства. «Тайна беззакония – тайна борьбы сатаны с Богом». В дни народной апатии и отчаяния, в дни краха и превращения нашей страны в колониальный придаток Америки и Европы, когда русские должны стать рабами новых господ, пришедших на место, подготовленное не знавшими пощады коминтерновцами, забыв о своем былом имперском великодержавном величии, я хотел бы вдохнуть веру и подлинное знание русской истории в тех, у кого они были отняты. «Верую, Боже – помоги моему неверию!» – воскликнул Ф. М. Достоевский. Отвечая на все «проклятые» вопросы, поставленные временем и историей, я выполняю свой долг перед Россией и нашими потомками, которые будут искать причины краха когда-то великой державы, позднее названной ее безжалостными завоевателями – коммунистами-ленинцами – СССР.
История славянства, как и русского племени, в большинстве своем писалась врагами. Я – маленькая частица нации. И горжусь тем, что более чем за тридцать лет своей творческой деятельности служил Богу, России и совести, и не отказываюсь ни от одного поступка, картины или напечатанного слова. Я не изменил России и себе, думая, как миллионы русских. И народное признание явилось надежным гарантом того, что меня не растоптали черные силы, несмотря на ненависть и клевету врагов. Я благодарен всем, кто помогал в моей, нашей общей борьбе за Россию. Моя исповедь – мои картины и эта книга, дорогой читатель. Упорное желание написать ее возникло у меня по велению гражданской совести, а не только из-за ненависти к клеветникам России и ко мне лично как к русскому художнику. Прочтя рукопись одной из книг обо мне, я понял, что должен написать о себе сам, выразить свой взгляд на добро и зло в мире, дать отпор фальсификаторам нашей истории и защитить ею себя – художника и солдата истерзанной и униженной России.
«ЕГО СОВСЕМ НЕ СЛЫШНО…»
…На пожелтевшем конверте рукой моей тети написано: «Письма о рождении Ильюши». Моя бабушка, Елизавета Дмитриевна Флуг, в девичестве Прилуцкая, происходившая из старинного русского рода, писала эти письма своей дочери Агнессе, родной сестре моей матери (до чего поразителен почерк старых людей, учившихся в гимназиях до революции, говорящий о совершенно ином строе духовной жизни!).
Я прошу извинения у читателей за то, что привожу эти письма. Думается, что, может быть, они представляют интерес не только как документальные свидетельства о рождении будущего художника, но и свидетельства, отражающие атмосферу жизни страны 1930 года, когда Россия была уже давно завоевана большевиками, как провозгласил миру Ленин. Страной правил верный делу Ленина Иосиф Джугашвили («Сталин – это Ленин сегодня»).
Говоря о себе, я хотел бы рассказать читателям о моем поколении, о нашей мучительной судьбе… Воистину – мы свидетели «страшных лет России»…
12 июня, четверг, 1930 г.
Дорогая Агенька,
сегодня получила твое 2-е письмо… где ты пишешь, что я неверно адрес написала… Неужели пропадут мои письма, главное последнее, с известием, что у Олечки родился сын. Я обещала тебе на другой день, а вот и два прошло, все никак не успела. Расскажу все подробнее.
8-го, в Троицу, часа в 4 утра Олечка постучалась ко мне, говоря, что у нее очень живот болит. «Наверное, расстройство». Я, конечно, увидела, что это не то… И решила, что лучше идти. Часов в шесть – седьмом они с Сережей пошли пешком в больницу, а я со смятенной душой пошла к ранней обедне, выстояла всю, потом еще молебен был. Сережа вернулся, а к 9-ти, когда дают справки, снова пошел. Олечка писала письма, очень хотела домой. Ее даже перевели в отделение выздоравливающих, рано пришла. И 9-го навещали ее (т. е. только письмами обменивались). Когда приходила – слышала чужие стоны и душа надрывалась. Вечером 9-го она была уже в родильной палате, но схватки были слабые, все же Сережа просил ночью позвонить, если что будет. Я долго не раздевалась, поджидая звонка. Утром пошли туда, и вот видела Скоробанского (я тебе писала), потом узнала, что у нее схватки сильные. Я места не находила, пошла побродить и сидела в церковной ограде. Вернулась домой, и Лиля сказала мне, что звонили: у Олечки сын и все благополучно.
Сережа уходил куда-то, и когда вернулся, я его обрадовала моим сообщением и поздравила… Сережа пошел в больницу уже позже назначенного для передачи часа и, так как там щедро давал на чай, ему сказали: «Подождите, сейчас вашу жену понесут» (ей зашивали швы) и ему удалось повидать ее. Он нашел, что она хорошо выглядит, бодрая была. Мне сразу же в 3 часа написала: «Ты, верно, огорчена, что вместо Елизаветы родился Елизавет-Воробей…»
Так он у нас и назывался Воробушком. Мальчик здоровенький. 3500 гр. весу. Оля писала: «Ребенка видела мельком, кажется довольно пролетарским», а в следующем письме: «сегодня он показался мне лучше, волосы с пробором на боку, с голубыми глазами».
Как жаль, что не пускают родных. Так бы хотелось посидеть с Олечкой и посмотреть нового внука…
21 июня, суббота
Милая и дорогая Агенька!
Вот Олечка и дома. Приехала она вчера, часа в 2. Было очень хлопотливое утро, все хотелось устроить и приготовить. Сережа бегал в рынок за цветами, в аптеку, накануне купил хорошенькую кроватку, а вчера матрасик достал здесь в универсаме. Хлопотал по телефону об автомобиле со службы, но ничего не вышло, приехали на извозчике. Я смотрела из окна комнаты, а по Плуталовой под окнами уже ходила Ниночка, которой тоже не терпелось. Слышу, она кричит: «Едут, едут…» Вижу, Олечка кивает, а Сережа с малюткой на руках. Выбежала я на лестницу, и внесли вместе. Мальчик очень слабенький. Главное, умилило меня то, что рыженький в Олину породу. Ротик у него маленький, Олин, но; пожалуй, все же на Сережу больше похож или, вернее, на обоих: есть и Олино и Сережино.